Неведомые земли. Том 2

Глава 115. Послание папы Александра III к «священнику Иоанну» (1177 г.)

Здесь мы повстречали также недавно рукоположенного в сан епископа Габульского из Сирии. …Он рассказал, что несколько лет назад некий Иоанн, царь и священник народа, живущего по ту сторону Персии и Армении, на крайнем Востоке, и исповедующего христианство, хотя и несторианского толка, пошел войной на двух братьев Самиардов, царей Мидии и Персии, и завоевал их столицу — Экбатану [?!], о чем мы упоминали выше… Одержав победу, названный Иоанн двинулся дальше, чтобы прийти на помощь Святой церкви. Однако когда он достиг Тигра и за неимением корабля не смог переправиться через него, то пошел к северу, туда, где, как он узнал, река эта зимой замерзает. Но, проведя там напрасно несколько лет, он не дождался мороза (!) и, не достигнув из-за теплой погоды своей цели, был вынужден вернуться на родину, тем более что из-за нездорового климата он потерял многих своих воинов… Кроме того, рассказывают, что он ведет свой род от древних волхвов[1] [то есть евангельских волхвов, принесших дары новорожденному Иисусу. — Ред.]

Пресвитер Иоанн, царь Армении и Индии, выступил в поход против двух братьев — царей Персии и Мидии — и одержал над ними победу.[2]

К году 1145:

[Вначале приводится дословно все первое предложение из сообщения Оттона Фрейзингенского.] Священник Иоанн, ибо так [442] его обычно именуют, в жестокой, кровавой битве обратил персов в бегство и вышел победителем. После этой победы названный Иоанн, по слухам, отправился в поход, чтобы оказать Святой церкви в Иерусалиме военную помощь. Однако, подойдя к Тигру и не найдя судов для переправы своего войска, он вынужден был направиться к северу, где река, по дошедшим до него сведениям, обычно замерзала зимой. Там он оставался несколько лет, ожидая мороза, однако из-за теплой погоды не достиг своей цели. Из-за непривычного климата он отпустил многих воинов и, наконец, уступив уговорам, решил возвратиться на родину. Говорят, что сам он происходит из древнего рода волхвов, о которых упоминается в Евангелии, и царствует над теми же народами, которыми правили и они; слава и богатство его так велики, что скипетр его сделан из смарагда. Вдохновившись примером своих предков, которые пришли поклониться Христу в колыбели, решил он двинуться на Иерусалим, однако упомянутые причины помешали ему исполнить задуманное.

К году 1165:

В это время священник Иоанн, царь Индии, послал письма, изобилующие описанием различных чудес, многим христианским повелителям, в особенности же Мануилу Константинопольскому и римскому императору Фридриху. Мы приведем из них лишь некоторые выдержки:

«Священник Иоанн, волею и премудростью Господа нашего и Иисуса Христа царь царей и повелитель всех земных повелителей, шлет свой привет Мануилу, повелителю римлян… и т.д. 72 царя платят дань нам, величайшему [praecelentissimo] из всех царей этого мира по могуществу и мудрости. Большинство их исповедует христианство…»

К году 1170:

Обнаружены послания папы Александра, направленные им упомянутому священнику Иоанну с неким епископом Филиппом после того, как папа рукоположил его и подробно разъяснил ему учение и учреждения Святой Римской церкви. Этот Филипп был ранее прислан к папе римскому тем же самым священником Иоанном.[3]

Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божиим и властью Господина нашего Иисуса Христа Царь царей, Повелитель повелителей [443] желает своему другу Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией.

Я, пресвитер Иоанн, властелин над всеми властелинами, превосхожу всех обитающих в сем мире добродетелями, богатством и могуществом. 72 царя платят нам дань… Наше Великолепие властвует над тремя Индиями, и земли наши простираются до потусторонней Индии, где покоится тело Святого апостола Фомы… В нашем подчинении находятся 72 провинции, из которых лишь немногие населены христианами… В стране нашей водятся слоны, дромадеры, верблюды, Mela collinarum [?], Cametennus [?], Tinserete [?1, пантеры, лесные ослы, белые и красные львы, белые медведи, белые мерланы, цикады, орлы-грифоны, тигры, ламы, гиены, дикие лошади, дикие ослы, дикие быки и дикие люди, рогатые люди, одноглазые, люди с глазами спереди и сзади, кентавры, фавны, сатиры, пигмеи, гиганты вышиной в 40 локтей, циклопы — мужчины и женщины, птица, именуемая феникс, и почти все обитающие на земле породы животных…

За нашим столом ежедневно пирует 30 000 человек, не считая случайных гостей, и все они получают из наших сокровищниц подарки — коней или другое добро. Стол этот из драгоценнейшего смарагда, а поддерживают его четыре аметистовые колонны … Каждый месяц нам прислуживают поочередно 7 царей, 62 герцога, 265 графов и маркизов, не считая тех, кто состоит на какой-нибудь службе. По правой стороне нашего стола ежедневно восседают 12 архиепископов, по левой — 20 епископов, а кроме того, патриарх Святого Фомы, Сармогенский протопапа и архипапа Суз, где находится Наш славный престол и стоит Наш царский дворец…

Фундамент и стены его сложены из драгоценных камней, а цемент заменяет наилучшее чистое золото. Свод его, то есть крыша, состоит из прозрачных сапфиров, среди которых сияют топазы … Есть в нем дверь из чистого хрусталя, украшенная золотом. Она ведет на восток, высота ее 130 локтей, и она сама открывается и закрывается, когда Наше царское Величество отправляется во дворец…

Наш стольник — примас и царь, наш кравчий — архиепископ и царь, наш постельничий — епископ и царь, наш доезжачий — царь и аббат… В одну сторону государство Наше простирается на четыре месяца пути; на какое расстояние Наша власть распространяется в другую сторону, никому неизвестно.[4] [444]

Епископ Александр, слуга слуг Господних, шлет привет и апостольское благословение возлюбленному сыну во Христе, блистательному и великолепному царю индийцев, святейшему из служителей Божьих.

Святой престол, который Мы незаслуженно занимаем, возглавляет всех верующих во Христа, как подтвердил Господь, сказав Святому Петру: «Ты — Петр, и на скале сией воздвигну я храм свой». Скалу ту, долженствующую, по пророчеству, противостоять всем бурям и ненастьям, Христос избрал основой для своей церкви. И так Святой Петр, ставший опорой христианской церкви, по заслугам своим получил отличную от других апостолов власть вязать и разрешать. И сказал ему Господь: «Даю тебе ключи от Царства небесного, и все силы ада отступят пред ними; что ты на земле связал, то да пребудет и на небо связанным, а что на земле разрешил, таковым и останется».

Некоторое время тому назад узнали Мы через доверенных лиц, а также чрез молву людскую, что Ты исповедуешь христианскую веру, всечасно творишь святые дела и только богоугодные дела в мыслях держишь. Также и магистр Филипп, возлюбленный сын Наш, лейб-медик и друг, сообщил Нам, что он беседовал о Твоих праведных помыслах и намерениях с почтенными и благородными, людьми из тех земель, и этот рассудительный, надежный и умный муж многократно заверял, что, по дошедшим до него верным сведениям, Ты изъявил желание познакомиться с учением католической апостольской церкви и что Ты и подвластные Твоему Величеству народы особенно горячо желаете, чтобы ваша вера ни в чем не расходилась с учением Святого престола и не противоречила ему.

По сей причине выражаем Тебе, возлюбленнейший сын мой, Нашу чрезвычайную радость. Мы возблагодарили Того, Кто все нам дарует, вознесли многие молитвы и дали многие обеты. В своей безграничной любви да просветит Твои помыслы Тот, Кто вложил в Твой разум христианскую веру, ибо Тебе, конечно, надобно знать, что почитается первейшей заповедью христианского учения. Ибо воистину не сподобится чрез христианскую веру небесной благодати тот, кто исповедует учение словами, а не делами своими… А также не поможет никому, если кто назовет себя христианином, по уверует в иное, нежели указано католическим апостольским учением, ибо Господь провозгласил в Евангелии: «Не каждый, кто говорит мне «Господи! Господи!», войдет в Царствие небесное, но лишь тот, кто выполняет волю моего Отца небесного».

А потому особенно радостно, что Ты, как сообщает мудрый магистр Филипп, возымел желание получить алтарь из Иерусалима и возвести в своей столице церковь, где собрались бы ученые мужи Твоих земель, и их бы знакомили подробно с апостольским [445] учением, дабы Ты и Твои подданные через этих людей восприняли и усвоили сие учение. Мы всячески печемся о благоденствии Твоем и Твоих подданных. Мы, как то подобает Нашему сану, желаем отвратить Вас от таких учений, которые отходят от христианской католической веры. Ведь сам Господь сказал Святому Петру, которого он признал старшим апостолом: «Ты же укрепляй в вере братьев своих, раз обращен в нее сам!»

Хотя из-за многих тягот и опасностей путешествия вдоль дальних неведомых берегов кажется трудным и опасным посылать к Тебе кого-либо от Нас, Мы все же, памятуя об обязанностях, налагаемых саном Нашим, а также принимая во внимание Твои благие помыслы и желания, решили послать к Твоему Величеству упомянутого Филиппа, человека достойного, мудрого и благоразумного, уповая в этом на Иисуса Христа. Если Ты остаешься при своем намерении, появившемся у Тебя, как мы установили, с Божьей помощью, то и будешь вскоре по милости Божьей посвящен во все вопросы христианского вероучения, в которых Ты и народ Твой отходят от нас, и сможешь не опасаться ничего, что угрожало бы спасению души Твоей и душ Твоих подданных, впадших в заблуждение, или сделало бы их недостойными именоваться христианами. А потому Мы призываем Твое Царское Величество, увещеваем и просим Тебя во имя Господа нашего, чтобы Ты из преклонения перед Святым Петром и перед Нами принял того Филиппа как честного, достойного, мудрого и облаченного Нашим доверием мужа с должной благосклонностью, а также относился бы к нему с почтением и смирением. Необходимо, чтобы Ты познал апостольское учение о вопросах, которые Тебе поведает от Нашего имени тот Филипп. Если таково Твое желание и Твоя воля, то слушай его со вниманием, старайся понять его и направь к нам особ почтенных с письмами, запечатанными Твоей печатью, чтобы Мы при их посредстве полностью осведомились о Твоих помыслах и желаниях. Чем возвышеннее и великодушнее Ты поведешь себя, чем меньше станешь кичиться своим богатством и могуществом, тем охотнее Мы пойдем навстречу Твоим желаниям касательно использования одной из римских церквей, передачи Тебе алтарей из собора Святых Петра и Павла и из Церкви Господней в Иерусалиме, а также касательно других дел, о которых Ты подобающим образом будешь Нас просить.

И если поможет нам Бог, Мы будем всячески поддерживать Твои направленные па благо стремления, достойные высшей похвалы, и обратим души Твою и Твоих подданных ко Господу.

Дано в Риальто, Венеция, 27 сентября.[5] [446]

На бескрайних степных просторах Центральной и Передней Азии (включая юго-восток современной территории СССР), как и в некоторых районах Африки, «великие феодальные державы возникали и распадались, подобно пузырям, появляющимся и исчезающим в круговороте истории», по меткому выражению Оппенгеймера.[6] Не раз какому-нибудь властителю из этих краев удавалось поразительно быстро сколотить гигантскую империю, которая, впрочем, как правило, сразу же после смерти ее создателя или в крайнем-случае двумя-тремя поколениями позже распадалась на несколько «государств диадохов». В древности это случилось с империями Кира, Дария, Александра, позже — с государствами, возникавшими в связи с экспансией гуннов в IV и V вв., затем — с колоссальными державами тюрка Дизибула (см. гл. 75), Сасанида Хосрова, сельджука Мелик-шаха (XI в.) и с монгольскими империями Чингис-хана и Тимура.

И вот однажды в XII в. случилось так, что незначительное до той поры племя кереитов, или каракитаев (черных китаев),[7] под твердым предводительством своего повелителя Елюташи на очень короткий период нашло в себе силы для завоеваний, подобных тем, которые совершили менее чем через столетие монголы во главе со страшным Темучином (Чингис-ханом). Частично кереиты были несторианами. Д'Оссон, написавший подробную их историю, утверждает даже, что все кереиты были христианами, в начале XI в. обращенными в несторианство.[8] Впрочем, утверждение это представляется весьма сомнительным.

Предыстория создания огромного государства Елюташи в основных своих чертах полностью выяснена.[9] Исследователи расходятся лишь [447] относительно того, к какой расе принадлежали сам Елюташи и его народ — кереиты. Царнке называет его «победоносным китайцем».[10] Хоуорт, напротив, пытается доказать, что кереиты не были монголами и относились к тюркским народностям.[11] Столь же неясен вопрос, действительно ли сам Елюташи был (несторианским) христианином. В те времена с излишней легкостью находили в Азии последователей «христианской» веры (см. гл. 120), в том числе там, где и речи не могло быть о подлинном христианстве.

Впрочем, нет сомнений в том, что несторианство действительно получило довольно широкое распространение и что его исповедовали высокопоставленные лица, министры, генералы, члены княжеских и царских семей и т.п.[12]

Вопрос о вероисповедании покорителя Самарканда неоднократно подвергался обсуждению. Д'Оссон считал его буддистом,[13] Вамбери — мусульманином.[14] Д'Авезак привел доказательства, что среди кереитов действительно было распространено христианство.[15] К д'Авезаку примкнули также Опперт[16] и Хоуорт.[17]

Правда, Брун вновь выразил сомнение по этому поводу,[18] а Краузе недавно даже твердо заявил, что «каракитаи наверняка были буддистами».[19] Тем не менее и это «наверняка» следует снабдить вопросительным знаком. Дело в том, что и в мусульманских источниках, которые нельзя заподозрить в предвзятости мнения или в приукрашивании действительности, содержится ряд указаний на то, что кереиты были христианами. Так, Абу-л-Фарадж, современник Марко Поло, пишет:

«В те времена над восточнотюркскими народностями, придерживавшимися христианской веры, господствовал князь Унгхан, из племени кереитов, именуемый, также царем Иоанном». Он добавляет, что эти кереиты приняли христианство в 1007 г. н.э. и «более не вернулись в мусульманство».[20] Это свидетельство чрезвычайно важно. Оно подтверждается относящейся примерно к тому же времени записью Рашид-ад-дина, везиря персидского [448] царя Газан-хана, согласно которой весь народ кереитов состоял из христиан».[21]

Вряд ли когда-либо удастся до конца решить вопрос, исповедовал ли Елюташи и его народ христианство и если да, то как сильно оно было распространено. Вероятность этого факта не исключается, но уверенности у нас нет. Впрочем, одно обстоятельство представляется бесспорным независимо от того, был Елюташи христианином или нет, в своей политике и завоеваниях он, безусловно, никогда не руководствовался желанием отнять у мусульман «Гроб Господень», и тем паче, прийти на помощь европейским крестоносцам, о которых он вообще вряд ли что-либо знал!

Первоначально кереиты, или каракитаи, жили в районе Селенги и южнее озера Байкал. Оттуда они вторглись в Северный Китай, но около 1100 г. под ударами китайцев отступили на запад. Остановившись в Восточном Туркестане, кереиты основали там новое государство, которое быстро достигло могущества под твердой властью Елюташи. Начиная с 1126 г. Елюташи сначала подчинил себе Западный Туркестан и прилегающие к нему земли, а затем принял титул «Великого хана» (Гур-хан) и построил себе на севере Тянь-Шаня новую столицу — Бала-Сагун.

Продолжая военные походы для расширения границ своей державы, Елюташи бросил, наконец, свою конницу, насчитывавшую якобы 300 тыс. всадников, на Хорезм,[22] который за несколько десятилетий до этого был захвачен сельджуками и обращен в мусульманство. Повелителем страны в то время был Санджар. Решающее сражение произошло у Катвала, вблизи Самарканда, 4 и 5 сафара 536 г. хиджры (8 и 9 сентября 1141 г.). В нем погибло до 100 тыс. человек. Мусульмане потерпели полное поражение. Елюташи намеревался продолжить свое продвижение на запад. Неизвестно, какие причины помешали ему это сделать. Сам он вскоре умер — в месяце реджеб 537 г. хиджры (20 января — 19 февраля 1143 г.). Сразу же вслед за этим его держава распалась на западную и восточную части, в которых едва-едва сохранялась единая власть. В 1203 г. государство Елюташи было захвачено и уничтожено монголами, которые раньше были союзниками кереитов и платили им дань.

Этот чрезвычайно короткий эпизод с империей Елюташи, которая, собственно говоря, находилась в зените своего могущества всего два года (1141—1143), лег в основу легенды о державе несказанно богатого и могущественного «царя-священника Иоанна», правившего якобы где-то в легендарных и далеких «индийских» краях среди сказочного великолепия и роскоши. В течение нескольких столетий государство мифического царя надеялись [449] найти в самых различных районах земного шара — от Байкала до Эфиопии и от Китая до Конго. Но надежды были напрасными, а поиски не увенчались успехом.

Около четырех веков подряд легендарный «царь-священник» рассматривался европейцами как некий реальный политический деятель. Позднее высказывалось много предположений по поводу возникновения такой странной уверенности.[23] Даже тибетского далай-ламу были склонны считать прототипом этого образа,[24] пока Потье не указал в 1862 г., что легенда о священнике Иоанне была распространена еще тогда, когда вообще не было никакого далай-ламы.[25]

В настоящее время эта проблема в основном решена. Опираясь на прекрасное предварительное исследование д'Авезака,[26] Опперт в 1864 г. точно изложил историю возникновения легенды.[27] Правда, его концепция позднее была значительно дополнена, тем не менее она дает в общем верную картину исторической подоплеки событий, хотя видный специалист по этому вопросу Царнке и назвал работу Опперта «путаной и хаотичной книгой».[28] Некоторые обстоятельства, впрочем, до сих пор не выяснены до конца. Во всяком случае, известие о великом сражении под Самаркандом, в котором неизвестный восточный князь-христианин нанес сокрушительный удар ненавистному исламу, привело в чрезвычайное волнение весь христианский мир, и особенно его восточные районы. Это известие вызвало к жизни далеко идущие надежды на то, что победитель, быть может, станет желанным союзником в борьбе крестоносцев против ислама.

В Западной Европе о неожиданных событиях на Востоке впервые услышали 18 ноября 1145 г. Оттон Фрейзингенский, известный историк и дядя будущего императора Фридриха Барбароссы, встретился в Витербо с епископом Габула (Джибала, Сирия), которого «как будто» звали Гуго,[29] и узнал от него, какие слухи распространились на Востоке (см. цитату). Ужо тогда изложение событий носило легендарный характер. Сообщенная епископом странная причина, помешавшая «царю-священнику» перейти Тигр, отражает те наивные объяснения, к которым прибегли в Сирии. Там после длительного и тщетного ожидания христианского воителя никто не мог понять, почему за его гордой победой, взволновавшей весь исламский мир,[30] не последовало [450] больше никаких новых сообщений. Появления победителя ожидали, очевидно, с тем большим напряжением, что как раз в то самое время, 25 декабря 1144 г., Эдесса оказалась в руках мусульман, которые энергично искореняли результаты первого крестового похода. Тяжелый удар крестоносцам был нанесен еще победой, одержанной эмиром Эльгази под Белатом (27 июня 1119 г.) над норманским войском Рожера Антиохийского. Христианский мир готовился ко второму крестовому походу. Каким же желанным казался в такой момент мощный союзник на Востоке! Впрочем, когда Оттон Фрейзингенский в 1145 г. услыхал о таинственном «царе-священнике», который якобы вел свое происхождение от волхвов Нового завета, тот, кто послужил прообразом для этого царя, был уже мертв. В Европе о его смерти ничего не знали, и все пребывали в ожидании, уповая на новые деяния «священника Иоанна». Правда, христианское королевство Иерусалим, основанное после взятия этого города крестоносцами (15 июля 1099 г.), было еще довольно сильным; но немногим позднее в нем тоже появились признаки упадка и возникла явная угроза полной потери всех завоеваний первого крестового похода. Эта опасность особенно усилилась после бесславного окончания второго крестового похода (1147/48 г.). Как же было не приветствовать сильную, вооруженную поддержку борьбе против ислама, оказываемую с Востока!

В такой обстановке около 1165 или 1170 г. появились таинственные послания, направленные примерно в одно и то же время трем высшим повелителям тогдашнего христианского мира — папе, византийскому императору и германскому императору Фридриху Барбароссе — и имевшие, по-видимому, одинаковое содержание. Весьма вероятно, что, как предполагает Царнке,[31] первоначально имелось только одно письмо к византийскому императору Мануилу I (1143—1180), который направил затем копии папе римскому и императору Фридриху Барбароссе. Неизвестный автор, очевидно, обращался ко всем трем могущественным повелителям Запада, так как в нескольких сохранившихся копиях прямо говорится: mande saluz е gran amur al treis gentil empereurs de Constantinoble avorré.

Письмо было написано лично от имени могущественного «царя-священника» и произвело поэтому колоссальную сенсацию. Подоплека этой истории так и осталась невыясненной, но в любом случае здесь мы имеем дело с мистификацией. Во-первых, никакого «царя-священника Иоанна» вообще не было, а, во-вторых, письмо изобиловало наивными сказками и неумеренными преувеличениями. Однако именно по этой причине оно пришлось по вкусу современникам и было принято ими с доверием. Ведь Индию считали тогда страной всевозможных чудес и неисчислимых богатств. Письмо произвело огромное впечатление, а цели мистификации остались совершенно непонятными.

Оригинал письма не сохранился. Не установлено, видимо, также, на каком языке оно было первоначально написано. Царнке, который особенно тщательно занимался этим вопросом во всех деталях, делает противоречивые [451] выводы. В одном источнике[32] говорится следующее: Epistola Johannis… translata primum in Graecum et in Latinum [Письмо Иоанна… переведенное вначале на греческий и латынь. — Ред.]. В другом источнике:[33] Epistola presbyteri Johannis… quant idem Emanuel translatant de arabico in latinum misit Alexandra papae [Письмо пресвитера Иоанна… которое Мануил перевел с арабского на латынь для папы Александра. — Ред.]. Сам Царнке пишет: «Чрезвычайно важно установить, имеется ли действительно хоть одно латинское письмо, адресованное кому-либо, кроме византийского императора».[34]

Представляется невероятным, чтобы оригинал письма, прибывшего из «Индии», был написан на арабском языке.

Письмо это и в наше время остается темой ряда научных исследований.[35] Новая работа Ольшки[36] написана весьма основательно и добросовестно, но несвободна от некоторых существенных ошибок. Этот исследователь приходит к следующему предположению:

«Письмо священника Иоанна — это политическая утопия, подобная монархии Данте… Использование недавно появившейся легенды о священнике Иоанне было искусным приемом, эффект которого хорошо понимал автор письма».

Согласно этому толкованию, письмо представляло образец идеалистической поэзии, рисующей светлую картину счастливого, богатого, процветающего и не знающего войн государства, которая должна была воздействовать на властителей тогдашней Европы, запутавшихся в бесконечных раздорах и войнах, приводивших к тяжелым бедствиям. Такое объяснение представляется довольно искусственным. По-детски наивное содержание письма, напоминающее рассказы Тартарена из Тараскона своим безудержным хвастовством, вступает в непреодолимое противоречие с такой философской трактовкой. К тому же предполагаемой благородной и человеколюбивой цели можно было бы достичь более достойным и действенным способом, не прибегая к политической мистификации. Концепция Ольшки возникла за письменным столом и не считается с историческими фактами. Она оказывает слишком много чести фальшивке, шитой белыми нитками. Наконец, трудно понять некоторые грубые ошибки Ольшки, например то, что он считает победителей Самарканда монголами и совсем не упоминает о христианском князе Елюташи.

До нас дошло чрезвычайно большое количество списков с письма Иоанна. Царнке обнаружил 80 экземпляров и, надо полагать, вряд ли исчерпал все их число. Впервые в научной литературе письмо было опубликовано Лейбницем в 1698 г.[37] [452]

Итак, происхождение и цели письма остаются неясными. В ном столько всякого несусветного вздора и диких выдумок, заимствованных главным образом из широко распространенного в те времена в качестве «народной книги» «Романа об Александре»,[38] что письмо это никоим образом не могло быть сочинено в Азии. Оно, безусловно, было плодом фантазии какого-то европейца. Впрочем, как установил Опперт, на автора письма значительное влияние оказали сказки из арабской книги о путешествии Синдбада, сочиненной в IX в. или в начале X в. Автор письма старался максимально использовать все доступные ему источники, повествующие о чудесах. Это подтверждается перечислением всех сказочных существ, о которых рассказывалось в древности и в средние века и которые якобы все без исключения встречаются в стране «царя-священника». Характерно также упоминание о том, что живущие только на Крайнем севере «белые медведи» тоже населяют «индийскую» страну. Типична и следующая фраза:

«Застывшее море затягивает корабли в глубину, ибо дно его из камня — алмаза, притягивающего к себе предметы».

Здесь перед нами жуткая карфагенская легенда о застывшем море (см. гл. 13), в комбинации со страшными средневековыми сказками о магнитной горе, которая вырывает из кораблей все железные части, отчего они идут ко дну. В легендах позднего средневековья вместо магнита нередко появляются алмаз и янтарь. Алмаз, якобы обладающий свойствами магнита, встречается при описании кораблекрушений в «Саге о герцоге Эрнсте»,[39] в путевых записках Карпини (см. т. III, гл. 119),[40] в вымыслах сэра Джона Мандевилля (см. т. III, гл. 138) и в других местах.

Нет смысла подробно обсуждать все фантастические бессмыслицы, нагроможденные в так называемом письме «священника Иоанна». Следует только сказать, что в рассматриваемый период ни в Туркестане, ни в Персии, ни в Армении, ни в Месопотамии и ни в каких других странах Передней Азии ни одному их жителю не пришло бы в голову, что он находится в «Индии». Только в Европе это название приобрело такое всеобъемлющее и сказочное значение. Еще Птолемей считал, что Индия простирается до берегов Тонкинского залива, а в средние века «Индией» временами именовали всю южную часть Азиатского материка, за исключением Передней Азии, и даже Восточную Африку вместе с Эфиопией. Так, в цитируемом выше (стр. 26) [453] отрывке из Феофана государство Аксум (Эфиопия) отнесено к Индии «по эту сторону», а Марко Поло называет монгольского повелителя Персии «царем Индии».[41] Кстати, упоминаемый Оттоном Фрейзингенским Тигр долгое время оставался таким же всеобъемлющим термином, как и Индия. Самые различные крупные реки Востока обозначались этим названием.

У Марко Поло даже Волга называется «Тигром». Во всяком случае, в течение всего средневековья термин «Индия» отнюдь не был четким географическим понятием, причем так обстояло дело не только в Европе, но и в Китае (см. гл. 113). К тому же характерно, что у Оттона Фрейзингенского — древнейшего источника сведений о «царе-священнике Иоанне» — вообще нет ни слова об «индийском» властелине. Но позднее легенда связала эту таинственную страну чудес с рассказом о «царе-священнике». Зато у Оттона Фрейзингенского обнаруживаются другие элементы легендарности. Довольно неточны в историческом отношении его сведения об обоих братьях Самиардах, побежденных якобы «священником Иоанном». Правда, два таких брата сельджука действительно существовали, но лишь один из них, Санджар, был разгромлен под Самаркандом, тогда как другой, Мухаммед, умер еще в 1118 г.

С течением времени путаница усилилась. К первоначально довольно трезвому сообщению Оттона Фрейзингенского примешались фантастические вымыслы из похождений Синдбада и из «Романа об Александре», образовав в совокупности запутанный клубок, который три с половиной столетия подряд волновал и возбуждал умы европейцев.

Дата написания и отправки подложного письма «царя-священника» установлена лишь приблизительно. Альберих называет 1165 г., Рёрихт — 1150 г.[42] (безусловно, слишком ранняя дата), тогда как Царнке ограничивается указанием на 1177 г. как на самую позднюю дату.[43] Из последующего изложения выяснится, что содержание письма стало известно в Константинополе около 1170—1171 гг. Поэтому самой вероятной датой кажется период с 1165 по 1170 г.

Румынский ученый Маринеску в 1923 г. без всякого обоснования высказал предположение, что автором фальшивки мог быть архиепископ Христиан Майнцский.[44] С этим обвинением безоговорочно согласились Ла Ронсьер[45] и Каммерер,[46] так что в их изложении оно кажется точно установленным [454] фактом. Именно поэтому следует самым решительным образом заявить, что обвинение, выдвинутое против архиепископа, ни на чем не основано и в высшей степени неправдоподобно. Прежде всего нельзя найти никакой причины, которая могла бы толкнуть архиепископа Христиана на столь грубую фальсификацию. Кроме того, интеллектуальный уровень автора этого примитивного письма, рассчитанного исключительно на дешевую сенсацию, настолько убог, что никак нельзя заподозрить в сочинении такого нелепого документа канцлера Германской империи, выдающегося политика и крупного стратега. В письме ведь не говорится ни единого слова о политических и военных делах: государство «царя-священника» пребывает в вечном и нерушимом мире. Текст содержит лишь хвастливые речи о несметных сокровищах царя, о ежедневных грандиозных пиршествах, о бесчисленных волшебных существах и различных чудесах, встречающихся в этой необъятной стране. Немыслимо, чтобы такой выдающийся и высокообразованный человек, как архиепископ Христиан, мог сочинить столь глупое, рассчитанное на крайне низкий духовный уровень письмо. В противном случае сквозь пустую болтовню хоть раз проглянули бы «ungua leonis» [«когти льва»].

Впрочем, может быть, Христиан и имел некоторое отношение к письму. Во время пребывания в Константинополе, где архиепископ в 1171 г. вел дипломатические переговоры,[47] он, возможно, познакомился с письмом «царя-священника», достал с него копию и привез ее в Германию.[48]

Видимо, с этого письма было сделано много списков. Известно, что два крестоносца — Виллиам де Вэр и его вассал Жильберт ле Бутелье, остановившиеся на длительное время в Константинополе по возвращении из Святой земли, — раньше других ознакомились с этим письмом. Они получили с него список и вскоре предложили ничем более не прославившемуся Роа д'Арунделю изложить содержание в поэтической форме. Стихотворение это сохранилось; в нем священник Иоанн шлет трем императорам свой привет и любовь (mande saluz е gran amur al treis gentil empereurs).[49] Если письмо в 1170 г. уже находилось в Константинополе, то и архиепископ Христиан, конечно, с том же успехом, что и упомянутые крестоносцы, мог достать его текст, а позднее довести его до сведения императора Барбароссы. Возможно даже, что он выполнил при этом желание византийского императора. Впрочем, лучшим биографам архиепископа Христиана не известно, чтобы он имел какое-либо отношение к письму «царя-священника».[50]

Не упоминается о письме пресвитера и в новом исследовании Онзорге, где подробно рассматриваются различные посольства, которыми обменивались [455] с 1170 по 1173 г. Фридрих Барбаросса и Мануил I. Онзорге тщательно анализирует и «особо важный политический проект правительства Германской империи», который послужил причиной поездки архиепископа Христиана в Византию. Этот исследователь подчеркивает, насколько необычным был тот факт, что «ведущий государственный деятель лично возглавил дипломатическую миссию к византийскому двору». Он высказывает предположение, что архиепископ Христиан предпринял неудачную попытку разорвать союз Византии с папой и склонить ее к сближению с Германской империей.

Представляется очевидным, что и император Мануил Комнин и Фридрих Барбаросса не придали письму пресвитера никакого значения, поскольку они ничего не сделали, чтобы войти в контакт с автором или ответить ему. В то время, когда Барбаросса отправился в третий крестовый поход, военная помощь от «христианского царя» из Азии имела бы для него чрезвычайно важное значение. Однако император по-прежнему игнорировал письмо и, видимо, даже не поинтересовался сведениями о так называемом «царе-священнике» — явный признак, что он распознал мистификацию!

Папа Александр III (1159—1181), напротив, видимо, поверил в подлинность письма (быть может, с некоторыми оговорками). Сразу же после того, как Александр успешно завершил свою долголетнюю борьбу с Барбароссой, заключив с ним мир в Венеции (1 августа 1177 г.) и значительно укрепив папскую власть, он совершил одну из самых своеобразных дипломатических акций в мировой истории, ответив мнимому автору письма из «Индии».[51]

Личный врач папы Филипп, о котором нам ничего более не известно, возвратился в 70-х годах из путешествия на Восток и принос новые вести о питаемых там надеждах.

Королевство Иерусалим тогда уже находилось в очень тяжелом положении. На престоле сидел больной проказой мальчик — Балдуин IV (1174—1185), а мощь великого султана Саладина быстро возрастала. Ничего удивительного нет, если в это время, всего за несколько лет до того, как христианское государство в Святой земле пало под ударами Саладина (сражение под Тивериадой 4 июля 1187 г.) и Иерусалим снова оказался в руках мусульман (3 октября 1187 г.), взоры ближневосточных христиан со все большим упованием обращались на Восток — не идет ли на помощь deus ex machina — «царь-священник Иоанн»! Папа, видимо, хотел ускорить эту помощь, обратившись к великому восточному князю с призывом и предложением союза и дружбы. Так возникло необычное послание от 27 сентября 1177 г., приведенное в начале главы.

Послание это было адресовано «Carissimo in Christo filio illustri et magnifico Indorum regi, sacerdoturn sanetissimo» [возлюбленному сыну во Христе блистательному и великолепному царю индийцев, святейшему из служителей Божьих. — Ред.], и Филипп был назначен чрезвычайным послом папы с поручением доставить письмо «царю-священнику Иоанну». Позволительно усомниться [456] в том, что письмо папы было шедевром дипломатического искусства. Ведь поскольку папа выступал в роли просителя (хотя и не показывал этого открыто), на того, к чьей помощи он взывал, могло произвести не очень благоприятное впечатление, что к нему обращались сверху вниз.[52] К тому же его поучали высокомерными и почти неосторожными словами, что он лишь в том случае сможет считаться подлинным христианином, если признает верховную власть папы и изъявит безоговорочную готовность привести своп христианские убеждения в соответствие с директивами из Рима. Требование, чтобы сначала в Рим явились personne honestae et literae sigillatae [особы почтенные с запечатанными письмами. — Ред.], которым лишь будет оказано доверие, также могло вызвать гнев адресата, если бы он был жив и получил это письмо.

Врач Филипп действительно отправился с письмом на Восток. Однако, учитывая неточный «адрес», трудно даже предположить, как и куда могло быть доставлено это папское послание. Филипп был послан на поиски фикции. Поэтому никто более не слышал ни слова о судьбе письма и самого посла: оба бесследно исчезли. Но даже если бы Филипп, вопреки вероятности, вместо Индии отыскал бы путь в Центральную Азию к тогдашнему повелителю кереитов, то и в этом случае его постигло бы тяжкое разочарование. Государство Елюташи уже утратило свое былое могущество, а его правитель Чилуку (1155—1201) отнюдь не был великим героем и завоевателем, подобным своему деду Елюташи. По поводу письма священника Иоанна византийскому императору, а также послания папы царю-священнику было сделано много самых фантастических предположений. Даже в XX в. временами высказывалось мнение, что мы имеем дело с подлинными письмами некоего азиатского князя-христианина, направленными императорам Мануилу и Барбароссе, а также папе римскому.[53] Как ни странно, еще раньше эту точку зрения поддержал Брун в своем тщательном исследовании. Предполагали даже, что личный врач и доверенное лицо папы Филипп привез в Рим целое посольство из Азии.[54] Утверждали также, что письмо «царя-священника» было «плодом несторианской фантазии»,[55] что описание огромных богатств мифического индийского государства специально рассчитано на византийского императора Мануила, славившегося своей любовью к пышности и блеску»,[56] что послание папы предназначалось эфиопскому негусу, поскольку «единственной реальной личностью, которой могло быть адресовано письмо, был повелитель Эфиопии».[57] [457]

Однако все эти и многие другие толкования далеки от истины. После 1143 г. в Азии вообще не было могущественного правителя, обладавшего хотя бы одной из черт, характерных для «царя-священника Иоанна».

Мнение Юла, что именно поэтому папское послание, очевидно, предназначалось негусу Эфиопии, единственному христианскому государю того времени, господствовавшему над цветными народами, получило недавно весьма решительную поддержку Маринеску.[58] Том не менее эта гипотеза не выдерживает критики. До XIII в. Ватикану и всей Европе еще ничего не было известно об Эфиопии и правящем там христианском царе. Только в 1230 г. в Иерусалим в церковь на Масличной горе прибыло из Эфиопии несколько чернокожих священников-христиан во главе с аббатом.[59] Позже в Иерусалиме на Кальварской горе была сооружена нубийская часовня.[60] Впрочем, несмотря на все эти события, нигде и ни у кого не возникало тогда и мысли, что черные христиане прибыли из царства «священника Иоанна». Напротив, примерно до 1320 г. никому не приходило в голову, что родина «священника Иоанна» может быть где-нибудь в другом месте, кроме глубинных районов Азии. Даже к 1220 г., когда с новой силой вспыхнули надежды на военную помощь крестоносцам со стороны «царя-священника Иоанна» (см. т. III, введение к гл. 119), никто не думал, что долгожданные войска неведомого, но могущественного царя придут из Эфиопии. Его ожидали только из Азии, откуда-то из сказочной «Индии» или пограничных с нею стран, где, как тогда считали, и находился библейский рай. Мысль о том, что папа и его врач в 1177 г. могли искать «священника Иоанна» в Эфиопии, — невообразимый анахронизм. Самым ранним источником, ставящим «царя-священника Иоанна» в связь с Эфиопией (она стала известна лишь в XIII в.), являются письма индийского монаха-доминиканца Иордана, относящиеся к 1321 и 1324 гг. (см. т. III, гл. 125).

Итак, следует окончательно отказаться от заумной гипотезы о том, что папа Александр адресовал свое письмо негусу!

Всего через несколько десятков лет после того, как было отправлено это письмо, многие посланцы христианского мира добрались из Европы к монголам Центральной Азии (см. т. III, гл. 119-124), но, несмотря на усиленные поиски, нигде не обнаружили державы могущественного христианского повелителя. Тем не менее христианская Европа не хотела так просто отказаться от своей заветной мечты. И хотя Рубрук[61] и Марко Поло[62] совершенно [458] определенно сообщали, что «священника Иоанна» давно уж нет в живых, а царство его исчезло, образ этот все больше обрастал легендами. «Царя-священника» продолжали искать то в Индии, то в Эфиопии, то на Кавказе[63] и даже в районе Конго, после того как он был открыт в 1485 г. (см. т. IV, гл. 192).

Нам остается рассмотреть еще вопрос о том, как же Елюташи превратился в «священника Иоанна». Ведь так называл его уже Оттон Фрейзингенский. Следовательно, это имя возникло вскоре после Самаркандского сражения. Оппорт высказал предположение, что в Сирии, может быть, спутали титул «Кор-хан» (великий князь), который носил Елюташи, с Иоханааном (Иоанном).[64] Эта трактовка представляется мало убедительной. Наконец, как сообщает Марко Поло, могущественный властелин, которого называли священником Иоанном, носил титул «Унекан» (народный князь), и «это означает, по мнению некоторых, то же самое, что на нашем языке — «священник Иоанн». Мусульманские авторы того периода подчеркивают, что не Кор-хан, а именно Он(Уан, Ован, у китайцев — Ван)-хан тождествен со «священником Иоанном». Так, Абу-л-Фарадж, современник Марко Поло, пишет:

«В том же году (1202) было основано государство монголов. В то время восточнотюркскими народами, исповедовавшими христианство, правил князь Он-хан, из племени кереитов, именуемый также царем Иоанном».[65]

Одновременно о «священнике Иоанне» упоминает другой нехристианский автор — Рашид-ад-дин, везирь персидского царя Газана, сообщая, что все кереиты были христианами.[66] Живший в XIV в. португальский еврей Иошуа Лорки, который впоследствии крестился и принял имя Иеронима де Санкта Феда, сообщает о евреях, «живущих на окраинах государства народного князя-христианина, которого называют Preste Guan».[67] Уже упоминавшийся выше мусульманин Абу-л-Фарадж прямо указывает, что сам Он-хан был несторианским христианином.

В свете таких сообщений автор этих строк тоже высказал предположение, что епископ Гуго Габульский, который, по всей вероятности, был французом, мог воспринять на слух титул Уан-хан как «Jean». Кроме того, титул «хан» (князь) могли, как ото нередко случалось впоследствии, спутать со словом «хам» (священник). В результате «Уан-хан» был ошибочно истолкован как «священник Иоанн» (вместо «народный князь»). Впрочем, автор не придает значения этому этимологическому объяснению, да и вообще [459] хотел бы подчеркнуть, что культурно-историческое значение понятия «священник Иоанн» несравненно важнее, чем происхождение этого имени.

Итак, твердо установлено, что прообразом «священника Иоанна» был повелитель кереитов Елюташи. Сомнения, высказанные по этому поводу Бруном, представляются неоправданными, тем более что его гипотеза, согласно которой прообразом «священника Иоанна» следует считать грузинского полководца Иоанна Орбелиани,[68] не выдерживает критики. Орбелиани участвовал в борьбе против сельджуков лишь с 1161 г., то есть через 16 лет после первого упоминания о «царе-священнике» у Оттона Фрейзингенского.

Другое предположение было выдвинуто грузином Никурадзе, утверждавшим, что прообразом «священника Иоанна» был великий грузинский царь Давид II (ум. в 1124 г.), одержавший блестящую победу над мусульманами под Дидгори 15 августа 1121 г.[69] Однако эта гипотеза частично подходит только к периоду после 1219 г., когда вновь ожили надежды на «священника Иоанна» (см. т. III, введение к гл. 119-121). С мировоззрением христиан XII в. она никак не вяжется и уж совсем неприменима к сообщению Оттона Фрейзингенского, к письму папы Александра и т.п. Во всех этих документах «царь-священник» именуется Иоанном, а не Давидом, как в более поздних источниках (см. введение к гл. 119 и далее).

Поскольку в Азии, во всей части которой начиная с XIII в. постепенно проникли европейцы, нигде не удалось обнаружить христианское царство «священника Иоанна». После 1320 г. легенда о «царе-священнике» постепенно перенесла его государство в Эфиопию, к которой она первоначально не имела никакого отношения. На более поздних картах мира Эфиопия нередко обозначалась как «Regnum Presbyteri Johannis». Как отмечалось выше (гл. 66 и 72), в VI в. между Европой и государством Аксум поддерживались довольно оживленные связи. Однако они были почти полностью прерваны, после того как арабы завоевали Египет (640 г.) и ислам воздвигнул непреодолимый барьер, препятствовавший общению христианских народов с Эфиопией.

И хотя связи не были полностью уничтожены, а начиная с XIII в. путешественникам иногда даже удавалось проникнуть в Эфиопию (см. т. III, гл. 125, т. IV, гл. 169, 191, 197), все же эта страна оставалась окутанной тайной и давала богатую пищу для легенд и смутных надежд европейских политиков XV в.

Маркхэм в 1912 г. высказал мнение, что автор «Libro del Conoscimiento» (см. т. III, гл. 144) был первым, кто перенес около 1350 г. легенду о священнике Иоанне в Эфиопию.[70] Однако это утверждение нуждается в поправке. Еще в 1321—1324 гг. упоминавшийся выше монах-доминиканец Иордан сделал в своих письмах из Индии (см. т. III, гл. 125) этот смелый вывод, который поразительно долго сохранял свою мнимую силу. Еще в 1492 г. [460] Мартин Бехайм написал на своем «Земном яблоке» возле названия «Эфиопия» следующее:

«В этой стране живет всемогущий император, именуемый мастером (!) Иоанном. Он поставлен там правителем царства трех святых царей — Каспара, Бальтазара и Мельхиора из Страны мавров, и все его потомки — добрые христиане».

Царнке заявил, что письмо, направленное папой Александром «священнику Иоанну», является «первым и последним документом, в котором легендарный царь Индии принимается во внимание в дипломатических расчетах.

С тех пор в глазах дипломатов он, видимо, снова стал мифической фигурой».[71]

Это предположение абсолютно неверно. Дипломатия довольно часто обращалась к фикции могущественного христианского властелина и в период, последовавший за папским письмом. В 1245 г. папа специально поручил Карпини, отправлявшемуся в Монголию (т. III, гл. 119), разузнать о местопребывании «священника Иоанна». Еще в 1383 г. Филипп де Мезьер считал, что резиденция «царя-священника» находится на Ганге,[72] а в 1407 г. великий магистр Немецкого ордена обратился с письмом к этому фантому. Участники Констанцского собора надеялись, что, быть может, к ним прибудет представитель от «царя-священника». Принц Генрих Мореплаватель (см. т. IV, гл. 158, 178) в течение ряда десятилетий руководствовался в своих экспедициях туманной надеждой, что ему удастся установить связи с легендарным царем и, может быть, даже заключить с ним военный союз против турок. 3 мая 1518 г. в письме папы Льва X крещенный незадолго до того сын какого-то негритянского вождя назван «сыном нашего возлюбленного во Христе царя Эфиопии Иоанна».[73] Наконец, в 1530 г. еще раз, как и за 360 лет до этого, были написаны послания мнимого «царя-священника Иоанна» папе и императору Карлу V,[74] которые, впрочем, по-видимому, никто не принял всерьез как политический документ.

Лишь в XVI в. пришел конец вере в могущественного христианского князя на Востоке. Историю легенды о «царе-священнике Иоанне» в настоящее время можно считать выясненной в ее основных чертах.[75] С культурно-исторической точки зрения этот совершенно необычный факт представляет гораздо больший интерес для психологического, чем для чисто исторического анализа. Легенда о беспредельно могущественном и богатом таинственном христианском властелине, царствующем где-то в неведомых странах [461] Востока, чрезвычайно соответствовала психологии людей средневековья. Недаром образ «царя-священника Иоанна» вдохновил авторов ряда произведений художественной литературы. Самое древнее из них относится к XII в.[76] Но и помимо поэтического творчества, исторические события, связанные со «священником Иоанном», украшались вымыслами самой буйной фантазии.

В письме от 1530 г. содержатся гордые, но чрезвычайно наивные слова:

«Если можешь сосчитать звезды на небе и песок на дне морском, то определи наше богатство и могущество».

Как бы то ни было, странный образ «царя-священника» в течение 400 лет оставался мнимой реальностью, с которой связывались бесчисленные политические иллюзии.

Предпринятая папой в 1177 г. попытка установить отношения с отдаленными областями Востока и Индостаном оказалась безуспешной. И все же она имеет большое значение для истории культуры как первый шаг христианской Европы, направленный к расширению сведений о неизвестном мире на Востоке. В XIII и XIV вв. Восточная Азия, как мы увидим дальше, особенно сильно привлекала к себе географическую мысль европейцев наряду с их церковными и торговыми интересами. Послание папы Александра III от 1177 г. как бы открывает своеобразную эпоху, длившуюся 100 лет и разделявшую путешествия Карпини и Джованни Мариньояли. Следует вообще обратить внимание на то, как с течением времени неоднократно, подобно моде, менялось основное направление географических исследований. Еще Риттер отметил этот факт, анализируя древние географические экспедиции в Африку: «В то время всемирной целью был Юг, позднее ею стал Запад, а затем — Север».[77] В XIII в. и до середины XIV в. в центре внимания находился Восток. Миссия врача Филиппа и смелое путешествие Генриха фон Морунген (см. гл. 117) открыли эту совершенно своеобразную эпоху разведывания неведомых земель на Востоке.[78]