Орхидеи еще не зацвели

Глава 35

— Я ночью очень плохо спал, — сообщил Генри за завтраком.

— Меня это не удивляет, я тоже спал плохо, — ответил я, тщательно проглотив очередную порцию овсянки (ее, как это ни проблематично, всегда следует проглатывать полностью). Что же до качества моего ночного отдыха, то даже если бы я и хотел соврать, мой вид бы меня выдал. Этот синюшный оттенок кожи, эти лиловые полукружия под глазами в стиле модерн…такого не бывает у людей, которым еще только предстоит медовый месяц, если они не прикладывают к тому специальных усилий: не пьют абсента, не пишут стихов… — Стивен, а ты как спал? — обратился я к Шимсу.

— Я вообще не спал, Берти, — ответил Шимс, хоть и сидящий вместе с нами за столом, но по-прежнему так гладко выбритый, как будто бы я все еще плачу ему за это. — Сон не шел, мне не удавалось расслабиться. Должно быть, сказались волнения этой ночи. Поняв, что я не усну, я взял томик Спинозы и стал читать. До утра я прочел его полностью. Это существенно обогатило мой внутренний мир.

— Мне тоже казалось, что я не спал, — сказал Генри.

— А проще говоря, приснилось, — вставил я. — Приснилось, что не спал.

— Так или иначе, но я все-таки успел увидеть сон, — сказал Генри, проигнорировав мое тонкое замечание, хотя мне самому оно очень понравилось.

— Сон? — зачем-то переспросил Стивен.

— Сон? — зачем-то переспросил я.

— Да, сон, — подтвердил Генри. — Ярчайший и весьма странный. Мне приснилось, ну надо ж, как будто бы я цеппелин. Ну, ощущал я себя как цеппелин, и вроде бы им и был. Но при этом я был и собой тоже, со всеми своими мыслями, опытом и желаниями.

— Так случается, — ввернул Шимс.

— И вот я хочу взять на борт Бэрил, — продолжил Генри, проигнорировав на этот раз уж и замечание Шимса, — чтобы она покаталась, но какой-то голос мне говорит, что мой цеппелин для нее слишком новый, и ей больше к лицу старая метла. И вроде бы как она эта самая метла и есть, какая глупость! Да еще и усатая, как метла может быть усатой?! Я отвечаю: мой цеппелин тоже когда-нибудь станет старым, но это можно отсрочить с помощью усатой метлы.

— Генри, вы не пытались толковать свой сон по Фрейду? — деловито спросил Стивен.

— Ой, я не слишком-то силен в этой теме. Когда-то пытался прочесть сборник его лекций о психоанализе, но не выдержал, запил.

— Однако если бы мы были трезвенниками, и притом поклонниками Фрейда, — продолжил Стивен, — мы бы истолковали цеппелин как образ мужественности, благодаря его продолговатой форме и тому, что он взлетает, действуя при этом в направлении, противоположном законам гравитации, а…

— По поводу взятой на борт Бэрил и ее метлы продолжать не надо. Я и так все понял, — опередил его Генри и томно добавил: — Мне здесь неясно другое…

— Генри, вы знаете точно, сколько лет вашей невесте, мисс Степлтон? — ни с того, ни с сего спросил Шимс.

— Ей… полагаю, лет двадцать, а что?

— А вам не приходило в голову, что если дама занимается оккультной биохимией, о ее возрасте нельзя судить опрометчиво? Судя по всему, ваше подсознание, Генри, оказалось здесь более прозорливо, чем ваш интеллект. Оно коснулось иглой сути. Поэтому оно генерировало образ старой метлы, которая больше к лицу Бэрил, чем ваш молодой цеппелин. Это выглядит очень логично, ведь метла усатая.

— У Бэрил нет усов!

— Конечно, Генри. Это было бы катастрофой, такая очаровательная мисс…

— Ах, Шимс… Стив, ты меня убиваешь! Сколько ж ей лет?! Как узнать?! У тебя есть идея?

— Я не знаю, Генри, не знаю.

— А почему ты мне это сказал, а?

— Я просто подумал…

— Ты не просто так это сказал, вот что я тебе скажу. Ты коварно посеял в меня сомнения. И не просто так. А ты же не станешь отрицать, что ты Глостер?

— Я не тот Глостер, Генри, который вас интересует. Кроме того, Шекспир был предвзят к Ричарду III, многие исследователи считают, что Эйвонский Лебедь приписал ему много лишнего.

— Вроде как официанты иногда приписывают посетителям в счет, чего они вовсе не заказывали, — вставил я.

— Полагаю, что Бард сделал это не из корыстных соображений, а для усиления зрелищности спектакля, — вступился Шимс за своего домашнего любимца.

— Ты знаешь, Стивен, когда еще мой дядюшка был жив, а я был беден…

— Одно из другого следовало, — заметил Шимс.

— …а я ведь в ресторан ходил только с девушками, которые мне очень нравились, это тоже надо учесть, то лишнее блюдо, дописанное в счет, впечатляло меня больше, чем все театральные убийства вместе взятые.

— Да чепуха это! — вскричал Генри. — Как ваш Шекспир мог что-то куда-то там дописать, если давно уже доказано, что его вообще не было!

— Но кто ж тогда создал пьесы? — возразил Шимс, начиная приподнимать левую бровь.

— А конь в пальто!

— Как же так?

— А вот так!

— Но позвольте…

— Нет, не позволю! Я думаю, ты нарочно так мне сказал, чтобы заморочить мне голову, а потом сам жениться на Бэрил! Ааа! Вот оно что! Я все понял: ты теперь подходящая партия, и твой дьявольски хитрый ум…

— Сэр…

За это время я доел овсянку и, рассудив, что в своем собственном родовом замке Генри может кидаться душить, кого хочет, а Стивен всегда сможет вывернуться, кто б сомневался в этом, я отправился на почту. Мне хотелось как можно скорее увидеть газеты, ведь там должны были появиться объявления о нашей с Элизой помолвке.

На почте все было тихо. Никаких светопреставлений. Правда, девчушка, продавшая мне газеты, посмотрела как-то странно, словно она увидела розового крокодила, хотела у него что-то спросить, но не решилась. Вообще из людей никого не было, только на стуле в углу сидел Уил и, довольно похмыкивая, читал «Девонширскую правду».

— Здесь есть отличная статья о ликантропах! — громко сказал он, рассчитывая втянуть меня в разговор.

— В самом деле? — ответил я вежливо.

— Да, здесь написано, что все эти слухи распространяют английские спецслужбы, чтобы опорочить ирландцев в глазах местного населения. А когда Англии неугоден был Цепеш, то его на весь мир ославили вампиром, и все дела. Приводятся интересные факты. Например, во время инквизиции многих людей просто оговаривали. Они отрицали свою вину, но их пытали, и под пытками они говорили все, что от них хотели слышать. Сообщали о какой-то мази… чепуха! Какая мазь! Какое место ею мазать?! А один крестьянин заявил, что волчья шкура находится у него внутри тела. Ему обрубили руки, ноги, чтоб посмотреть, понимаете ли, как там она располагается, эта шкура, но никакой шкуры там, конечно же, не оказалось. Бедняге даже вынесли оправдательный приговор, но только он к тому времени помер от потери крови.

— Так вы что, вообще не верите в оборотней, Уил? Вы не верите, что человек способен превратиться в волка?

— Да что вы, мистер! Человек человеку волк, но не более того. Мы же современные люди.

— Но ведь местный викарий, Питер Мортимер, настолько уверен в существовании оборотней, что даже молится за них поименно. А местный врач, Грегори Мортимер, разработал медицинскую систему, которая способна воспрепятствовать самопроизвольному превращению человека в волка.

— Ох уж эти Мортимеры… Им давно следовало бы почитать Маркса, тогда бы они, может, обратились лицом к реальности.

— Лицом к реальности? Вы считаете, реальность не такова? Многие видели собственными глазами, как люди в реальности обращались в волков, как это можно отрицать?!

— И вы лично видели?

— Да.

— Собственными глазами?

— Нет, я одолжил глаза у покойной бабушки, — зло сыронизировал я. Этот оборотень-материалист уже начал меня нервировать. — Конечно, собственными, чьими же еще.

— И что ж вы видели?

— Как вы, Уил, собственной персоной превратились в волка, и все ваши товарищи сделали то же самое. Вы собрались в стаю и сбежали в лес. У всех вас не было хвостов, так что вы похожи были на катящиеся клубочки. Чуть позже вы, Уил, выскочили из кустов, чтобы напасть за Бэрил Степлтон, которая, как оказалось, пошла на это специально, чтобы, так сказать, достучаться до вашей совести. Я стукнул вас дубинкой по голове, вы упали и превратились в человека.

— Вы только не обижайтесь, мистер, — сказал Уил очень мягким, приятным тоном, да он вообще не лишен был животного обаяния, — но только вам бы пойти домой. Не хочу сказать, что вы с утра наклюкались, или что вы наркоман, хотя в наш век и такое бывает, и это нехорошо осуждать, но может быть, вы больны. Я сам часто страдаю лихорадкой. Сначала знобит, потом трясет, голова болит и очень, очень хочется пить… Вам не хочется пить?

— Пока нет, ведь я только из-за стола, я выпил полграфина апельсинового сока.

— Это хорошо, это полезно. В апельсине содержится витамин С. Но все равно, медлить нельзя. В Гримпене ходит грипп. Три дня инкубационный период, а потом резко понимается температура. Ты смотри, думай сам. Уже начался бред. В любой момент возможны осложнения вплоть до воспаления мозга.

— Уил, вот вы мне все это говорите… но у вас же шишка на лбу в том месте, где я вас стукнул!

— Меня стукнули вчера во время драки в «Бедном песике», ребята могут подтвердить, так что вряд ли… — Он с жалостью посмотрел на меня. — Может, я сбегаю за телегой, чтоб тебя, приятель, отвезти домой? Или привести врача, мисс Адсон? Она у нас акушерка, но в медицине сечет так, что дай бог всякому, куда больше, чем этот пропойца Мортимер.

— Не беспокойтесь, ради бога, Уил, я не болен, это была дурацкая шутка. Конечно же, я ничего не видел. Вообще я вчера обручился, понимаете, нервничаю слегка. — Сам же я с этими разговорчиками про волков не успел даже глянуть в газеты.

— Ага, женишок! Мои поздравления, нет, без шуток, от всей души поздравляю! Одному трудно. Я тоже когда-нибудь найду свою единственную, свою… волчицу. А идем-ка выпьем!

— Рановато.

— Да ну, брось… Вы… ну, да, вы же с барменшей Орландиной обручились, правда? Я не перепутал?

— Да. С ней лично.

— Молодец! Орландина — хорошая девушка. Не то, что эта змея Степлтонша.

— Чем же плоха мисс Степлтон? — Я понял, что вот оно настало, сейчас произойдут главные разоблачения сезона.

— Понимаешь, друг… ну, это между нами… — с обнадеживающей таинственностью начал Уил.

— Рот уже на замке! — поспешил заверить я. — Я буду нем, как могила спартанца, сотрудничавшего одновременно с МОССАДом и ЦРУ.

— Болтать об этом нельзя.

— Ах, ну конечно! О чем разговор!

— Я с Джеком учился в колледже.

— Насколько близко вы с ним дружили? — с непраздным любопытством спросил я, прикидывая, какой шанс, что Джек может однажды, во время приятной беседы, стать волком, или же, что ему наверняка ближе, мотыльком.

— Не особенно-то я с ним водился. Он мне не нравился, я знал, что… словом, даже близко к нему не подходил. И он меня не помнит. Только я о другом. Эта Степлтонша, когда он был пацаном, приходила к нему в колледж. И она тогда выглядела, как сейчас. Он был пацан совсем, а она — точно такая же, как сейчас, вот в чем штука. Тогда говорили — она его мать.

— Это лихо!

— Еще бы не лихо.

— Да как же она так сохранилась?

— Одно слово, ведьма.

— Уил, ты веришь в ведьм??

— Насмотришься на эту Бэрил, еще не в то поверишь. А который час?

— Полдвенадцатого.

— Уже можно. Идем в паб.

— Да как-то рано.

— А что там за нота идет после «ля»?

— «Си».

— Да-да, вот именно, не ссы. Идем!

— В «Четыре петуха».

— Ясное дело, женишок! Она там! — расхохотался Уил и весьма фамильярно похлопал меня по плечу. Эта развязность мне не понравилась, в ней было что-то такое, что ассоциировалось с выражением «трепать имя женщины». А кодекс Вустонов по этой части очень строг, я вынужден был как можно скорей положить конец этим разговорам:

— Но только болтать о Бэрил не надо, Уил, ну их в баню, — заявил я, встав в горделивую позу.

— Да я ж не болтаю, — сразу сбавил тон Уил.

— Неизвестно, как Генри себя поведет. Может все разнести вообще в дым.

— Да пусть женится! Нам-то что!

— Да, вот именно, нам-то что.

— Нам-то что.

— Вот именно.

— Вот именно.