Пока я ползла по лестнице на второй этаж, думала, что сейчас доберусь до спальни, сяду в кресло возле окна, и в одиночестве и спустившихся на землю сумерках буду размышлять над своими проблемами.
Думать над тем, какими словами признаться Даньке, что он был прав — я и есть его потерянная мама.
Буду придумывать, как сказать это, чтобы его отец не предстал перед сыном в том неприглядном облике, в каком его видела я.
Наверное, Амаля права, призывая оценивать ситуацию объективно. Но что делать, если я не могу судить обо всем произошедшем иначе, как со своей колокольни?
А на этой колокольне яростно размахивает пиратским флагом моя обида и злость. Обида на Яниса, злость на его бывшую жену и на моего бывшего мужа.
И хотя умом понимаю, что Яниса из этой компании требуется вычеркнуть, но что-то внутри меня не дает этого сделать — чувства не имеют с разумом ничего общего.
Поэтому мне нужно подумать, как сказать Даньке, что я не уверена, что смогу жить с его отцом. Отцом моих уже почти двух детей.
В этом месте я начала тоненько поскуливать — как так, я мужика знаю без году неделя, а у меня от него почти двое детей?!
Чувствуя, что не в состоянии спать в общей кровати со Славиновым, добралась до той комнаты, где жила неделю после больницы. Вместо кресла упала на кровать, решив, что лежа думать даже приятнее.
Долго таращилась в темный потолок, переваривая Амалины бутерброды и копаясь в своих мыслях, да так и задремала, ничего не придумав.
Ну а потом думать уже не оказалось возможности — сонную меня подхватили мужские руки, прижали к широкой, вкусно пахнущей груди и над ухом прозвучало:
— Комнаты попутала, ежик.
— Славинов, положи, где взял! — вяло потребовала, хотя руки уже обнимали его шею, а нос уткнулся в широкое плечо. Самым страшным в моих недавних мыслях было как мне жить, если я все-таки надумаю разводиться с этим айсбергом.
Потому что он был прав, когда говорил, что я осталась с ним не по контракту, и не из-за ребенка. Да и не айсберг он никакой, это я давно поняла. Просто притворяется отлично.
Вот и страдаю теперь, что жизни без него я уже не представляю, но и так просто простить ему девять лет своих переживаний тоже не могу.
«Я подумаю об этом завтра» — напомнила сама себе знаменитую фразу и покрепче вцепилась в Славиновкую шею.
— Тшш, ежик. Придушишь меня.
— Заслужил, — мяукнула я и опять принялась всхлипывать. Все гормоны виноваты!
— Мир. Мирчонок мой, ну не реви! — заволновался Славинов и вдруг хвастливо заявил: — А мы с Данькой с твоей мамой познакомились!
— Что-о-о?! — ахнула я, мигом забыв про страдания. — Ты что, все рассказал ей про наш брак? Я же пока не хотела говорить, чтобы не волновать ее. Думала потом, когда она окрепнет…
— Тшш, не буянь. Твоя тайна осталась неразглашенной, — Янис толкнул плечом дверь нашей спальни. Дошел до того самого кресла, в котором я собиралась страдать, и опустился в него вместе со мной.
— Мы с Данькой к ее лечащему врачу заехали, к Сергею Анатольевичу. Как раз сидели в кабинете и обсуждали кое-какие финансовые вопросы, когда ему по видеосвязи позвонила твоя мама.
Доктор не удержался и сказал ей, что тут спонсор, оплативший ее лечение. В общем, мы поговорили. И, между прочим, мы ей понравились. Она нас с Данькой уже в гости пригласила, когда вернется домой.
Янис замолчал. Сгреб в ладонь мои волосы и, заурчав от удовольствия, впился губами в шею. Пробежался дорожкой легких укусов от выступающего позвонка вверх. Вернулся, сдвинул край футболки и прижался жадными губами к плечу.
— Я-янис, — простонала я, мгновенно воспламеняясь и начиная ерзать на его коленях. — Прекрати! Я вообще-то половину дня про развод с тобой думала.
— Я тебе покажу развод! Вернее, если хочешь, можем развестись, а потом опять специально для твоей мамы поженимся — я у нее твоей руки сегодня попросил, и она почти дала согласие.
— Почти — это не согласие, — с трудом выговорила и прикусила губу, чтобы не застонать.
Меня уже сладко потряхивало, потому что ладонь Яниса совсем нагло пробралась под футболку и принялась жамкать мою грудь поверх лифчика. Не довольствуясь этим, оттянула чашечку и занырнула внутрь, обхватывая полушарие снизу.
Подушечка большого пальца принялась теребить мгновенно затвердевший сосок и Янис глухо простонал мне в губы:
— Почти — это потому, что она решила сначала у тебя спросить.
— Вот когда спросит, тогда и лапай меня, нахал, — успела я фыркнуть Но тут он развернул к себе мое лицо. На мои губы лег властный горячий поцелуй, и все…
Вся моя решимость расстаться с этим мужчиной бесследно растворилась в напористой нежности его рта.
Растаяла в руках, вовсю гуляющих под одеждой и как-то незаметно снимающих ее с меня.
Исчезла в начавшем сжигать меня возбуждении. В мучительном желании прижаться к этому айсбергу, чтобы погасить пожар, который он так легко разжег в моем теле.
— Мир, утром поговорим обо всем, сейчас ты моя, — его низкий стон и мое тело начало сотрясаться в такт с ритмичными движениями его пальцев.
— Данька… Его же спать нужно уложить. Поцеловать, книжку почитать, — выдохнула я, уже постанывая и подаваясь низом живота навстречу его ритму.
— Амаля сказала, что уложит, — еще один хриплый выдох, и Янис подхватил меня под бедра, усаживая на себя сверху.
Прямо перед его лицом оказалась моя голая грудь с затвердевшими сосками. Большие ладони разложились на моей попе, а губы начали ловить розовые вершинки.
И в этот момент мой контрактный муж произнес фразу, сразу расставившую все по своим местам.
— Мир. Какое же счастье, что десять лет назад именно тебя Вселенная выбрала в мамы моему сыну…