Новый директор

24. Единомышленница

Восходящее солнце окрашивало трубы и крыши в золотисто-медный цвет, когда на другое утро Константин Семенович вышел из дома и, по старой привычке, остановился под воротами.

Перегоняя друг друга, по улице торопливо шли рабочие заводов и фабрик. Возле тротуара суетились голуби, подбирая пшено и хлебные крошки.

На трамвайной остановке толчея. Вагоны не могут вместить сразу всех желающих и отходят переполненные до отказа. Многие виснут на подножках, а кто помоложе — устраиваются на «колбасе».

Пропустив два трамвая, Константин Семенович наконец залез в третий. Пассажиры ехали молча. Сидевшие пытались дремать. И только голосистая кондукторша нарушала тишину, без устали выкрикивая:

— Граждане, проходите вперед! Передние потеснитесь. Всем надо на работу. Кто еще не платил за проезд? Граждане, передавайте плату!

На одной из остановок вышло много народу, и в вагоне стало свободно. Константин Семенович продвинулся вперед и вдруг услышал свое имя.

— Константин Семенович! Это вы? — спросила его пожилая, опрятно одетая женщина, сидевшая на «детских» местах.

— Вы не ошиблись. Я действительно Константин Семенович.

— Вы в школу?

— Тоже угадали.

— И я туда же, — с какой-то виноватой улыбкой сообщила женщина. — Вчера вечером узнала о вашем назначении и страшно обрадовалась. Вы меня, конечно, не помните. А я вас запомнила. И доклад ваш на учительской конференции помню, и видела несколько раз… Правда, это было давно, лет пять, шесть тому назад. Я учительница. Фамилия моя Брагина, Агния Сергеевна.

Константин Семенович нахмурил брови. Где-то и совсем недавно он слышал это имя.

— Позвольте, позвольте… Кто-то мне про вас говорил, — пробормотал он.

— А я могу сказать… Аким Захарович.

— Совершенно верно! — вспомнил Константин Семенович, усаживаясь рядом. — Он говорил, что вы последовательница Макаренко и много делаете для пропаганды его методов…

— Ну что вы! В нашей школе Макаренко сидел на задней парте. Применять его можно было в очень маленьких дозах. У нас же нет главного, Константин Семенович, — труда! Но не стоит вспоминать вчерашний день. Я уже знаю, что вы задали перцу нашим художникам за их иждивенческие замашки. Да, да! Мне всё подробно рассказали. Ребята в восторге. Фантазируют, планируют, подсчитывают… Они загорелись. Как видите, и я не утерпела. Еду в школу знакомиться с вами и помочь, если нужно.

— Очень рад! Ну что ж, давайте познакомимся, Агния Сергеевна, — сказал Константин Семенович, протягивая руку учительнице. — Особенно рад тому, что мы единомышленники. Как раз мы говорили вчера с женой… Она советует собрать актив. А я не знаю, какой… Ведь актив бывает разный. Мне кажется, что актив рождается и определяется идеей. Значит, он должен собраться сам. И вы — наглядный тому пример. Правда, список актива у меня есть, и, по всей вероятности, это энергичные, хорошие люди. Ну, а вдруг они окажутся противниками наших идей? Может так случиться?

— Вполне… и даже так оно и есть. В активе Марины Федотовны… в учительском активе, как раз такие и числятся. Не все, конечно! — сразу поправилась она. — Но ни Акима Захаровича, ни Риммы Вадимовны, ни Ксении Федоровны там нет.

— Вас я тоже не нашел…

— Ну я… что обо мне говорить, — очень смутившись, проговорила Брагина. — Вот с учениками иначе. Там актив определяется по-другому.

— Думаю, что и с учениками тоже… Возьмем для примера Игоря Уварова. Он в вашем классе?

— Нет. У меня девятый «б», а Уваров в девятом «а».

— Игорь Уваров актив?

— Ну как вам сказать?.. Не очень. Он умный, воспитанный мальчик и, кажется, с организаторскими способностями, но мать его считает, что посторонние дела помешают ученью сына. А мать пользуется авторитетом у директора.

— А сам он пользуется авторитетом у комсомольцев?

— Комсомольцы относятся к нему прохладно, особенно мальчики.

— А почему?

— Боюсь вам сказать, — Агния Сергеевна замялась. — Мне кажется, у нас в школе две жизни, Константин Семенович. Одна жизнь видимая — для отчетов, собраний, стенгазет, так сказать, для показа. Хорошо покрашенный школьный фасад. Эту жизнь мы знаем, потому что сами ее создаем… Но есть и другая жизнь. Хотя она со стороны и не видна и считается нехарактерной, но она существует где-то за кулисами, и мы сталкиваемся с ней на каждом шагу… Вот кто-то плачет, кто-то стал хуже или лучше учиться, начал вести себя как-то по-другому, а то вдруг узнаем, что кого-то даже арестовали и осудили… Почему? Как это произошло? Какие за этим стоят причины? Можем мы ответить на эти вопросы? Нет. Только общими фразами… В большинстве случаев мы ничего не знаем, а часто и знать не хотим… Если бы дети нам доверяли…

— Ну вам-то они доверяют!

— Нет, Константин Семенович, — грустно призналась учительница. — Не надо самообольщаться. Возможно, мне доверяют немного больше, чем Лизуновой, но… в полной мере, в той мере, в какой бы мне хотелось, они не доверяют. И знаете почему? Во-первых, потому, что у меня их тридцать шесть человек. Но это еще не так много. Есть классы по сорок пять человек. Во-вторых, у меня совершенно нет свободного времени заниматься неучебными делами, и им это известно. И наконец, они знают, что я ничем помочь не могу… Вот предположим, семья в семь человек живет в небольшой комнате. Девочка не всегда может по вечерам готовить уроки, а мы об этом знаем и не считаемся, задаем, требуем. Не приготовила — получай двойку. Ужасно! Как это отражается на ее психике! Ко мне в прошлом году обратились ребята, чтобы я выступила на педсовете с предложением… не спрашивать их по понедельникам. Понимаете почему?

— Догадаться нетрудно. Взрослые по субботам приходят раньше, в воскресенье они дома, собираются гости…

— Да! А жилищные условия у многих такие, что делать домашние задания невозможно и негде.

— Вопрос очень существенный. Зимой, по вечерам, возвращаясь со службы и проходя мимо школ, я часто думал: большое, теплое здание пустует. Хорошо, если освещены окна первого этажа, где учится вторая смена или школа рабочей молодежи…

— А что делать?

— То есть как что делать! — с удивлением произнес Константин Семенович. — Школа должна закрываться, только когда дети спят, да и то не всегда. Это же их второй дом! Им внушают, что они хозяева, и мы обязаны воспитывать это чувство… А на деле? Разве чувствуют они себя хозяевами?

— К сожалению, вторая смена…

— Мы обойдемся без второй смены, Агния Сергеевна, это значит: у нас будет продленный день, — с удовольствием, несмотря на то что в последнее время говорил об этом часто, сообщил Константин Семенович — По вечерам мы организуем лекторий, кружки, общества, библиотеку-читальню и всё, что сможем придумать и что нам понадобится.

— Значит, и мы, математики, можем что-то делать по своей части?

— Обязательно и непременно. Всё что угодно! Устраивайте в своих кабинетах конкурсы, соревнования, учите работать на счетных машинах… Нам выходить! — спохватился Константин Семенович. — Чуть не проехали!

Они сошли с трамвая и, свернув в переулок, медленно направились к школе.

— Сегодня я плохо спала, Константин Семенович, — говорила на ходу Агния Сергеевна. — Честно признаюсь, меня мучали сомнения… А вдруг вы изменились за это время, вдруг пересмотрели свои взгляды на воспитание…

— И стал отъявленным бюрократом-чиновником? — со смехом спросил он.

— А разве так не бывает?

— Бывает, когда человек боится потерять стул, на который его посадили, — сказал Горюнов и, подумав, прибавил: — Ну и другие причины… Агния Сергеевна, мне известно, что ваш класс лучший в школе…

— Кто это вам сказал? Аким Захарович?

— Нет, Ирина Дементьевна.

— Да что вы говорите! Вот уж не ожидала…

— Подскажите мне хорошую девочку, организатора. Для очень серьезного дела. Инициативную, добросовестную, энергичную и… знаете, такую… как бы это определить… не барышню!

— Вы уже хотите слишком! Таких у нас вообще в школе нет. А зачем?

— Я поручу ей возглавить одно большое дело. Фабрику-кухню.

— О-о! Что-то интересное… Не знаю… Может быть, Клаву Иванову. Это мой староста. Или в десятом классе есть…

— Нет, — перебил ее Константин Семенович. — Десятый не будем трогать. У них перелетные настроения…