Оборотень

Глава 4. Правильные слова

Я ожидала, что за Снежным пойдём только я, Шрам… Ещё, возможно, Быстрая. Но пошла вся стая.

Неспешным, совершенно нехарактерным для зверей, вальяжным шагом. По берегу к тому небольшому мысу и оттуда прямиком к беседке со статуей Богини.

Дорожки, в полноценном смысле, не было. Скорее что-то вроде насыпной тропы из песка — вблизи было заметно, что она лишь чуть шире чем сам Снежный. И вода здесь доставала до колен только щенкам.

Я нервничала от предстоящего ритуала. Не потому, что я ожидала какой-то подлости от волков. Ибо, пусть Снежный был чересчур человечным по сравнению с остальными, в то, что он передумает в последний момент, я не верила. Но я переживала, что сама богиня может не одобрить моё желание стать частью волчьей стаи.

Успокоение пришло, когда мы оказались на островке.

Необычное ощущение, что я дома… Что я в безопасности. Весь остров окутывала аура уюта — аура Арион. «Моей» Богини.

Вблизи статуя оказалась меньше, чем я думала — всего в полтора роста Снежного! Так и тянуло подойти, провести рукой по резной шерсти — на вид она казалась мягкой, как настоящая.

Звери робели, а я оглядывалась с любопытством. Островок был не очень большой — места как раз хватило всей стае, и немного свободного осталось только позади деревянной волчицы. И всё равно, хотелось остаться рассмотреть всё получше. Но сначала дело, а потом… Надеюсь, все волки стаи поймут моё желание поклониться богине как следует.

— Как тебя зовут, дитя?

Снежный обратился непосредственно ко мне.

— Мия… — я запнулась и, выдохнув, повторила громче. — Артемия.

Уверена, что уж этот волк сможет произнести его целиком. Впрочем, может и остальные смогут, но раньше я об этом не задумывалась. И если уж честно, меня полностью устраивало быть просто Мией. Но ритуалы обычно требуют большей точности.

Волки никак не отреагировали. Оглянувшись, я успела заметить, как Быстрая сама с благоговением рассматривает статую, и мысленно улыбнулась.

— Ты, — Снежный требовательно посмотрел на меня. — Встань здесь.

Мордой он указал на пятачок рядом с собой. И перестал обращать внимания, не посмотрев даже выполняю ли я его приказ. Впрочем, он ведь знает что я не-зверь… Логично, что я не буду сопротивляться… Наверно.

Волкам команды он отдавал коротким лаем.

Статуя Волчицы-матери. В точно такой же позе, возле её ног — Снежный. Прямо перед ним я. А сзади, в три ряда, полукругом, все остальные члены стаи.

Снежный задрал голову и завыл. Снова.

Его вой разнёсся над озером, раздробился на эхо и растаял в вышине. Но тишины не было. Громче стали сверчки, совы.

А Снежный заговорил, хотя слова я скорее чувствовала, чем слышала.

Из-за статуи Арион… но по ощущениям, прямо из статуи, потянулись разноцветные нити магии. Я не должна была их видеть, но не сомневалась, что это именно магия. Полупрозрачные, они протянулись от Волчицы-Матери ко всем волкам на поляне, не обойдя стороной Снежного, но не коснувшись меня.

Новый вой Снежного подхватила стая. Но теперь в нём звучали отголоски слов.

«Признаю дочерью. Хороший волк. Сестра-по-крови. Достойный зверь»…

Их было много — словно выло не три десятка волков, а по меньшей мере сотня. И разобрать всё, что они говорили, было нереально. Последним прозвучал голос Снежного. «О, Великая Волчица-Мать, услышь своих детей и отзовись на их просьбу. Признай Артемию частью стаи Шрама».

Вновь миг тишины — вой буквально оборвался.

Прозрачные нити натянулись, наливаясь зеленью. Из-за статуи вспохнули светлячки и неспешно устремились ко мне. Их было по количеству волков… Каждое насекомое опустилось на вплетённые цветы и растаяло, соединяя меня призрачной нитью с одним из зверей.

Последней была светящаяся крупная бабочка — никогда не видела таких, и вообще не знала, что такие бывают. Но она тянула нить от Снежного, и летела тяжелее всех. Опустилась мне на нос и, распахнув крылья, осыпалась сверкающей пылью.

По земле прошла дрожь, отозвавшаяся в теле словно рык огромного зверя.

Не сразу я поняла, что звук исходит от статуи. Но длился он меньше удара сердца. И я первой склонила голову, отдавая дань почтения своей богине. Я не сомневалась, что ритуал прошёл успешно.

Стая повторила за мной. И отмерла, заговорил Снежный.

— Теперь она часть вашей стаи.

Формальность, но она успокоила окончательно.

Теперь у меня есть дом. И теперь есть место, куда я могу прийти, и пообщаться со своей богиней. В любой момент… Ведь теперь я настоящий волк!

— Я могу подойти ближе?

— Нам пора идти, — заявил Шрам, оглядываясь на небо.

Я тоже оглянулась. Но не увидела ничего, кроме светлой полоски приближающегося рассвета.

— Почему?

— Перемирие — полнолуние. День — старый порядок.

Объяснила Быстрая, оказавшаяся ближе всех.

Несмотря на её косноязычие, я поняла: к полудню волки вновь должны вернуться на свои территории. Сомневаюсь, что волки опустятся до грызни… Хотя, кто знает, ведь они иногда бьются за расширение своих владений и, возможно, такие дни для этого особенно удачны.

— Можешь подойти.

Снежный сверкнул на Шрама глазами, и тот не посмел оспорить волю жреца. Хотя по его морде было видно, что он не в восторге от его инициативы. А я порадовалась и поразилась тому, насколько велик авторитет жреца. Возможно, когда-нибудь позже, я смогу занять его место? Стать дочерью Волчицы-Матери звучало заманчиво.

Стараясь не обращать внимание на недовольство Шрама, подошла к статуе. С наслаждением вдохнула аромат свежей травы с нотами свежей земляники. И с удивлением отметила маленький куст свежих ягод. Спелых ягод!

Он рос прямо под левой лапы богини и, пожалуй, если бы не это, я бы ни за что не рискнула наклониться к нему и попробовать ягоду на вкус.

Сладкую, с самой толикой кислинки, и упругую — на пике зрелости. Слишком идеальную… И ровно такую, как я любила.

Я повела плечами, чувствуя дискомфорт, и растерянно оглянулась на Снежного.

Говорить не пришлось. Заметив мою растерянность, он подошёл ближе и уставился на куст с яркими даже в предрассветном сумраке ягодами. И нахмурился — на волчьей морде это выглядело донельзя странно, и слишком человечно.

— Сколько ты уже волк?

— Месяц.

— А когда ты в последний раз оборачивалась человеком? — он смотрел на меня пристально, с подозрением.

— За весь месяц — ни разу, — с гордостью ответила Быстрая.

Словно это была её заслуга.

Снежный напрягся, а из его горла вырвалось рычание, от которого насторожились все остальные члены стаи, до этого мирно ожидавшие возле тропинки.

— Отвечай.

— Ни разу.

— Превращайся. Сейчас же.

— Я не умею, — я непонимающе посмотрела на волка.

Новый короткий рык прозвучал как ругательство.

— Кто тебя вообще учил?

— Никто, — я пожала плечами.

Быстрая видимо почувствовала эмоции Снежного и, проигнорировав предостерегающий взгляд Шрама, подошла ко мне. Не закрыла собой, но встала максимально близко, всем своим видом показывая готовность защищать меня.

Снежный оскалился, но теперь в стороне не смог остаться Шрам. Хотя я чувствовала, что опасности от жреца нет — он зол, но не враг. Однако волки, очевидно, не разделяли моего мнения.

Да и остальные члены стаи заволновались. Не все были готовы броситься грудью на мою защиту, но они однозначно напряглись, готовясь… К схватке?

Я покачала головой, умоляюще глядя на Снежного. Просить Быструю и прочих было бессмысленно, но ведь жрец умнее? Он же должен понимать их… Понимать даже лучше, чем я.

Он шумно выдохнул, спрятав зубы. Но спокойствие на поляну не вернулось. Скорее наоборот — атмосфера стала лишь тяжелее.

«О, Арион…»

Я не знала, о чём попросить Богиню. Как сформулировать просьбу, чтобы она поняла… Тем более, что я и сама весьма смутно понимала, что происходит. И почему Снежного в такой раздрай привело знание, что я весь месяц прожила в волчьей шкуре.

Заканчивать не пришлось. Мне на нос опустилась бабочка. Откуда-то из-за моей спины — а по ощущениям, прямо с неё. Лишь немногим больше недавних светлячков, но более яркая и совершенно не светящаяся.

Сын Волчицы-Матери замолчал, сверля эту самую бабочку взглядом.

— Шрам, вы можете идти.

— Снежный.

— Она часть вашей стаи — это бесспорно, — белый волк шумно вздохнул. — И она — не-зверь. Ей надо к двуликим. Иначе она станет как Тамина.

По интонации я догадалась, что это имя. А по реакции волков — кажется, они встревожились, — что с именем связано что-то не очень приятное. Да и взгляды, устремившиеся на меня, полные сочувствия, лишь подтвердили догадку. Не знала, что волки вообще способны на подобное чувство.

Быстрая ободрительно толкнула меня в бок. Щенки повторили за ней. Остальные ограничились словами.

«Береги себя. Опасайся медведей. Не вступай в битвы с волками. Ты часть нашей стаи».

Чувствовалось, что в нашу следующую встречу они не верят совершенно.

— Да хранит тебя Волчица-Мать! — Быстрая уходила последней.

Я проводила их печальным взглядом и повернулась к Снежному, который успел успокоиться, и теперь смотрел на меня совершенно нечитаемым взглядом.

— Нам надо покинуть остров?

— Хотела смотреть статую — смотри. Время — есть.

Снежный показательно улёгся на траву, всем видом показывая готовность ждать.

Это настолько не вязалось с его реакцией буквально десяток минут назад, что я совершенно глупо уставилась на него, пытаясь понять, всерьёз он или издевается.

— А как же спешка? — уточнила, не скрывая подозрительности.

— Я не соперничаю за территории, — как маленькой, пояснил волк.

Заодно подтвердил мою догадку. Я оглянулась на лес, но моих уже не было видно.

— Почему я должна идти к двуликим?

— Поздно спрашиваешь. Уже осмотрелась? Тогда идём.

Вопреки собственным словам, Снежный даже морды от земли не поднял. Лишь глаз приоткрыл и тут же закрыл.

Я посмотрела на него с недоумением.

Снежный выглядел как большой, взрослый волк. Солидный волк. Сын Волчицы-Матери — это не щенок подросток. И, судя по поведению прочих волков, Снежный занимает свою должность, если это можно так назвать, не первый год.

Но всё же, мне он своим поведением напоминал Териона… Того Тери, каким он был четыре год назад, до отъезда в Академию.

Это сбивало с толку.

Рассуждать над странностями поведения волка можно было бесконечно долго, но, в самом деле, вопросы можно будет задать и в дороге… Или на привале. Не знаю уж как далеко меня потащит Снежный, но вряд ли это будет бег на износ до тех пор пока я не упаду без сил.

А вот второго шанса вернуться к статуе у меня может и не быть. Чутьё — или эгоизм, — подсказывало мне, что двуликим её показывать нельзя. Искать же потом волка, который согласится меня привести… Что-то кажется мне, что это будет испытание похлеще чем семь лет жизни в чужой шкуре.

Я обошла островок по кругу, рассматривая цветы и выискивая бабочек. Но их не было. Даже той, что села мне на нос — я совершенно не помнила момент, когда она исчезла и куда, но нигде на острове её не было.

И вернулась к статуе.

Сейчас, когда начало рассветать, было заметны мелкие выщербинки на лапах и туловище. И янтарные глаза светились едва-едва. И ощущения от нахождения на островке изменились. Уют всё ещё чувствовался, но скорее как от комнаты, куда давным-давно не заходил. Я ощущала такое в спальне Симоны…

От этого стало грустно. Я помотала мордой, отгоняя неприятные воспоминания — сейчас не их время, — и вернулась к Снежному.

— Теперь ты объяснишь, почему мне срочно понадобилось к двуликим?

— Ты землянику съела?

— Ответь.

— Съешь, — ворчливо повторил Снежный, выпрямляясь. — Пропадёт — жалко будет. И дорога всё равно долгая.

Смерив его подозрительным взглядом, я вздохнула. Пришлось напомнить себе, что этот волк — по-прежнему простой зверь. И сколь бы человечными мне не казались его глаза, реакции и речь, он оставался волком. Пусть даже огромным.

Задумчиво проследив, как я съела эти две несчастных ягодки, Снежный поднялся окончательно. Отряхнул свою белую и чистую, словно не на земле лежал, шерсть, и взглядом намекнул, что я должна покинуть островок первой.

«Да продлятся дни твои бесконечно, Арион», — я глубоко поклонилась статуе, игнорируя волка, и лишь после этого ступила на дорожку.

Путь на сушу оказался явно короче, чем дорога к острову. Хотя, возможно, мне так показалось из-за того, что сейчас можно было идти быстрее.

А, когда я обернулась к Снежному, выяснилось, что дорожки больше нет. Дно было чистым, без малейшего намёка на тропу, и сейчас — в лучах рассвета, — было заметно, что глубина там внушительная. Оглянувшись на Снежного, я осторожно коснулась лапой воды и моментально отскочила — вода была ледяная!

— Идём. Не отставай, иначе заблудишься.

В голосе жреца слышалось недовольство, но взгляд выдавал скуку. Неприятная обязанность, которой не избежать. По-моему, даже имена волчатам он давал с большим энтузиазмом.

Фыркнув, я поспешила следом.

— Ты не ответил. Почему мне срочно нужно к двуликим?

— Ты тоже двуликая.

— Только последний месяц. До того я была человеком.

Снежный смерил меня скептическим взглядом, и ускорил шаг, вынуждая меня перейти на трусцу — на его один шаг приходилось штук пять моих, и я просто не успевала.

— А всё-таки. Кто такой Тамина? Почему из-за него я должна срочно уйти? — я сделала ещё одну попытку получить ответ.

— Не он, а она, — ворчливо отозвался волк.

Оглянувшись на меня, он шумно выдохнул и замедлился, а через десяток метров и вовсе остановился.

— Тамина — моя мать. Когда-то она была двуликой. Но потом провела слишком много времени в волчьей шкуре. И стала волком навсегда. Безвозвратно.

***

Астерия поджала губы, зло глядя на собственное отражение.

Утро вновь началось чересчур рано — она так и не смогла к этому привыкнуть. И ей казалось, что никогда и не сможет.

А учитывая, что вчерашний день был далёк от развлечений или хотя бы просто приятного времяпрепровождения, проснулась Астер в совершенно отвратном расположении духа. Ей хотелось закрыть дверь и весь день проваляться в постели. Проигнорировать и уроки, и семейный обед — видеть хоть кого-то, особенно родственников, абсолютно не хотелось.

И на стук в дверь принцесса реагировать тоже не стала. Слуги догадаются, что их не ждут, а семья… Хотелось верить, что тоже догадаются.

Стук повторился настойчивее, и Астерия скривилась. Но упорно продолжила молчать. И сверлить взглядом дверь.

Ещё через минуту в комнату зашла леди Шонель с осуждающим взглядом, устремившимся на племянницу.

— Утро, Астер. Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Вы вошли без стука.

Девочка не попыталась изобразить даже вежливость. Она была недовольна и не собиралась это скрывать.

— Это не то, что я желаю услышать, — Шона поджала губы.

Астерия громко фыркнула и отвернулась. Она догадывалась, что тётя хочет услышать её оправдания. Но принцесса не считала себя виновной хоть в чем-либо. Просыпаться в плохом настроении не преступление, тем более что тётю она к себе вообще-то и не приглашала.

Пантомима грозила затянуться.

Девочка упрямо смотрела лишь на собственное отражение и совершенно механически расчёсывала волосы. Шонель — молчала, но её взгляд был почти осязаем.

— Эх, Астер… А я так надеялась, что хотя бы тебя этот недостаток взросления обойдёт стороной, — тётя тяжко вздохнула и удручённо покачала головой.

Астерия поджала губы, но даже не повернулась. Она — ни в чём не виновата. И злость, не прошедшая окончательно после вчерашнего, лишь подкрепляла уверенность в собственной правоте.

Шонель, так и не дождавшись реакции, подошла ближе и опустила руки на плечи племянницы. Улыбнулась ей через зеркало грустно и понимающе, и ободрительно погладила.

— Астер, дорогая, я понимаю, твоё тело меняется, но это не повод срываться на родных.

Сжать губы сильнее было невозможно, но Астерия всё равно попыталась.

— Знаешь, все мы прошли через этот…

— Хватит!

Раздражённо дёрнув плечами, Астерия скинула чужие руки, и, повернувшись к тёте лицом, недовольно скрестила руки перед грудью.

— Я хорошо учусь. Не надо мне разжёвывать очевидное! И — моя злость вызвана не этим!

— Я всё понимаю, милая, — Шонель согласно прикрыла глаза и опустилась на софу напротив племянницы.

От злости Астер скрипнула зубами. Взгляд тёти был таким понимающе-сожалеющим, что лишь выводил из себя ещё сильнее.

— Это всё, что ты хотела сказать? — чересчур ровным от сдерживаемых эмоций голосом, спросила принцесса.

— Нет. Астер, я хочу поговорить про вчерашнеее…

Скрипнуло дерево расчёски, когда пальцы девочки сжали её сильнее, а взгляд сменился на прищур. И руки от переполняющих, бьющих через край эмоций, начали заметно подрагивать.

— Астер…

Шонель замолчала, подняв голову и недоумённо разглядывая напряжённую девочку. Это не то, чего ожидала женщина. Не то к чему она привыкла.

— Послушай меня. Вчера ты поступила некрасиво…

— Некрасиво?!

На эмоциях, Астерия вскочила со своего пуфика и в раздражении откинула мешающуюся расчёску в сторону.

— Я?! Некрасиво, неправильно, не по этикету… Надоело!

Эмоции выплеснулись наружу громким криком. Астерия не могла сдерживать больше свою злость. Она не хотела её сдерживать.

Весь месяц она подчинялась этим дурацким правилам. Плясала под дудку. Слушалась. Делала всё, что требовали… Притворялась идеальной принцессой, лысый оборотень вас всех задери!

И копила. Копила эти эмоции. Это раздражение. Злость на эту вопиющую несправедливость.

Она ждала понимания. Но отец последний месяц был слишком холоден. Брат — слишком чужой. А тётя… Родная, любимая тётя, в которой Астер всегда видела и искала поддержку, сейчас пришла чтобы отчитать её! Отчитать за то, что она подобающим образом ответила Лонесии! Притом, очевидно, отчитать так, словно Астер совершила настоящее преступление. Словно она не принцесса, а так, бродяжка приблудная!

И сейчас все эти эмоции хлынули наружу единым бессвязным потоком.

Астерия не плакала. Она кричала. Обвиняла. Жаловалась.

Почему отец игнорирует. Почему учителя стали строже. Почему нельзя гулять. Почему нельзя изменить распорядок дня. Почему… Почему?.. Почему?!

Но все её вопросы, все её претензии остались без ответа.

Тётя отвела взгляд, терпеливо выслушивая всё, что говорила Астер.

Не опровергая. Не пытаясь ответить. Не делая совершенно ничего.

Девочка выдохлась и почти упала обратно на свой пуф, чувствуя себя совершенно опустошённой и растерянной.

— Выговорилась?

В голосе тёти не было сочувствия. Даже жалости не было.

В груди Астер вяло шевельнулась обида, но сил совершенно не осталось даже на возмущение. Девочка лишь вяло кивнула, не глядя на тётю и пытаясь отыскать расчёску — ужасно хотелось чем-нибудь занять руки.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — Шона улыбнулась, смягчая предыдущие слова. — Но я пришла действительно поговорить о вчерашнем.

Астерия подняла неприязненный взгляд.

— Я понимаю, твои чувства, — ещё мягче. — И… Сейчас я понимаю, что ты не знала. Не хотела обидеть Лону. Но… Лона — бастард.

Девочка досадливо дёрнула головой.

— Да. Бастард. Признанный твоим отцом, но… — Шона на миг поджала губы, прежде чем продолжить. — Для многих она всего лишь второй сорт. Почти вся знать считает её ниже себя, несмотря на то, что Лона — принцесса по крови.

В голосе женщины затаённая нежность мешалась с грустью пополам.

Астерия поморщилась — жалостливая история её не впечатлила.

— Поэтому твои вчерашние слова были так бестактны. Ведь вы семья. Вы должны быть вместе. Одна сила. Поддержка и опора! — глаза тёти светились воодушевлением.

— А она то в курсе?

Астер смотрела исподлобья, и Шонель сбилась с мысли, посмотрев на племянницу непонимающе.

— Мне ты говоришь, что мы семья. Что важно друг друга поддерживать… Но что-то я ни разу не слышала, чтобы подобное ты говорила Лоне, когда она намеренно задевает меня, Тери или Корнелию.

На самом деле, Астерии было совершенно всё равно, задевает ли Лонесия старших брата и сестру — они просто к слову пришлись. Но сейчас упомянуть их казалось хорошей идеей.

— Милая, пойми, она — бастард. Если относиться к ней строже, то все вокруг начнут твердить, что это лишь из-за того, что она бастард.

— Ты только что сказала, что её считают вторым сортом, — прищурившись, напомнила Астер.

— Но это не отменяет того факта, что и за неё найдётся, кому вступиться, — улыбка Шонель стала грустной и немного натянутой. — Подумай об этом, милая. Пожалей сестру… Будь умнее, чем она. В конце концов, ты следующая королева, а она… Она так и останется всего лишь королевским бастардом.

Эти слова она сопроводила печальным вздохом — гораздо более искренним. И поднялась с софы. Хотела погладить племянницу по плечу, но та отшатнулась.

Шона, на сдержавшись, недовольно поджала губы, но спохватившись, вновь понимающе улыбнулась.

— Подумай, милая. Я верю, ты сможешь принять правильное решение.

Астерия снова промолчала. Проводила тётю пристальным взглядом и шумно выдохнула, когда та закрыла за собой дверь, оставляя девочку в одиночестве.

Вспышка эмоций вчера. Эта речь на грани истерики — сейчас.

Слова тёти. Такие правильные. Но оставившие после себя неприятное послевкусие.

А ведь день только начался.

Прикрыв глаза, Астерия несколько раз шумно вздохнула. Но даже это не помогло.

Громко и зло фыркнув, девочка позвонила в колокольчик, вызывая служанку.

И, едва Малика появилась на пороге, бескомпромиссно заявила, что ей нехорошо, и ни на уроки, ни на семейный обед она не пойдёт. И вообще, она не желает никого видеть!

Астер просто чувствовала, что ей жизненно необходима эта передышка.

И абсолютно всё равно, как воспримут этот поступок окружающие.