Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Глава 10 День Парижской коммуны и выбор направления главного удара

Последние недели Борис с Ильичом мотались по заводам. Каждый день очередная поездка, десятки людей и сотни вопросов. Постоянные импровизации выматывали.

Некоторые считают, что большое дело можно делать спокойно. Неспешно и рассудительно вникая во всякие тонкости. Наверное можно, но тогда почему среди сделавших себя нет таких неторопливых? Да потому, что без перенапряжения не делается ни одно настоящее дело. О спокойной жизни рассуждают только обыватели.

В здешнем техническом мире все оказалось чрезвычайно интересным. Чаще узнаваемым, а порою новым, из категории давно утерянного. Уровень производства, технологии, единичное изделие. Местные этих терминов не употребляют, все только зарождалось.

После завода Гужона помчались на завод братьев Брамлей. Ого! На стенде пыхтят две паровые машины — скоро приедет заказчик. Везде клепка, сваркой еще не пахнет. Взять на заметку.

Следом велосипедный завод Дукса. По меркам эпохи передовое предприятие — не случайно отсюда в небо взмоют МИГи. Родственнику Фролова Саше Кутузову «подарили» идею: поставить велоцепь. Задумался. Потом усомнился — наверное, дорого. Да дорого, а если внедрить штамповку и конвейер — будет дешевле. Идеей конвейера Саша заинтересовался. Для убедительности приврали, что некто Форд уже вводит такие технологии.

Политехнический музей. Кто бы мог подумать — чугунные перекрытия музея отлиты на «костоломном» заводе. Кстати, и фермы мостов России льет Гужон. А как с расчетом прочности? Память услужливо напоминает о моменте инерции. Эй, мужики, кто помнит сопромат? В ответ тишина.

Мастерская братьев Туровых — зря потерянное время. Замковая мастерская Зельдина — везде чистота и удивительные технологические тонкости.

Все не напрасно, все падает в копилку знаний.

Завод Гаккенталя. Блестят полированной бронзой манометры. Фу-у, где они нарыли такую запорную арматуру? Кошмар! Сюда бы шаровые краны.

Дни сливаются в калейдоскоп событий, поездок и обязательных вечерних рестораций. Без этого никак — добрая половина «секретов» раскрывается только за столом.

— Все, Старый, по кабакам шляйся без меня. Мне моя печень дороже.

— Ильич, терпи, искусство требует жертв. Без тебя не вытянуть.

— Искусство!?

В голосе истерика, в лице отчаяние.

— Да ты здесь только алкашей ищешь. Прогрессорство! — прозвучало, как плевок.

Решили развеяться, заодно приобщиться к культуре. Под арию князя Игоря, «новые русские» стали похрапывать. Позорище!

Опять грязь из-под копыт, тряска в незнакомом тарантасе — «штатный» извозчик, не выдержав нагрузки, запил.

Информация идет валом, параллельно растет известность. Вот уже предложили идти в услужение. Обоим сразу.

Благодетели, а оно нам надо?

Все вокруг говорят о девятом января и поражении в войне. Изредка вспоминают о покушении на Великого князя. Основная тема — манифест 18 февраля и всеобщее избирательное право. С поражением, по-видимому, смирились.

Вокруг звучат фамилии: Франк, Рожественский, Струве, Шмидт, Куропаткин, поп Гапон и Савинков — кошмар, что за каша в голове.

Господи, да когда же воскресенье!

— Sprechen Sie deutch? — сурово сдвинув брови Мишенин.

— Nein, — безмятежно ответил Зверев.

— Du bist Dumkopf, Grossdumkopf! — жестко выговорил математик, отыгрываясь за свои страдания. — Как ты можешь по-немецки отвечать «нет», если ты не знаешь языка, где логика?

Брови математика вновь сдвинулись, но этот момент совпал с «орлиным» клекотом часов-кукушки.

— Шабаш, господин штурмбаншулер! Два часа допроса я выдержал. Тетрадки на фиг, учебники на цигарки. Кстати, не планируешь устроиться в гестапо? Тебя возьмут без конкурса, — радостно затараторил Дима.

Английская и немецкая муштра проходила почти каждое утро. С английским Дима справлялся вполне успешно, но немецкий ему не нравился. С Федотовым все было наоборот. Матерый апологет русского языка никак не мог взять в толк, почему в английском пишется одно, а читается другое. Он это связывал с врожденным коварством англичан. Наверное, поэтому его английская речь изрядно сдабривалась специфическим русским фольклором. Старому подпевали, но во врожденное коварство англов не верили.

— Степаныч, что-то ты сегодня не в меру молчалив, а ведь сегодня воскресенье, — ехидно начал Зверев.

— Так о вкусе чая мы вроде бы поговорили, — Борис ждал продолжения.

— Не надо уходить от ответа. Ты сколько нам об электротехнике наговорил, а сейчас молчишь. Нехорошо это, народ волнуется.

— Так идея должна вызреть, а аборт лишает счастья материнства.

— Какой аборт, вы о чем? — математик оторопело уставился на Бориса.

— Ильич, возьмем, к примеру, вилку. Что ты в ней видишь? Ты, наверное, скажешь, мол, у вилки есть зубья, так?

В вопросе прозвучало: «О чем вы думаете, рядовой Иванов, глядя на эту кучу кирпича?»

Доцент анекдот явно знал. Федотову оставалось удрученно вздохнуть:

— Народ требует доложить, что мы с тобой накопали и куда вкладывать денежки. Я правильно излагаю, Дмитрий Павлович?

— Старый, вы-то все по заводам шастаете, а я один-одинешенек. Прозябаю в неведении.

— Одинешенек он, как же. Кто трое суток дома не ночевал? — в голосе прозвучало требование доложиться «по форме».

Самодурством Федотов не отличался, но, памятуя о венерических, давно искал повод наехать на гуляку. Повод представился.

— А вот этого не надо. Не надо прикасаться к моим чистым чувствам. Ты, Степаныч, не забывай: природа она всегда свое возьмет.

Посягательства на личную свободу были с блеском отбиты.

— Эх, Димон, Димон, умные люди природу эксплуатируют с пользой для коллектива, а ты попусту чужих теток ублажаешь, вот бы…

Федотов прикусил язык. Он хотел напомнить о потоке благодати, излившейся на переселенцев от романа Доцента с Настасьей. Терять этот божественный источник не стоило. Борис резко сменил тему:

— Знаешь, Димыч, картинка с местными возможностями складывается сумрачная.

— Дима, там, на заводах, так мрачно и дышать нечем, я же вам рассказывал, — поддался на уловку Доцент.

Электроэнергетика набирала обороты. В стране строились электростанции, внедрялся электропривод. Пускались трамвайные линии. В Петербурге уже десять лет электричеством освещался Невский проспект.

Увы, это была продукция Европы. В России успешно «стриг капусту» знакомый нашим друзьям Сименс.

Местные ученые и инженеры активно внедряли все, чем пользовались потомки спустя столетие. Буквально полгода назад Доливо-Добровольский, главный инженер фирмы АЕG, запатентовал основу привода XX века — асинхронный двигатель с короткозамкнутым ротором. Дальнейшие усовершенствования лежали в области технологий. Процесс длительный и дорогостоящий, требующий специфических знаний. Таковых у переселенцев не наблюдалось. Напрашивался очевидный вывод: на внедрении в силовую электротехнику надо ставить жирный крест.

А если подумать? Если не лениться и определить критерии успешного приложения сил?

Появился первый постулат: браться следовало только за дело, что в ближайшее время будет иметь бешеный спрос, а в будущем получит широчайшее развитие.

Опять поездки и встречи. Литейное производство. Из памяти всплывает упоминание о точном литье. Здесь такого еще не знают. Может, это литье под давлением? Никто из переселенцев не знает. Обидно.

На этом фоне оформился второй критерий: знания переселенцев должны существенно превышать знания ученых и инженеров этого времени. В этом гарантия технологического отрыва.

Зверев принес весть — у местных женщин он не видел клипсов. Неужели удача? Не спугнуть бы и срочно патентовать. Такие «железки» здесь сделать, что два пальца против ветра.

На место встал третий критерий — местные технологии должны быть готовы к изготовлению новинок.

Информация, что жидкость в сообщающихся сосудах. Узнавая о местных технарях, переселенцы сами становились «знаменитостями». В Товариществе для эксплуатации электричества Подобедов и КR их огорошил высокий, с лицом язвенника главный инженер:

— Господа, признаться я вас заждался. Даже усомнился, интересуетесь ли вы электрическими задачами.

Задачами господа интересовались. У них было что предложить заводу. Не мудрствуя лукаво, Федотов прямо заявил, что нуждается в сведениях о возможностях завода, об изоляционных материалах и продукции.

— Чувствую, разговор наш будут долгим. Я сейчас приглашу начальников цехов, а пока предлагаю испить чайку. Не бегать же нам по ресторациям, — съязвил Сергей Георгиевич Власов.

«Вот что значит интеллигентный человек», — мелькнуло у Мишенина.

«Сам ты язва, верста коломенская», — ругнулся про себя Федотов.

Вскоре стало ясно, что эбонит и резиновая изоляция давно в ходу. С ферритами было сложнее. О порошках из марганцево-никелевых сплавов здесь не слышали, зато пришлось выдержать шквал вопросов.

— Господа, скоро появится спрос на высокочастотный провод, не опоздать бы.

Кассандре не поверили. Более того, разобравшись, начальник кабельного цеха замахал руками, словно ветряная мельница:

— Да кому такое может понадобиться?

Ответ оформился мгновенно: «Невежда, а руками машешь! Вертолет недоделанный». Вслух такое говорить на деловой встрече не полагалось, пришлось пустить в ход «тяжелую артиллерию». На стол лег огрызок полиэтиленовой пробки. Аккуратно срезанная верхняя часть — «шляпка».

«Шляпку» повертели в руках. Потерли пальцами. Понюхали. Главный технолог взялся было попробовать «на зуб», но одумался.

Взгляды перекочевали на гостей.

Гости стойко держали паузу.

Это была домашняя заготовка. Федотов категорически отказался тратить время на получение изоляции. Пусть этим занимаются заводчане. У них есть время и ресурсы. Нам же нельзя терять темп.

Переселенцы знали о полимеризации этилена, но как получить этилен? Пиролиз нефтепродуктов — дело долгое. Друзей выручил Зверев. Когда-то на уроке химии он случайно устроил небольшой объемный «бабах», задержавшись поджечь этилен. Тот этилен выделялся в «спиртовке» при реакции спирта с серной кислотой. Оказывается, и разгильдяйство порою приносит пользу.

Пауза закончилась:

— Господа, этот материал обладает превосходными изоляционными свойствами. Кроме того, он не гниет, не растворяется и не гигроскопичен. Термостоек в диапазоне температур от минус пятидесяти до плюс шестидесяти градусов Цельсия. Скажу прямо, мы от сердца отрываем этот секрет, но нам позарез нужен провод в такой изоляции. Конечно, по умеренным ценам.

В глазах главного технолога вспыхнуло изумление: отказывается от миллионов? Главный инженер смотрел со скепсисом. Жизнь давно отучила его от веры в благотворительность. Никто не кинулся с объятиями, все ждали продолжения.

«Неблагодарные. Вот вас сейчас Федотов ухайдакает», — подумал Ильич.

Чтобы «ухайдакать», пришлось пуститься в объяснения о природе материала. По версии переселенцев, полиэтилен был получен случайно, но осваивать и зарабатывать миллионы времени не хватало. В волшебной шкатулке лежит сущность, куда как более интересная. Согласились, хотя опять не поверили. Опыта получения «царских подарков» явно не имели.

Отчего-то всех заинтриговало название. Долго выспрашивали, но безрезультатно.

Для соблюдения гарантий пришлось набросать промежуточный договор, после чего сообщили о полимеризации этилена. Конечно, не все. О строении атома не распространялись, но сведения о температуре и давлении Мишенин изложил вполне внятно.

Выразили сомнение, но провести эксперимент согласились.

Через две недели был подписан договор, по которому все права на получение полиэтилена принадлежат заводу. Переселенцам провод в изоляции поставляется с минимальной наценкой. Не забылся и высокочастотный провод — литцендрат. Само собой оговаривались ограничения по объему. Отдельно формулировалось, что завод не вправе продавать патент и лицензии третьим сторонам без согласия переселенцев. Получалось, материал вроде бы и принадлежит заводу, но полностью распоряжаться не моги.

В заключение Федотов услышал слова благодарности:

— Ну и жук Вы, Борис Степанович!

«Сам ты жук. Колорадский. Не смог бы получить полиэтилен, хрен бы договор подписал», — буркнул про себя Федотов.

Тогда-то и появился последний критерий: первоначальные вложения не должны быть чрезмерными. В идеале — собственных средств должно хватить на получение результата и патентование.

Излагая условия, Федотов присматривался к реакции друзей.

Ильич внимательно следит за логикой. Лицо человека, умеющего слушать, больше никаких эмоций. Дмитрий Павлович хмурится, что-то ему не нравится.

— Дядьки, с электротехникой дело тухлое, мы опоздали!

На лицах недоумение, будто конфетку отобрали.

— Старый, а как же тестер и неоновая реклама?

Борис предполагал войти в «электропром», внедрив неоновую рекламу и неоновый тестер.

— Потеря темпа.

Прозвучало безапелляционно, в свойственной Федотову манере.

— Смотрите. Мы полгода делаем неоновую рекламу, полгода ее внедряем. То же с тестером. И что в итоге? Хорошие деньги от рекламы, а в перспективе измерительная техника. Вроде бы неплохо. А если в это же время кто-то захватывает другой будущий гигантский рынок?

Борис посмотрел на притихшую публику.

— Мужики, главное не в том, чтобы прожить безбедно, а в том, чтобы максимально использовать наши знания.

— Эта парадигма была принята нами изначально, — вставил Ильич, осторожно прикасаясь к воротничку.

Последнее время друзья стали замечать за Ильичом разительные перемены. Он уже не так рьяно настаивал на вмешательстве в историю. Одновременно Ильич перестал пачкать свои воротнички.

Друзья ломали голову в поисках причины удивительной метаморфозы. Зверев видел в этом проявление высоких чувств. Федотов все опошлил — Ниловне надоело слушать ворчание Доцента и каждый день заниматься стиркой.

— Старый, давно хотел спросить, а слабо построить атомный реактор? Ты принципы знаешь?

Сказано было с интонацией: «А пивка выпить слабо?». Борис поперхнулся, чуть позже поперхнулся Мишенин — дошло наконец-то.

— Офигеть можно! Дим, принципы, наверное, ты и сам знаешь.

Лицо Федотова приобрело вдруг мечтательное выражение. Двое замерли, ожидая чуда. Зачем им такое чудо, никто не задумался.

— Нет, сейчас ничего не выйдет, — Федотов поник головой. — Технологии не готовы. Лет через тридцать можно загрузить первый реактор, а пока рано.

В голосе Бориса прозвучало неподдельное сожаление.

— Вот это да! Ильич, за сколько мы загоним бомбу товарищу Сталину?

— Загнал один такой. Деньги сейчас нужны. Степаныч, не отвлекайся, — не поддался на провокацию Мишенин.

Получив отпор, Дмитрий Павлович взялся за Ильича всерьез.

— Доцент! Да какие могут быть проблемы с финансами? Они же под ногами валяются. Надо только наклониться и поднять. Что нам мешает динамитом приватизировать Тифлисский банк?

В голосе прозвучали патетика и безграничная вера в человека.

«Перебор, — поморщился про себя Федотов. — Сегодня Вова попадется, в следующий раз отбреет, впрочем, этого мы и добиваемся».

Математик вздрогнул. Посмотрел на Дмитрия. Лицо Психолога было под стать лицу политика — видно, что подлец, но как держится!

— Ты вникни. Раскидываем по городу десяток радиомин. Полтонны динамита кладем под стену банка. Рвем половину зарядов по городу — весь местный ОМОН в суматохе. Затем спокойно рушим банк и собираем наши денежки. Нечего им валяться, где попало. Извини, чуть не забыл. На отходе рвем остальные заряды. Ну и как? — подбросил «идею» чрезвычайно довольный собой Зверев.

— Как, как?

Представив дымящийся в руинах город, Ильич задохнулся.

«Интересно девки пляшут, — размышлял Федотов, похлопывая по спине Ильича. — И почему именно радиомины? О радио я пока не заикался, странно мне это. А если вспомнить того „хладнокровного наблюдателя“, что как бы выглянул из-за спины Дмитрия Павловича? М-да».

— Ты, Доцент, горячего чайку попей — спазмы снимает, мозги прочищает. Кстати, а ведь в этом что-то есть. Точно тебе говорю: рацио имеет место быть! — указательный палец «трибуна» торжественно и привычно уперся в потемневшие доски потолка.

— Борис Степанович, вы меня не разыгрываете? Мы будем делать радиомины?

Против ожидания в голосе Мишенина почти не прозвучало ужаса. Борис по инерции начал отвечать, уже понимая, что сейчас они с Димоном отгребут:

— Да как тебе сказать, в принципе «да», но ты не расстраивайся — это будет не сегодня.

— Точно, это будет завтра, — радостно подхватил Психолог, — . — Завтра мы клепаем радиовзрыватели и дуем в Тифлис. Динамит делаем по дороге, он при тряске лучше получается.

— Динамит представляет собой смесь нитроглицерина с наполнителями. Нитроглицерин, обладая повышенной бризантностью, чрезвычайно чувствителен к детонациям.

Слова звучали монотонно. Обычно так выговаривают многоопытные доценты зарвавшимся студентам.

— Продолжать? — голос Мишенина был под стать хлорпикрину.

Зверев замер. Посмотрел на математика. Во взгляде читались уважение и легкая досада.

— Как догадался?

— Вычислил.

— ????

— Господа! — в голосе опять послышалось занудство, — в природе все подвластно магии чисел. Конечно, мне до дипломированных психологов без практики далеко, но вычислить периодичность ваших наездов труда не составило.

— Ха-ха-ха, — во весь голос ржал Федотов. — Ну, Ильич, ну магия чисел. Отлично! Что о нас местные подумают? Не иначе, как опять с утра набрались. Давно я так не смеялся!

Мишенин выглядел победителем. Победителем понимающим — враг еще не сломлен. Порох надо держать сухим.

Смахнув слезы, Борис с трудом заставил себя говорить серьезно.

— Вот что, дядьки, как это ни странно, но Димыч в принципе правильно угадал направление. Похоже, что именно радио отвечает всем условиям успеха. Обратите внимание: радио здесь только-только начинает развиваться, а спрос уже огромный. О радиотехнике мы знаем много больше местных. Точно не помню, но, кажется, радиолампу еще не изобрели. По крайней мере, в здешней литературе я пока никакой информации не нашел. Вот с нее-то мы и начнем. Главное — радиостанцию можно склепать «на коленках». В этом смысле выполняется условие минимальной стоимости на старте. О будущем электроники вы сами все знаете.

Закончив свою речь, Федотов с любопытством ждал реакции. Первым подал голос самый прилежный:

— Степаныч, но мы же ничего не смыслим в радио!

Федотов взвился. Он не мог понять людей, прослушавших полный курс высшей школы, но сомневающихся в своих силах.

— Это как это не смыслим? Ты, Доцент, давай не прибедняйся. Физмат университета окончил, так что статистическая радиотехника за тобой. Я ваял всякие магнитометры и аппаратуру передачи данных. Проектировал радиосети. На досуге склепал десяток раций, а электриком я стал от безденежья.

Ильич понурил голову. Он был посрамлен.

Зверева интересовали более приземленные вопросы:

— Старый, а как с затратами?

— С затратами все более-менее оптимистично. Смотри, надо аккуратно вскрыть лампу накаливания, вставить электроды и, запаивая стекло, откачать воздух. Стоимость одной лампы выйдет по триста — четыреста рублей. Искровые передатчики здесь вовсю пашут — значит, кое-какая элементная база появилась. Полагаю, изготовление первых станций встанет нам по две с половиной тысячи рублей за штуку. Дальше пойдут испытания, публикации, патентования и поиски миллионщиков. Одним словом, все как всегда. А патентовать надо бы прямо сейчас и сразу во всех Европах и Америках.

— И все-таки, сколько надо средств на изготовление двух раций?

— С учетом оплаты услуг господина Попова, стоимости испытаний и неучтенки, думаю уложиться в пять-семь тысяч за станцию — за пару принимаем пятнадцать тысяч.

— Не хило, две станции и четверть наших денег улетела.

О чем-то напряженно размышляя, Дмитрий на секунду замолчал. Федотов насторожился.

— Борис Степанович, а как мы будем делить дивиденды, а то бывает и кидают?

Вопрос прозвучал неожиданно. В горнице ощутимо повеяло тревогой.

— М-да, Димон, умеешь ты ставить вопросы, умеешь. Чему тебя только в школе учили?.

Проговаривая эту фразу, Борис заводился.

— Вот что мужики, если кто-то считает, что тут собрались кидалы, расходимся прямо сейчас.

Прозвучало жестко. Кто в доме хозяин, было показано ясно, но желания разбегаться не последовало. Не последовало и извинения, значит, проблема назрела.

— Вопрос гарантий решим позже. Кстати, — сменил разговор Федотов, — патентование в стоимость радиостанций не входит, а сколько оно потянет, даже не представляю.

— Так мы поедем в Питер?

Ильичу предыдущий разговор был в тягость.

— И не раз, — Борис понял, что одного сторонника он завоевал. — А ты, Ильич, поедешь в Европу и в Штаты. Для языковой практики прихватишь Димона, надо же ему и тамошних теток понюхать.

— Степаныч, а как ты прогнозируешь противодействие конкурентов?

Дима вновь задал не самый простой вопрос.

— Противодействие будет крутое.

— Пристрелят?

— Если бы. Изменят патентное право, и плавали мы с нашими хайтеками.

— И какой выход?

— Продажа лицензий. Самое то.

Так была принята программа радиофикации всего мира.

Тогда же Федотов внес дополнение к оговоренным условиям о создании нескольких фирм — все доходы на пять лет вперед идут только на развитие. Позже своими средствами каждый распоряжается самостоятельно. В конце Федотов озвучил: он владеет радио. Поворчали, но приняли.

— Владимир Ильич, помог бы ты мне. Как раз для тебя дело, — Федотов внимательно поглядел на Зверева, привлекая его внимание.

— Я весь тут! — с подъемом откликнулся Доцент.

— Ильич, помнишь, ты заметил, что у местных электриков не было изоленты?

— Конечно, помню, а что?

— Вот потеха, оказывается, ее еще не изобрели. Я подготовил описание изобретения, да времени все не хватает. Надо бы подать заявку в комитет по техническим делам при департаменте торговли и мануфактур, может, займешься?

— Борис Степанович, но я же в этом ничего не смыслю, — растерянно произнес Доцент.

— Так и я не в курсе. Вот что, смотайся-ка ты на Дукс к Кутузову. Помнишь, он нас тогда поправил, что в России патент называется привилегия. Кутузов знает юристов, жующих на этом поприще. Разберись и подавай от своего имени. Паспорта мы получим на наши фамилии, так что начинать можно сейчас.

Глядя на выражение лица Федотова, Дима догадался — Федотов решил-таки на деле продемонстрировать математику «добропорядочность» российских чиновников.

— Димыч, а ты займись клипсами. Точно помню, что изобретение клипс имело головокружительный успех. Была какая-то связь с заболеваниями при проколах ушей, а что именно, убей не помню. Кстати, Димон, у тебя же тут теток, как у дурака махорки, значит, тебе и маркетингом самое то заняться.