Олигарх желает жениться

Глава 62

Янис отпустил мою руку и встал. Отошел к окну и замер, глядя в него. В голосе снова появилась холодность:

— Дома все обсудим, Мирослава, — не уверен, что больница подходящее место для таких разговоров

— Давно ты таким неуверенным стал, Славинов? — меня уже было не остановить.

Он повернул голову, покосился на меня и вдруг вздохнул:

— Я вообще не уверен, что хочу об этом разговаривать. Что было, то было. Главное, что есть сейчас.

— А что есть сейчас, Янис? Объяснил бы мне, а? Ты получил какие-то документы и прочитав их начал смотреть на меня с презрением и ненавистью. У нас вот это есть? Ты меня за что-то ненавидишь. Но я не знаю за что, — тугой спазм в горле бесследно исчез и сейчас я почти кричала.

— Мирослава, тут отличная слышимость. Мне бы не хотелось, чтобы о наших семейных делах знала вся клиника.

— Да, конечно. Главное, сохранить лицо, — процедила я презрительно, хотя на сердце вдруг стало тепло от его слов. Семейные дела… Не сказал, «твои дела», или «мои дела», значит у нас действительно семья, и сейчас мы решаем наш общий вопрос?

И без всякой логики к своим предыдущим словам я выпалила:

— Ты забыл, что твоя жена беременна! И я не буду делать аборт!

Закусила губу, боясь, что расплачусь или забьюсь в истерике — это все гормоны виноваты!

— Мир…, — Славинов в два шага преодолел расстояние до моей кровати и сел на край. Взял меня за свободную от капельницы руку.

— Какой аборт?! Просто…, - он вдруг наклонился, притянул к себе мою ладонь и на короткое мгновение прижался к ней губами. Не глядя на меня, глухо спросил: — Это ведь мой ребенок?

— Есть сомнения? — я во все глаза смотрела на него, не совсем понимая, что он хочет сказать своим вопросом.

— По срокам вроде бы мой.

— По фактам тоже. Я рассталась с Димой за полтора месяца до нашей свадьбы, и у меня никого не было это время.

— Я знаю, что никого не было. Но откуда беременность, если ты пила таблетки? Мы договаривались, что ты будешь предохраняться.

— Пила, как положено, по схеме. Но первые дни все равно нужно использовать дополнительную защиту. Я об этом забыла.

— Ну и отлично, что забыла, — Славинов вдруг повеселел. — Давай потерпим с разборками до машины? Там устроимся удобно и поговорим, если ты так хочешь.

Я отрицательно покачала головой и попыталась пошутить:

— Уж лучше сейчас — если мне станет плохо в результате наших разговоров, то врачи рядом. Откачают, если что.

Славинов длинно с досадой выдохнул:

— Что же ты упертая такая, а?

Не собираясь сдаваться, я настойчиво повторила:

— Что было в тех бумагах, что отдала тебе Жанна? Она подходила ко мне и говорила про какие-то деньги. Вроде, я ей деньги, она мне документы. Потом подошла к тебе…

Славинов ничего не ответил. Молча сидел, по-прежнему не глядя на меня. Держал мои пальцы в своих, и сжимал челюсти так, что желваки ходили на щеках.

В дверь постучали.

— Простите, мне нужно капельницу убрать, — медсестра стрельнула любопытным взглядом на отошедшего обратно к окну Славинова. Принялась ловко делать свое дело, приговаривая натужно веселым голосом:

— Вот и отличненько. Лекарство прокапали, и теперь все будет хорошо…

— Девушка, — перебил ее Славинов, — врача позовите — я хочу забрать жену домой.

Медсестра мгновенно испарилась, и через минуту перед нами стоял пожилой доктор.

Монотонным голосом, словно на похоронах принялся объяснять мне:

— Ничего страшного не случилось — немного упало давление, плюс жаркий день, а вы, как я понял, несколько часов на ногах на солнцепеке провели. В дальнейшем нужно поберечь себя, а так плод в порядке, показатели у вас все в норме. Меньше нервничать, хорошо питаться и много гулять — вот и все рекомендации.

Врач ушел, а мы с Янисом так и остались в этом подвешенном состоянии недосказанности. Он молчал, стоя ко мне спиной и глядя в окно.

— Янис, пожалуйста, — попросила я жалобно, не в состоянии больше выносить эту тишину.

— Мирослава, откуда у тебя шрам на животе? — прозвучал после паузы вопрос.

— Кесарево сечение, — прошелестела я мгновенно онемевшими губами.

— Значит у тебя был ребенок? Где он теперь?

Славинов отошел от окна и теперь стоял, нависая над моей кроватью. Засунул руки в карманы брюк и смотрел на меня сверху вниз, так что мне пришлось запрокинуть голову на подушке, чтобы поймать его взгляд.

— Она. У меня была девочка, — я изо всех сил заставляла себя смотреть ему в глаза и не отворачиваться.

— Вот как, девочка? И где она теперь, Мирослава?

— Она умерла, — я произнесла эти слова и больше не смогла смотреть в ледяные, не верящие мне глаза. Отвернула лицо и зажмурилась.

— У меня начались преждевременные роды. Пока меня довезли до больницы, пока приготовили к операции, было уже поздно. Она родилась мертвой, — теперь мой голос хрипел и под сомкнутыми веками снова та картина восьмилетней давности: выложенные белой кафельной плиткой стены, безжалостный свет лампы бьет по глазам. Надо мной склоняется лицо врача в маске и равнодушно сообщает: «- К сожалению, спасти ребенка не удалось. Сочувствую.»

«Сочувствую»… Вот и все, что у меня осталось от того дня…

Славинов молчит. Я по-прежнему чувствую на лице его буравящий взгляд.

Наконец он произнес:

— Мир, посмотри на меня.

Я с усилием распахнула глаза. Повисла, подцепленная ледяными крючьями презрения, написанного на его лице.

— Зачем ты врешь, Мирослава? Жанна передала мне документы, из которых ясно, что восемь лет назад, двенадцатого августа, Правдина Мирослава Юрьевна написала заявление об отказе забирать своего ребенка из роддома. В заявлении указано, что пол ребенка мужской. Ты не рожала никаких девочек, Мирослава Юрьевна Правдина. Лгунья Мирослава…