Орхидеи еще не зацвели

Глава 36

В «Четырех петухах» мы встретили, кого бы вы думали, старого гриба Френкленда. Он продолжал увиваться за Элизой. Хотя ему служит некоторым извинением то, что он принимал ее за Орландину. По-видимому, дедушке было все равно, за кем увиваться — за Элизой, за Орландиной, за свободной девушкой или чьей-то невестой. Пробежала бы мимо кошка — он бы и к ней полез, и плевать, что ее ждут котята! Наверное, когда человек доживает до определенного возраста, если, конечно, он доживает, то в нем просыпается неумолимая тяга к воспроизведению своих генов. Все, что он не успел натворить за свою малоценную жизнь, он стремится наверстать сейчас. И это заставляет его с удвоенной интенсивностью волочиться за всеми особями женского пола, которые не успевают убраться с его пути.

Пытаюсь понять, что бы я ощущал, если бы во имя минутного, скоро забывающегося удовольствия уязвил мироздание таким смертным прыщом, как Лора Френкленд, и потом имел скорбную возможность наблюдать последствия сего деяния на протяжении многих лет. Определенно, я был бы подавлен. Меня бы терзали вина и стыд. Вот я, честный старый отец, который сознает всю тяжесть своей неудобопоправимой ошибки. Мне представляется, что я постригся в монахи, и в данный момент пребываю в монастыре, с неизменной Библией в руках, с тяжестью в сердце, с бледным телом, изможденным постом и молитвами, и красными глазами, воспаленными от слез. Передо мной на тарелке лежит горсть фасоли без соли; она и полчашки воды — мой дневной рацион.

Но вот мы видим, настоящего, не воображаемого отца Лоры Френкленд, и что мы в его лице видим? Старого ловеласа, который, возможно, уже безопасен, но тем не менее стремится к новым пакостям. О, нет, он не оставил мир в покое! Он не довольствуется горстью фасоли без соли. Уже стоя одной подагрической ногой в могиле, а другой — на кладбище, он все еще замышляет козни в виде новой порции потомства. Для этого хочет жениться на юной особе.

Правду сказать, он встретил меня приветливо. Мы вошли целой стаей, вернее, толпой, потому что Уил по дороге навербовал сподвижников. Все это, как я понимаю, были вервольфы, потому что они были люди местные, и раз они ему так нравились, значит, он их давно уже покусал. «Что делать, я веселый человек!» — говорил о себе Уил, и это было правдой — человек он был веселый. Компания оказалась так велика, что все за стойку не поместились и, большинством голосов заказав джин с имбирным элем, они отправились в зал. Меня же Френкленд подозвал мановеньем корявого пальца.

— Молодой человек, — сказал он, — я вас здесь дожидаюсь. Мне хотелось бы потолковать с вами кой о чем перед тем, как я буду оглашать завещание. Вы не против, мой мальчик?

— Так вы будете сегодня оглашать завещание? Как интересно! А что в нем?

— О содержании сего документа до поры до времени распространяться я не буду. Уже назначено место и время, когда я объявлю последнюю волю покойного всем, до кого она имеет касательство. Однако же из симпатии к сей молодой особе, — Элиза хитро улыбнулась из-за стойки, — я не могу таить от ее избранника то, что представляет для него интерес и является информацией по жизненно важным вопросам.

— Так вы в курсе, что я Альберт Вустон?

— Да в курсе, в курсе. Моя роль — все знать. Хоть мой дом и находится на отшибе, но я активно участвую в здешней жизни и ощущаю себя членом общины.

— Ну и?

— Являясь другом покойного сэра Чарльза Баскервиля, я принял на хранение пакет, где находятся все бумаги, так или иначе связанные с последней волей покойного. Пакет этот не запечатан, его содержание мне известно. Больше этими сведениями не располагает никто, даже душеприказчик покойного доктор Мортимер.

— Ну-ну, и что там?

— Один документ напрямую касается вас.

— Как?! Меня? Каким образом, я же…

— Покойный сэр Чарльз полагал, что проклятие рода Баскервилей, о котором вы, без сомнения, знаете…

— Знаю… — просипел я и вздрогнул, потому что Элиза неожиданно подошла сзади и положила свой подбородок мне на плечо.

— Так вот, покойный сэр Чарльз, как я только что говорил, полагал, что проклятие это связано с тем обстоятельством, что в какой-то момент кровь Баскервилей была подменена кровью другого рода, и настоящие Баскервили тем самым оказались без родового имения, в котором вместо них поселились невольные оккупанты. Из семейных преданий можно легко сделать вывод, что этими оккупантами являются Цепеши, то есть потомки валашского князя Дракулы…

— …и тут появляюсь я… — подсказал я, чтобы сэкономить время.

— Совершенно верно, тут появляетесь вы, ибо в упомянутом мною пакете содержится доказательство вашего происхождения по прямой линии от рода Баскервилей.

— А как же Вустоны? — спросил я.

— В какой-то момент эти ветки слились.

— Да-да, я слышал что-то такое, они вообще-то со всеми там без разбора сливались. Но что из этого?

— Сэр Чарльз изъявил желание, чтобы, в интересах его кровных родственников, о благе которых он пекся последние годы, наследство распределилось таким образом, чтобы была устранена несправедливость и тем самым нейтрализовано проклятие рода Баскервилей. Но для этого отдать поместье он считал недостаточным. Демоны рода, по его мнению, могли бы получить удовлетворение только тогда, когда потомок Баскервилей убил бы потомка Цепешей и уже тогда вступил во владение родовым имением.

— Я убивать Генри не стану! Пусть этот старый дурень утрется!

— Он не может утереться, Берти, он умер. Но убив Генри, мы все равно бы не получили наследство, — резонно заметила Элиза, и я вновь восхитился ее умом. — По английским законам это невозможно.

— Ну, что скажете, Френкленд?! — с неким вызовом воскликнул я.

— Юноша, в завещании нет ни слова об убийстве Генри, — ответил Френкленд нудным, гнусавым голосом, прямо-таки исполненным аденоидов.

— Нет? Вот и отлично, что ж там есть?

— Сэр Чарльз завещает имение вам, Альберт, в случае, если вы представите доказательства, что вы его убили.

— Ах!

— Ох!

— Но как?!

— Берти!

— Кого-кого???

— Покойного сэра Чарльза Баскервиля.

— Я убил??? Я???

— В противном случае он завещает отдать имение под лепрозорий.

Моя невеста пришла в себя первой. Пока я талантливо изображал рыбку, которая по недомыслию выскочила из аквариума, Элиза глубоко выдохнула, потом столь же глубоко вдохнула и деловито спросила:

— Что же достанется Генри?

— К имению прилагается капитал в миллион фунтов, необходимый, чтобы содержать имение достаточно продолжительный срок. Ибо сэр Чарльз предполагал, что в течение нескольких поколений род Баскервилей, вполне возможно, не предложит миру ни одного финансиста, титана или стоика. Однако сей миллион фунтов недосягаем, ибо по условиям соглашения с банком он не может быть полностью выдан наследникам на руки. Но даже и процентов с этой суммы вполне достаточно, чтобы жить на широкую ногу.

— Да уж, — проблеял я.

— А прочим наследникам достанутся капиталы, которые находятся в нескольких банках Америки и Швейцарии и которые в деньгах, ценных бумагах и бриллиантах составляют в общей сложности около 22 миллионов долларов США.

— Фьююю, — издал я звук, которому в природе нет названия.

— Кроме того, им переходят дома и замки в Европе и Америке, которые находились в собственности сэра Чарльза Баскервиля.

— Старик не был нищим, — заметил я. — Но все-таки он был слегка юродивым. Ну как я докажу, что я его убил? Зачем? И главное, как же я получу его наследство, если в это время я буду сидеть в камере смертников, ожидая исполненья приговора? Деньги и поместье ведь не возьмешь с собой ТУДА. Это же прямо как у Юджина Арама: человек только хотел жениться, а его арестовали за убийство.

— Милый, но всего этого ведь можно избежать, — сообщила Элиза. — Я поговорю со Стивеном, и он, конечно, все устроит. У нас скоро медовый месяц, сейчас зацветут орхидеи. А королевская пенсия не такая большая, к тому же, ее могут нам и не дать…

— Вот еще, — пробурчал я, — мы не будем сидеть на болотах в медовый месяц. Как-нибудь я на Ниццу и так наскребу. Если только не будет оков на запястьях.

— Ладно, голубки, я сказал все, что нужно, и я пошел. Пусть вам мир улыбается.

И руина отчалила.