Обреченный мост

Тогда, в долине Коккоз…

Долина была обставлена лесистыми горами и глухими стенами скал, и спуск в неё был довольно крут и небезопасен. Вилась, опасливо сторонясь осыпей, гравийная дорога, трамбованная кремневым щебнем. Когда телега поравнялась с крайними валунами, похожими на черепа великанов, из-за ближайшего вышел Сергей Хачариди.

Конь, недовольно фыркнув, встал, но поднять морду так и не удосужился.

— Здорово, отец, — дружелюбно поприветствовал возницу Сергей, по-прежнему держа пулемёт в одной руке, как привычную подорожную ношу.

— Я всегда знал, что это хреново закончится… — вместо приветствия неожиданно выдал старик.

Серёга удивлённо хмыкнул, но кивнул, дескать: само собой. И, подойдя к телеге, положил руку на рогожу, закрывавшую борт, мельком заглянул за него — ничего, кроме прелой соломы и пары пустых мешков.

— Что там за стрельба, отец? — кивнул через плечо Хачариди в сторону невидимых отсюда заводских развалин. От них снова донёсся беспорядочный треск перестрелки.

— Я же говорил… — пожал плечами старик, очевидно, собираясь развить первоначальный тезис, но глянул на Сергея и махнул рукой. — Хрен его знает, что там за пальба, господа товарищи, — скрипуче проворчал он. — Вроде румыны промеж собой чего-то не поделили, а немцы не сунутся. Да их там и немного, — счёл необходимым уточнить возчик, покосившись на пулемёт в руках Сергея. — Офицер германский да пара солдат.

— А подумать?

— Думаю, кого-то из ваших там ловят. Они или в румынской форме, или я не тех разглядел, — старик маялся неодолимым желанием побыстрее поступить сообразно волчьей мудрости.

— И где ты «не тех» разглядел, отец? — не отпускал телегу, по-хозяйски опершись на её борт, Сергей. — Которые в румынской форме?

— Возле котельной, — старик, не глядя, ткнул рукояткой кнута через плечо. — Там, где труба. Всё у вас, господа товарищи? Поспешаю я, да и не знаю больше ничего.

Старик вновь подобрал одной рукой вожжи, другой распустил кнут.

— Погоди, отец, — придержал телегу Сергей. — Скажи сперва, как ты собирался драпать? Уж не на этой ли кляче царя Македонского?

И тут возчик совершил непростительную ошибку.

— Да не будь он калеченый, Орлик-то, он бы сейчас эх как воевал бы!..

— А мы ему сейчас такой шанс предоставим, — похлопал Хачариди по крутому, лоснящемуся конскому боку. — Да, Буцефал?

Орлик покосился на него из-под густой чёлки и скептически фыркнул.

…Впрочем, конёк напрасно себя недооценивал. Высоко взбрасывая передние ноги, он скакал по грудам битого кирпича и брустверам заросших воронок. Сергей стоял в телеге во весь рост и яростно оглаживал животину кнутом.

Залихватский разбойничий посвист произвёл впечатление на карателей. Те как-то разом бросили стрелять, провожая изумлёнными взглядами телегу, которая неслась по развалинам, грозясь рассыпаться в пух и прах. Прямо Илия в колеснице — вот какой там был возничий. Вроде бы в штормовке маскировочной такой же, как и у них, и вроде бы лается по-свойски: «Дутен!..» — но, если ясно куда, то кого посылает, совершенно неясно.

А что господа офицеры? А у господ офицеров, как всегда, разлад. Румынский подполковник Миху, оскорблённый тем, что операцию по захвату диверсионной группы возглавил какой-то лейтенант немецкой полевой жандармерии, бежит, пригибаясь, вдоль цепи стрелков наперерез телеге и орёт, чтобы не стреляли. Вознице орёт или своим стрелкам? Непонятно.

Немец же, напротив, лично взгромоздился на колясочный БМВ-32 и, подняв мотоциклетные очки на каску, лягнул рычаг акселератора. Унтер — пулемётчик в коляске, — дёрнул на себя затвор «MG», повёл ребристым кожухом ствола, пытаясь поймать «колесницу». Но, как только тяжёлый мотоциклет распинал ржавые бочки и взобрался на ближайшую кирпичную насыпь, латунный жетон с распластанным орлом на груди пулемётчика пробили чёрные дыры, из которых засочились вишенные струйки. Унтер помотал головой и осунулся лбом на ложе приклада. А тут и с плеча лейтенанта сорвало алюминиевую косицу погона, и сам он свалился куда-то набок.

Как при такой тряске Володька умудрился скосить жандармов, он и соврать не сумел бы. Но скосил ведь…

С принадлежностью «чёртовой колесницы» всё стало ясно, но как-то поздно. Она уже скрылась за сиренево-рыжими отвалами позади котельной.

— Товарьищ! Товарьищ! — схватился Родриго за сбрую взмыленного Орлика.

— Румын, что ли?! — опешил Серёга, присев на облучке, не столько, впрочем, от удивления, сколько от цвиркнувшей над головой в штукатурку пули.

— Вы «El guerrilleros»? Партизаны, да? — больше с мольбой об утвердительном ответе, чем просто с вопросом, смотрел парнишка в глаза Хачариди.

— А вы кто? — высунулся Володька.

— El comunista español, soviético[7], — затарахтел горячечно Родриго. — Viva la revolución!

— И тебе того же, — спрыгнул с облучка Серёга. — Ты что, по-русски совсем не рубишь?

— Нет, почему? Понимаю, конечно, — смутился парнишка. — Просто…

— Понятно, — кивнул Хачариди. — Обос… Переволновался, в общем. Много вас тут?

— Ещё командир, он ранен, много крови потерял, — потащил его за рукав Родриго к развалинам котельной, но Серёга вырвался.

— Володька, помоги малому! — распорядился он, выхватив у Володи пулемёт и жестянку с обоймами. — А я пока этих постращаю…

…И вытащили испанцев. Вывезли на телеге почти до того же самого места, где её отняли у старика. Почти все патроны расстреляли, отгоняя настырных румын.

Орлик тянул, сколь мог, и только когда увидел хозяина, подогнул передние ноги, а потом свалился и забился в агонии. Не сосчитать, сколько в него пуль попало, но если было у Орлика таковое понимание, то отбросил он копыта с чувством выполненного долга.

— Жизнь прожил скотскую, но помер геройски, — хладнокровно прочитал отходную по коню Сергей, переводя планку предохранителя на одиночные.

Дальше пробирались пешком.

Командир, лейтенант Мигель Боске, держался неплохо, хоть и всё темнел лицом. Но скоро на выручку подоспели партизаны с ближнего заслона…