Новый директор

23. Без названия

Трамвай заскрежетал на повороте, и на лицах пассажиров заиграли солнечные блики от колонн Исаакиевского собора. На следующей остановке нужно было сходить, и Константин Семенович встал.

— Но я надеюсь, что вы не будете требовать от меня беспрекословного, слепого подчинения? — щурясь от яркого света, спросила завуч.

— Слепого нет, беспрекословного — иногда! — с улыбкой ответил Горюнов, протягивая руку. — А вообще я буду просить вас, Ирина Дементьевна, как можно придирчивей относитесь ко всем нашим затеям. Критикуйте. Продумайте и критикуйте, не стесняясь в выражениях. Я никогда не обижаюсь на дружеские замечания в любой, даже грубой форме. Но перед коллективом в первое время мы должны выступать как единомышленники. Первое время! — повторил он и, задерживая руку молодой женщины, чуть наклонившись, тихо прибавил: — Хорошо иметь соратника по борьбе, друга, которому бы верил, как самому себе. Правда? Я всегда мечтал о таком.

— И не имели? — так же тихо спросила она.

— Женщины — нет.

— А жена?

— Жену приходится щадить. Она слишком близко к сердцу принимает малейшие неприятности. Мне выходить…

— Вы в милицию?

— Да. Нужно закончить кое-какие дела! — со вздохом ответил Константин Семенович и направился к передней площадке.

Прошла минута, и трамвай тронулся.

Взглянув в окно, Ирина Дементьевна увидела переходящего Невский Горюнова с палочкой, и почему-то ей до колючей боли в глазах стало жалко этого человека. «Оглянется или нет?» — подумала она.

Константин Семенович дошел до фонарного столба, остановился и, повернувшись, стал смотреть на проходящий мимо трамвай. Увидев завуча, кивнул головой. Ирина Дементьевна в ответ подняла руку и махала ею, пока трамвай не свернул к Дворцовому мосту.

«Фу, как девчонка», — спохватилась она и, спрятав руку, смущенно оглянулась на соседей. Никто не обращал на нее никакого внимания.

«Удивительный человек, — думала она о Горюнове. — Четыре часа пробыла с ним, а как будто встретила старого знакомого, близкого друга, с которым давно не виделась».

Молодой женщине трудно было сразу разобраться в себе и в новом директоре, но теплые чувства, которые разбудила в ее душе эта встреча, были новые, неведомые, а может быть, просто забытые.

«Странно, — продолжала она думать, — все считают меня карьеристкой, самолюбивой и даже жестокой… Он, конечно, слышал об этом и вот — не поверил».

Перестройка школы и все нововведения, о которых Константин Семенович успел ей подробно рассказать, обрадовали и поразили ее. Ничего подобного она не ожидала от работника милиции, хотя в прошлом он и был учителем.

Нет, он действительно не прожектер и школу знает, решила Ирина Дементьевна. Всё, что он проектирует, всё обосновано и вполне осуществимо. И многое, очень многое совпадает с ее собственными мечтами. Правда, она мечтала отвлеченно, наедине с собой и даже не пыталась бороться, доказывать… Константин же Семенович нарисовал перед ней целую программу воспитания. Будет конечно трудно, будет сопротивление, но тем интересней бороться и побеждать. Она молода, а в трудностях борьбы как раз и заключается романтика жизни. В победе она уже не сомневалась, тем более что вопрос об опытной школе решен в вышестоящих организациях. Да и вообще вопрос о школе, о необходимости перестроить воспитание занимает умы… Единственно, с чем она не могла согласиться и что ее больше всего беспокоило, — это учительский коллектив. Не может она поверить, что учителя их школы, такие как Алевтина Зиновьевна, Софья Львовна, Вера Тимофеевна, Сергей Сергеевич… перестроятся и начнут работать по-новому… «Оставить пять-шесть человек, а остальных вон. Набрать потом новых», — мечтала Ирина Дементьевна, мысленно составляя список учителей, с которыми, по ее мнению, можно работать. Список однако получился в два раза больше: одиннадцать человек..

Константин Семенович неторопливо переходил Дворцовую площадь, думая о своем завуче. Всё ли он сделал, чтобы расположить к себе эту действительно умную и энергичную женщину? Он был с ней правдив и искренен, понимая, что малейшая фальшь не ускользнула бы от ее внимания. И тогда всё! Вместо соратника и друга он получил бы осторожного, замкнутого недоброжелателя, а то и тайного врага. Нет, только на доверие люди отвечают доверием. И обязанность всякого руководителя как раз и состоит в том, чтобы создать такие условия, при которых бы люди доверяли друг другу и хотели бы проявить все свои способности… Не глушить инициативу, не присваивать себе достижений, не навязывать, а подсказывать. Одним словом, не командовать походным строем, а руководить, будучи в строю.

Нет никакого сомнения, что она озлоблена личными неудачами и ожесточилась. Так часто бывает. Именно об этом ему говорил недавно заместитель начальника. И, конечно, он прав. Сколько горьких разочарований несут с собою «розовые очки». Не подготовленные, не закаленные в сложной жизненной борьбе молодые люди, столкнувшись с противоречиями, сейчас же получают синяки… В результате крах иллюзий, идеалов, перспектив. А за этим — цинизм, равнодушие, озлобленность и часто лицемерие.

Войдя в подъезд управления милиции, Горюнов поднялся по лестнице и высоким темным коридором прошел в следственный отдел угрозыска.

— О-о! Кого я вижу! Константин Семенович! — воскликнул встретившийся на пути Глушков. — Совсем вернулся или просто так, навестить?

— Здравствуй, Алексей Николаевич! Зашел навестить.

— За премией?

— Какой премией?

— А ты разве не знаешь? Тебе после ухода выписана премия за хорошую работу. Пойдем покажу приказ. Я полагаю, что комиссар хочет подчеркнуть, что тебя не уволили «в связи с переходом на другую работу», а что ты сам ушел, — Глушков взял под руку Горюнова и увлек его в свою комнату.

— Да не тяни меня, Алексей Николаевич, я же как раз к тебе и пришел.

— Садись, коли так, — говорил Глушков. — Вот приказ. Читай четвертый пункт.

Ознакомившись с приказом, Константин Семенович подмигнул приятелю и улыбнулся: деньги были как нельзя кстати.

— Ну, а как у вас тут? — спросил он.

— Да ничего. Прыгаем понемножку. А ты уже устроился?

— Послушай, Алексей Николаевич… Я бы хотел с тобой договориться по поводу Игоря Уварова. Есть что-нибудь новое?

— Арнольд познакомился… но еще ничего такого…

— Он учится в нашей школе, и я боюсь, что он влияет на других.

— Да что ты говоришь! Тогда надо торопиться…

— Наоборот. Торопиться не надо. Надо разбираться как можно тщательней и осторожней. Пока мы точно не установим, в чем там дело, пока не выясним его связей, я тебя буду очень просить: ничего не предпринимай и ставь меня в известность. Думаю, что я — с той стороны, а ты — с этой сумеем разобраться в мальчишке. Случай необычный и трудный. Да и отца надо пожалеть.

— Согласен.

— И предупреди, пожалуйста, нашего Шерлок Холмса об осторожности. Арнольд парень чуткий и всё поймет. — Я не могу поверить, что Волохов завербовал Уварова в группу. Нет. Тут что-то другое. Уж очень примитивен этот Блин. Игорь из другого теста. Возможно, что его просто запутали… Одним словом, задача топкая и сложная. Договорились?

— Добре!

— Вот мой служебный телефон.

Попрощавшись с Глушковым, Константин Семенович побывал в бухгалтерии и минут через сорок снова вышел на площадь и неторопливо зашагал к набережной. Здесь, недалеко от Дворцового моста, в большом и с виду мрачном здании, разместились учреждения, руководившие торговлей Ленинграда. Поднявшись на второй этаж, в большой темный вестибюль, Константин Семенович огляделся. По одну сторону были расположены двери заведующего и его многочисленных заместителей, по другую — единственная дверь в длинный, узкий коридор, который вел куда-то в глубь здания. Все окна здесь выходили во двор и пропускали очень мало света. Электрические лампы незначительной мощности помогали мало. Некоторое время Константин Семенович нерешительно топтался на месте, наблюдая за снующими по всем направлениям людьми, затем вошел в приемную заведующего торготделом. Секретарша сначала попыталась узнать, зачем ему понадобился сам заведующий, а затем сообщила, что он на совещании, но что сейчас принимает его заместитель, куда и следует обратиться.

В приемной заместителя посторонних лиц не было. Пожилая, с заметной сединой секретарша, с пышным бюстом и взбитыми волосами, с пухлыми губами, ямочками на полных щеках, приветливо улыбаясь, записала на карточку нужные сведения о посетителе, о цели его прихода и пошла докладывать. Скоро Константин Семенович оказался в громадном, роскошно обставленном кабинете.

Заместитель оказался того же возраста, что и его секретарша, но ничего легкомысленного в его внешности не замечалось. Наоборот, всё в нем было скромно и строго, начиная от покроя одежды и кончая лицом.

— Садитесь, пожалуйста. Вы директор школы? Чем могу быть полезен?

Заместитель понравился Константину Семеновичу, и он подробно и даже с увлечением рассказал ему о своих проектах.

Внимательно выслушав директора школы, заместитель подумал и откашлялся.

— Вы хотите организовать в школе горячие завтраки? — спросил он.

— Не только горячие завтраки, но и обеды, хлебопечение… В самом широком смысле — кулинарное производство. Фабрику-кухню, как мы ее называем между собой.

— Зачем?

— Чтобы научить детей готовить пищу, печь хлеб, а главное — дать им трудовые навыки.

— Всё это предусмотрено программой? — спросил заместитель.

— Наша школа опытная.

— Что же вы хотите от меня?

— Нам нужна ваша помощь и в первую очередь продукты: мука, мясо, масло, сахар…

— Только в общем порядке! Относительно горячих завтраков мы имеем указания, и если у вас есть помещение, то это упрощает дело. Завтраки вы будете получать в термосах…

— Извините, товарищ начальник, — перебил Константин Семенович, — вы меня, очевидно, не поняли. Дело не в завтраках. Дело в политехнизации школы. Такое указание у вас тоже должно быть. Я знаю, что заводы уже с прошлого года выделяют различные станки для школ.

— Станков у нас нет.

— Станков мы у вас и не просим.

— А всё остальное в общем порядке. Мы не можем делать для вас исключения. И вообще мне это не нравится. Мы ставим перед собой задачу раскрепостить женщину от плиты, стряпни, стирки… Прачечной у вас, надеюсь, не будет?

— Обязательно будет. А со временем и швейная мастерская.

— Не наша линия. Политически это неверная линия.

Константин Семенович посмотрел в глаза зама и, с трудом сдерживаясь от возмущения, спокойно спросил:

— О какой линии вы говорите? Политических линий много, и я не понял, какую именно вы имеете в виду?

— Линию партии.

— Вот я и спрашиваю: какой именно партии?

Теперь пришла очередь рассердиться заму, это было видно по его глазам, но привычка взяла свое, и внешне он остался невозмутимым:

— Ближе к делу!

— Скажите, пожалуйста, кто будет раскрепощать женщин от плиты?

— Это общеизвестно.

— Фабрики-кухни, столовые, продажа полуфабрикатов? А кто будет работать на этих предприятиях? Или вы намерены пригласить кого-то со стороны?

— Всё это не по существу — сказал зам и демонстративно посмотрел на часы. — Какие у вас еще вопросы?

— Вопросов больше нет.

— Так значит — в общем порядке, — медленно проговорил заместитель, накладывая какую-то резолюцию на карточку. — Занимайтесь-ка лучше своим делом, товарищ директор. Учите детей, давайте им пробные знания. Это всё, что от вас требуется.

С чувством неловкости и стыда вышел Константин Семенович из роскошного, громадного кабинета. Досадно было за напрасно потраченное время.

— Ну как, товарищ? — спросила пушистая секретарша.

Вместо ответа Константин Семенович только развел руками.

— А вы напрасно к нему пришли, — понизила голос секретарша. — У нас общие вопросы, так сказать, общее руководство. Поднимитесь на третий этаж и пройдите направо по коридору, в самый конец. Там будет «Нарпит». Найдите товарища Бычагина и обратитесь к нему.

— Чтобы получить такой же ответ?

— Почему? Он ведает школьными столовыми.

На третий этаж, где помещался «Нарпит», попасть было не просто: переходы с лестницы на лестницу, узенькие коридоры, — приходилось спрашивать. Наконец Константин Семенович разыскал крошечную комнатку с низким потолком, почти закуток и, находясь еще под впечатлением недавнего приема, остановился перед столом, заваленным ворохом бумаг и папок.

Бычагин был крупным, очень полным, краснолицым и, по-видимому, могучего здоровья человеком.

— Вы товарищ Бычагин?

— Я товарищ Бычагин, — подтвердил богатырь, не поднимая головы. — Что вам надо?

— Я директор школы. Пришел к вам…

— Ясно, ясно! Горячие завтраки, столовая, — перебил Бычагин. — Садитесь. Минутку терпенья.

Он просмотрел и подписал несколько бумаг, нажал кнопку звонка, передал папку вошедшей девушке и обратился к Горюнову.

— Как у вас насчет помещения?

— Помещение у нас большое, кухня великолепная. Но вы сначала послушайте…

И снова пришлось Константину Семеновичу рассказывать об идее политехнизации, о планах организации силами самих детей фабрики-кухни. И по мере того как он говорил, лицо Бычагина расплывалось в широкую улыбку: либо нравилась просьба, с которой к нему обратились, либо сам проситель казался очень приятным.

— Ясно, ясно, — наконец сказал Бычагин. — Ну что ж, дело полезное. А чего у вас не хватает? За чем дело встало?

— Продукты.

— Пожалуйста! Сейчас это не проблема. Я прикреплю вас к базе и получайте сколько угодно, хоть завтра.

Решено это было так неожиданно быстро и просто, что Константин Семенович засмеялся.

— Не проблема? — спросил он, чтобы замаскировать свой смех. — А я-то думал…

— Что?

— Мне сначала казалось, что всё это очень трудно, сложно, нужны какие-то особые разрешения.

— Какие там разрешения! Мы сейчас многим школам помогаем. Но у вас что-то совсем другое. Вы хотите устроить нам конкуренцию. Это неплохо, неплохо… А где вы намерены свои изделия реализовать? — начал он задавать вопросы и тотчас же сам и отвечать на них: — Лишнюю продукцию можно сдавать в ближайшую столовую. На каких началах? Договоримся. А кто будет ребят учить? Знаете что? Через профсоюз мы выделим вам хорошего повара… Есть у нас один такой. Он даже где-то преподавал. Где ваша школа помещается?

Константин Семенович сказал адрес.

— Ясно, ясно. Телефон? А как вас спросить?

— Спросить лучше не меня, а завхоза Андрея Архипыча Степанова. Он будет этим делом заниматься.

— Записал. Как у вас с посудой? Нет? Мы выделим. На кухне тоже ничего нет? Ясно, ясно… Дело новое. А когда же ребята смогут работать на вашей фабрике-кухне? Они же должны учиться!

— Мы намерены освободить от занятий раз в неделю один старший класс.

— Ясно. Теперь главное! Как вы собираетесь рассчитываться? Дело в том, что я не имею права много отпускать вам по безналичному расчету. Вы же бюджетная организация. Вам нужно много… Производство потребует.

— Простите, как вас зовут?

— Николай Афанасьевич. А вас?

— Константин Семенович. Так вот, Николай Афанасьевич, лучше, если эти вопросы вы разрешите с товарищем Степановым. Вы с ним легко договоритесь. Оба фронтовики.

— Откуда вы знаете?

— Заметно. По манере работать, вопросы решать сразу видна фронтовая школа, — с улыбкой пояснил Константин Семенович. — С расчетом, я думаю, никаких осложнений не будет. Если будет продукция, будут и деньги. В убыток мы торговать не намерены.

— Ясно, ясно! Какой там убыток! Только у меня к вам, Константин Семенович, просьба… — слегка смутился Бычагин. — Взятка своего рода. Да, да! Но ничего не поделаешь, — буду вас просить… Возьмите мою старшую дочь в вашу школу.

— Ах, вот в чем дело! — с облегчением проговорил Константин Семенович. — Ну что ж, на такую взятку я, пожалуй, пойду. В каком она классе?

— Перешла в восьмой. Она, в общем, ничего… Звезд с неба, может, и не хватает, учится больше на троечки, но хозяйственная и не балованная.

— Восьмой класс у нас один, и там, кажется, человек тридцать пять… Но вам мы сделаем исключение. Пришлите документы.

— Ясно! Очень мне понравилась ваша идея насчет фабрики-кухни! За три-то года она же профессию получит…

Дверь чуть отворилась, и в комнатушку заглянула усатая физиономия. Увидев, что Бычагин занят, голова скрылась.

— Я вижу, к вам пришли… Ну, большое вам спасибо, Николай Афанасьевич!

— За что спасибо? За хорошее дело беретесь. Так присылайте вашего завхоза!

Дорога обратно уже не показалась Константину Семеновичу такой путаной, даже коридоры как будто стали светлее. Только когда он, выйдя на главную лестницу, снова увидел высоченные, темного дуба двери со стеклянными надписями и вспомнил зама, всё вокруг опять представилось ему неприютным и мрачным. Ощущение это было, впрочем, недолгим.