Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Глава 4 Легкая вечеринка

Весь следующий день пролетел в приятных хлопотах. Дмитрий Павлович с Федотовым взяли на себя приобретение всевозможных яств и напитков. Тонкая натура математика толкнула Ильича купить новый, по последней здешней моде костюм-тройку и хрустальные бокалы. По-видимому, натура наложила запрет на питие из разномастной посуды. Увидев приодевшегося Доцента, друзья долго ломали себе головы над вопросом, как сухарь-математик мог так точно угадать местный стиль. И вот ведь какая странность — сами-то они не слишком разбирались в здешней моде, но, глянув на Ильича, почувствовали — перед ними вполне состоявшийся, строгих правил интеллигентный человек.

— Вот что делают с человеком одежда и академическое воспитание, учись! — глубокомысленно изрек Федотов.

Последнее было адресовано Звереву, расхаживающему в «дорогих» китайских трениках и свитере. Дорогих, естественно, только Психологу.

— Ну дык…

Зверев хотел ответить что-то глубокомысленное, но вылетело привычное: «сам такой».

Вскочив в пролетку, двое слетали на Садовую. На полках магазина «Арабажи и Ко» рядами стояли разнообразные бутылки. Среди прочих в глаза бросились коньяки господина Шустова: «Кавказский», «Экстра» и «Финь-шампань». После небольшой перепалки остановились на классике — «Кавказский».

Из вин приглянулось красное Шато Мутон Ротшильд. Выбор Шато был явно навеян действиями Ильича в трактире на колесах.

Дима хотел в довесок взять Камю, но Федотов был категорически против, заявив, что Черчилль предпочитал только армянский коньяк. Причем тут Черчилль, было непонятно, но Психолог решил не спорить, взяв для пробы «Финь-шампань» — истина «выпивки много не бывает» Звереву была известна.

Из закусок приобрели по полфунта красной и паюсной икры, копченых угрей, немного буженины и острый овечий сыр. Из фруктов остановились на винограде, отметив, что бананов в этом мире нэма.

К дому подкатили после полудни, к этому времени над протопленной банькой, едва курился дымок — верный признак готовности к эксплуатации. Баня торилась по черному, тем придавая процедуре особую пикантность. Основательно пропарившись, принялись сервировать стол, поминутно бегая в местный холодильник системы «деревенские сени».

Мужскую суету прервало появление на пороге Настасьи Ниловны. Невысокая, стройная в белом полушубке, она темным выразительным взглядом окинула горницу. Был в этой женщине некий дар, отчего мужчины не чувствовали ее хозяйкой-купчихой. Вроде бы и по-хозяйски посмотрела, а не откликнулась душа неприятием.

«Повезло Ильичу», — привычно отметил про себя Димыч.

Хозяйка с самого начала заглядывала к постояльцам, балуя их пирогами. После появления в ее жизни Владимира Ильича эти подарки стали для переселенцев привычными.

— Борис Степанович, ну что же вы так-то на стол навалили, позвали бы, я вам картошки с мясом наварила.

— Настась Ниловна, да мы тут по-свойски, не беспокойтесь.

«Не беспокоиться», однако, не получилось. Настасья с поразительным проворством проявила самостоятельность. Стол был застелен льняной скатертью, расставлены закуски и столовые приборы. Через пяток минут взору друзей явился праздничный стол.

— Владимир Ильич, ты газеты оставил, что сегодня купили, — застенчиво произнесла Настасья, поправляя Ильичу галстук, — ты приходи.

«Ха! Теперь понятно, отчего математик так точно угадал со стилем. Он, конечно, не простак, но женское чутье не в пример точнее», — догадались самые прозорливые.

Вернувшийся с горячей картошкой Зверев застал умиротворенно сидящего в кресле Федотова. Не в пример ему выглядел Мишенин. В новом костюме был он похож на Андрея Панина в положительной роли угонщика бронепоезда, но с бородкой. Просматривая свежий номер «Московского листка», Ильич, казалось, ничего вокруг не замечал. Напряженное лицо и рука, теребящая крахмально-жесткий воротник, выдавали его состояние. Дима понял, что положение надо немедленно спасать.

— Владимир Ильич, да не переживай ты так.

Плеснув в бокалы коньяк, Зверев плавно пронес свой бокал по широкой дуге, не расплескав ни капли. Глядя сквозь янтарный напиток, он медленно и весомо произнес:

— Господа, мы не вовремя загрустили. Ильич, ты пойми, мы теперь совсем не нищие! Предлагаю поднять бокалы за наше безнадежное дело!

— Ага, безнадежное, но весьма денежное, — поддержал Федотов.

— Ну как вы не понимаете! — воскликнул Мишенин. — В газете написали об ограблении. Репортер Гиляровский лично брал интервью у полицмейстера, и тот сообщил, что полиция вышла на след грабителей, оборвавшийся у Дмитрова. Понимаете, они нас чуть-чуть не поймали!

Он постучал по газетной странице костяшками согнутых пальцев.

— Чуть-чуть не считается! — буркнул Дима. — И вообще… не ты ли мне в лесу говорил, что тост портить нехорошо?

— Всё, мужики, всё! Тост произнесен! — Борис интонацией приказывал Мишенину успокоиться.

Бокалы звякнули, символизируя удачу.

Дима в душе аплодировал напарнику: «Это же надо! Насколько действенный способ! Старый и голос не повысил, а математик сразу подчинился. Надо бы попробовать».

— Ты, Ильич, пойми, — закусывая ломтиком сыра с красной икрой, говорил Дима, — кто не рискует, пьет паленую водку. И ту не бесплатно. Вот стоит у нас на столе шустовский коньячок. Много людей его пробовали? Нет, конечно. А почему? А потому, что собственной тени боялись. Ильич, то, что мы задумали, требует настоящей отваги. В этом смысле проведенная нами операция просто детская забава. Риск, конечно, был, но ты же сам знаешь, как мы тщательно все планировали и готовились. А с другой стороны, — продолжал разглагольствовать Зверев, — Подмосковье не дикий запад. Мексиканцы, смею заметить, в здешнем климате не произрастают и поездов не грабят. В этом крылся залог нашего успеха, внезапность к тому же способствовала.

Покуривая душистый «Каприз», Федотов в который раз задумался по поводу фантастического происшествия: «Что же за странный принцип выбора, таких разных и таких, в общем-то, заурядных мужчин. Это если исходить из версии направленного на нас эксперимента, хотя вслух такого говорить я не стану. И не сказать, что нас с Дмитрием вело провидение, хотя какая-то предопределенность просматривается. Но почему Ильич, угодив в ночлежку, ждал „у моря погоды“? Странно это. Мы-то с Димой достаточно быстро адаптировались. Где хитростью, где откровенной наглостью втиснулись в этот мир».

Борис привычно стряхнул пепел в печь.

«А если подумать, так и встреча со старьевщиком оказалась весьма кстати. Прямо по Федору Михайловичу, только без наказания. Хотя, если бы не бойцовские навыки морпеха, может, и не вышли бы мы из той подворотни. М-да, забавно. Навыки тренера самбо и служба морпехом здесь оказались востребованы. Знания психологии так же не лишние. Без практики они, как бы это сказать — на троечку, но все равно имеются. С Дмитрием на будущее мы придерживаемся одних взглядов. Не все, конечно, гладко, но в целом мы солидарны. Это большая удача, а вот с Мишениным еще накувыркаемся».

— Ильич, — обратился Борис к Мишенину, — что тебя гнетет?

— Да как представлю, что дома семья осталась, так хоть на стенку лезь, — с тоской ответил математик.

— Вова, ты мухомором-то не прикидывайся. Не ты ли сформулировал, что энергия переноса материального объекта должна равняться энергии вселенной? Так что никуда ты из нашего мира не убег. Туточки тебя воссоздали, туточки, как и меня с Димоном. Знать бы только, из чего слепили. Вдруг из коровьего дерьма? Обидно будет. Но! Главное! Данное обстоятельство дает нам надежду: что бы с нами тут не случилось, там все пойдет своим чередом, там мы никуда не сгинем.

— Мужики, да муторно мне! — воскликнул Мишенин. — Я же две недели скитался по ночлежкам, потом болел. А теперь и сам грабителем стал. Всё время вижу умоляющие глаза той старухи. Я прохожу мимо, а она смотрит.

«А у нашего Доцента отходняк, — отметил про себя Дима. — Хреново. Впрочем, почему хреново? Так и должно быть. Наш доцент до вчерашнего дня поездов не грабил. Жил себе вполне смирной овечкой со своими тараканами в голове. Ильич даже не догадывается, чего нам со Степанычем стоило его подвигнуть на поездку. Наше счастье, что так все спонтанно произошло, а то неизвестно, был бы он сейчас с нами. А теперь его подсознание пытается найти виновника, а еще лучше все отменить. Да только поздно, братец-гримм, поздно. Кстати, вот и еще один штришок к портрету нашего математика: он весьма комфортно устроился под бочком у овдовевшей купчихи, а как нужда приходит, так и о семье вспоминает».

— Ильич, дружище, — начал Дима с фальшивыми интонациями онколога. — Вспомни, кем ты был в той жизни? Ты настоящий математик и кандидат наук, получал гроши за пустую работу «админа». А теперь! Ты себя преодолел, и потому все мы стали свободными и богатыми. Доцент, обеспечить себе будущее дано не каждому, это дорогого стоит.

Лицо математика порозовело. Морщинки разгладились. Жизнь предстала в ином свете.

Наблюдая усиленное коньяком волшебство откровенной лести, Борис мысленно потирал руки: «Ай да Димка, ай да сукин сын. А ведь психологическая практика у тебя была, правда с бандитами, но была. Это непременно надо взять на заметку».

Березовые дрова, подброшенные в печь, пахли весной. Распространяя дурманящий аромат, скворчал на торцах сок. Выпитый коньяк явно способствовал улучшению настроения.

Борис решил подыграть Звереву:

— Ильич, я предлагаю выпить за тебя. Нас с тобой стало трое, это хорошее число. За тебя и грамотную подготовку операции!

Друзья вспомнили, как их безбожно гонял Зверев. Сейчас все это не казалось ненужным занудством. Теперь даже Мишенин гордился приобретенными навыками. Воспоминания о подготовке постепенно сменились тем, чем обычно сменяется застолье мужской компании.

— Коллеги, вы не находите, что пришла пора определиться? — с торжественностью в голосе обратился к друзьям Борис, доливая каждому шустова.

— Степаныч, ты об информационной телепортации? Так мне по барабану, перенесли меня живьем или великий портной снял с меня мерку. Ты о чем?

— Я, Дим, о нашем будущем. Пришла пора думать о грядущем.

— И, правда, пора? Я об этом не догадался! — Ильич удивился, что такая простая мысль до сих пор не пришла ему в голову.

— Я, Ильич, вот уже сутки жду, когда Степаныч скажет, куда денежки вкладывать. Так я прямо скажу. Надо открывать спортклуб!

— Димка, да хоть спиртклуб, но я хочу понять главное!

— Вы это о чем, какой клуб? — крутя головой, недоуменно спрашивал Мишенин.

— Господа! Позвольте я ненадолго займу ваше внимание. Позвольте концептуально озвучить проблему, чтобы позже обратиться к конкретике, — с пафосом продолжил Борис.

Пьянея, он всегда начинал говорить длинно и витиевато. Его рассудительные тосты больше походили на программные выступления политиков. В таком состоянии самому себе он казался солидным и мудрым.

— У нас появились некоторые средства, следовательно, — в голосе Федотова набатом зазвучала патетика, а указующий перст указал в потолок, — подоспело время решать, как ими правильно распорядиться. Если смотреть немного дальше и шире, то нам всерьез следует задуматься о грядущем. Поглядите на этот превосходный напиток, — для наглядности Борис посмотрел сквозь бокал. — Сколько в этом коньяке сконцентрировано людского и солнечного тепла. Это я к тому, что давайте вместе поразмыслим, как нам поступить. Поступить так, чтобы такой напиток всегда был в нашем доме. Но не это должно быть главным! Самоцелью это быть не должно!

Мишенин, подперев голову, о чем-то мечтательно задумался.

— Ильич, ты послушай, как излагает! — локтем двинул приятеля Зверев, отчего нос Ильича едва не достиг столешницы.

— Ну, так трибун! Я вот помню наш зав. кафедрой так же однажды шпарил, а потом помер.

— Помер? — почесывая шевелюру, оторопело переспросил Дима. — Фамилия того зав. кафедрой была случайно не Гвоздев?

— Да ты что! Его фамилия была Кацман.

— Дык я и говорю, что Кацман, а у нашего какая фамилия?

— Причем тут фамилия?

— А притом, что русские не сдаются!

— А-а-а-а, понял, не сдаются. Это правильно. Степаныч, ты что замолчал? — с пьяной искренностью обратился математик к Борису. — Ты на нас не смотри. Ты позицию излагай. Так сказать, концептуально, значимо. Мы тебя внимательно слушаем!

— Вы что угодно похороните, вам и повода не надо, — опечаленно вздохнул докладчик.

— Так я же тебе говорю: давай открывать спортклуб! — Дима вновь озвучил идею, за которую готов был драться до конца.

— Димка, погоди, дойдем и до конкретики, — с досадой отмахнулся Федотов. — Так вот, господа, мне представляется, что нам предстоит определиться. Определиться, чтоб не было мучительно горько, чтобы и дети наши, и правнуки помнили и чтили. Но дабы не растекаться мыслью по древу, я позволю предложить высокому собранию алгоритм.

Пригубив коньяк, он с еще большим воодушевлением продолжил:

— Мы знаем будущее и знаем, что будущее России незавидно. Отсюда нам надо решить, как нам поступить. На что направить нам свои усилия. Выехать на запад? Выехать сейчас или делать ноги завтра? А может, нам следует пойти по тернистому пути коррекции истории нашей державы или даже истории всего мира? Давайте рассмотрим и такую перспективу!

— За это и выпьем! — перебил оратора Ильич, осознавший, что словоизлияние необходимо немедленно прекратить. Слишком уж долгим был этот тост.

— Ильич, не торопись! — неожиданно интеллигентно и будто протрезвев, остановил приятеля Дмитрий. — Борис Степаныч, уважаемый, а куда это Вы историю рулить собираетесь, в какую сторону?

— Вот и я о том же, Дмитрий Павлович, и я о том же. Прежде чем рулить, надо спросить самих себя. Да! Именно самих себя. Потому как в этом мире мы безумно одиноки. Здесь нам никто не поможет. Спросить, а есть ли у этой телеги рулевое колесо или, на худой конец, штурвал? Опять же, если таковой имеется, надо выяснить, а хватит ли сил у рулильщиков?

— Степаныч, ты о чем? — Зверев начал терять нить разговора.

— Да о том, дорогой Дмитрий Павлович, что ни Вы, ни я даже с дикого перепоя не рискнем столкнуть с курса супертанкер. Или я не прав?

— Степаныч, я что-то совсем запутался, причем тут…

Дима хотел о чем-то спросить, но закончить ему не дал Ильич, что встрепенувшимся воробьем запальчиво зачастил:

— Минутку, Борис Степанович! Вы нас не путайте. Вы нас в правах не ограничивайте! Как это у танкера нет руля? Всем известно, что у танкера руль имеется. Это доказанный факт. А значит, танкером можно рулить!

— Доцент, а ты помнишь такой стишок, — не думая сдаваться, с сарказмом ответил Старый, — «по Бессарабии кочуя, толкали задом паровоз». Так вот, мы с тобой даже не голозадые, мы, можно сказать, утопленники.

— Утопленники?! — взвился Ильич. — Какие такие утопленники, это мы утопленники?!

— Голозадые! — рявкнул Федотов.

— Степаныч! Остановись! — простонал Дима, окончательно отчаявшийся что- либо понять.

Наступил тот самый момент, когда дипломированный психолог, наконец, осознал: если немедленно не вмешаться, завтра здесь будет трудиться бригада людей в белых халатах, окончивших психиатрическое отделение.

— Мужики! — сказал он серьезно и строго. — А коньяк-то чудо как хорош! Давайте срочно промоем наши мозги этим, как говорит Степаныч, превосходным напитком! За единую и неделимую иначе мы вообще…

Простенький тост, но прозвучал он настолько глубокомысленно, что Ильич забыл, что все они «утопленники» и не обратил внимания на специфическую концовку тоста.

— Точно, по чуть-чуть, — тут же откликнулся Вова, протягивая пустой бокал.

«Наверное, я что-то неправильно говорю», — с тоской подумал Степаныч, опрокидывая в себя очередную порцию.

В иные моменты спиртное обладает чудодейственной силой. Вот и сейчас всего лишь один глоток придал оратору силы:

— Коллеги, я должен констатировать — пятизвездочный Багратион лучше шустова, но главное в другом. Призываю всех вас осознать тот факт, что Россия — Великая страна. Именно так, Великая страна, что пишется с большой буквы! Страна с вековыми традициями и устоями, и с поистине фантастической постоянной времени!

— Степаныч, какая на хрен постоянная времени и причем тут история и супертанкер? — разъярился Зверев.

— Димыч, не история, а Россия! — толком не слыша, о чем его спрашивают, продолжал Борис и, воздев вверх руку на манер известного исторического персонажа, с подъемом в голосе продолжи. — Я Россию сравниваю с десятком, нет, даже с сотней супертанкеров, что идут своим курсом, вперед и вперед!

— Не понимаю, причем тут нефтевозы или это аллегория? Мы что, не будем менять революцию? А-а-а, понял! — осенило вдруг Ильича. — Мы станем нефтепромышленниками! Боже, какая блестящая мысль! Нет, ну какая блестящая мысль, это надо же!? Это обязательно надо записать.

— А зачем нам менять революцию, пусть себе будет, какая будет! — удивленно пожал плечами Борис. — Ты, Ильич, вспомни, как тебя воспитали местные менты, когда ты запел о скорой гибели эскадры Рожественского.

— Я в тот раз попал не к тем людям, не к тем стражам порядка. И вообще, я попал в полицию ограбленным, а меня выгнали, — пьяно взъерошившись и языком нащупывая качающийся зуб, запальчиво ответил Ильич.

— Ильич! — укоризненно глядя на Доцента, вещал Борис, — Ты попал к нормальным русским патриотам. Ты им открытым текстом забубенил, что они тупее желтолицых макак. А разве они тупее? Нет, и еще раз нет! Они нормальные русские патриоты, потому дали тебе в глаз! Еще спасибо скажи, что тебя перед этим грабанули.

— Эт точно, — восторженно заржал Дима. — Пришел бы наш Доцент в полицию, да весь в стареньком пальтишке от фабрики «Большевичка». Пришел и выложил из помойного пакета «вещдоки». Вот видите, это я надкусил утром двадцать шестого декабря две тысячи четвертого, а этот огрызок я ел сегодня вечером, двадцать шестого декабря тысяча девятьсот четвертого. Ильич, тебя тут же определили бы в желтое здание. В детективах всегда так пишут.

— Да, Ильич. И сидеть бы тебе тогда в тепле и уюте. Хорошо сидеть. — с завистью подхватил Федотов. — За это и выпьем! Стоп! А причем тут детективы? И это… о чем я хотел сказать? Так, надо собраться… Ага, вспомнил! Ильич! — осенило наконец Федотова. — Реакция общества действительно проявится! Я точно помню, что войну мы проиграем, на что последует реакция. Это будет колоссальная энергия! Вова, ты ж математик! Попробуй-ка сопоставить энергию наших воплей с инерцией системы! Это же воздействие с энергией дельта функции. Стоп! — опять сам себя остановил Степаныч и, очень медленно выговаривая каждое слово, продолжил. — Я хотел сказать — эквивалентно реакции мас-сив-но-го тела на воздействие типа дельта-функция.

На последних словах Федотов сник, опять забыв, с чего начал. Зверев также ничего не понял, но на этот раз промолчал, убоявшись прослыть невеждой. Ильича же словно укусила муха:

— Математика тут не причем, и постоянная времени не причем. Не надо мне рассказывать сказки! — взвился он.

— Эй, старички, а ну-ка брык по углам, по углам. Вы тут не забывайтесь! Тут вам не там, тренер здесь я! Нам только дельтанутых функционалов с шизоидными наклонностями не хватало. Кстати, не мешало бы налить, поднять и вспомнить, как славно мы ушли из поезда.

За уход!

Празднование продолжалось. Как-то незаметно со стола исчезло шато, вроде бы вино не разливали, но факт оставался фактом — оно исчезло. По всему получалось — праздник удавался все больше и больше.

— Дима, Степа-аныч! — с трудом выговаривал изрядно набравшийся Доцент. — Му…Мужики!!! Вы уверены, что нас… (ик!) не причислят? (Слово «причислят» прозвучало как «прчсльт»).

— Иль-ыч, — нараспев вырвалось у поперхнувшегося от изумления Зверева, — рановато тебе к Святым? Ты вроде пока живой!

— Дмтр… Дмитрий Павлович! Вы ж-же пркрс-с-но понимаете, что я хотел сказать. Вы длж-жны мне ответить: Нас не… не вычс-слят?

— Наш дорогой Ильич! — обрадовано вскочил Дима, будто собираясь обнять Доцента. — Да, ка-ак только колье за-агоним…

— Ка… ка… какое колье?

— Дорогое колье, с брильянтами, которое ты со старенькой ба-абушки очень изящно стянул!

— Я?! — изумился Мишенин.

— А кто?! Я что ли? Впрочем, какая разница. Как только мы это колье загоним, нас сразу же и вычислят, и причислят, как положено!

— Так это же… — кандидат наук встрепенулся, откинулся в кресле и добавил трагическим шепетом, — Это же ка-тор-га!!!

— Ни-ка-кой ка-тор-ги! — по слогам произнес Дима.

Его указательный палец, как метроном, маячил туда-сюда перед носом доцента.

— А что же тогда? Повешение?! — шепотом произнес Мишенин, втягивая голову в плечи.

— Владимир Ильич! Ты пойми! Это тебе говорю я, диплом-мированный психолог двадцать первого века! — наклонившись над Мишениным, с напором выговаривал Дима. — Миром всегда пра-авят и закон, и понятия. Так было, есть и будет. Все остальное интеллигентские рефлексии и самообман! По закону нас тут нет. Значит и поезда нет. А в поезде была граната… Был инц-дент. Получается парадокс. Так… о чем я сейчас говорил?

— О том, как оп-поздал поезд с гранатой, — подсказал Федотов, заглядывая к Звереву под кресло. — Дим, ты не знаешь, где мои папиросы? Была почти полная пачка.

— Старый, посмотри у себя в нагрудном кармане. Ильич, там живут по понятиям!

— Где там? — забыв о папиросах, заинтересовался Федотов.

— Там, — подтвердил Дима, уперевшись указательным пальцем в потолок.

Все заинтересованно подняли головы, пытаясь разглядеть это самое «там».

— В этом мире это царь, энд кэмпани, а царь немец. Так во-от, в этой системе ценностей твоя виновность или невиновность с позиции закона не ра-ассматривается! Не рас-смат-ри-ва-ет-ся, — палец Зверева опять превратился в метроном.

— Дмтр… Дмитрий Палыч! Ну что вы меня все пу-утаете?

— Не рас-смат-ри-ва-ва-ет-ся! — указательный палец психолога по-прежнему гипнотизировал Мишенина.

— Я же ва-а-ас ко-онкретно спросил! — попытался возмутиться Ильич. — Поч-чему нет поезда? Куда он под-девался? А вы пе-ереносите все из нашего времени! Так не-ельзя, Дима! Тут все по-другому.

— Ага, нельзя, как же, как же, нельзя. Нельзя спать с теткой на потолке. Тетка свалится. И то не факт. — Дима вновь посмотрел на потолок, будто оттуда действительно могла свалиться тетка. — А может, и не свалится, — самому себе ответил Зверев. — Проверить надо. Слушай, Вова, а давай еще нальем.

— Точ-чно, отлич-чный здесь коньяк, — заплетающимся языком выговорил Доцент.

— Степа-аныч, Дима, я предлагаю выпить за не-е-известное будущее!

— Име-енно, — столь же растягивая слова, поддержал Доцента Дима, — но будущее делаем мы сами. Господа, за свободу пьем стоя, за на-ашу свободу!

Уже проваливаясь в сон, Борис подумал: «Крепко же мы сегодня набрались, а главного так и не решили. Завтра надо будет продолжить. Кстати, а что за идея со спортклубом?».