Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Глава 20 Дача и дела наши тяжкие

Все империи отличаются неторопливостью, а российская в особенности, по крайней мере так считает большинство ее подданных. На этот раз случилось Нечто — протоколы испытаний с выводами и рекомендациями были подписаны в течение недели! Была ли в том замешана чья-то заботливая рука или проявилась флуктуация системы, переселенцам осталось неведомо. По этому поводу Мишенин было возгордился монархическими порядками, за что тут же отгреб от Зверева:

— Доцент, ты сколько еще будешь жевать сопли с привилегиями?

Вопрос был, что называется и в лоб, и в глаз. Вова начал занудливо оправдываться в том смысле, что заявку на изоленту он подал еще в Москве, но ее куда-то потеряли, а как ее восстановить, никто не знает. Заявки на радиолампы и прочие «железяки» были поданы уже в Питере. Прошло полтора месяца, но движения отчего-то не наблюдается. Рассказывая, Мишенин будто постарел. Его голос стал плаксивым, неуверенным. Поначалу чиновники требовали с него новые и новые заключения. Позже стали находить «ошибки» в тексте, мол, это прилагательное надо заменить на другое, точнее определяющее некую таинственную сущность. Следующий по иерархии чиновник требовал все с точностью до наоборот. При этом все покрикивали на Мишенина. В контексте торжественно звучала мысль чиновников всего мире: «Как Вам такое может быть непонятно еще до вашего рождения!»

Одним словом, проистекал обычный чиновничий мозговорот. Обо всем этом друзья слышали не по одному разу, но не вмешивались. К подобным фортелям воровато-трусливой системы Федотову было не привыкать. Такие же фокусы выкидывало его родное российское патентное бюро. Федотов неоднократно подавал заявки на изобретения от лица своей конторы. Когда изобретение было стоящее, сразу приходил мутный ответ, по типу: «Ваше изобретение таковым не является…», а спустя пару недель, контора получала предложение продать изобретение на запад. Все было прозрачней некуда. Приходилось жестко отписывать «предельно честному» эксперту, в чем тот нагло покривил душой. По существу, эксперта всякий раз уличали в грязном дельце. Через год контора таки получала патент. Интересно, что пустяшные изобретения из категории «для количества» проскакивали без задержки. Видимо в РФ еще оставались специалисты, способные мгновенно оценить перспективы изобретений. Оценить и… тут же протолкнуть его на запад. А что, неплохой бизнес.

— Вот что Ильич, вопрос надо решать! Заверь копии последних документов с подписью Бирилева и дуй в свой комитет. Если опять будут кочевряжиться, поставь этих козлов на место. Сроку тебе три дня. Не справишься, Зверев в Берлин поедет без тебя. Точка!

— Как поставить? Как Зверев?

— Молча и матом. Можешь припугнуть, мол, в военное время этот саботаж на руку японцам. Да рявкни ты, наконец! Сколько можно коту шары драить? Кстати, нам с Димоном в ту же сторону. Поехали, подбросим.

В Европу наладились Мишенин со Зверевым. С ними ехал патентный поверенный «Петербургского Технического бюро Каупе и Чекалова». В принципе, все можно было поручить фирмачам, специализирующимся на получении патентов за рубежом, но рисковать не стали. Мишенина отправили, на случай, если придется грамотно откорректировать заявки, Зверева для «стажировки» и контроля. Одним словом, наступил этап знакомства с забугорной жизнью. Билеты до Берлина были куплены загодя.

На самом деле никто не собирался лишать Мишенина поездки — проблемы с местным «патентным бюро» решались откатом или волосатой лапой. Ни того, ни другого у Ильича не имелось. Вмешиваться же в процесс Федотов пока не планировал — надо было сдернуть с глаз Доцента «розовые очки», заодно помочь найти где-то утерянный им здравый смысл. Сейчас представился случай придать Ильичу легкое ускорение.

У непримечательного ресторанчика «Слава Петрограда» коляску тормознул Зверев:

— Мужики, особо сытного обеда не обещаю, но посетить сие заведение рекомендую.

За секунду перед переселенцами в ресторан вошел аккуратно одетый господин. Был он среднего роста, русоволос, с правильными, слегка округлыми чертами лица. На взгляд ему было около тридцати пяти лет.

По тому, как почтительно всколыхнулись бакенбарды швейцара, можно было сделать вывод: господина тут почитают. Это же подтвердили слова:

— Пожалуйте, Александр Иванович. Все в сборе-с. В большом кабинете у Прохора.

Зверев уверенно повел товарищей вслед за господином. На втором этаже всех встретил толстый, низко стриженный рыжеусый Прохор. Фамильярно-ласково улыбаясь, он затараторил:

— Давненько не изволили бывать, Александр Иванович. Пожалуйте-с. Все свои-с.

При этом глядел он не в глаза, а поверх лба почетного посетителя.

— И вы проходите, Дмитрий Павлович, вот ваше местечко, — добавил Прохор в адрес Зверева, и так же странно на него глядя.

Из противоположенного угла зала тут же раздалось:

— Дима! Какими ветрами в наших столицах? Как я рад, а ты с Гиляровским? Как он там? — «знакомец» почти в тут же секунду оказался рядом.

— А ты с гостями? — не слушая ответов, продолжил тараторить «знакомец», — Вот представь себе, нас посетил сам, Александр Иванович. Читал, конечно?

«Знакомца», как оказалось, звали Матяня. Зверев познакомился с ним в Москве, куда этого баламута однажды направила редакция.

Спустя минуту Димон раскололся. Здесь он уже третий раз, а посетить это заведение ему настоятельно советовал Гиляровский. Зверев поведал, что здесь собирается, веселая, циничная, всезнающая и вечно голодная компания газетных репортеров. Переселенцы с удивлением наблюдали, как братья писатели сидели вокруг длинного стола. Они торопливо макали в одну чернильницу перья. Быстро строчили на длинных полосах бумаги. Не прекращая этого занятия, умудрялись поглощать расстегаи и жареную колбасу с картофельным пюре. Не забывали пить водку и пиво, обмениваться свежими городскими новостями, ругаться и мириться. Здесь был мир газетчиков Санкт-Петербурга.

Кто-то длинноволосый камнем спал на диване, подстелив под голову носовой платок. Воздух в кабинете был синий, густой и слоистый от табачного дыма.

Мишенину бросился в глаза штабс-капитан в общеармейском мундире. Тот сидел, расставив врозь ноги, опираясь руками и подбородком на эфес огромной шашки. Интерес незамеченным не остался. Слегка покачиваясь, военный представился Владимиру Ильичу:

— Хемм!.. Штабс-капитан Рыбников. Очень приятно.

Голос капитана, как и подобает настоящему армейскому пропойце, звучал хрипло, а приподнятые плечи и оттопырившиеся локти, только подчеркивали это обстоятельство.

— Вы тоже писатель? Очень, очень приятно. Уважаю пишущую братию. Печать — шестая великая держава. Что? Неправда?

При этом он щелкал каблуками, потряс руку Мишенину и как-то по-особому кланялся, быстро сгибая и выпрямляя верхнюю часть тела.

«Неужели я его видел? — мелькнула у Мишенина беспокойная мысль. — Удивительно, кого он мне напоминает?»

Матяня с нарочитым почтением представил вояку:

— Штабс-капитан Рыбников только что вернулся с Дальнего Востока, где, можно сказать, разбивал в пух и прах желтолицего, косоглазого и коварного врага. Ну-с, генерал, валяйте дальше.

Офицер прокашлялся и сплюнул вбок на пол.

«Хам!» — поморщился Мишенин.

— Русский солдат — это, брат, не фунт изюму! — хрипло воскликнул Рыбников, громыхая шашкой. — Чудо-богатыри, как говорил бессмертный Суворов. Что? Неправду я говорю? Одним словом… Но скажу вам откровенно: начальство наше на Востоке не годится ни к черту! Знаете известную нашу поговорку: каков поп, таков приход. Что? Не верно? Воруют, играют в карты, завели любовниц… А ведь известно: где черт не поможет, бабу пошлет.

Лицо штабс-капитана со слегка раскосыми калмыцкими глазами, выражало подлинный патриотизм, а речь, как и полагается любителю поддать, звучала искренне.

Первым нашелся Зверев:

— Давай, Фудзияма твою мать, опрокинь за славу русского оружия.

— Как? Почему Фудзияма, это же штабс-капитан Рыбников? — растерянно забормотал Мишенин, пока вояка профессиональным движением опрокидывал в рот содержимое рюмки. — Неужели Александр Иванович!?

Возглас повис в воздухе, а Александр Иванович Куприн повернулся к Ильичу.

— Разве мы знакомы?

— Нет, нет, что Вы, просто так получилось, извините.

От этого «нет, нет» Мишенин растерялся еще больше.

— Эт точно, незнакомы, — бросился спасать товарища Зверев, — но штабс-капитан вылитый шпион японского генштаба.

Гогот пишущей братии разбудил даже спавшего на диване поэта Пеструхина. Длинноволосый стихоплет поддерживал свое пьяное существование, воспевая в лирических стихах царские дни и двунадесятые праздники:

— Прохор, запиши на меня, отдам, с первого гонорара. Христа ради, налей ты нашему японцу. Господа, «Фудзияма твою мать», это звучит по-нашему! За новый рассказ господина Куприна!

По дороге к юридической конторе помалкивали. Первым не выдержал Мишенин:

— Мне казалось, что Рыбников аристократ. Борис, ты дома Куприна читал?

— В пределах программы, мне не пошло. Димона спрашивай, он его читает, а я себе открыл Арцыбашнева.

— Дима?

В возгласе Ильича сквозило неподдельное изумление.

— Дык, Старый же навязал. Наверное, правильно. Куприн, это, — Зверев замялся, — Скулит он не по-детски. Нормальных пацанов у него нет, а народ в книжном спрашивает. Странные люди.

— ???

— Да, ну его, Ильич, если хочешь сам перечитай. Томик в номере на секретере.

Литературная тема оборвалась у конторы. Отсюда пути переселенцев разошлись. Федотов направился на встречу с Эссеном. Зверев укатил в Москву, а самый разобиженный поехал отвоевывать привилегии.

Открытая веранда. Солнечное, не по-весеннему теплое утро, почти день. Круглый стол и модные здесь плетеные кресла, что поскрипывают при всяком движении. Если закрыть глаза, то привидится дача под Лугой. От Питера, далековато, зато недорого, опять же вокруг целебные сосновые леса. В такие минуты можно бездумно наслаждаться покоем. Можно расписать пульку или тихонечко тянуть с приятелем пиво.

По сути, усадьба генерал-майора по Адмиралтейству Евгения Павловича Тверитинова и была дачей. Он ее приобрел, при выходе в отставку. Это случилось полгода назад. Подновленный барский дом, чем-то напоминал усадьбу Пушкина в миниатюре. Полтора гектара земли. Рядом озерко и деревенька. Можно сказать, новосел. Федотов про себя добавил: «Болотный латифундист».

Бориса привез сюда Эссен. Познакомиться, поговорить о том, о сем. Одним словом скрасить новоселу жизнь. Сейчас отставник заметно горячился. Быстрая речь холерика пестрела яркими выражениями, а живые серые глаза, казалось, готовы были прожечь собеседника. Федотов поразился сходству Тверитинова с его другом. Такой же невысокий и по-юношески стройный. Открытое лицо и красивый лоб, светлые волосы и темные брови. Во всем чувствовалась порода. С первого мгновения Федотов готов был простить хозяину усадьбы все что угодно, чем тот беззастенчиво пользовался. Даже всегда выдержанный Эссен (водилось за ним такое свойство), неловко покряхтывал, после очередного перла отставника, но макать усы в бокал не забывал.

— Ваш переменный ток, что отставной козы барабанщик и сапоги всмятку, — скороговоркой выпалил отставник. — Будущее за постоянным током! Укажите мне механизм, что работает на переменном токе?

Как ни странно, спор о превосходстве судового привода постоянного тока над переменным, докатился почти до конца XX столетия. Правда, посвящать Тверитинова в такие тонкости Федотов не собирался. Пора было менять тему, тем паче, что Эссен явно извелся, слушая высокомудрый треп двух технарей.

— Господа, меня давно мучает вопрос, а мог ли Рожественский избежать встречи с японцами, контролируй он положение их кораблей?

— Вот те клюква! Что значит контролируй? — опять первым отреагировал Тверитинов.

Понять молодого отставника было можно. За три месяца затворничества, Тверитинов по уши наелся сельской идиллии. Бывший Главный минер кронштадтского порта, в подчинении которого находились минный офицерский класс, портовая электростанция, радиомастерская, к тому же редактировавший «Кронштадтский вестник», набросился на очередного изобретателя радио, почище, чем голодный кот на сметану.

Эссен, откинувшись в кресле, удивленно приподнял брови.

— Представьте себе волну, что бьется о причальную стенку. Вы, конечно, помните, как она отражается и бежит назад. Похоже, что такое же наблюдается и с радиополем. Если на его пути встанет стальной борт, то поле отразится в точности, как волна от причальной стенки. В итоге я не вижу принципиальных препятствий вычислить азимут и расстояние до судна. Думаю, можно говорить о наблюдении радиусом до сотни миль, — прибавил в конце Федотов.

— Вы хотите сказать, что ваше радиополе, — Тверитинов, подбирая слова, замялся, — оно является, как бы волной?

— Об этом говорит многое.

Любой человек во всех ситуациях замечает только «свое», так и Тверитинов выхватил техническую сторону дела. Эссена же интересовало иное, при том весьма серьезно.

— Ваше превосходительство, может быть, мы оставим в покое природу явления и уточним, что нам предлагают? — в голосе каперанга отчетливо прорезались командирские нотки.

Тверитинов будто стал ниже ростом — чины чинами, но «действующий» каперанг, «весил» явно больше отставного генерал-майора. Оба моряка уставились на Федотова. Тверитинов с любопытством, Эссен требовательно.

Обратив внимание на «нам предлагают», Борис поначалу просто офигел.

«Нам предлагают, — привычно забубнил он про себя. — Да ничего вам не предлагают. Привыкли, что приносят и в клюв кладут. Седоки верхней полочки социума, мать вашу. Вы бы, любезные, сами предложили, да много, в противном случае предложат другие. Кстати, как всегда. Ишь, как встрепенулись. Меня-то интересует возможность разминки с япошками, а эти…»

Федотов мысленно почесал затылок, очень уж резво повели себя хозяева.

«С другой стороны, дома о локации не знает только младенец, а здесь это круто. Вот и приплыли, придется отрабатывать!»

— Господа, господа, вы меня не так поняли. Нет никаких предложений. Это чистая фантазия, даже не думайте.

В голосе гостя прозвучало едва ли не отчаяние. Увы, не думать господа офицеры не только не могли, но, главное, не желали. Соблазн получить контроль за противником превышал любые довода разума. К тому же «разум» только что на пальцах пояснил природу явления. Судя по реакции, пояснил излишне убедительно.

— Ну что же, — обреченно начал Федотов, с интонацией, мол, сами напросились.

Отставной технарь был определен в судьи. Перед ним раскрылись секреты учебника физики Перышкина. Для убедительности пришлось чуток привлечь радиотехнику, но самую малость, на уровне чуть выше курса средней школы. Минут через пятнадцать, Тверитинов удрученно поник плечами — Борису удалось донести мысль, отчего для локации нужны волны не длиннее первых метров и отчего их так трудно сгенерировать.

— Господа, но и это еще не все. Допустим, лет через десять-пятнадцать, нам удастся излучить и принять короткий импульс.

Иллюстрируя, Борис «метнул» в стену веранды воображаемый теннисный мяч и так же изящно его «поймал».

— Но вы мне скажите, чем измерить время между излучением и приемом? Вы можете, хотя бы гипотетически, — разошедшийся Федотов потрясал в воздухе руками, — предложить часики, что измеряют время с дискретом в одну микросекунду?

«Рефери» предложить ничего не мог, каперанг тем более. В наступившей тишине назойливо зазудел первый комар. Сделав боевой разворот, кровосос с яростью вонзил хоботок в картофелеобразный нос каперанга. Позднее Федотов не раз клял и насекомое, и судьбу, и собственную болтливость. После основательного хлопка по собственному носу, Эссен, со свойственной военным морякам решительностью заявил:

— Вы, батенька, назвались старшим лейтенантом береговой флотилии, так извольте дать Императорскому флоту такой прибор. Сроку вам десять лет!

О том, что весь Кронштадт покатывался с хохоту по поводу нелепости «старший лейтенант мурманской береговой флотилии», сомнений у переселенцев не возникало. И таких званий, и такой флотилии в российском флоте не существовало. Между тем во всяком гарнизоне достаточно вечером в одном углу чихнуть, чтобы утром с другого края услышать: «Приятного аппетита». Тем более самозванцем оказался один из ученых, по слухам проводивший опыты, почище господина Попова.

Сейчас Федотов расплачивался. Момент и форма наезда были выбраны идеально. От неожиданности Федотов поперхнулся, а оппоненты засчитали себе один балл.

По-всему следовало, что знакомство с отставником явилось следствием того пьяного трепа. Эссену требовался доверенный технический консультант. Надо отдать каперангу должное — удачнее фигуру подобрать было трудно. С одной стороны превосходный специалист (только Тверитинов и Попов были удостоены звания «Почетный инженер-электрик»), с другой стороны человек системы. В-третьих, об этой встрече не знает ни одна душа. Все обставлено на манер отдыха на дачке. Такого фон Эссена Федотов увидел впервые.

Вчера оба с пристрастием пытали изобретателя на предмет радионавигации. От «сыворотки правды» Федотов отказался, предпочтя домашнее вино — утаивать он ничего не собирался. Как на духу выложил все, что знал о принципах радиопеленгации. Посетовал на точность и на отсутствие мощных станций. О импульсно-фазовых навигационных системах благоразумно умолчал.

— Полагаю, постройка большой станции обойдется не дешевле броненосца. Так что торопиться не надо, восток дело тонкое!

Для убедительности Федотов хмыкнул на манер товарища Сухова.

Первым, как всегда, отреагировал отставник:

— Как это, не надо торопиться? Причем здесь восток? — зачастил генерал- майор.

Привскочив, он едва не опрокинул тарелку.

— Дык, выход же есть, — Борис на манер Зверева исковеркал родную речь, — Как построят в столицах мира вещательные станции, так и радионавигация тут, как тут. Поверьте, и десятка лет не пройдет. Тогда-то недорогие радиокомпасы мы вам обеспечим и шпарьте себе в море-океане хоть с завязанными глазами.

Вчера разговор окончился на вполне оптимистической ноте, но сегодня вояк зацепило не по-детски. Им не давала покоя возможность рассеять «туман войны». Федотова же зацепило иное: «Интересно девки пляшут. Наши „фон Эссены“, это понятно, они наши, но „фонов“ здесь, как в местном бомжатнике вшей, и не факт, что информация не улетела к товарищу Кайзеру».

Попытка думать над двумя проблемами оказалась непосильной, к тому же сторонники Кайзера были далеко, а свои «супостаты» наступали. Надо было отбиваться:

— Господа, возможности надо оценивать трезво! Давайте признаем, что промышленность пока не готова решать такие задачи, а, главное, никто не даст нужных средств. Так что давайте временно поставим крест на этом замечательном начинании. Для начала лет на десять-пятнадцать.

Увы, попытка соскочить с темы успеха не возымела.

— Зачем же так пессимистично, Борис Степанович. Напрасно вы упрекаете Флот его Императорского Величества в недальновидности. Согласитесь, повода для этого мы Вам не давали.

Взгляд Николая Оттовича стал колючим, даже злым, а в словах прозвучала почти искренняя обида. Настоящие руководители подобным образом возмущаются весьма часто. Таковы правила игры. Назначенный виновным должен оправдываться, мол, был не прав, обмишулился. В этой позиции бедолагу можно клевать долго и со вкусом. Такое Федотова категорически не устраивало.

— Николай Оттович, к лешему эти игры, я сюда отдохнуть приехал, — нахально произнес гость. — Лучше я выложу парочку идей, а потом на столе появится сладенькое — выкладки по затратам. Тут-то мы и повеселимся. От души и до слез.

Не дожидаясь согласия, Федотов выкатил идею управляемой торпеды.

— Обратите внимание, после выхода из торпедного аппарата, мы может корректировать курс снаряда по проводам толщиной немногим больше моего волоса. На подходе к цели, управление переключается на гидрофоны. Отсюда получается эффективная стрельба вдогон по кильватерной струе. Взрыв под днищем полутоны динамита гарантированно выведет из строя любой броненосец.

Еще не окончив, Федотов увидел, что Тверитинов «принял стойку»! Надо отдать холерику должное — в атаку он бросился только по окончании тирады Бориса.

— Чтоб вас морские черти съели, дорогой мой! Как это вы собираетесь управлять миной по своим волоскам? Может вы по ним и мотор запитаете?

В интонациях генерал-майора яда было минимум на полмира.

— Смею заметить, подобную чепуху мне приносили, считай в каждый номер «Кронштадского вестника». В «Военном обозрении», помнится, предлагали подавать по каучуковым трубам сжатый воздух. Да, да, да именно сжатый воздух для привода винтов мины. К слову сказать, управляемые мины Бреннана стоят на вооружении Великобритании, только пользы от них…

О минах Бреннана просвещенный обыватель из будущего ничего не знал, но надо было держать марку:

— Евгений Павлович, все верно, но вы не учли, что в мире появилась радиолампа.

Несколькими фразами Федотову удалось просветить отставника о возможностях электроники. Тверитинову открылись усилители, перемножители, интеграторы и прочие элементы аналоговых вычислителей. На паре примеров Федотов показал, как в электронике можно выполнить то, что в механике сделать почти невозможно.

— Таким образом, если по проводам мы даем низкий тон, то наш снаряд поворачивает вправо. Даем высокий — торпеда берет влево. Длительностью импульсов можно регулировать угол отклонения руля.

Принцип управления тональными посылками был очевиден. Так же логично выглядело наведение снаряда по шумам винтов корабля. Итогом разговора был возглас Тверитинова:

— Господин Федотов, а зачем тогда провода? Коль скоро у нас есть ваши гидрофоны, так отчего же не пустить управляющий звук по воде?

— Можно и по воде. Проверять надо. Кстати, вот еще одна мысль, по поводу, гидрофонов. Скажите, а отчего вы не прослушиваете звуки винтов вражеских кораблей? Звук в воде распространяются много дальше, нежели в воздухе. Даже без усилителей цель можно засечь за несколько миль, а ночью или в тумане это согласитесь…

— Борис Степанович, не стоит отвлекаться. Надо закончить с вашими торпедами.

Голос каперанга был сух и подчеркнуто официален.

— Что скажете, Евгений Павлович?

Тверитинова можно было не спрашивать. Перед взором матерого технаря проносились идеи одна грандиознее другой. Ни о чем ином думать он был не в состоянии.

Эссен только вздохнул. На помощь Тверитинова рассчитывать более не приходилось, тот весь был во власти открывшихся перспектив. Одновременно подтвердилась догадка Федотова — Эссену был нужен беспристрастный эксперт.

— Ну, хорошо, предположим, что с управлением у вас получится, но как быть с двигателем? Торпеду может сбить кильватерная струя, а иной не хватит запаса хода.

В начале века торпеды (или, как их чаще называли «самодвижущиеся мины») имели привод от сжатого воздуха. Федотов едва удержался от трепа о турбинах на перекиси водорода или о реактивной тяге в комплексе с управляемой кавитацией. Это был бы явный перебор. Особенно последнее.

— Уважаемые коллеги, я не господь бог, чтобы решать все проблемы. Давайте поговорим о кинетическом оружии, а потом прикинем стоимости этих проектов.

Коллеги не то чтобы не возражали, но согласились, что привод и гидродинамика относятся к иной области знаний.

Судя по скептическому выражению лица, Эссен явно настроился слушать типичную байку. Что его на это толкнуло, одному богу известно. Может мечтательное выражение лица Федотова, может заковыристость названия.

— И чем хорош ваш кинетический зверь?

— Хм, если в электромагнитном поле разогнать килограммовую болванку до скорости две-три мили в секунду, то при столкновении с броней болванка мгновенно испарится. Разрушения будут, как при взрыве тонны пироксилина. Опять же, при таких скоростях дальность прямого выстрела исчисляется несколькими милями.

Рассказывая о перспективах электромагнитной пушки, Федотов готов был поклясться, что Эссен и Тверитинов едва сдерживаются. В своих предположениях он оказался прав.

— Борис Степанович, последний раз такое изобретение нам приносили полгода назад, как раз перед выходом Тверитинова в отставку. Я, однако, даже начал сомневаться. Очень уж у вас гладко звучало с управлением миной.

Увидев, непонимание в глазах Федотова, каперанг пояснил:

— Когда вы говорили об управляемой мине, все было кратко и понятно. Хоть сейчас могу подписаться под прошением о выделении средств. Другое дело ваше кинетическое оружие. Перед нами появился настоящий изобретатель. Тут только название чего стоит, не говоря об эффективности — всех врагов пустим на дно одним залпом! А я так думаю, коль в ином человеке нет такой фантазии, так ни чего у него не получится, — промочив горло, Николай Оттович одобрительно крякнул. — Но давайте перейдем к вашим выкладкам. Как вы изволили выразиться, на внедрение.

Эссен заерзал, удобнее устраиваясь в кресле, как бы давая понять, что с удовольствием готов послушать. Так слушают любимую арию.

Подивившись про себя на такой пассаж и последующие телодвижения, Борис решил, что скорее всего ему сделали комплимент.

— Собственно, говорить надо не о внедрении, а подходе к науке и технике. Ели же говорить шире, то о будущем России.

Федотов высказался в том смысле, что время изобретателей-одиночек миновало и на пороге маячит задача создания мощных коллективов ученых и инженеров. Показал цепочку: наука — техника — производство. Все это функционировало в едином цикле. С такой системой, Федотову довелось познакомится до демократической революции. Он знал, как при минимуме средств, порою, достигался поразительный эффект. Мимоходом лягнул здешнее «народное образование», что существенно сократив часы на естественные науки, напрочь забило головы подростков знаниями мертвых языков. Тем самым лишив страну множества толковых ученых и инженеров.

— Что касается локатора. Мне сдается надо бы нанять десять-пятнадцать толковых инженеров. К ним вдвое мастеровых и управленцев. Смотришь, лет через десять и получится стоящий аппарат. Денег на это потребуется, как на пару новейших броненосцев, но затраты отобьются. Примерно, как с железнодорожным делом — начали в России делать свои паровозы, так и сто раз окупили затраты.

Тверитинов смотрел заворожено. Инженер сразу увидел всю цепочку от задумки до первоклассного оружия. Термин «отобьются» прозвучал вульгарно, но в контексте с очевидной гармонией был воспринят едва ли не с радостью. Эссен увидел то же самое, но одновременно засомневался в психическом здоровье изобретателя — у того прозвучала слишком революционная мысль.

— Эк Вы, батенька, хватили. Миллиарды!

Федотов предполагал именно такой ответ. Предполагал, но услышав, опечалился. Налил себе легкого винца. Внимательно посмотрел в глаза каперенга. Вздохнул. На языке вертелось ядовитое: «Потому-то Россию и имеют все кому не лень». Вспомнил, как перед переносом в этот мир с экранов полились песни о необходимости прироста ВВП, и как через полгода было объявлено — прирост составил шесть процентов! Федотов иногда навещал своего учителя теоретической механики. Так получилось, что тот остался совсем один и всегда был рад общению. В тот раз Рудольф высказался с сарказмом: «Борис, поверь, пройдет года три и наш новый всенародно избранный запоет о развитии прорывных технологий. На это даже выделят денежки, да только все уйдет в песок. А почему? — пенсионер поднял свой жирный еврейский палец, — Потому, что либералы по своей природе не в состоянии созидать. На задачи, что американцы тратят миллиарды зелени, наши станут швырять по миллиону деревянных. Можешь мне поверить, распилят и глазом не моргнут, а на выходе будут пыль. Неумехи».

Сейчас Федотов наблюдал воплощение пророчества. Хотя время было обернуто вспять, но существо дела не изменялось. Эссен, вполне себе неглупый человек и помыслить не мог, что надо выделять такие средства. Локатор поиметь хотел, но… получалось «на халяву».

— А что вы хотите, господа? С грошовыми затратами получить конфетку в миллиард? Не-а, не получится. Чудес не бывает. Англия выделит миллионы и получит миллиарды отдачи, мы же… — Федотов горестно вздохнул. — Мы же будем в глухой заднице, извините за такую прозу. Зато балы и рауты…

Не окончив фразы, Борис замолчал. Чуть позже, будто вспомнив, добавил:

— Кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Мне сдается, родись товарищ Наполеон сегодня, мы бы услышали: «Кто не хочет кормить свою науку, будет кормит чужую».

— Товарищ Наполеон, НИИ и КБ, — проскрипел Эссен. — Да вы батенька социалист, а мы, по-вашему, бессердечные сатрапы.

— Из вас сатрапы, как из меня рогатый римский папа, но Ваш царизм еще то…

Словечко «угробище» с губ не сорвалось. Все было гораздо хуже. Было произнесено: «Ваш царизм». Пропасть была показана. На душе стало пакостно.

К вечеру с Балтики нагнало облаков. Потянуло сыростью. Под стать погоде оказалась дорога до Питер. С грязью из под копыт. Посматривая по сторонам, Николай Оттович временами морщился. Было то состояние, когда мужчинам неловко смотреть друг другу в глаза. Борис вдруг увидел, что Эссен уже старик. Захотелось как-то приободрить, вселить в него толику оптимизма.

— Николай Оттович, не переживайте. Как сделаю локатор, так первым делом к вам пожалую. Даже в ущерб своим миллионам.

Эссен повернулся к Федотову. Смерил его взглядом.

— Песни ваш друг поет красивые — «Тридцать восемь узлов», а как до дела, так мы вспоминаем о своих миллионах. М-да. Наш царизм, не ваш, а наш!

Моряк плотнее вжался в спинку пролетки.

— С другой стороны, наверное, так и надо. История не терпит слабых. В прошлую встречу, вы говорили, нам не избежать войны на западе. Я бы на вашем месте проштудировал подшивку «Военного обозрения». Все ваши геополитические расклады там давным-давно расписаны. Так, через десять лет успеете? — прозвучало примиряюще.

— Трудно сказать. Если денег и таланта хватит, то успеем, но уверенности нет. Слишком все зыбко.