Николай I Освободитель // Книга 9

Интерлюдия 3

— Всем лежать, никому не двигаться, это ограбление!

— Бах! Бах! — Первая пуля выщербила из потолка здоровенный кусок побелки, вторая, пущенная в сторону кассы, разнесла толстое стекло, обрушив его пол водопадом из крупных и острых осколков.

Где-то в стороне истошно завизжала девушка, дремавший на стуле охранник — судя по всему отставник, из тех, что выслужили несколько сроков и получили все возможные льготы — подхватился и начал неловко вытаскивать из кобуры штатный барабанник, но был остановлен направленным в середину лба дулом.

— Не нужно, давайте обойдемся без крови, я не хочу никого убивать, заберу казённые деньги и уйду. Оно совершенно точно не стоит вашей жизни. Давайте вы мне просто отдадите оружие и не будете заставлять выпускать вам мозги, — на лице охранника отобразился сложный мыслительный процесс, однако, ловко обращавшийся с оружием налетчик реальных шансов ему практически не оставил. Поэтому отставник просто кивнул, подцепил барабнник мизинцем и очень медленно положил его пол, после чего так же аккуратно толкнул пистолет в сторону грабителя. — Вот и славно, вот и хорошо. А теперь ложись на пол, лицом вниз и положи руки на затылок. Лис, держи его, чтобы не рыпался.

Второй налетчик только кивнул и без разговоров сунул кулаком в табло какому-то представительному мужчине в мундире железнодорожного ведомства, который, видимо не осознав всю серьезность ситуации, начал возмущаться, активно размахивая руками и угрожая нарушителям спокойствия всяческими карами. Мундирный как-то забавно булькнул и осел на пол как мешок с картошкой, очевидно желание как-то еще высказывать свое недовольство у него мгновенно закончилось.

— Дамы и господа, — запрыгнув на конторку местного клерка и скинув пинком на пол стопку каких-то бумаг, отчего те разлетелись, покрыв собой чуть ли не четверть всего главного зала, обратился к присутствующим третий налетчик. — Мы не собираемся вас грабить, можете не прятать свои кошельки и часы, дамы мы пришли сюда не за вашими украшениями, можете не переживать. Мы собираемся взять то, что принадлежит государству, а значит, в некотором смысле и нам тоже. Эй ты конторная рожа, давай сюда ключи от сейфа, и никто не пострадает.

Последнее обращение налетчик адресовал работнику банка, который попытался укрыться за своей стойкой, постаравшись сделаться маленьким и незаметным, чтобы о нем вообще не вспомнили. Конечно же, учитывая добрые сто килограмм живого веса, проделать подобный трюк ему оказалось не под силу.

— К-к-какой к-ключ? У меня ничего нет, я всего лишь мелк-кий к-клерк, перек-кладывающий бумажки, — почему-то заикаясь на букве «к» ответил работник банка, что естественно налетчиков удовлетворить не могло.

— Бах! — Главный в шайке, привлекающий все внимание людей к своей персоне и явно получающий от этого удовольствие разбойник, навскидку пульнул в клерка из своего барабанника. Пуля прошла чуть правее головы заикающегося клерка, попав в стол и отколов от него длинную щепку.

— Ой, промазал. Ну ничего, сейчас я подойду, и если ты, паскуда такая, резко не вспомнишь про ключ, то второй раз я точно попаду в цель. Где ключи от сейфа, свинота ты жирная.

Четвертый налетчик, последний который до этого момента еще не произнес ни слова, пока остальные разбирались с людьми, закрыл дверь банка, повесил предусмотрительно принесенную с собой табличку «ревизия», потом бросился к шторам и тоже сделал так, чтобы с улицы было не видно, что происходит в помещении отделения Первого Российского Банка. После этого он, перехватив оружие начал обходить помещение банка и проверять все боковые комнаты на наличие там людей. Всех, кого находил, выводил и так же молча укладывал на пол в общем зале. К счастью, сопротивления никто не пытался оказывать, потому что убивать обывателей князю Алексею Петровичу Чегодаеву не хотелось совершенно. Да и вообще грабить банк потомку двухсотлетнего княжеского рода было противно, но вот выхода другого он просто не нашел. Либо так, либо в петлю. Последнее конечно выход, но вот двоих детей он совершенно точно на ноги помочь поставить не поможет. Да и вообще самоубийство князю всегда казалось чем-то сродни дезертирству, ну а в этом грехе боевого ротмистра-кирасира, прошедшего Царьградскую войну до самого Рейна, обвинить уж точно никто бы не смог.

История падения семьи Чегодаевых началась не вчера. Собственно мелкий татарский княжеский род никогда не мог похвастаться особым богатством, в начале века еще при отце нынешнего императора им принадлежало несколько деревенек на полтысячи душ крепостных, что позволяло худо-бедно оплачивать себе ту жизнь, которая должна быть у нормальных столичных дворян. Иметь свой дом, содержать выезд, выделять приданное дочерям, служить в гвардии — не в гусарах конечно, но все же — и в целом не испытывать нужды.

Потом отец Алексея Петровича ввязался в неудачный заговор против Александра I в 1815 году и уехал на каторгу. Самому теперешнему налетчику пришлось уходить из гвардии, куда поступил только за год до этого, переводиться в армейский полк и прощаться со всем карьерными перспективами.

Отслужил десять лет в конном полку, воевал на Кавказе вышел в отставку по истечении десятилетнего срока. Денег хронически не хватало, пришлось продать дом в столице и уехать в имение в Тамбовской области.

А потом пришел этот… И понеслось.

Чегодаев всегда считал себя нормальным человеком. Любил охоту, разводил собак, трахал крепостных девок, играл в карты… Умеренно. Занимался хозяйством по стольку-поскольку, считая, что все эти денежные дела, они дворянина не достойны, настоящий князь должен воевать, водить полки на врага. Ему с карьерой не повезло, многого выслужить не смог, ушел в отставку штаб-ротмистром, когда понял, что батальона ему никогда не дадут из-за отца-заговорщика.

Ну а деньги… Нанятый управляющий оказался вороват. Второй — когда первого поймал буквально с поличным, — как выяснилось, был не лучше. Потом император взял и отменил крепостное право, нанеся тяжелейшую пробоину хозяйству князя. Он попытался отбить свое, подняв стоимость аренды земли, но крестьяне неожиданно начали разбегаться, попытка удержать их силой наткнулась — и это, можно сказать, окончательно уверило мужчину в том, что наступают последние времена — на полное непонимание властей. Он буквально чуть не попал на каторгу за то, что приказал поучить пару особо задиристых простолюдинов. Отделался штрафом, но ненависть к нынешнему императору, подрывающему устои общества, приобрел всепоглощающую. Они даже как-то обсуждали с такими же соседями-бедолагами из тамбовского дворянского собрания возможности изменения государственной политики, вплоть до самых радикальных, но… Однажды в имение заехал невзрачный ротмистр из СИБ, показал пару анонимных доносов, в которых князь Чегодаев выставлялся опасным смутьяном и попросил не доводить до греха. Можно сказать, вынес устное предупреждение. На этом весь революционный запал неудачливого заговорщика и угас, повторять судьбу сгинувшего где-то в Сибири отца князь не хотел совершенно.

Потом в начале тридцатых было короткое увлечение акциями железных дорог. Они тогда росли как на дрожжах, казалось, любой может сделать тут состояние буквально из воздуха. Результат закономерен — крах 1834 года, проданные чтобы расплатиться с долгами земли. А потом и само имение, содержать которое без постоянного дохода было просто невозможно.

Потом были три года бесконечных попыток как-то пристроиться в новой жизни бедного человека. Сначала князь не хотел возвращаться на службу — там шли реформы, менялось все, рекруты сменились призывниками, к ним почему-то стало нельзя применять телесные наказания. Появились бесконечные учения, красивую форму поменяли на что-то отвратительное цвета дерьма, в офицеры начали массово пролазить чуть ли не вчерашние крестьяне, а дворян отправляли учиться даже тех, кто на службе уже оттрубил два десятилетия. В общем, как тогда думал Чегодаев, шел процесс уничтожения вооруженных сил страны.

Два с половиной года князь вынуждено работал преподавателем в гимназии и возненавидел это дело всей сущностью. От корней волос до кончиков ногтей. Поэтому начавшуюся большую войну воспринял как знак свыше и все же вернулся на службу. Три года войны описывать нет смысла. Ходил в атаку, труса не праздновал, был награждён «клюквой» к оружию, получил ротмистра и пару новых шрамов, как уже упоминалось, победу встретил на Рейне.

Потом отслужил еще положенные по договору два года и вновь вышел в отставку в 1841 году. Армия активно сокращалась до размеров мирного времени, и в ней Чегодаеву просто не нашлось места. Нет, ему предлагали сдать по-быстрому — как ветерану со всем уважением, но без поблажек — экзамены, получить майора и батальон где-то на краю света. Тем, где через пару лет встал новый город Владивосток, было много пустой земли, чуть-чуть местных узкоглазых и полтора европейских лица на тысячи километров окрест. Как ему сказали, в батальоне европейцами будут только офицеры, подофицеры и сержанты, а большую часть рядовых еще предстояло набрать из тамошних новых подданых императора. Князь представил себе эту затею, сплюнул в сердцах и написал рапорт — ну его к чертям такие приключения, майорские погоны и шанс получить полковника к отставке через пятнадцать лет того не стоят. Хоть может и прогадал, этого уже не узнать.

Следующие четыре года получились достаточно спокойными, больших денег князь заработать не мог, но денежное содержание отставного ротмистра кое-как позволяло жить. Не в столице опять же, но на жилье, еду и так по мелочи хватало.

Князь попытался пролезть в земской совет Тамбовской губернии, но там, как оказалось, всем правили толстосумы, ему бедному отставному офицеру получить хоть сколько-нибудь реально хлебную должность было крайне сложно. И опять Чегодаева раздражала эта «молодая поросль», вчерашние разночинцы, нувориши, сумевшие нахапать как-то денег, заработавшие состояние на войне, пока он природный князь защищал отечество живота на жалеючи. А еще они были чуть ли не через одного дворянами, чаще всего личными, не потомственными, но, черт побери, какой из вот этого… Дворянин? И вот с ними он должен был сидеть бок о бок, ручаться как с равными, а ведь были в губернском собрании и вовсе крестьяне от сохи, сумевшие как-то после 1829 года развернуться, скупить участки менее оборотистых соседей и стать большими по меркам губернии хозяевами. Всего за каких-то пятнадцать лет дворян-помещиков, соль земли русской, на которых последних пятьсот лет держалось государство, сменило безродное сиволапое мужичье. От этого князь скрипел зубами, регулярно прикладывался к бутылке, но терпел. Место в земствах было единственным для него способом держаться на плаву, пусть даже субстанция, в которой он плавал, была очень далека цветом и запахом от бургундского вина, имея подозрительно коричневатый оттенок.

А потом все окончательно рухнуло этим летом. Начались протесты черни, их как-то связали с земствами и начали чистить местные советы от неблагонадежных элементов. Тут естественно всплыла и история его заговорщика-отца и высказанные когда-то давно антимонархические мысли по поводу стиля правления нынешнего императора. Короче говоря, земской совет Тамбовской губернии нужным числом голосов лишил князя мандата, назначив в его округе перевыборы и теперь ему не оставалось ничего иного кроме как «взять свое» силой оружия и махнуть заграницу, доживать последние годы где-нибудь во Франции. А лучше в США, там уж точно архаровцы Николая его не достанут, придется, конечно, смириться с тем, что за океаном его княжеский статус ничего не значит, но зато у него будут деньги, а они всегда облегчают жизнь.

— Ну вот так бы сразу. И зачем было строить из себя стойкого оловянного солдатика? — На другом конце зала меж тем пара «крепких аргументов» вынудила толстомясого приказчика все-таки расстаться с ключами от сейфа, в котором как раз находилась большая сумма наличности, привезенная для выплаты зарплат многочисленной армии губернских чиновников.

По данным Волка в сейфе должно было быть около полутора миллионов — по двести пятьдесят тысяч на брата, включая ожидающего на улице извозчика и наводчика в штате финансового учреждения, который и подсказал самый «выгодный» для ограбления момент — рублей. Чегодаев даже мысленно называл подельников придуманными под это дело кличками, которые должны были уберечь грабителей от разоблачения в дальнейшем. Они вообще подошли к «акции» максимально аккуратно — скрытые специальными масками лица, «левое» оружие, доставшееся окольными путями и неспособное указать на владельцев, экипаж угнанный заранее. Теоретически вообще ничего не могло указать на бандитов.

И наверное, все прошло бы полностью успешно если бы не одна маленькая деталь, о которой бандиты не знали. Всего месяцем ранее без широкой огласки в отделениях ПРБ начали ставить простейшую электрическую сигнализацию в виде тревожной кнопки. Едва только грабители воровались внутрь банка, приказчик нажал на скрытую от досужих глаз кнопку, а где-то в отделении полиции на специальном щите загорелась лампочка, сигнализируя о том, что на охраняемом объекте происходит что-то нехорошее. Простая, можно даже сказать примитивная, система, что, однако, совсем не снижает ее действенности.

А вот человеческий фактор — снижает. Вместо того, чтобы сразу поднять все полицейскую управу, сообщить в жандармское отделение и потребовать прислать подкрепление, как того требовала инструкция, дежурный полицейский чин просто направил сержанта с напарником, чтобы тот посмотрел на месте. Впрочем, это тоже можно понять, Тамбов был мирным и спокойным провинциальным городом, серьезных банд тут не имелось, большая часть уголовных правонарушений относились либо к пьяным дракам, либо к мелким кражам, мысль о реальности какого-то полноценного вооруженного налета дежурному просто не пришла. Тем более, что за последние пару недель уже имели место несколько случайных нажатий и одно срабатывание, связанное с технической неполадкой.

— Легавый! Атас, — процесс пакования наличности в заблаговременно принесенные сумки был прерван самым бесцеремонным образом. Один из налетчиков — Лис — тот, который успокоил ретивого чиновника, первым заметил пытающегося что-то разглядеть внутри сквозь занавешенное и забранное решеткой окно полицейского. Снаружи было светло — внутри полумрак, поэтому сержант, чтобы понять, что происходит в отделении ПРБ, вынужден был буквально прильнуть лицом к стеклу и стал отлично виден грабителям. Ничего умнее, чем просто пальнуть сквозь стекло, Лис не придумал. Да просто сдали нервы, если говорить честно.

— Бабах! — Звон разбитого стекла, темная фигура по ту сторону окна медленно оседает на тротуар.

— Твою мать! Я тебе этот барабанник в задницу засуну, — теперь уже не выдерживают нервы у князя. Нет, попадаться в руки служителям закона он в любом случае не собирался, но вот понимание того, что теперь полиция будет искать их с удвоенной и утроенной активностью, Чегодаев имел полное. — Ты что натворил, дятел⁈

— Это ж легавый был, что мне нужно было ждать, пока он нас заметит и поднимет тревогу? — Попытался оправдаться Лис, но судя по отсутствию уверенности в голосе даже он сам понимал, что спорол глупость.

— Хватаем мешки и валим быстрее! — Осуществить задуманный анабазис налетчикам, однако не удалось. Подстреленный сержант вышел на проверку сигнала из банка не один, а с напарником и едва дверь банка открылась, как прямо в проход начали лететь одна за другой пули, выпущенные из служебного «Барса». Первая же пуля попала шедшему впереди Лису в грудь, отбросив его назад на следующего вторым князя. Они вместе повалились на пол, кто-то успел толкнуть дверь, отрезая помещение банка от улицы и тем самым прекращая свинцовый ливень.

— Лис ранен!

— Хватай его, — раненного подхватили под руки и поволокли обратно в главный зал, впрочем, судя по выступившей на его губах кровавой пене, спасать грабителя было уже поздно. — Что делать будем?

На лицах бандитов — пусть даже за масками были видны только глаза, но даже они отражали полный спектр обуревающих их эмоций — проявилась полна растерянность. Весь план предполагал один стремительный наскок, а вступать в полноценные боевые действия никто реально не собирался.

— Поднимай людей, пустим их вперед в виде живого щита, а сами под прикрытием прорвемся к повозке и свалим пока жандармы не набежали.

Сказано-сделано. Бандиты, бросив уже бездыханное тело подельника, вновь подхватили сумки с деньгами и принялись пинками поднимать ставших резко небесполезными посетителей банка. Импровизированный хашар от своей роли оказался не в восторге, но, когда в спину упирается пистолет, а на полу уже валяется один труп, большого желания высказывать свое недовольство бандитам как-то особо не находится. Просто берешь и делаешь то, что от тебя требуют, надеясь на благополучный исход.

Дальше все происходило очень быстро. Вновь открылась дверь банка и оттуда начали выбегать люди. Визжа, крича и матерясь, порская сразу в разные стороны, чтобы уйти с потенциальной линии огня. За ними ломанулись и бандиты, таща на себе награбленное.

— Бах! Бах! Бах! — С разных сторон начали палить бандиты и полицейские. К одинокому бойцу уже подтянулась пара соседних квартальных надзирателей, еще один рванул за подмогой, впрочем, новости и так распространялись со скоростью молнии, и в губернском жандармском управлении уже поднимали силы в том числе и специальный отряд, подготовленный для боя в городской застройке, созданием которых озаботились еще лет пятнадцать назад. Впрочем, к месту действия они все равно не успевали, так что в расчёт их брать смысла нет.

Зато есть смысл брать в расчёт пятого подельника налетчиков, который стоял около запряженной двойкой лошадей пролетки и представлял собой своеобразную «группу эвакуации». Он тоже был вооружен и в момент, когда бандиты пошли на прорыв, открыл стрельбу полицейским во фланг, мгновенно ставя их в невыгодное положение. Один служитель закона упал, схватившись за грудь, другой, — забыв обо всем, бросился внутрь расположенной в соседнем здании скобяной лавки в поисках укрытия, и только последний полицейский, достаточно хладнокровно упав на брусчатку, чтобы сократить свой профиль, выпустил все пять оставшихся в барабане патронов и только после этого тоже предпринял ретираду.

Стрельба в итоге обошлась бандитам в еще одного раненного. Им оказался Заяц, поймавший пулю в живот и теперь отчаянно матерящийся, проклиная всех полицейских мира. Его кулем закинули в повозку и та, не теряя времени рванула прочь в сторону реки Цны, туда, где располагался Казанский монастырь, и где проще было затеряться. Тем более стоило ускориться, что из-а поворота Красной улицы на проспект выскочили несколько всадников которые явно относились к какому-то силовому ведомству.

— Гони! Гони быстрее! — Медведь трясущимися от возбуждения руками принялся перезаряжать свой барабанник, но в подскакивающей на булыжниках повозке сделать это было максимально затруднительно. Только князь достаточно хладнокровно достал из кармана запасной барабан, который носил с собой еще по армейской привычке, и быстро сунул его на штатное место, не заморачиваясь с перезарядкой камор по-отдельности. Да на новейших «Барсуках», использующих патроны с цельными латунными гильзами, делать это было проще, но совершенно точно не в такой момент.

— Доктора, мне нужно к доктору, истеку же кровью, — каждый подскок повозки на очередном дорожном ухабе «пробивал» рану бандита тягучей болью, кишки как будто жгло огнем, заставляя уже даже не материться, а просто заунывно причитать.

Выстрелы, цокот копыт, свистки полицейских, крики, стоны, дробный перестук колес — все это в моменте слилось в дичайшую какофонию, князю даже на секунду показалось, что он опять ведет своих второсортных — первосортные были гвардейские, но их во время войны на всех не хватало, вот и сформировали пару полков такой себе эрзац-тяжелой кавалерии из резервистов — кирасиров в атаку на баварцев. Он даже тряхнул головой и сильно ущипнул себя за ногу чтобы сбросить наваждение, тем более что просвистевшая у уха пуля намекала, что расслабляться пока рано.

— Доктора… — Продолжал стонать раненный.

— Да ты достал уже заткнись! — Медведь выхватил откуда-то из-под одежды длинный нож и одним ударом вскрыл раненому горло, одновременно выталкивая уже мертвого, по сути, человека из повозки. Но обескураженный взгляд князя бандит только оскалился и пояснил. — На четверых куш делится лучше, чем на шестерых!

— И что у нас тут? — Губернский полицмейстер нервно подкурил кое-как забитую табаком трубку. Ему уже телеграфировали из столицы с недоуменным вопросом о том, что у них там в Тамбове вообще происходит, и какого лешего он подобное позволяет. Предчувствие близкой головомойки делало коллежского советника Говорова крайне раздражительным, его настроение волнами расходилось вокруг, заставляя, кажется, и подчиненных бегать быстрее.

— Ограбление, ваше высокоблагородие. Предварительно, пятеро варнаков вооруженных, четверо внутрь пошли, один снаружи дожидался. Сколько денег забрали выясняем, но вроде бы не меньше миллиона целковых. Двое полицейских погибли, один ранен… Тяжело. Так же пострадали при перестрелке двое гражданских, это если не считать истерики у барышень и пару разбитых носов.

— Надеюсь, гражданских не наши остолопы подстрелили… — Думать о том, что будет с его карьерой, если в газетах напишут про расстреливающую мирных горожан полицию, Говорову не хотелось абсолютно.

— Боюсь, ваше высокоблагородие, тут опять же порадовать нечем. Твари пустили людей перед собой в виде живого щита, и стреляли, прикрываясь их телами. Полицейские стреляли в ответ, так что… — Следователь не так давно созданной сыскной полиции только развел руками.

К середине столетия структура полиции на местах получила разделение на следственную и территориальную части. Например, в Тамбове территориальная полиция базировалась на системе квартальных надзирателей, за каждым из которых была закреплена собственная территория. Им подчинялись дворники, всякие внештатные агенты, добровольные помощники и прочие содействующие. Так же квартальные обыкновенно имели в подчинении два-три нижних полицейских чина, поскольку хоть должность и называлась «квартальный», чаще всего подведомственная территория занимала несколько прилегающих улиц, и одному человеку с ее контролем было бы справиться просто невозможно. В свою очередь квартальные подчинялись нескольким — в зависимости от размера населенного пункта — управам благочиния, а те уже городскому полицмейстеру.

Квартальные следили за порядком, предупреждали правонарушения, контролировали различный сомнительный контингент, проживающий на их территории, разбирали мелкие жалобы населения, боролись с мелкой преступностью типа тех же карманников. Олицетворяли собой отческий — но постоянный и всевидящий — присмотр власти и лично императора за народом.

Следственная часть зачастую подобного территориального разделения не имела, в относительно небольших городах следственный отдел зачастую был вовсе один. Следователи занимались серьезными преступлениями и непосредственно сыскной работой. Кражи, убийства, мошенничество, прочие преступления против личности и собственности. Политическими преступлениями занималась СИБ, экономическими, в том числе связанными с коррупцией чиновников первых шести классов — Экономическая полиция Министерства Финансов.

Так же буквально за пару лет до описываемых событий была сформирована структура транспортной полиции, занимающейся поддержанием порядка на железнодорожном и речном транспорте, то есть там, где граждане активно перемещались по империи и местным территориальным структурам присматривать за ними было несподручно. Транспортная полиция не подчинялась напрямую городским и губернским полицмейстерам, а имела свою пирамиду, обусловленную структурой быстро развивающейся транспортной сети империи.

Кроме того, в оперативное подчинение полиции на момент массовых мероприятий или для усмирения бунтов поступали местные жандармские команды, которые в обычное время проходили по военному ведомству.

Были еще частные сыскные агентства и конторы, однако широкого распространения, по крайней мере в центральной России, они не получили. Слишком уж много тут было «штатных силовиков» на государевом окладе, просто работы не имелось в достаточном количестве. Ну разве что за неверной женой проследить, но эти вопросы явно выходили за рамки интересов полицейского ведомства. А вот на окраинах империи, особенно там, где полноценное гражданское управление еще не успело сформироваться, и за порядком присматривали военные, частный сыск вполне себе работал и даже местами процветал. Впрочем, было понятно, что, когда империя полноценно встанет двумя ногами и на тех землях, частым сыщикам и наемным приставам станет и там не слишком комфортно.

— Что за налетчики? Откуда взялись? — Полицмейстер еще раз нервно затянулся и бросил взгляд на подчиненного.

— Пока сложно сказать. У них двое убитых — мы их проверяем по картотекам, но судя по клеймам из опытных душегубов. Еще одного взяли раненного, его как раз сейчас допрашивают. Вроде как еще двое были из бывших военных, но это не точно. Взятый потерял много крови, еле ворочает языком, особо не поспрашиваешь — того и гляди сам загнется. Разве что, он назвал подельника князем, что это прозвище или реальный титул — тоже не понятно.

— Только князя-разбойника нам тут не хватало. Дубровский, мать твою, нашелся мне на голову, — пробормотал полицмейстер, чувствуя, как еще недавно такие реальные перспективы переезда в столицу рушатся прямо на глазах.

— Опрашиваем посетителей банка, лица у этих были скрыты, но голос многие смогут опознать… Наверное. И да, говорят, что вот тот, который военный вроде как выделялся… Манерами или способом построения фраз. Вроде как даже меньше матерился, а когда убили первого полицейского высказался, что не нужно было этого делать.

— Шайка, состоящая наполовину из каторжников, наполовину из военных, причем один возможно даже князь, — принялся вслух размышлять главный полицейский губернии. Еще раз пыхнул дымом, рассеянно сплюнул горькую слюну на мостовую, вытряхнул содержимое трубки об каблук и двинул внутрь злосчастного помещения банка. — Князей у нас не много, они все на виду. А уж так чтобы он воевал, а теперь имел резоны податься в грабители банков — так и вовсе. Единицы, пожалуй.

Внутри банка во всю шаманили полицейские следователи. Как таковой научной и экспертной системы внутри министерства еще не существовало, но отдельные технические приемы уже вполне применялись. Например, светописание места преступления — один из полицейских, специально прошедших соответствующие курсы, как раз настраивал оборудование, чтобы запечатлеть очередной ракурс. А еще пара мужчин с кисточками что-то делали вокруг открытого грабителями денежного хранилища.

— Налетчики откуда-то знали про то, у кого ключ от сейфа, — пояснил руководящий следователями коллежский асессор. — Но при этом притащили с собой целый мешок динамита, видимо на случай, если придется взрывать. Этим количеством можно было все здание сложить, больные ублюдки.

— Что вы делаете? — поинтересовался полицмейстер. Он очень давно перешел с работы «на земле» к чисто административным обязанностям и следить за последними течениями в деле поимки преступников успевал не всегда.

— Лица они закрыли — тут не поспоришь, а вот перчатки надеть — не додумались. А меж тем последние исследования говорят, что узор на пальцах каждого человека совершенно уникален, двух одинаковых просто нет. Вот мы эти отпечатки сейчас с сейфовой двери и снимаем.

— А смысл?

— Ну… В поисках это, конечно не поможет, но вот если грабитель будет уже найден и потребуется точно определить его причастность — тогда можно будет сравнить его отпечатки с этими, — следователь кивнул на пустующий сейф, — и сомнений уже в дальнейшем просто не останется.

— Хм… Интересная мысль…

Когда к князю Чегодаеву пришла полиция, он по началу даже не волновался. После ограбления прошло больше трех месяцев, деньги были надежно спрятаны, лицо он свое никому не показывал, даже если его «опознает» кто-то из подельников-бандитов, это будет всего лишь слово против слова. Слово князя против слова каторжанина, конечно судебная система в России последние десятилетия демонстрировала постепенный отход от классовых предрассудков, но обращение «ваша светлость» еще имело немалый вес в обществе.

Вообще-то сначала он хотел махнуть заграницу, но попытка сбежать сразу после ограбления могла бы выглядеть подозрительно, да и весной следующего года у старшего сына должен был произойти выпуск из кадетского корпуса… Короче говоря князь решил не пороть горячку и выждать немного времени. Он-то уедет, а вот дети останутся, и портить им репутацию откровенно не хотелось.

Несколько допросов, недоумевающий — дорогой, благо теперь с деньгами проблем у аристократа не было — адвокат только разводил руками гарантируя, что с такими доказательствами князя осудить в суде присяжных будет просто невозможно. Их фактически и не было, резоны полицейских сводились к тому, что Чегодаев подходит на роль злодея лучше всего по косвенным параметрам. А потом его повели на странную процедуру. Обмазали руки какой-то густой липкой краской и заставили оставить отпечатки ладоней и каждого пальца на специально для этого отпечатанном бланке.

— Видите ли, князь…

— Извольте обращаться ко мне как положено — «ваша светлость».

— Ну… — Замялся следователь, потом тряхнул головой и кивнул, — впрочем извольте, ваша светлость. Прав состояния вас не лишали. Пока, хоть я конечно же и уверен, что за этим дело не станет. Так вот главная хитрость в том, что папиллярный узор, который вы можете видеть в качестве отпечатка на бумаге, он уникален для каждого человека. Мы возьмем ваши отпечатки и сравним с теми, что обнаружили на двери банковского сейфа. И если они совпадут… Когда они совпадут, сомнений в вашем участии уже не останется.

— Что за бред, ни один суд в это не поверит, какие-то отпечатки, вы бредите.

— Отнюдь, ваша светлость. За последние пару лет вышло несколько исследований, посвященных этому факту, и все испытатели сошлись на том, что узоры на пальцах бывают нескольких типов, но в деталях всегда есть отличия.

Суд над князем Чегодаевым, опустившимся до банального разбоя, вызвал широкий общественный резонанс, а внутри полицейской системы стал толчком к составлению поголовной картотеки отпечатков пальцев всех задерживаемых субъектов. До этого сличение папиллярных узоров рассматривалось только как побочный аргумент, который практически невозможно использовать в реальном расследовании, но процесс над Тамбовским грабителем банка оказался первым, где обвинение чуть ли не полностью строилось вокруг сравнения отпечатков пальцев преступника и найденных на месте преступления. Можно сказать, что князь Чегодаев — его в итоге, вот уж хохма, приговорили к пожизненной каторге за убийство двух полицейских, он, считай, повторил путь отца, пусть и немного в другой плоскости, хоть боялся этого всю жизнь — сумел достичь знаменитости и увековечить свое имя в учебниках. Правда достаточно сомнительным образом и только в учебниках по судебной экспертизе.