Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Глава 11 МГУ

«Радиофикацию мира» Федотов планировал начать с поездки в Питер. Там он предполагал встретиться с профессором Поповым и определиться с изготовлением радиоламп и станций. Дальше надо было патентовать, искать заказчика и разворачивать производство.

В эти планы внес коррективы Мишенин. Заглянув в Московский университет, он с удивлением обнаружил, что физико-математический факультет еще не разделен на два самостоятельных. При факультете оказалась неплохая мастерская, являвшаяся частью кабинета физических демонстраций. В итоге, Ильич переговорил с заведующим мастерской на предмет встречи с коллегой, т. е. с Федотовым. Сегодня переселенцы ехали на рандеву с Иваном Филипповичем Усагиным.

Выбрались заблаговременно. Доехав по Тверской до Александровского сада, Ильич предложил прогуляться, благо время позволяло, а погода радовала. До университета оставалось всего с километр — он располагался на Моховой, недалеко от Кремля. Вовсю пригревало солнце, своими иглами «протыкая» придорожные сугробы. В воздухе явственно веяло приближающейся весной.

На аллеях сада снега почти не осталось, а кое-где уже искрились лужицы. В парке стоял детский гомон, прерываемый возгласами матрон и молодых мамаш, выгуливающих детвору.

— Миша, брось сейчас же эту каку.

— А-а-а-а, мама, что он дерется?

— Ванечка, не обижай Дашу.

— Горе ты мое, ну как ты вывозился, что нам мама скажет?

Сквозь голые кроны виднелись увенчанные крестами башни Кремля, размерами выделялась Троицкая.

— Ильич, тебе эти крестики на башнях могилки не напоминают? — лениво поддел товарища Борис.

— Борис Степанович, ну разве можно так говорить? Кресты на башнях — это вековая традиция! А разве большевики не стали ставить на могилах звездочки? Тоже ведь ассоциацию навевает, — нашелся Мишенин.

Тренировками Мишенина по «психологической устойчивости» рулил Зверев. Судя по ответу, учение начало давать первые плоды.

— А чем занимается в универе наш визави?

— Насколько я понял, он проводит лабораторные занятия. По-нашему он завлаб. Здешняя должность — механик факультета. Это как бы заведующий кабинетом физических демонстраций. Кстати, буквально вчера я узнал, что он изобрел трансформатор.

— Фигассе, — от удивления Борис присвистнул. — Лаборант и изобрел трансформатор. Ильич, а ученая степень у него есть?

— Мне сказали, что механик и все. Скорее всего, он не остепененный. Тут ведь без полного титула не могут.

— Логично. А как ты с ним общался?

— Мельком поговорили, он торопился на занятия. Твоей комплекции, чуть крупнее, темноволосый.

Ивана Филипповича друзья нашли на первом этаже в небольшой комнатенке. Судя по количеству приборов и слесарных инструментов, помещеньице было и кабинетом, и мастерской. У окна стоял небольшой верстак. На нем в полуразобранном виде лежал какой-то агрегат. В две стороны торчали трубки. Судя по наличию проводов, агрегат был с электроприводом. По всему было видно, что хозяин кабинета хороший мастеровой.

Рядом с верстаком стоял ладно скроенный человек среднего роста. Из-под холщевого халата проглядывал недорогой костюм. Высокий с глубокими залысинами лоб, темные, чуть лукавые глаза и черная окладистая борода. Русский нос картошкой смотрелся вполне уместно. Все выдавало человека доброжелательного и уравновешенного. Было в нем что-то очень узнаваемое. Борису на мгновенье показалось, что сейчас этот знакомый незнакомец спросит: «Ну что? Микросхемы нашли?»

«Наверное, все технари похожи, — подумал Борис. — Это к лучшему, проще будет общаться».

— Иван Филиппович, к вам посетители, — обратился к хозяину кабинета молодой человек, проводивший гостей к Усагину.

Вытирая полотенцем руки, механик доброжелательно произнес баритоном:

— Здравствуйте, Владимир Ильич, извините, у меня руки грязные.

Взаимное представление прошло естественно. Так обычно знакомятся коллеги или люди одного круга. Вскоре все расселись на нехитрых табуретах.

— Борис Степанович, господин Мишенин сообщил мне, что вы приехали из Южной Америки, но что вас привело к нам?

В вопросе звучало любопытство и та доброжелательность, что сквозила в облике механика.

— Видите ли, Иван Филиппович, сообщив, что я электрик, мой товарищ несколько преувеличил. По большей части я приказчик в электрическом отделе, а на досуге увлекался, — Борис немного замялся, — беспроводным телефоном.

Выбрав себе легенду «русских из Южной Америки», друзья отрепетировали несколько вариантов рода занятий. В целом все крутились вокруг Чилийского меднорудного дела. Борис, как правило, «ремонтировал электрические моторы» или был «приказчиком». Мишенин частенько «занимался» расчетами прочности сводов шахт. Диме отводилась роль «приказчика». Пришлось даже пару раз посетить публичную библиотеку. Почитать о Чили и обеих Америках. Каждый постарался в деталях вспомнить фильмы, описывающие быт южноамериканцев. Это обстоятельство очень способствовало достоверности живописаний аборигенов. На случай встречи со знатоком испанского языка разговор должен был брать на себя Мишенин, но пока бог миловал.

Обычно эта легенда вполне выдерживала критику. Даже посещение заводов не вызвало проблем, но сегодня был особый случай. Перед друзьями сидел настоящий электрик начала XX века, к тому же человек пытливого ума. Все усугублялось тем, что предмет предстоящего разговора касался электричества в его специфической части.

Готовясь к сегодняшней встрече, остановились на легенде «радиолюбитель». Это позволяло хоть как-то снять проблему использования терминов мира переселенцев — ну что взять с самоучек.

— Может быть, вы имеете в виду беспроволочный телеграф? — озадаченно переспросил Усагин.

«Так, первый прокол есть. Запомним, — отметил по себя Федотов. — Похоже, что термин „беспроводный телефон“ еще не появился».

— Конечно, беспроволочный телеграф. Вы знаете, господин Усагин, мы давно не были на родине, отсюда постоянные недопонимания.

— Очень любопытно, очень. За беспроволочным телеграфом большое будущее, но это же очень сложная часть физики эфира. Насколько мне известно, в России этим занимается господин Попов, в Санкт-Петербурге.

В самой постановке фразы прозвучало легкое разочарование, а в контексте скрывалось желание отделаться от посетителей, «интересующихся радио».

«Интересно девки пляшут. Вроде бы нормальный технарь, а нас отфутболить собирается, странно. Кстати, надо запомнить — Усагин сказал о физике эфира. У нас так не говорят», — отметил Борис.

— Иван Филиппович, мы к вам пришли за помощью. Нам надо восстановить, правильнее сказать, заново изготовить и испытать один…ммм… физический прибор.

— Это связано с вашими увлечениями? — в глазах Устюгина мелькнул легкий интерес.

— Да, непосредственно. Мы нашли способ усиления электрических сигналов, но по дороге из Южной Америки случился небольшой пожар, в результате прибор надо изготовить заново.

— Очень любопытно, но позвольте вас спросить: вы знакомы с эффектом трансформации электрической энергии?

В этом времени ни магнитных, ни тем более ламповых усилителей еще не существовало. Это Федотов выяснил, покопавшись в библиотеке. Судя по характеру вопроса, Усагин скорее всего предположил, что пред ним очередные изобретатели трансформатора. Все это Федотов отметил, подбирая правильный ответ.

— В принципе, знакомы. Трансформатор преобразует энергию посредством магнитной индукции, наш же прибор усиливает сигнал по мощности, — увидев мелькнувшее в глазах недоверие, тут же добавил. — А вот вечным двигателем он не является. С головой мы дружим.

В конце был вставлен оборот из своего времени.

— Борис Степанович, вы говорите весьма м-м-м необычно. В принципе, все понятно, но… необычно. У нас так не говорят. Наверное, это от жизни за границей. А позвольте полюбопытствовать, на каких физических принципах основан ваш прибор? — на этот раз в интонациях Усагина прозвучала неловкость.

— И о физике прибора, и о финансировании мы, конечно, поговорим. Надеюсь даже сегодня. Но есть два принципиальных условия, господин Усагин, что надо бы оговорить в первую очередь. Иван Филиппович, вы не возражаете, если я изложу концепцию, а потом все основное?

Усагин был озадачен, но был вынужден согласиться.

— Иван Филиппович, у вас лично не возникает досады от того, что приоритет господина Попова Россией утерян бесповоротно?

— Борис Степанович, надеюсь, у вас нет сомнений, что этому досадует любой русский человек!?

— Хорошо, Иван Филиппович, а не возникает у вас ощущение несправедливости, что ваше имя не звучит набатом изобретателя трансформатора? — вновь спросил Федотов.

— Господин Федотов, прошу меня извинить, но мне не хотелось бы об этом говорить.

«О как! Чувство досады имеет место быть, а вот перед каждым встречным поперечным мы раскрываться не собираемся. Это радует, — отметил про себя Борис. — Но больше всего радуют интонация, с которой это прозвучало. Без гордыни и спеси. Скорее в виде просьбы».

— И все же, господин Усагин, вы являетесь изобретателем столь полезного устройства, но не в пример господину Эдисону, не заработали ни копейки.

— Ах, вот вы о чем! — широко улыбнулся «завлаб». — До меня сделано столь много, что я не имею никакого морального права присваивать себе это новшество. Я лишь обобщил сделанное до меня, добавив совсем немного к работам Яблочкова и многих других уважаемых ученых. Смею предположить, что вдали от родины вы забыли о вековой российской традиции.

Федотов предполагал основательно прощупать господина Усагина на предмет можно ли ему довериться. Конечно, в стенах университета вряд ли могли нагло украсть изобретение радиолампы, но лишних хлопот хотелось избежать. В последней фразе Усагина прозвучало и отсутствие зависти и мягкий укор. Это решило дальнейшее.

— Ну что же, мне кажется, мы найдем общий язык. А наши принципиальные условия очень просты: во-первых, надо обеспечить абсолютную гарантию научного приоритета России, а во-вторых, нашего финансового успеха. Кстати, Иван Филиппович, — скороговоркой сменил направление разговора Борис, — все финансирование мы берем на себя. Полностью.

На первом месте стоял научный приоритет России, на последнем снимались сомнения в главном, в наличии финансов. Это произвело впечатление и… вызвало растерянность.

— Борис Степанович, но как же? Я понимаю, успех державы, но это же Императорский Московский Университет! Тут уважаемые люди наукой занимаются. Да разве можно без высочайшего соизволения заниматься посторонними работами?

Необычные обороты речи. Неприкрытое требование секретности и предложение полного финансирования. Поначалу Усагин подумал, что посетители без копейки денег пришли с очередным прожектом. Таких хватало. Однако все последующее никак не укладывалось в привычную картину.

— Иван Филиппович, давайте проблемы решать по мере их появления. В противном случае мы рискуем, как говорят у нас в Америке, получить уши от дохлого осла. Для начала я хотел бы услышать согласие о неразглашении идеи новшества. А вот получится сделать прибор в стенах уважаемого заведения или как-то иначе, это вопрос второй. Собственно и вас неволить мы не будем.

— Э-э-э, ну если вы так ставите вопрос. Впрочем, если здесь замешаны ваши средства. Ну что ж, лично я могу дать обещание, что от меня никто и ничего не услышит, — решился, наконец, Усагин. — Но и вам пока не даю своего согласия.

Было видно, что Усагин заинтригован, но одновременно этот разговор был ему в тягость. Кроме того, было очевидно, что Иван Филиппович ждет — не дождется, когда, наконец, посетители приступят к изложению принципов работы своего прибора. Это ему было гораздо ближе.

— Ну что же, коль скоро один принципиальный вопрос мы решили, так отчего бы не приступить к приятному. Владимир Ильич, вам слово.

По договоренности устройство и работу триода должен был разъяснять Мишенин. Тем самым Ильича приобщали к практической работе. Борис же раскрывал некоторые особенности, в которых Ильич пока «плавал».

Принцип работы лампового триода Усагин понял практически мгновенно. Впрочем, чему удивляться, коль скоро перед переселенцами сидел прекрасный физик-экспериментатор и одновременно превосходный механик-конструктор. Усагин действительно изобрел трансформатор, за что получил всего лишь диплом второй степени. Позже друзьям стало известно, что, ассистируя на лекциях по физике, Иван Филиппович ставил физические опыты столь остроумно, что вызывал интерес студентов не меньший, чем лекции профессоров Столетова и Умова.

Все это переселенцы узнали позднее, а сейчас сторонний наблюдатель слышал бы отдельные фразы:

— …назовем эти электроды анод, катод и сетка.

— …эмиссия электронов с катода…

— … простите, не понял, что такое эмиссия…

— … это поток электронов…

— …странно, может вы имеете ввиду эманацию? Но тогда это катодные лучи…

— …можно и так сказать, но нам привычнее говорить о потоке электронов…

— …отрицательное смещение…

— … позвольте, позвольте, но ведь это же лучи, а вы говорите о каком-то потоке электронов, что вы имеете ввиду…

— … давайте к электронам вернемся позже, мы же занимаемся трехэлектродной лампой…

— … вольтамперная характеристика…

— … невероятно, просто невероятно, это же феноменальные перспективы…

— … вы говорите ток, а почему не сила тока?

— …да привычнее, наверно…

— … но сила тока мала, так и мощность ничтожна…

— … это как сказать, ток в один ампер при напряжении тысяча вольт — это уже киловатт…

— … если в аноде такого прибора поставить ваш трансформатор, да к нему подключить излучатель звука, мы получим идеальный и чистый голос певца, усиленный стократно.

— … но, как получить качественное преобразование электрических волн в звуковые?

— … честно сказать этим мы не занимались…

— … любопытно, а сколь быстрые осцилляции может усиливать ваш прибор?

— … пока реактивный ток не превысит примерно десяти процентов от полного…

— …, позвольте, позвольте, о каком реактивном токе вы говорите…

— … извините, не прав, я имел ввиду ток через емкость сетка-катод…

После выяснения принципов посыпались вопросы, касающиеся конструкции, материалов, долговечности и технологии изготовления.

Приятным сюрпризом для переселенцев оказалось то обстоятельство, что господин Усагин занимался экспериментальным изучением свойств катодных лучей, а также существенно усовершенствовал ртутный вакуумный насос, лежащий сейчас на верстаке.

— … а из чего делаются эти электроды…

— … в этом мы во многом полагаемся на вас, анод нужен тугоплавкий, в идеале из молибдена, но для опытных образцов можно поставить платину…

— … катод из вольфрама, но с покрытием солями бария…

— …сетку, пожалуй, так же из платины, а эти изоляторы обязательно слюдяные и траверсы опять из тугоплавкого металла.

— …на материалах экономить нельзя, это же опытные образцы. Сейчас ставим платину и о стоимости пока не заморачиваемся…

— …вакуум требуется очень высокий, не хуже десять в минус шестой степени, а лучше десять в минус девятой.

— …!!!!!

— … такой вакуум долго не удержать…

— … есть способ, но и об этом поговорим позже…

Четыре часа пролетели незаметно.

Словно очнувшись, Усагин глянув на часы, воскликнул:

— Коллеги, но как я забыл!? Уже три часа пополудни. Вы же голодны. Пожалуйте ко мне. Я же тут живу, при университете. Жена давно заждалась.

— А ведь верно, поесть бы не мешало, — согласился Мишенин.

— Ну, коль Владимир Ильич согласен, так я тем более.

Квартира Усагина располагалась на втором этаже небольшого двухэтажного дома за главным корпусом университета. Оказывается, «ведомственное жилье» было давней традицией в России. С порога пахнуло теплом каменной печки, домашним уютом и печеным тестом.

Машенька у нас гости. Знакомьтесь господа, моя супруга, Мария Федоровна.

После знакомства, хозяйка, как водится, попеняла мужу, что задержался и не предупредил. По-московски долго извинялась перед гостями. При этом на столе, мановением «волшебной палочки», появились те самые разносолы, которых якобы не было, а сами гости быстро рассажены на почетные места. Гостям бросилась в глаза заполненная посудой угловая горка. По всем признакам получалось, что здесь обычно собирается немалая семья Усагиных. Еже через минуту появилось главное украшение и гордость хозяйки — расписная фаянсовая супница, из под крышки которой выглядывал серебряный половник. Рядом на блюде выросла горка пирогов, чей умопомрачительный запах слышен был еще с порога. Не обошлось и без графинчика темного стекла.

— Владимир Ильич, Борис Степанович, я просто обязан угостить вас наливочкой, не откажите, сам делал.

В голосе Усагина прозвучала столь искренняя просьба, что у хозяйки изумленно поднялись брови. Переселенцы догадывались, в каком смятении находится сейчас Иван Филиппович. Отказаться было бы нетактично, не говоря уж о пользе укрепления контакта.

— Да мы собственно и не возражаем. День был напряженный, но выжили, так отчего же не отведать.

Дальше протекал обычный разговор «за столом». Технических проблем лампы не сговариваясь не затрагивали. Гости расспрашивали хозяина, как готовится рябиновая наливка и отчего «не слышно» горечи, что за цветное фото украшает прихожую. Увидев такое в прихожей, они обомлели. Оказалось, что Иван Филиппович и здесь искал новое, стремясь усовершенствовать процесс получения цветной фотографии. В представлении переселенцев никак не уживались русско-японская война и цветная фотография, а вот на тебе — наличествовали одновременно. Подобных откровений накопилось уже немало.

Только в конце разговора Иван Филиппович нарушил «нейтралитет», высказав мысль, что такое изобретение может совершить «переворот» в науке и он полностью разделяет требования конфиденциальности.

— Владимир Ильич, Борис Степанович, я готов вам всячески содействовать, но не могли бы вы пообщаться с заведующим нашей кафедрой, профессором Умовым? Речь идет как — никак о феноменальном изобретении!

Пообщаться с профессором входило в платы переселенцев. Более того, они как раз хотели просить Усагина организовать эту встречу.

— Но мы ставим условие — господину профессору надо продемонстрировать один готовый прибор. Предельно простой. Из лампы накаливания с плохим вакуумом. А без этого никак нельзя.

С таким условием Иван Филиппович согласился, но попросил не афишировать его участия. Именно на это и рассчитывал Федотов. Успех надо было закреплять. Не грех было и поделиться, особенно осознавая — радиолампа в том виде, как ее знали переселенцы, была плодом очень многих талантливых изобретателей и ученых.

— Иван Филиппович, вы не будете возражать, если мы попросим Вас провести все измерения прибора, и опубликовать результаты?

Не очень настойчивые возражения по поводу подписи, разрешились легко — подписантам должны быть все принимающий в этом процессе участие, в том числе и профессор Умов.

— И еще, публикации должны появиться только после подачи заявок на привилегии. На этом стоим незыблемо. Кроме того, надо полагать, вы представляете, сколь много изобретений будет порождено этим прибором?

Намек был понят.

Вечернее солнце еще висело на горизонтом, но под полозьями уже поскрипывал снег. Все в природе было таким, когда днем веет весной, а к вечеру возвращается зима, но не полноценная, а будто уставшая, обессиленная. В такт неспешного движения саней, мимо проплывали дома и домишки. Вокруг все было знакомо. После сытного обеда и рябиновки на душе царило умиротворение, какое бывает, после окончания сулящего успех дела.

Вспоминая разговор с Усагиным, Владимир Ильич вновь и вновь вспоминал — он дарил! Дарил, и это взывало восторг у такого милого человека. На мгновенье ему показалось, что все трудности позади, что впереди только захватывающие перспективы. Диссонансом прозвучала мысль о неизвестном человеке за океаном, что возможно прямо сейчас испытывает такую же лампу. Потом мелькнула мысль о Усагине.

— Борис, я конечно не против, но как ты решился рассказать Усагину все тонкости?

— Ты сомневаешься в его порядочности?

— Ну… люди в этом времени честны, а потом… мне показалось, что он хороший человек.

— М-да. Сильно сказано. Ильич, проходимцев в этом мире не меньше и не больше, чем в нашем.

— Но почему? Как можно такое утверждать? — с горячностью начал Мишенин.

Глянув на математика, Федотов с тоской продекламировал:

— Эх, Ильич, Ильич. Природа человека — это, считай, мировая константа. Генетика, брат. Отсюда пропорции между праведниками и негодяями не меняется, по крайней мере, последние пару тысяч лет.

— Так уж и не меняется?

— А ты мог бы душой принять Иллиаду, сместись соотношение между добром и злом?

В чем-то Борис был прав, это констатировала математическая логика, но, как же тогда все его мысли о сегодняшнем и его родным времени? Неужели он так сильно ошибался и в природе все цинично-предопределено? На душе стало тоскливо.

У Федотова же от упоминания о Илиаде, по ассоциации мелькнула любопытная мысль:

— Вова, а ты не задумывался, что инквизиция проводила грандиозный социальный эксперимент по изменению природы человека? Лысенковцы, блин, хреновы.

— Борис! Ты о чем, какой эксперимент?

Такой зигзаг мысли товарища мгновенно отвратил математика от горестного состояния души.

— Помнишь, ты как-то высказался, что наш социализм, был грандиозный социальным экспериментом. Ты тогда еще говорил о культурном воздействии. В этом смысле разве деятельность инквизиции не была экспериментом даже большего масштаба? В логике прореху найдешь?

Борис вопросительно посмотрел на математика.

— Положительных результатов ты не учитываешь? — голос Мишенина был сух.

— Учитываю, как и положительное в нашем социализме, но геном от этих воздействий, ни каким образом не изменился. Что касается Ивана Филипповича, так бывают люди и бывают люди. Усагин украсть не может, а готовых стырить у тебя кошелек тут прорва, как и стыривших у нас общенародную. Та же шпана, их морды ты каждый день по ящику видел, — съязвил в конце Федотов.

Ильич насупился. Напоминания о воровстве власти в РФ действовали на него угнетающе, будто его самого уличали в чем-то постыдном. От этого в душе поднимался протест, хотелось, что бы при нем так не говорили. Буд-то подслушав его мысли, Борис решил закончить этот разговор.

— Ильич, не парься, все будет нормально. На ближайшее время слово свое Усагин будет держать крепко, да и посмотрим мы за ним.

— Как посмотрим? Мы будем следить?

Мишенин с ужасом представил, как сырой ночью он смотрит за окнами чужой квартиры.

— М-да, Ильич! — вздохнул Федотов. — Присматривать можно самыми разными способами.

Позже состоялся разговор с деканом факультета Николаем Алексеевичем Умовым. Профессор оказался сторонником теории мирового эфира. В своей докторской диссертации русский ученый обосновал понятие вектора потока энергии. К сожалению, в мире переселенцев чаще звучал частный случай этой теории — вектор Пойтинга, описывающий вектор потока электромагнитной волны. Свою работу Умов опубликовал за двадцать лет до господина Пойнтинга.

Действительный статский советник Его Императорского Величества профессор Умов не удовлетворился только грандиозностью перспектив «изобретения». Он потребовал раскрыть источник знаний переселенцев. На что Федотову пришлось жестко заявить, что сделать такового он не может ни при каких обстоятельствах, по причинам политического характера. Борис, не говоря ничего конкретного, дал понять, что раскрытие данного условия может привести к гибели людей уважаемых и достойных. Благо в научных кругах к противникам царизма было весьма благоприятное отношение. Уважаемому профессору пришлось с большим неудовольствием отступить.

Борис понимал, что отступление это временное. Слишком много разного рода сведений они по неосторожности успели выложить. Каждое «откровение» можно было легко объяснить, но их поток требовал принципиально иного обоснования. Оговорок же было множество. Борис как-то произнес «частота двести килогерц», а Мишенин упомянул об атомном ядре. Для жителя их мира в этом не было ничего необычного, но в девятьсот пятом году единицы частоты «Герц» еще не существовало. Большинство инженеров мира считало атом неделимым, а сомнения относительно этой парадигмы только-только появились в научной печати.

Между тем это не помешало Николаю Алексеевичу оказать переселенцам неоценимую помощь. При его содействии в лаборатории химического факультета были изготовлены колбы радиоламп. Там же изготовили аноды из молибдена и покрыли катоды барием. С самим катодом пришлось повозиться — в лампах вместо вольфрамовой нити, стояли угольные электроды. Пришлось применить нити из тантала, благо этот металл нашелся в хим. лаборатории университета.

Платины потребовалось совсем немного. В виде проволоки она пошла на изготовление сетки и выводов, что имели одинаковый со стеклом коэффициент расширения. Проволокой же крепились элементы конструкции. Лампы собирал сам Иван Филиппович, которому по мере возможности помогали его сын и Федотов. В целом дело было поставлено таким образом, что никто из «смежников» не знал истинного назначения составных частей.

Через десять дней Усагин с волнением приступил к измерениям параметров первой «серийной» радиолампы этого мира.