Амалия Вересаева
Бывают такие мудацкие дни, когда хочется сказать — лучше бы он вообще не начинался! Пусть бы было вчера, потом сразу раз, и завтра, без всяких сегодня!
Но он есть, этот гребаный день. Поэтому пришлось сразу после идиотского, дебильного и прочее, собеседования заехать в винный супермаркет.
Пока я злобно бегала вдоль полок, отмахиваясь от назойливого консультанта, втюхивающего мне эксклюзивный бутылек стоимостью в половину средней по стране зарплаты, окончательно вызверилась.
Чтобы на нервной почве не прибить мальчонку, пришлось хватать первое попавшееся под руку и бежать к кассе. Только там поняла, что в запале схватила бутылку двенадцатилетнего вискаря, стоимостью не половину, но четверть той самой среднестатистической зарплаты.
Махнула на все, оплатила и бешеной фурией вылетела из бутика — надо ехать домой, иначе вселенная вокруг меня может пострадать.
Хорошо хоть таксист попался адекватный — музычку сразу выключил, с разговорами не лез, и даже с маршрутом ничего не напутал — довез аккурат к воротам Славиновского дворца.
В этом месте я усмехнулась — быстро же я привыкла называть Мирку ее новой фамилией — Славинова, — будто она всегда ее носила.
Когда она за Колей-гондурасом замужем была, у меня язык не поворачивался ее Шерстобитовой называть. От этого сочетания звуков у меня реально рот забивался той самой шерстью. Конечно, не в фамилии дело, а в самом мудачине Коле, но в общем, я так и продолжала ее Правдиной называть все три года их супружества.
А тут, гляди-ка, всего ничего, как Мирка сменила паспорт, и я ее иначе, как Славинова и не называю. Чудеса становятся все чудесатее, как говаривала знаменитая Алиса.
— Добрый вечер, Амалия Андреевна, — встретил меня охранник на воротах и покосился на пакетик с известным логотипом в моих руках.
— Хозяева дома? — рявкнула, намекая, что нечего тут моим покупкам глазки строить.
— Янис Альбертович с Даниилом Янисовичем уехали, а Мирослава Юрьевна дома, — доложил парень, больше не пытаясь быть приветливым.
Кивнула ему и пошкандыбала на своих каблучищах к крыльцу, костеря все собеседования мира, а особенно одно, испортившее мое настроение на несколько недель вперед.
Подругу я отыскала в Данькиной комнате.
— Ты чего, Мирк? — оглядела ее, лежащую скорчившись на кровати рыжего. — Заболела али как?
— Как собеседование? — прошелестело привидение, маскирующееся под мою подругу, и приняло вертикальное положение.
— В порядке собеседование, все живы остались. Эй, мать! Это ты, вообще, или кто?
— Я, Амаль. Все нормально…
Угу, я так и поняла, что нормально — похоже, день был говенным не только у меня.
— Давай, садись сюда, — усадила бледную до синевы подругу за стол в огромной кухне, а сама полезла в холодильник — надеюсь, Эльза не застанет меня за этим делом, иначе вони не оберешься. — Рассказывай, что за катастрофа в нашем королевстве приключилась?
— Амаль…, - выдавила она из себя и все, полились реки слез и потоки скорби.
Да, похоже, дело серьезней некуда — чтобы Мирка слезы лила должно и впрямь случиться что-то покруче моих сегодняшних хреноделишек.
— Так, мать! Пить тебе нельзя, а мне нужно, поэтому ты пока успокаивайся, а я быстренько бутербродиков налеплю. Себе вискаря плесну, а чай тебе сделаю. Пожрешь и сразу полегчает. И мне тоже.
— Амаль, Данька мой сын! — провыла она, не дожидаясь обещанной пищевой терапии.
Я на всякий случай пошутила:
— Ну да, а я твоя дочь, которую подменили в роддоме. Ой нет, мы с тобой близнецы, которых разлучили в детстве, Зита и Гита.
— Подменили и разлучили…, - она согласно кивнула и наклонилась вперед, зажав ладони между колен. Хрустальные капли начали быстро-быстро вытекать из страдальческих глаз и заливать столешницу.
Я принялась строгать найденные в гигантском холодильнике сервелат и сыр, дожидаясь, пока подруга немного выплачется. Не сказать, что меня ее слова сразили и заставили ахнуть, хватаясь за сердце.
Чего-то подобного я ожидала. Особенно после того, как Славинов попросил у меня все документы, что Мирке выдали при выписке из роддома. Я зачем-то хранила их у себя.
Наверное, потому что еще тогда мне многое показалось странным в этой истории. А Мирка была не в себе, и в расстройстве собиралась все сжечь, чтобы, как она сказала «ничего не напоминало».
Да и вообще, меня с первого взгляда заставила напрячься Мирина и Данькина похожесть, они словно по одному шаблону вырезаны. Так что нет, не сильно я удивилась словам подруги.
— Ну, рассказывай, — велела, когда водопад из глаз подруги немного иссяк. — Только давай с самого начала и желательно без соплей — тебе бы сейчас о маленьком в своем животе подумать, а не вселенской скорбью упиваться.
— Ты не понимаешь, да? — Мирка вскинула на меня несчастные глаза. — Десять лет назад меня как корову оплодотворили, а потом просто забрали ребенка, подсунув фальшивые документы о его смерти.
— Мне даже пол ребенка неправильно сказали, и я столько лет оплакивала девочку. А-а-а! — она взвыла и уткнулась лбом в стол.
— Так, Мирка! Или ты сей момент успокаиваешься и думаешь о том, что твоя истерика может навредить ребенку, или я вколю тебе барбитурат!
— М-мне н-нель-зя ничего такого, — проикала она. Схватила салфетку и шумно высморкалась.
— Лучше это, чем если ты доведешь себя до изнеможения.
Я шмякнула перед ней тарелку с бутербродами. Намешала меда в чай, сунула чашку ей в руки и велела:
— Пей и ешь.
Она вяло отхлебнула. Потом отщипнула от бутерброда и отодвинула тарелку: — Не могу, Амаль.
— Ешь, или я пошла за шприцем! Где Славинов, кстати? Почему тебя не утешает?
— Потому что я прогнала его — видеть не могу! — Мирка схватила бутерброд и разом откусила чуть не половину — стопудово представила, что горло мужу перегрызает!
Через десять минут, чуть порозовевшая и успокоившаяся она приступила к рассказу.
Я слушала и понимала, что одной бутылки вискаря сегодня мне может быть мало.