Орхидеи еще не зацвели

Глава 11

— Это была история! — хором воскликнули близнецы и продолжили вразнобой:

— Идем мы себе и вдруг видим — впереди движется красавица-испанка… — завел Алекс.

— Меня трудно назвать влюбчивым, но… — начал Юстас.

Я властным движением руки прекратил Юстаса и повелел:

— Алекс, ты!

— … то есть вроде как испанка, не грипп, конечно, а женщина, но без усов.

— Выщипала, наверно, — предположил Юстас и, покосившись на меня, заткнулся.

— Бедрами качает туда-сюда, туда-сюда. Лицо, фигура — ты шо!

— Троянская Елена при виде нее сразу бы побежала в аптеку за цикутой, на ходу думая: не для нее, так для себя… — не утерпев, вставил Юстас.

— А мы, естественно — за ней. Она вошла в отель «Савой». Мы — за ней.

— Но на некотором расстоянии.

— Да. Благородном, мы же благородные отпрыски. И видим, она вдруг наклоняется и тырит ботинок. Лямзит его.

— То есть сначала мы смотрели, как она наклоняя-я-яется…

— …надо сказать, что там под одной дверью стояли новые ботинки.

— Такие светло-коричневые.

— Довольно кричащего вида.

— Да. Чересчур.

— Так вот, она наклоняя-я-яется, приседааает, ну, ты можешь себе представить, как женщина с такой фигурой приседааает, а потом тырит один ботинок, кладет его в сумочку, такой вроде как саквояжик, и пугливо крадучись, спускается в холл. Мы за ней.

— Она нас не заметила.

— Да. Мы парни видные, но попрятались. Но потом мы вылезли и пошли в «Симпсон»…

— …насладиться английской кухней…

— … если такая есть…

— И она была там…

— …не кухня.

— И кухня тоже…

— …а эта испанка.

— Она была не одна, а с каким-то лысым чудаком с моноклем.

— Мы решили, что он немец, потому что пузатый.

— Хотя для немца он слишком тихо разговаривал.

— Зырим, а она ему этот ботинок аккуратненько под столом в руки сует.

— Типо как нычком.

— Потому что вообще это поступок заметный, нерядовой, можно сказать.

— Прикинь, такая динамитная девица, да еще этот ботинок, да еще такого цвета.

— И с толстенным американским каблуком еще и.

— Ну мы понимаем, ключ от номера…

— Или даже туфельку… но ботинок…

— А чудак под столом руками повертел, долго он это делал, и она ему помогала, и они достали крохотный рулончик. А на нем вроде как значки, карлючки.

— Из каблука, наверно.

— Да, из американского.

— Мы поняли, что они оба шпионы. Наверно, немецкие. Получили шифрованное сообщение. О состоянии английских войск, не иначе.

— Чертежи новой подводной лодки, прикинь, да.

— Но полицию вызывать не хотелось, нет у нас доверия к полиции.

— В смысле, они нас все знают. И не с лучшей стороны.

— С твоей, — вставил Юстас.

— А в подводных лодках они ведь шарят не больше нашего, — сказал Алекс, оставив этот братский выпад без внимания.

— И вообще что они там понимают, в этой полиции? Только и могут, что говорить «Хо!», когда мы сами уже просекли, что «Хо!»

— И мы просто пошли посмотреть, что там этот тип, который за дверью.

— Владелец ботинок.

— Зырим, а там уже другие ботинки выставлены. Черные, такие растоптанные.

— Когда он их только успел растоптать!

— Ну, мы думаем, ах ты шпионская морда, ну ты и дурень, ну ты и влип, мы тебе покажем. Взяли этот ботинок, и вот мы здесь.

— Он там с ума сойдет, когда увидит, что почему-то второго ботинка снова нет.

— Рамсы попутает.

— Да его в желтенький домичек заберут после этого. Сначала новые ботинки, он их выставил специально, чтобы передать шифровку, потому такой толстый каблук, а теперь старые, он просто хотел, чтобы их, прикинь, ваксой помазали. А тут вдруг бац — и такой необъяснимый поворот.

— Коллизия.

— Вот именно. Или коллизей?

— Нет, коллизия.

— Точно?

— Да сто пудов!

— А не коллизей?

— Нет. Коллизия. Она.

— Как ты можешь так уверенно утверждать, что она? Под хвост, что ли, заглядывал?

— Кому?

— Ну, ему. Этому. Которое коллизистое.

— Какой еще хвост? У кого хвост?

— У коллизии. Как у колли. Пушистый такой. И она им помахивает туда-сюда, туда-сюда…

— А че, нормально должно быть.

— Не то слово! Просто-таки красиво…

— Эй, юноши бледные, — вклинился я. — Хватит уже про хвост.

— Кто прохвост? — автоматически вскинулся Алекс, но Юстас его сзади дернул за пиджак, мол, брат, не заводись.

— Я не понял, — продолжил я, — зачем вы ботинок слямзили. Так что давайте сосредоточимся на этом.

— А ему ж перед своим шпионским начальством отчитаться придется, — сказал Юстас. — И тут ему и кранты.

— Потому что он не сможет объяснить, что это было, но по всем статьям явка попалена, и ситуация вышла из-под контроля. Так что ему прикажут, чтобы он отравился, — дополнил Алекс.

— Или убил себя об стену.

— Самоликвидировался.

— Огурцом застрелился. Соленым.

— Пикантным.

— Типичная партизанская война.

— А к чему ты вообще спросил-то, Берти?

— Что именно? — спросил я.

— Про ботинок.

В этот момент в дверь кто-то нервно позвонил, и уже через минуту в гостиной образовался красный, взъерошенный, как южный помидор, но одетый во все английское Генри Баскервиль с выглядывающим из пояса кусочком рубашки, а из-за спины — Шимсом. Впрочем, Шимс тотчас исчез, а Генри с выглядывающим кусочком рубашки наоборот приблизились. Гордый потомок Баскервилей, очевидно, только что выбрал костюм, и был похож на нервного и впечатлительного боксера, самостоятельно заполнившего налоговую декларацию. Его небольшая, но тренированная десница протянулась мимо моего уха к настенной полке и взяла с нее стоявший там ботинок. Ботинок тоже проследовал мимо моего уха, уплыл из поля зрения, и настала одна из тех мужественных пауз, которые Шимс называет… брюхатыми? пузатыми?… ага, вспомнил, чреватыми. То есть наставшая пауза была в высшей степени мужественной и при этом не просто чреватой, а буквально на сносях. То есть пауза на миллион долларов — вроде бы именно столько полагается родившему мужчине, если я ничего не путаю. Но зато в ее значении было невозможно ошибиться — Генри обнаружил свой ботинок. Сейчас спросит, откуда тот здесь взялся. А он и без того выглядел взвинченным, и что-то же его сюда пригнало. Ну, в смысле, Генри. Не ботинок. А кто сделал вид, что подумал, будто взвинченным может ботинок, тот, значит, нарочно корчит из себя идиота, и это не тонко, потому что ведь шито белыми нитками.

Вдруг доктор Мортимер, проявлявший последние несколько минут признаки рвущейся наружу энергии, а именно — задорное ерзанье, вскакивание с места, идиотские улыбки и периодическое хмыканье с бурным выдохом через нос, припорошенный белой субстанцией — подал голос. Чтобы этот голос был верней услышан, Мортимер в придачу издал несколько шумных хлопков ладонями.

— Анекдот, — сообщил он, затейливо взмахнул руками и хихикнул. — Безупречно одетый негр заходит в обувной магазин на Пикадилли.

Начало было интригующим. Все обратились в слух.

— Заходит и говорит человеческим голосом, то есть на лондонском английском, понимаете: «Я человек не бедный, мне нужны ботинки».

Мы все дружно кивнули.

— Продавец говорит: «Я вас понял, обратите внимание на эту отличную пару ценой в 10 фунтов». Распространяя запах неимоверных парфумов, негр достает платиновый с маленькими желтыми бриллиантами лорнет, осматривает пару и говорит, так ласково-ласково: «Нет, вы не поняли. Я не стеснен в средствах. Я хочу нормальные ботинки». Продавец говорит: «Ага, теперь понял, пройдемте на второй этаж, там у нас эксклюзивный товар». Они проходят на второй этаж, продавец указывает на самые дорогие и спрашивает: «Ну, как вам эти?» — «Ничего, — отвечает негр, — но не в них ли был герцог Виндзорский во время брачной церемонии?» — «Действительно, фасон очень похож». — «Видите ли, я человек брезгливый. Я не люблю, когда в моей обуви венчается черт-те кто. Нет ли у вас чего-нибудь, в чем никто не венчался?» — «О, наконец-то я вас действительно понял! — воскликнул продавец. — Пожалуйте на третий этаж».

Поднимаются на третий этаж. Там, посреди огромного зала, в свете прожекторов, под стеклом — всего одна пара светло-бежевых ботинок нежнейшего оттенка. «Вот, — говорит продавец, — эти американские ботинки стоят миллион долларов. Они делаются на заказ из человеческой кожи». — «Очень хорошо, это почти то, что мне нужно, но вот только цвет… видите ли, я не джазмен какой-то. Нет ли у вас таких же черных?» — «Есть, — отвечает продавец, убрав улыбку. — На первом этаже, по 10 фунтов за пару».

Настало послеанекдотное молчание. И практически сразу послышался звук, будто сверху упала массивная люстра и с нею — изрядная часть потолка. Это до Баскервиля дошло.

— Охохохо, — изнемог он стаккатто, — йохохохохохо! Ой, отличный анекдот! Ой, ахахаха, я сейчас умру. Ох, англичане, ну и юмор. Ох, ахаха, ну разве так можно?

«Хи-хи-хи» — «Ха-ха-ха» — колокольчиками откликнулись Алекс с Юстасом, еще не зная, что этот мощный весельчак — хозяин украденной ими обуви. Снуппи хранил ледяное спокойствие, так ему шедшее — он уже знал этот анекдот. Мортимер довольно улыбался, прямо-таки сиял, любуясь произведенным эффектом. Из-за двери доносилось едва различимое благопристойное хрюканье — это был Шимс.

И вдруг Генри резко посерьезнел:

— Вы расист? — спросил он Мортимера, в упор на него глядя.

— О, нет, — ответил тот, развалившись на кушетке и любуясь внутренним салютом, — я здравомыслящий антрополог.

— Вообще-то у нас в Америке за такое линчуют, — медленно констатировал Генри, отвернувшись от него так равнодушно, что даже подойдя к окну.

— Спасибо, что предупредили, — ответил доктор. — Останусь жить в Девоншире.

— Могут сами приехать, — почти пропел Генри, что-то там высматривая сквозь дождь. — Вот я же приехал… Да, кстати, откуда здесь мой ботинок?

Алекс с Юстасом переглянулись, глаза их вспыхнули, как от одной спички, единым озарением, раздался топот четырех копыт, хлопок двери, и гостиная расцвела их отсутствием.

— Судя по звуку, мустанг. Необъезженный. Неподкованный. Иноходец, — компетентно прокомментировал Генри, услышавший за спиной цоканье. — Если держишь в спальне мустангов, Берти, всегда запирай их, как следует. Твой дядя, помнится, держал в спальне кроликов, это было разумней… для мустангов многие делают корали… загородки такие… А впрочем, дело хозяйское… Но я хочу знать, Берти, где ты взял мой ботинок?