Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Глава 6 Первый конструктивный разговор

Пробуждение было кошмарным. Такого страшного похмелья переселенцы не испытывали никогда. Дима, покачиваясь, сидел на табурете. Держась за голову, он, как заклинание, повторял: «Моя бабуся всегда говорила: внучек, не закусывай конскими яблоками, не закусывай конскими яблоками, не закусывай конскими яблоками». Эту фразу он повторял, и повторял, и повторял.

Первым не выдержал математик. В один прекрасный момент, зажав руками рот, он пулей вылетел во двор. Чуть более стойким оказался Федотов, но и он вскоре повторил «подвиг» Ильича.

Много лет спустя, вспоминая эти каштаны, Борис понял, что они с Мишениным пали жертвой шарлатана-психолога без практики, но эффект оказался животворящим.

Владимир Ильич после каждой очередной реакции на словесное зомбирование возвращался слегка поздоровевшим. Синюшный цвет лица, правда, оставался, но стонал Ильич все жизнерадостнее. После очередного возвращения со двора произошло чудо: математик внезапно «ожил», заявив, что капиталы надо немедленно вкладывать в производство чистого спирта. Дима к этому времени тоже «отошел» и потому справедливо возразил, что виноделы из них, как из коровы пианистка. Наверное, «отошел» он не до конца или не в ту сторону, потому как не сумел увидеть разницы между виноделием и производством спирта.

По молчаливому уговору за квасом к Настасье побежал Зверев. Здоровенный жбан он принес, но, судя по кислой физиономии, ему было высказано все предназначенное Мишенину. Федотов, однако, понимал, что от своей пассии Вова мог не вернуться и вовсе, поэтому посчитал Психолога настоящим героем.

После частичного восстановления интеллекта Дима решил ускорить процесс «выздоровления» посредством колуна. Попытки друзей оказать ему посильную помощь наткнулись на жесткое возражение, что таких алкоголиков он сегодня к инструменту не допустит. И вообще, в возрасте старше Христа пить надо меньше, а думать надо больше и желательно головой, а не задницей. Попутно «старые алкаши» узнали о себе так много нелицеприятных подробностей, что срочно решили совершить паломничество к стенам храма Христа Спасителя.

Ближе к вечеру компания вновь расположилась у импровизированного камина, роль которого выполняла голландская печь.

— Итак, господа, — без воодушевления начал Федотов, — обстоятельства вчера сложились не в нашу пользу. Можно сказать, неблагоприятно сложились обстоятельства. Вместо обсуждения наших задач мы принялись обсуждать постороннего нам человека, а это неправильно.

Борис никак не мог найти нужную тональность. Слова падали монотонно, словно ошметки грязи. Получалось казенно и глупо.

— Мужики, да на хрен нам нужен этот посторонний!

Федотов посмотрел на нахохлившегося Ильича, одновременно отмечая, что правильный тон найден.

— Вот что, уважаемые, я могу долго читать нравоучения о вреде абортов, но оно нам нужно? Тут сидят не детишки — так что давайте ближе к… организму.

Ильич все утро неосознанно ожидал повторения вчерашней выволочки. Последние дни он жил странной жизнью. Вокруг был реальный мир, в котором он с кем-то говорил, что-то делал, смеялся, спорил, но душа его была отстранена от происходящего. В душе он переживал ярость своих друзей и религиозный экстаз от осознания некоторого высшего предназначения. Это состояние раздвоенности становилось невыносимым. С одной стороны были его товарищи, призывающие стать по-настоящему состоявшимся человеком. Ради этого готовые поделиться, давшие ему кров и позаботившиеся о нем в болезни. С другой стороны хотелось и дальше испытывать состояние благодати. От этого в душе нарастал дискомфорт. Религиозное чувство истончалось — слишком много было справедливых упреков в словах его друзей. Ему показалось, что последние слова Федотова открыли в его сознании маленькое окошко. В это окошко, в эту крохотную щель проникло понимание реальности. Он увидел себя вчерашнего, пытающегося не столько убедить своих товарищей, сколько защитить неизменность своего представления о мире. Он словно вернулся в свои первые студенческие годы. Мир тогда был простым и ясным. В те годы впереди было будущее с захватывающими перспективами, лишенное постоянных угроз, нищеты и брюзжания жены. Тогда он мог дарить.

Владимир Ильич не был человеком жадным, не был он лишенным честолюбия. Между тем, в родном мире как-то так получилось, что он стал ощущать — есть люди, имеющие право им повелевать, и он к этому сословию не принадлежит. Это было отвратительно, противоестественно и в то же время помогало ни о чем не думать. Принимать все таким, как есть. Таково было воздействие обрушившегося на него потока новой идеологии. В этом мире он находился под столь же мощным воздействием, но противоположенного свойства. Сейчас, в эту самую минуту, случилось первое изменение, от этого на душе вновь стало легко и спокойно — вокруг опять были свои.

Те самые «свои», психолог без практики и заурядный инженер-электрик, весьма смутно осознавали творящийся в сознании Мишенина хаос. Их слова и поступки в отношении математика носили скорее интуитивно-эмпирический характер. Одно они понимали твердо — с таким «подарком судьбы» им было не по пути.

— Дядьки, — продолжил Федотов, — я полагаю, что заниматься подобной глупостью мы больше не будем. Нет нам в том резона. У нас своих проблем выше крыши. Дима, ты у нас младший? Вот тебе и первое слово. Что скажешь по поводу переезда за рубеж?

— Эт точно, младший. Чуть что, так Дима, — ворчал Зверев. — Впрочем, сами напросились. Борис Степанович, а у нас есть точное представление о том, что мы будем делать за бугром?

Борис ожидал шуточного ответа или какой-нибудь «нудятины». Ильич, ожидал чего-то особенного.

— Борис Степанович, вы же сами понимаете, что мы сейчас никуда не поедем. Я поясню. Во-первых, иностранными языками владеет один Доцент. Во-вторых, мы здешний-то менталитет толком не понимаем, а там вообще придется тушить свет. И, самое главное, мы не знаем, что будем делать сразу по переезду.

Еще в «турпоходе» переселенцы решили, что там, в «теплых краях», они сосредоточат усилия на промышленности. Только этим путем они могли обеспечить себе по-настоящему уверенный доход. К такому выводу их подтолкнул анализ имеющихся знаний и умений. Свои надежды друзья в основном строили на знаниях Федотова в электротехнике. Впрочем, и Дима с Доцентом имели представления, чем им заняться за границей. Однако всерьез вникнуть в проблемы переселения до сих пор не сложилось.

— Старый, — продолжил Зверев, — только не прикидывайся, что ты этого не понимаешь. Так что, уважаемые старички, у нас есть единственный путь: в здешнюю жизнь мы начинаем въезжать на нашей исторической родине. Потом спокойно рвем когти, куда нам захочется.

В тишине был слышен треск догорающих поленьев. Тонко посвистывал едва кипящий самовар.

— Дим, самое интересное, примерно такую же мысль высказал Ильич.

— Это когда вы с ним до храма бегали?

— Ну да. Я как раз глядел на купола, а Вова тут и высказал, мол, не рановато ли уезжаем?

— Интересно девки пляшут, — оживился Дима. — Коллеги, а ведь это симптом коллективной ностальгии. Что б мне всю жизнь якорь затачивать. Степанович, а когда ты глядел на купола, тоска не забирала?

— Да было дело. Но ты же сам знаешь, что скоро начнется в России и чем закончится, — опустил голову Федотов.

— А может, что-нибудь сделаем? — с просительными интонациями подал голос Мишенин.

— Ильич! — рыкнул Федотов. — Мы обсуждаем, как нам приумножить свои деньги. Всё! Фантазии на фиг.

— Да жалко же.

— Жалко, Вова, у пчелки, а у нас голова на плечах. Закончили!

— А сколько мы здесь задержимся? — смирившись, уточнил Ильич.

— Да черт его знает. Может, года на два, а может, пару лет дотянем. К концу лета как-то разберемся.

— А почему вы оба все время говорите об Америке, может, нам лучше перебраться в Европу? К примеру, в той же Швейцарии никаких потрясений не будет.

— А в самом деле, почему? — глядя на Дмитрия, переадресовал вопрос Борис.

— Швеция, Швейцария. Ильич, да ну их, этих одомашненных. Не по мне они. Жить надо там, где жизнь бурлит. Ты, Вова, пойми, — словно маленькому втолковывал Психолог, — со Штатами ясность полная. Войн нет, мировой лидер и все такое прочее. Честно сказать, я бы и в России остался, но второй раз жить в нефтяной провинции мира — не хочу.

— Димка, а ты собираешься дожить до двухтысячного? — улыбнулся Борис.

— А запросто! Кто сказал, что мы теперь не долгожители?

— С такими пьянками цирроз печени гарантирован через два года, — морщась, вставил Ильич. — Кстати, почему вы все время говорите, что России придет конец?

Услышав знакомые интонации, Дима коротко взглянул на Федотова.

— Ильич, ну ты опять, как маленький! — нудным голосом заговорил Зверев. — Да никуда Россия не денется. Посуди сам. Монголия же не исчезает, и Россия не исчезнет. Сократится до Московии с Ямалом, и все дела. Ты скажи, Ильич, ну зачем мне жить в северной Монголии? Да ну ее на хрен.

— Дмитрий Павлович, а зачем России быть сверхдержавой, кому это надо? — не слушая, привычно затараторил Ильич. — Поверьте, я действительно не понимаю, чем хуже быть Финляндией с нефтью. Почему нам не стать мирной страной, никому не угрожать, никого не пугать…

Вова вдруг замер. Недоуменно оглянулся, будто впервые увидел, где он находится. Нависшая тишина была совсем не та, что наступила минутой раньше. Федотов с Димой понимали, что они сами спровоцировали Ильича. Им бы разыгрывать этот спектакль дальше, но бред, выкинутый подсознанием Доцента, основательно вывел их из равновесия. Борису вдруг отчаянно захотелось залепить оплеуху этому перезревшему общечеловеку. Реакция Психолога была иной. Его тоже шокировала нелепость услышанного, но одновременно Дима увидел «своего» пациента. Звереву стало любопытно, а возможно ли изменить мировоззрение этого странного типа.

На мгновенье у всех троих возникло ощущение, что они обмениваются мыслями:

— Вова, ты о чем?

— Да сам не знаю, как-то так само получилось.

— Ты хоть понимаешь, что ты сейчас сморозил?

— Понимаю, понимаю, но это же само.

— И что нам теперь делать?

— Извините, пожалуйста, извините, ах, как же мне плохо, зачем все так случилось.

Мишенин сидел бледный. В нем боролись стыд и отчаянье, во всю мощь возникло желание все вернуть вспять, оказаться тем чистым и светлым, каким он сам себя видел.

— Степаныч, этот долбоклюй нас точно погубит, — констатировал Зверев.

— М-да, совсем наш миротворец сбрендил. На нас джапы навалились. Чуть позже фрицы полезут, а этот щегол все щечки подставляет. Ну, точно бедный Йорик, жертва пьяного аборта. Вова, у тебя связь времен давно порвалась?

— Степаныч, а может, его… того? — зловещим голосом перебил Бориса Зверев, отчего Мишенин побледнел еще больше. — Давай наше идеологическое оружие зашлем к дойчам. Он их так замутит, что фрицы навек воевать разучатся. Опять же и Вовина мечта сбудется, он Россию от потрясений убережет.

— Вова, Вова, ну что нам с тобой делать? Что замолчал-то? Как ахинею нести, так хлебом не корми, — произнес Борис.

— Борис Степаныч, Дима, ну не знаю я, как это вырвалось. Не прав я, но понимаете, мне показалось, что я дома, а там…

В своем мире переселенцы всерьез не задумывались о прошлом столетней давности. Как и всяким обывателям XXI века им казалось, что в прошлом жили какие-то другие люди. Между ними бродили силы, классы и прочая дребедень. Эта мысль вдалбливалась в головы обывателю и коммунистами, и демократами. В реальности они увидели иное — вокруг были те же самые русские люди, с теми же тараканами в головах. Из этого времени отчетливо просматривалось единство и времени, и культуры. Во всех самых мелких деталях виделась непрерывность самой истории. Отсюда мишенинское «…а там…» вызвала у Федотова неконтролируемый взрыв ярости:

— Что там, что там? — взревел Федотов. — Там все иначе? Вова! Странами правят лидеры, а лидерам нужен успех! Любой ценой! Вспомни, сука, что осталось от нашей страны, когда такие долбаные миротворцы обожрались своих демократических мухоморов! Какой ты хе. ни нанюхался и нам тут втираешь?!. Что ты перед нами актерствуешь?

Зверев давно наблюдал баталии между «старичками». Иногда это его забавляло, но сейчас этот базар ему не пошел:

— Старый, а самому-то не надоело выдрючиваться? Этот мозгоклюй только перед тобой дуриком скачет, а на зоне он и года не протянет. Вылечился наш Вова.

Реплика прозвучала с толикой презрения к скандалистам и неприкрытой угрозой в адрес Мишенина.

Федотов, увидев себя со стороны. Замер. Зрелище было неприглядное — он постоянно велся на мишенинские взбрыки.

Мишенину показалось, что он с разбегу налетел на стену. Растерянно озираясь, замер, осознавая — мир изменился. До этого момента он гнал от себя мысль о соучастии в ограблении, но сейчас ему напомнили. От того, как это было сделано, в душе разверзлась бездна. Бледное лицо приобрело утренний синюшный оттенок.

Как ни странно, но угроза принесла не только горечь, но и облегчение. Еще вчера он разрывался между долгом донести в охранное отделение на предстоящие покушения и увещеваниями друзей. Вчера его сдерживало опасение, что придется доказывать свою непричастность к подполью. В такие мгновенья липкий страх заливал душу, унижал. Теперь все кончилось. Обращение в полицию автоматически приводило на каторгу.

— Ну и правильно, — неожиданно для себя успокоился Борис. — Дмитрий Павлович, давай о деле. Третий день я терять не собираюсь.

Борис, закуривая, демонстративно повернулся к Звереву.

— Степаныч, пойдем на улицу, нечего здесь дымить, — сморщился от табачной вони морпех. — И ты иди, жертва сталинских застенков, нечего дуться. Да инструмент в сенях захвати. Так, всем внимание! Сейчас колкой дров все дружно восстанавливают душевное равновесие!

Глядя с крыльца на лихо орудующего колуном Доцента, Дмитрий удовлетворенно заметил:

— Смотри, Степаныч, а Доцент наш человеком становится.

— Не знаю, — скорее по инерции возразил Федотов. — Не верится. Зацепи ты его завтра, он опять завопит о батюшке-царе.

— Завтра завопит, но потише. А послезавтра промолчит.

— Промолчит, этот, как же.

— Промолчит, промолчит. Ему бы еще местного революционера подсунуть.

— Дима, экспериментатор хренов, — ужаснулся Федотов, представив баталии двух «Доцентов». — Побойся Бога. Убьют же друг друга.

— Не убьют, — загадочно улыбнулся Зверев. — С другой стороны, если убьют, так нам же проще. Степаныч, давай, пока светло, расколем по десятку чурок. Эй, Доцент, смена власти, жезл-то отдай, все чурбаки изведешь.

Оставив в сенях колун, Борис обхватил руками самовар.

— Интересный агрегат. И кипяток всегда в наличии, и руки погреть можно.

Его не покидала мысль о предложении тормознуться с выездом на запад. Резоны были. Мчаться за океан без основательной подготовки было недальновидно. Зато был смысл здесь заготовить портфель технических тем, коими следовало бы заняться. В России это было не в пример проще. Вникать в технический мир Борис предполагал пару месяцев. За это же время надо было приобрести надежные документы.

— О предложении временно остаться в России, — Борис замолчал. — Заманчиво. Сделать здесь контору, а в «заграницах» открыть филиалы. Вроде бы все логично, но не обманываем ли мы себя, господа? Может, мы элементарно не хотим уезжать? Вот что, Димыч, давай не будем спешить, а приглядимся. Все равно без надежных документов соваться некуда. А еще я предлагаю распределить задачи. Мне с Мишениным есть смысл заняться техникой, а тебе, документами. Вопросы есть?

— Степаныч, ты мне предлагаешь достать правильные ксивы?

— Так кому же еще? Не Доценту же это поручать. Кстати, Психолог, а как тебе такое предложение. Найти бы нам здесь свежих покойничков с паспортами, что родом из какого-нибудь Мухосранка, из тех, у кого вся родня вымерла в голод. Тогда и записи в церковных книгах будут, и ни одна собака не докопается.

Видя, как нервно затеребил воротник Ильич, Дима злорадно подумал: «Миротворец долбаный, добился обструкции? Вот и сиди теперь. Сопи в две дырочки, но тихо».

— Степаныч, а может, проще? Забираем у местных бомжей паспорта и вывозим их в тот же Мухосранск. Еженедельный пенсион удержит их крепче мертвого якоря.

— А это мысль! — обрадовался Борис, — Вполне здравая мысль. Берешься?

— А куда деваться? Без надежных документов нам делать нечего. Степаныч, а как клуб?

Клуб, клуб, — заворчал Федотов. — Клуб тоже нужен.

Денег на все не хватало, имеют они такое скверное свойство. Деньги были нужны и на открытие клуба, и на развитее производства. Хотелось приобрести приличное жилье. При этом переселенцы предполагали, что после громкого ограбления полиция должна анализировать источники доходов лиц, сделавших большие приобретения. Не считаться с этим было опрометчиво, поэтому, кроме проблемы легализации, остро встала проблема отмывания «паровозных» денег.

— Дим, но кроме документов, нам надо показать заработок, тогда и клуб можно открывать.

— Эт точно, денежки надо отмыть, Степаныч, это классика. — Зверев мгновенно сообразил, к чему клонит Федотов.

— А коль это классика, так давай думать, как это сделать. А по клубу — ты пока въезжай в местную кухню. Присматривай помещение, разузнай, что к чему. Одним словом, занимайся, не маленький, но главное — решай с документами.

Поглядев на загрустившего математика, Борис понял, что экзекуций Вове сегодня хватит.

— Коллеги, у меня вопрос: на чем можно быстро заработать?

Федотов понимал, что после вчерашнего возлияния ответы могут оказаться под стать вчерашней пьянке, но сидеть сложа руки он не хотел.

— А что тут думать, самый быстрый заработок — это продажа барахла.

Зная, что Дмитрий Павлович иногда любит сыграть под простачка, все ждали, что он скажет дальше.

— Понял, — сам себе ответил Зверев. — Старый, мне кажется, нам надо продавать наши ноу-хау. Ты же сам говорил, что у нас изобретений, как у дурака махорки.

— Вы уже продали молнию, — буркнул Ильич.

Месяц назад друзья поведали Ильичу, как они умудрились «заработать» первую сотню рублей, продавая идею молнии.

В первые дни появления в этом мире они рискнули предложить владельцу мелкой мануфактуры идею молнии, красовавшейся на куртке Федотова. Прожженный тип, мгновенно ухватив суть дела, сунул им сотенную и… предложил убраться. Об этом-то и напомнил сейчас Доцент.

В действительности ситуация с торговлей новшествами была далеко не так проста, как казалось. Взять, к примеру, идею жидкого мыла. В принципе Федотов помнил один из рецептов, но за идею никто денег давать не собирался. Надо было показать товар. А вот это требовало кропотливого труда. Более или менее приличный результат можно было ожидать через полгода. Это была явная потеря темпа. Конечно, есть идеи, что здесь оторвут с руками, но такие на ум не приходили.

Изложив эти соображения, Борис продолжил:

— В конце концов, мы найдем, что продать из ноу-хау, но кто получит двадцать тысяч целковых? — в голосе Федотова прозвучало ехидство.

— Старый, ты что, решил слинять? — оторопел Психолог.

— Зверев, ты голову-то изнутри давно мыл? — рыкнул Федотов. — Захотел бы уйти, давно бы ушел. Ты мне лучше скажи, на кого будет выдан патент?

— Да хоть на Ильича. Я буду доверенным лицом, а Доцент документы подпишет. Заодно нашего миротворца потренируем.

На первый взгляд проблем в этом не усматривалось. Однако не за горами было получение новых документов, что вело к смене фамилий. В итоге могло всплыть, что некто мещанин Ковригин, под фамилией Мишенин, продал гениальную идею жидкого мыла. Тут же мог вскочить вопрос: а почему под чужой фамилией? При таком подходе нет гарантии, что местные «поисковики» не накопают поддельных документов.

— Черт возьми, Старый, что-то я тормознул. Проблемка-то та же! — оторопел Зверев.

— Вот и я говорю. С документами и в паровоз бы не полезли, — слукавил Федотов. — Вот что, дядьки, какие еще будут предложения по получению легальных денег?

Искусство управления людьми включает в себя несколько основных компонентов. Порою требуется жесткость, но одной жесткостью творческую фантазию не разбудить. Эту истину Федотов усвоил, еще работая в конструкторском бюро. Успешный поиск решения часто давал мозговой штурм. При этом, правда, вываливалась прорва чепухи, в которой изредка плавали толковые идеи. Между тем метод работал. Именно им сейчас и воспользовался Борис.

Ильич, почувствовав очередное прощение, выдал гениальную мысль — сесть за зеленое сукно. Оказывается, этим делом Вова подрабатывал еще в студенчестве.

— Ильич, и сколько таких кидал было в вашей кодле? — лицо Зверева выражало состояние охотника, ставшего на верный след.

— Дима, ну что вы все переводите на бандитизм? Мы же никого не обирали. Просто втроем мы умели быстро вычислять вероятности и карты партнеров. Вот и выигрывали.

— Есть идея! Давайте попросим высшие силы сделать нам пару дублей нашего Ильича. Группу шулеров назовем «Три овечки Долли», — заржал Зверев.

— Да ну вас, сами и предлагайте, — буркнул, обидевшись, Доцент.

Вообще-то так проходиться по «генераторам идей» было против правил мозгового штурма, но и морализировать по этому поводу Борис не собирался:

— Господин Зверев, если ты такой умный, то и предлагай.

— Да запросто! — встрепенулся Дмитрий Павлович. — Вот идея, поражающая новизной и оригинальностью. Я предлагаю заняться писательским ремеслом!

После этого более чем странного предложения друзья вновь оторопело замолчали. Федотову, чтобы не слышать больше кошмарных предложений, очень захотелось куда-нибудь свалить. Опасаясь за свое психическое здоровье, он заглянул под стол.

— Так! Карточной игрой мы уже заработали. Теперь мы, значит, подались в писатели. Не ожидал. Здорово. И что же такое мы будем писать? Жития небожителей начала будущего века?

Борис выговаривал скорее по инерции, боясь услышать продолжение. Увы, оно последовало.

Сначала Зверев всех расспросил, кто и чем увлекался в чтении. Оказалось, что Мишенин большой любитель детективов. Особенно ему доставляло удовольствие угадать главного злодея. Борис, как и подобает добропорядочному технарю, на досуге с удовольствием почитывал фантастику.

— Отлично! — воскликнул Димыч. — А теперь, как любит говорить господин Доцент, следите за моей мыслью, господа! Скажите, сколько дней надо каждому из вас, чтобы набросать по одному сюжету детектива или фантастики.

— Но мы же не умеем писать, — Ильич от изумления снял очки.

— И не надо. Ты сможешь кратко изложить содержание любимого детектива и описать, как автор заводит читателя в тупик?

— Да это не сложно, на это пары дней достаточно. Дима, но кто же такой кошмар читать будет?

— Точно, Дим. Такое прочтут только в дурдоме, и то не каждый умалишенный осилит, — ввернул Федотов.

На эти возражения последовало разъяснение «гения» литфронта. Оказывается, Зверев подрабатывал на «литературной ниве». Его приятель разрабатывая сюжеты, для обработки нанимал студентов литфака. Затраты на такое производство были копеечные, но каждый месяц выпекался очередной «шедевр». Дима в этом деле участвовал в качестве эксперта, оценивая «гениальные творения» на предмет достоверности поступков героев.

— Дима, ты предлагаешь здесь организовать такую же технологию? — до Федотова, наконец, дошел замысел Психолога.

— Ну да, а чем мы хуже? Если в нашем мире такое дело приносило барыши, так и здесь принесет. Тем более что сюжетов у нас, как у паршивого кобеля блох.

— Хм, да отдача-то там с гулькин нос, — с сомнением заметил Борис. — Ты поясни, зачем нам эта суета?

— Степаныч, это у нас дома суета и три-четыре штуки баксов в месяц, а здесь это жуткая новизна и известность!

— Допустим. Но как быстро будет отдача?

— Давай прикинем. В оптимистичном варианте через пару месяцев мы выкатим рукописи двух-трех детективов. Нам это обойдется оплатой трех студентов. Дальше понадобится один иллюстратор, я думаю, он будет стоить как два студента.

— А это еще зачем? Вроде бы редакции сами нанимают художников, — Ильич в очередной раз продемонстрировал свои познания.

— Ильич, а кто тебе здесь нарисует космопехоту с бластерами или «чужого»? Ты вспомни капитана Немо: там же нет ни одного толкового рисунка субмарины.

— Хм, а ведь верно, была там какая-то хрень. Палуба, а над ней рубка высотой в полметра, — заметил Степаныч.

— Кстати, а почему нелепость?

— Так при волнении в два балла рубку захлестнет так, что носа не высунешь. Бред полный.

— Вот видишь! Именно поэтому тебе, Степаныч, придется делать наброски и чертежи. Художник потом сварганит классные картинки.

— Ну, ты, брат, загнул. Чертежи ему подавай, — улыбнулся польщенный Федотов.

— А ведь верно, — оживился вдруг вечный спорщик, — Местных мальчишек не оторвешь от рисунка Т-34. Все заборы изрисуют.

— Черт возьми! — вдруг изумился Федотов. — Это что же будет, когда такое появится на прилавках?

Прикрыв глаза, Борис будто стал читать по памяти:

«Петя Гвоздиков, вчерашний гимназист, напряженно всматривался в перископ боевой машины Т-90. Пятидесятитонная громадина с орудием в сто двадцать миллиметров казалась живым существом. Живым и смертельно опасным для тех, кто пришел на Петину землю. Газотурбинный двигатель в тысячу лошадей позволял Петиному танку мчаться со скоростью до 100 верст в час. Грозное орудие метало в неприятеля снаряды с начальной скоростью 1000 метров в секунду, находя врагов за 20 верст».

— Охренеть можно. Мужики, да такую книжонку в Российском генштабе до дыр зачитают.

— Степаныч, а ты, оказывается, романтик, но ты неправ. Авторов сначала обложат военно-матерным, а потом навешают звездюлей. Ха! Ввалятся к нам однажды изрядно поддатые господа из генштаба и устроят классный мордобой, — радовался произведенным эффектом Психолог.

Зверев сейчас откровенно развлекался, понимая, что никаких серьезных идей с похмелья не найти. Он с любопытством наблюдал, как при упоминании об оружии загорелись глаза его спутников.

— Ильич, что в твоей «викпедии» написано о том, как быстро здесь печатают книги? — Зверев постучал по своей голове.

— Книгопечатание в России было развито. Этим активно пользовались революционеры. Всех заведений печатного дела в начале XX века было около двух тысяч, — выдал Ильич, будто читая текст.

— Ну, ты силен, Доцент, эт надо так все помнить! Вот и хорошо. Будем считать, что через пару-тройку месяцев на прилавках появятся первые книги. Тогда еще через месяц мы почувствуем отдачу. А дальше все будет зависеть от удачи и маркетинга. Угадаем со стилем, то через полгода нам грозит головокружительный успех. А если не угадаем, то успех придет чуть позже.

Борис смотрел на товарищей, в глазах которых отчетливо читалось желание попробовать себя на писательской ниве.

— М-да, господа, по заработку не густо, — подвел итог Федотов. — Однако о душе подумать тоже надо. Если большинство «за», так отчего же не поиграться. Тем более что известность нам не повредит, да и в карман кое-что накапает.

Кроме проблемы легализации денег, была еще одна. Нужны были средства на строительство электротехнического предприятия. Даже открытие небольшой мастерской требовало очень большой суммы.

В «турпоходе» Федотов пояснял друзьям, из чего состоят эти затраты и каков их масштаб. Сейчас на примерах он пояснял, как можно существенно выиграть, используя известные знания и технологии их мира. Показывал, как в некоторых, казалось бы, беспроигрышных ситуациях можно крупно прогореть.

Например, можно было взяться за производство неоновой рекламы. Казалось бы, бешеный спрос гарантирован. Но как скоро такой спрос появится? Ведь местные к такой рекламе еще не привыкли. Можно было ждать и год, и два. А ведь запуск такого заводика тянул за собой очень многое. Надо было разработать технологии уплотнения стеклянных трубок и производство неона, разработать системы поджига. Требовалось обучить персонал. По прикидкам, на подготовку производства требовалось около двух лет, а затраты составляли миллионы.

Отсюда получалось, что при задержке устойчивого спроса всего лишь на один год можно было потерять все: и деньги, и новшество. В этом заключалось коварство внедрения совершенно нового изделия.

Гораздо надежнее было бы наладить выпуск изделий, уже пользующихся спросом. Но при таком подходе весь выигрыш заключался бы в снижении стоимости производства или в повышении его качества. Отдача при таком подходе была существенно меньше.

Выбор пути оказался сродни работе минера.

Слушая Федотова, Зверев не понимал, отчего всего неделю назад, в подмосковном лесу, он не видел грандиозности предстоящих проблем. Там все казалось простым и естественным. Сейчас же, осознав, как много предстояло сделать и как легко все можно потерять, он почувствовал себя крайне неуютно. В сознании возникла мысль: а зачем ему так уродоваться? На смену этой пришла и другая:

— Степаныч, а потом все это национализируют?

До сих пор эту тему друзья не поднимали. Казалось, что она их как бы не касается. Однако слово прозвучало, и с ним зазвучала проблема! Ильич замер, представив, как его личные деньги исчезают, растворяются, как дым.

— Мужики, а кто сказал, что мы потеряем наши деньги? — задал вопрос Борис, обдумывая, как уйти от пустого и несвоевременного разговора. — Вы мне скажите, кто нам помешает вовремя продать предприятие?

— Борис Степанович, но мы же можем много потерять! — вступил в разговор Ильич, мучимый мыслью об уплывающих миллионах.

— Ага, щаз! Вот что, дядьки, стоп! На эту тему ввожу цензуру до тринадцатого года. Аминь. А если кто не согласен, так я не виноват. Насильно никого тянуть не буду, — закончил Борис, давая понять реальную расстановку сил. — Вы лучше думайте, как нам сейчас заработать.

— Борис Степанович, я согласился с тобой, что в банке нам много не дадут, но почему нам не обратиться к прогрессивному российскому магнату? Ведь если с неоновой рекламой произойдет задержка, то он вполне подождет еще годик-другой и не даст погибнуть перспективному начинанию.

— Ага, не даст, но без штанов точно оставит. Ильич, ты бы меньше читал цыпок с урнами.

Федотов с большим скепсисом относился к «великим творениям» известных российских популяризаторов экономических теорий господ Ципко и Урнова.

— Старый, а что это за перцы? — тут же навострил уши Зверев.

Последнее время Дмитрий Павлович стал интересоваться историей своего времени. Вот и сейчас Дима сообразил, что речь зашла о героях его мира.

— Это, Дим, не перцы, это идейные вдохновители нашего общечеловека, это… — замялся Борис, — Димыч, давай попозже. Заканчивать пора.

В этот вечер переселенцы решили, что для начала они приобретут надежные документы и поищут ту техническую изюминку, за которую стоит браться.

Мишенину друзья торжественно вменили в обязанность дать им несколько уроков английского и немецкого языков. Еще Мишенину поручили наводить мосты с местной наукой.

Ближе к ночи мороз ощутимо усилился. Снег, местами раскисший за день, вновь заледенел и поскрипывал под ногами двух прогуливающихся.

— Все никак не могу привыкнуть к отсутствию фонарей, — произнес Борис. — В нашем времени даже в деревеньках с одной старухой висит фонарь.

— А мне здесь нравится, — задумчиво ответил Дмитрий.

Глядя на начинающую стареть луну и вдыхая напоенный дымком воздух, Борис поймал себя на мысли, что он уже не воспринимает этот мир чужим.

— Старый, а Доцент завтра в универ собирается, — прервал идиллию Зверев.

— Ты это к чему? — Борис пытливо поглядел на Психолога.

— Да понимаешь, я все о Вове думаю.

— Дмитрий Павлович, тебе вредно по-еврейски думать, это только мне простительно.

— Степаныч, ты вроде говорил, что один твой дед был поляк.

— А во мне, кроме татаро-монгольского ига с пшеками, еще и евреи с чешскими хохлами намешаны. Так что давай прямее, genosse Зверев. Сам ведь говорил, что Вова укрощается, что же вдруг-то?

— Прямее, так прямее. Смотри, сейчас мы убедили нашего рогатого римского папу не лезть, куда не надо, но ты же помнишь «притчу» о монашенке со свечкой?

— Помню, помню.

— Старый, а я вспоминаю двух наших институтских преподов. Тульский все трындел о демократах-неудачниках, а Дубинин бубнил о рабской психологии совков. Ругались они конкретно. Черт, ты знаешь, я только сейчас осознал: наш Доцент это же вылитый Дубинин, и это не лечится, — Зверев выглядел обескуражено.

— Если честно, я иногда думаю, не сбагрить ли нашего друга в дурдом, — буднично ответил Федотов.

— А то. Эт хорошая мысль. Можно сбагрить в дурдом или шугануть за границу, кстати, вместе с мадам купчихой. Она баба умная и Доцента там быстренько укротит, — согласился Зверев. — На крайняк и морфинисты тоже люди неплохие. Да мало ли какие прелести могут предложить гуманные умы? Но сдается мне, уважаемый Борис Степанович, что мы использовали не все цивильные способы воздействия. Вот смотри, сейчас наш Вова едва ли не боготворит здешнюю власть. Его сознание к ней распахнуто. А что если эта власть туда основательно нагадит? Так, глядишь, и мочить доцента не придется.

Дима с интересом ожидал реакции.

— Все верно, все верно, — задумчиво произнес Борис, отметив про себя главное: «мочить». — Если получится наша затея с промышленностью, то давить нас будут страшно. Как не крути, а смена экономических лидеров — это всегда оч-ч-чень большая политика. Дело-то пахнет миллиардами, а тут Вова со своими тараканами. Это действительно слабое звено. Будем лечить.

Борис замолчал, обдумывая, как же выйти из этой дурацкой ситуации. Была еще проблема, которая в последнее время не давала Федотову покоя:

— Дима, ты вот еще о чем подумай. Только давай пока обойдемся без трепа. Мир этот не только жесток, но одновременно носитель благородства и щедрости. Я это к тому, что, однажды совершив преступление, мы отчетливо должны понимать, что это было именно преступление.

Борис на мгновенье замолк, словно хотел развить мысль.

— Черт, до чего же имя-то менять не хочется. Не думал, что меня это так заденет, — неожиданно закончил Федотов.

— Ты, Старый, не торопись расстраиваться, что-нибудь придумаем, — растерянно ответил Димка. — Ладно, пойдем спать. Наш Доцент уже третий храп давит.