Новый директор

4. Начальник управления

Ландыши! В конце июля в Ленинграде продавали свежие, прохладные, крупные ландыши. Весна была поздней, и привезли их откуда-то из-под Волхова.

Константин Семенович купил букетик, продел цветы в петлицу лацкана и отправился дальше. Он любил прогулку утром от дома до места работы. Большая часть дороги шла по набережной Невы. Пешеходов здесь всегда мало, думалось и дышалось легко. А думать приходилось много. Особенно последнее время. Борис Михайлович, с которым он теперь часто встречался, не оставлял его в покое — настойчиво уговаривал взять школу.

Школа! Как много заложено в этом слове. Детство, отрочество и юность каждого проходят в школе. Самое важное, самое дорогое и светлое связано со школой. В школе пробуждаются первые чувства — дружба, любовь, чувство долга, чести, гордости… В школе формируется личность — характер, воля, мировоззрение… И, наконец, наклонности, способности, будущая профессия — тоже определяются в школе.

«И как это всё может быть искалечено, опошлено, засушено, — думал Горюнов, — если школа находится в руках чиновника!..»

Не успел Константин Семенович разложить на своем столе дела, как по местному телефону его вызвали к начальнику управления.

Крупный, в меру полный, седоватый, с генеральскими погонами на военном мундире, с семью рядами орденских планок, с Золотой Звездой Героя, в синих штанах с красными лампасами, комиссар имел очень представительный вид. Многие из работавших с ним долго не могли привыкнуть к некоторым странностям его поведения с подчиненными. К хорошим, добросовестным работникам он, казалось, придирался, чересчур требовал от них, горячился. С плохими был всегда сдержанно спокоен и подчеркнуто вежлив.

В обширном кабинете, кроме комиссара, сидел пожилой полковник с голубыми петлицами.

— Проходите, товарищ Горюнов! — громко пригласил Константина Семеновича начальник управления, поднимаясь и выходя из-за стола. — Знакомьтесь… Полковник Ухабов. Неплохо справлялся с фашистами в воздухе, а сейчас приземлился и сам попал в пиковое положение. Пришел помощи просить. Садись, Константин Семенович. — Комиссар вернулся на место, откинулся на спинку кресла. — Ну, докладывай, полковник. Горюнов — педагог, неплохо в мальчишках разбирается.

— Дело у меня несложное, — начал полковник: — в нашем доме живет много подростков. Лето, и они всё время на улице болтаются. Я имею «Победу», а гаража пока нет. Приходится ставить машину во дворе. И вот вам нетрудно представить, что они вытворяют! То фары разобьют, то шину спустят, то открутят что-нибудь. Просто из сил выбился! Чего я только не делал: грозил, родителям жаловался, караулил… Ничего не помогает.

Константин Семенович посмотрел в хитро прищуренные глаза своего начальника и чуть развел руками.

— Пост мы ему, конечно, не выставим, — сразу отозвался начальник, — и дела заводить не будем, а помочь человеку надо. Что ж, раз машина на приколе.

— Да! Хоть продавай! — со вздохом подтвердил полковник. — На полчаса оставить нельзя.

— Тут трудно что-нибудь советовать. Надо заинтересовать ребят…

— Чем их заинтересуешь?

— Товарищ полковник, а вы были когда-нибудь в их возрасте? — неожиданно спросил Константин Семенович.

— Ну, предположим, был, — с улыбкой ответил тот.

— Был, да забыл, — заметил комиссар.

— Попробуйте поставить себя на их место, — продолжал Константин Семенович. — На дворе стоит машина — мечта всех ребятишек, а злой дядька-хозяин не дает к ней даже подойти…

— Посмотреть, пощупать, погудеть, — прибавил комиссар.

— Вспомните, товарищ полковник, — продолжал Горюнов, — разве не было у вас похожего случая в детстве? Правда, интересы наши тогда были несколько скромней: велосипед, лодка, лошадь, но ведь и в наше время машины тянули мальчишку как магнит. Я бы на вашем месте прокатил ребят разок-другой, дал бы им подержаться за руль, разрешил бы помогать ухаживать за машиной — чистить, мыть, стекла протереть, подержать что-нибудь…

— Он дело говорит, — улыбаясь сказал комиссар. — Единственный выход — это взять ребят в помощники, пустить их к машине и в машину.

— Мы много говорим о заботе, о любви к детям, — продолжал Константин Семенович, — но уж очень у нас забота эта какая-то опекунская, гувернерская. Того нельзя, этого нельзя! Туда не ходи, этого не делай! А что же им делать в конце концов, куда ходить и что можно? Это же люди! Живут, думают, имеют свои интересы.

Комиссар поднялся, показывая, что вопрос исчерпан, полковник понял это и, попрощавшись, ушел. Константин Семенович задержался.

— У меня есть небольшое дело, — сказал он вопросительно смотревшему на него начальнику. — Если у вас найдется две-три минуты…

— Давай, я слушаю.

— Получил предложение работать в школе директором. Хочу просить…

— Ну это ты зря! — перебил комиссар. — Ты здесь освоился, прекрасно работаешь, и вдруг — бежать… Напрасно, Константин Семенович.

— Следовательская работа мне нравится, но вы подумайте, товарищ комиссар… Пока мы не наладим дело с воспитанием, детская преступность будет существовать.

— Кто это «мы»? Кого ты имеешь в виду?

— Мы, коммунисты. Сейчас школа на переломе. Предполагаются какие-то реформы, и мой долг быть там.

— И душа там?

— Да.

Начальник управления на решения был скорый. Пристально взглянув Константину Семеновичу в глаза, он понял, что всякое насилие с его стороны было бы неумным упрямством.

— Ну, если душа там, я держать не буду! — со вздохом сказал он.

— Большое спасибо.

— Так это что… вопрос уже решенный?

— Нет. Я еще не дал согласия, но дело идет к тому.

— Так, может быть, передумаешь?

— Всё может быть… — глядя в окно, медленно проговорил Константин Семенович. — Вот если бы школа была в другом ведомстве, — я бы не колебался ни одной минуты. Ведь Макаренко потому и мог работать, что руки у него были развязаны…

— Вот именно! — со смехом согласился комиссар. — А сейчас Академия педагогических наук каждый шаг школьника, наверно, изучила, ничего тебе не оставила.

— Вы так думаете? — с улыбкой спросил Константин Семенович.

— А как же иначе! Десять лет работают ученые, — много ведь их!

— Много, — подтвердил Константин Семенович. — Даже слишком много.

— Ничего, ничего. Сейчас мы не бедные. Для такого дела, как воспитание детей, денег не жалко.

— Это верно, на воспитание денег не жалко, — повторил Константин Семенович. — Но представьте себе, что воспитанием-то они как раз мало занимаются. За десять лет Академия педагогических наук выпустила ничтожное количество книг о воспитании.

— Так ли это?

— Так! Можно твердо сказать, что методика воспитательной работы в школе хромает на обе ноги.

— Позволь! Как же так? Выходит, что академики, доктора, кандидаты всякие есть, а науки по-твоему нет?

— Не совсем. Наука всё-таки есть. Проблемы воспитания в России интересовали многих, и в первую очередь Ленина. Калинин, Крупская, Добролюбов, Чернышевский, Ушинский, Макаренко оставили нам богатое наследство…

— Так в чем же дело?

— А дело в том, что наследство это как бы само по себе, в теории…

— Подожди, что-то я недопонимаю, — сказал комиссар, поднимаясь и выходя из-за стола. — Как-то мы с тобой говорили, и ты мне очень убедительно доказывал, что Макаренко практически заложил основы коммунистического воспитания…

— Да, был такой разговор.

— Куда же всё это подевалось?

— Не подевалось, а засахарено и на полках лежит. Макаренко, например, отвели главу в истории педагогики, а в жизни всё по-старому осталось.

Комиссар пристально посмотрел в глаза Константину Семеновичу и несколько раз прошелся по кабинету.

— Странно, — проговорил он, — очень странно! Как жаль, что школу мы знаем недостаточно, с внешней, так сказать, стороны… Придут ребятишки, например, конференцию приветствовать… Одеты отлично, шагают в ногу, хорошие речи произносят, да еще в стихах… Но быть может, это только фасад?.. Не худо бы знать, каковы они внутри… Между прочим, на последней конференции выступал завгороно и, помнится, говорил, что методической литературы за последние годы выпустили много… Врал он, что ли?

— Нет. Вероятно, он говорил о методической литературе по вопросам обучения. Вопросами преподавания отдельных предметов у нас действительно много занимаются, но забывают, что обучение является средством воспитания: оно не может быть самоцелью…

Константину Семеновичу не удалось договорить. На столе зазвонил один из телефонов.

— К сожалению, я должен сейчас ехать, — сказал комиссар после короткого телефонного разговора. — Будем считать, что наша беседа не закончена. Продолжим ее в другой раз. Обязательно продолжим! — повторил он, надевая фуражку. — Меня эти вопросы интересуют. И не только потому, что есть свои потомки. Думается мне, что педагогические законы одинаковы для всех возрастов…

— Верно. Методы разные, но законы одни, — согласился Константин Семенович. — На днях в обкоме должен состояться разговор… Мне обещали создать условия… обещали сравнительную независимость в работе и поддержку всех разумных начинаний. Школа будет опытной. Если так, то я хочу дать согласие.

— Ну что ж… Жаль тебя отпускать, но с моей стороны возражений не будет. — Комиссар пожал руку Константину Семеновичу и направился к выходу.