21

Утром следующего дня Чжоу Бо-тао послал Чжоу-гуя с запиской в дом Чжэнов, приглашая Го-гуана на чашку чая, но неожиданно для него Го-гуан отклонил приглашение, сославшись на нездоровье.

— Почему он не хочет прийти? Неужели догадался о наших намерениях? — удивилась старая госпожа Чжоу, обескураженная этой непредвиденной задержкой.

— Если он догадался, то все пойдет насмарку, — размышлял вслух Чжоу Бо-тао, не находя других путей к урегулированию этого незначительного вопроса, всегда представлявшего для него серьезную проблему, разрешить которую было ему не под силу.

— Вряд ли. Так быстро он не мог узнать, — покачала головой госпожа Чжоу.

— Говорит, что нездоров. А может быть, он действительно заболел? Неизвестно. Что ж, подождем, пока он выздоровеет, — решил вдруг Чжоу Бо-тао, видя, что этим можно оттянуть объяснение.

— Пусть так, — поколебавшись, согласилась старая госпожа Чжоу.

— А по-моему, нужно послать Цзюе-синя справиться о его здоровье. Если правда, что он болен, то, конечно, тут и говорить нечего. Если же это предлог, то следует попросить Цзюе-синя переговорить с ним, — вмешалась госпожа Чэнь, до сих пор молча слушавшая в стороне разговор Чжоу Бо-тао с матерью и понявшая намерения мужа. Старая госпожа Чжоу оживилась:

— А ведь, ты неплохо придумала. Придется нам еще раз побеспокоить Цзюе-синя.

Чжоу Бо-тао бросил недовольный взгляд в сторону жены, но, находя неудобным ссориться с нею в присутствии матери, был вынужден буркнуть что-то вроде согласия.

Старуха тут же послала Чжоу-гуя за Цзюе-синем. Чжоу-гуй хорошо справился с поручением, и еще до обеда Цзюе-синь был в доме Чжоу.

Старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь, разумеется, встретили его с распростертыми объятиями. Рассказав об уловке Го-гуана, они сообщили Цзюе-синю о своих намерениях. Цзюе-синь согласился и был не прочь тут же пойти в дом Чжэнов. Но старая госпожа Чжоу так настойчиво оставляла его обедать, что, не желая обидеть ее отказом, он был вынужден пообедать вместе с бабушкой, дядей и теткой.

К обеду явились Мэй и молодая сноха, обычно не выходившая из своей комнаты. С Цзюе-синем Мэй почти не разговаривал; в присутствии отца он вообще не осмеливался много говорить, а кроме того, после женитьбы не чувствовал особой потребности в разговорах с другими. За его спиной поговаривали, что все, что он мог сказать, он уже сказал молодой жене. Говорилось это, правда, в шутку, но Цзюе-синь заметил, что легкий румянец, недавно еще игравший на лице Мэя, исчез, и теперь оно стало еще более бледным. Хотя на нем часто появлялась улыбка, но улыбка эта вызывала у всех представление о морщинистом старце. Особенную тревогу у Цзюе-синя вызывали чуть-чуть запавшие глаза Мэя — такая глубокая безнадежность была в них, такая отрешенность от борьбы в предчувствии неминуемой гибели. Полной противоположностью Мэю была его жена — плотная, румяная, полная сил, которые, казалось, так и рвались наружу, отчего ее густо нарумяненное и напудренное лицо выглядело еще здоровее. За обедом она почти не принимала участия в разговоре, отделываясь односложными ответами. Но она дважды взглядывала на Цзюе-синя: взгляд ее уносил вдаль, словно поток. «Скоро будет разбита еще одна жизнь», — с горечью подумал Цзюе-синь, перехватив этот взгляд. У него уже не оставалось ни тени сомнения — признаки были налицо. И он с сожалением взглянул на Мэя, сидевшего напротив с безразличным видом. «Он не знает, и никто из них не знает». Кусок не шел Цзюе-синю в горло. Но он через силу доел то, что оставалось у него в чашке, и только тогда вслед за старой госпожой Чжоу вышел из-за стола.

Сразу же после обеда Мэй с женой вернулись к себе в комнату. Юнь прошла за Цзюе-синем в комнату бабушки, намереваясь поболтать с ним. Она была бесконечно благодарна Цзюе-синю за его заботы об умершей Хой — это слышалось в каждом ее слове. И Цзюе-синь почувствовал новый прилив энергии. Только отец покойной, Чжоу Бо-тао, не выказывал никакого интереса ко всему этому. Все время, пока он разговаривал с Цзюе-синем, он недовольно морщил лоб. Цзюе-синь понимал его, но ему было все равно.

Выйдя из комнаты старой госпожи Чжоу, Цзюе-синь в паланкине отправился в дом семейства Чжэн. Слуги провели его в гостиную, и там ему пришлось прождать довольно долго, прежде чем вышел Чжэн Го-гуан.

Само собой разумеется, начались взаимные приветствия и комплименты. Видя, что Го-гуан в прекрасном настроении и на его квадратном лице не видно ни малейших признаков недомогания, Цзюе-синь нарочно спросил его о здоровье. Тот покраснел, замялся и пробормотал:

— Спасибо за внимание. Позавчера вечером простудился и вчера целый день был в постели. Врач не велел из дому выходить. Поэтому и не смог пойти к тестю, когда он прислал за мной… — Это была явная ложь.

Но Цзюе-синь уже не слушал, что говорил Го-гуан. «Простудиться в такую погоду? — думал он. — Да и не видно что-то. Ясное дело — врет». Но разоблачать ложь Го-гуана он не стал, а сделал вид, что верит, и сказал несколько ободряющих слов.

Если Го-гуан мог заговорить зубы Чжоу Бо-тао комплиментами, то с Цзюе-синем это было бесполезно. Да и говорить ему с ним было не о чем. Поэтому от пристального взгляда Цзюе-синя на лице его появилось беспокойство.

А Цзюе-синь намеренно завел разговор о сестре, затем перешел к вопросу о погребении ее праха. Как ни увиливал Го-гуан, но Цзюе-синь в конце концов припер его к стенке. Понимая, что прямой отказ или ссылка на какой-нибудь предлог уже невозможны, Го-гуан бормотал:

— …Землю уже купил, но осталось еще кое-что, боюсь, сразу трудно подготовить все, отец считает, что лучше отложить погребение на следующую весну… — А сам лихорадочно обдумывал, что бы предпринять.

— А по-моему, особых хлопот твоему папаше это не доставит. Вряд ли нужно тратить на это целый год. Это было бы слишком большой честью для Хой, — Цзюе-синь усмехнулся. — А что касается имения дяди, то он тоже хотел просить тебя побыстрее покончить с похоронами, чтобы Хой нашла, наконец, свою последнюю обитель. Тогда и мертвым будет хорошо и живые останутся довольны.

От колких слов Цзюе-синя Го-гуана снова бросило в краску. Мысль его заработала быстрее, и неожиданно у него родился новый план. Притворно улыбаясь, он сказал, стараясь подладиться к Цзюе-синю:

— А ты прав. Я ведь тоже не совсем был согласен с предложением отца. Да, мы должны предоставить ей последнюю обитель. Я так и сделаю, как ты советуешь. По сути дела, тебе не стоило бы и утруждать себя приходом — я и сам так собирался сделать. Конечно, чем скорее это будет, тем лучше. И отец будет доволен.

Такой благоприятный ответ оказался для Цзюе-синя полной неожиданностью. Он было удивился, но лицо его тут же выразило радость. Правда, боясь, что Го-гуан опять увиливает, он добавил:

— В таком случае назначь срок, чтобы я мог сообщить дяде что-либо определенное. — Он смотрел календарь, говорит, что пятого числа будет очень удобно. — И, полагая, что Го-гуан будет возражать против этого срока (так как до пятого оставалось всего несколько дней), он приготовился спорить с ним.

Но снова, неожиданно для Цзюе-синя, Го-гуан не колебался ни секунды:

— Хорошо, пятого так пятого. Можно успеть. Так я прошу тебя не беспокоиться. Возвращайся и передай тестю и теще, что пятого числа состоятся похороны.

Таким образом, многое из того, что собирался выложить ему Цзюе-синь, осталось невысказанным. Видя, что Го-гуан так легко с ним согласился, он не стал больше настаивать, несмотря на то, что такое поведение было не совсем обычно для Го-гуана. Цзюе-синю казалось, что на этот раз переговоры прошли довольно успешно.

Вернувшись в дом Чжоу, Цзюе-синь сообщил бабушке, дяде и теткам о результатах переговоров. Старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь были полностью удовлетворены и горячо его благодарили. Даже на лице Чжоу Бо-тао промелькнула улыбка. Еще бы: именно такого решения вопроса ему и хотелось — без ссор, без столкновений, без нарушения обрядов. К тому же оно освобождало его от обязанностей и избавляло от лишних хлопот.

Цзюе-синь распрощался и вышел. Уже у калитки он услышал, что его зовет Юнь, и, повернувшись, увидел, что она, улыбаясь, стоит у зала с какими-то книжками в руках. По-видимому, она только что вышла.

Когда он подошел, она дала ему книги:

— Вот твои книги, Цзюе-синь. Подбери мне еще несколько.

— Хорошо. Вернусь домой и пришлю с кем-нибудь. А сейчас я иду в контору. — Он уже было повернулся, чтобы идти, как Юнь снова окликнула его. Цзюе-синь смотрел на нее, ожидая, пока она заговорит.

Видя, что он ждет, она от волнения замолчала, но быстро справилась с собой и продолжала тихим голосом:

— Ты помог Хой, Цзюе-синь. На том свете она будет благодарна тебе. — Юнь была очень растрогана, она попыталась улыбнуться, но на глазах у нее показались слезы. Однако она не отвела глаза в сторону.

Первоначальное чувство радости и удовлетворения, которое испытал Цзюе-синь после успешного завершения переговоров, тут же улетучилось, едва до слуха его дошли эти простые слова Юнь; на душе стало пусто — остались только угрызения совести да стыд. Благодарность? Да за что же усопшей благодарить его? Разве заслужил он хоть чем-нибудь благодарность этой наивной девушки, что стоит перед ним? Разве он не помогал другим отправить свою сестру на тот свет? Разве он не допустил того, чтобы гроб с прахом усопшей был заброшен в старой кумирне? Тогда они в отчаянии умоляли его о помощи, надеялись на него, верили ему, а что он сделал? И что реального сделал он сейчас? Ничего, ровным счетом ничего. У него оказалось для них лишь бесполезное сочувствие и ненужная забота. А они ответили ему настоящей, искренней благодарностью. Дело еще не закончено, а Юнь уже благодарит его. Дрожащий голосок этой чистой девушки бередил его душу. Нет, он не имеет права принять ее благодарности! Ведь он даже не может погасить свой старый долг.

— Не благодари меня, Юнь. Я еще ничем не заслужил твоей благодарности, — произнес Цзюе-синь после минутной борьбы с самим собой. Глаза его увлажнились, он был не в силах говорить дальше или слушать что-либо. — Я пошел, — выдавил он из себя со вздохом, резко повернулся и ушел.

Стоя у дверей зала, Юнь проводила Цзюе-синя взглядом, в котором светились любовь и уважение. Во дворе было тихо. Листья платана, освещенные солнечными лучами, бросали на Юнь свою тень. В листве стрекотали цикады. Юнь хотела уйти, но из комнаты молодых супругов вдруг долетел звонкий смех. Брови Юнь невольно сошлись к переносице.

Не успел Цзюе-синь, придя в контору, подойти к дверям своего кабинета, как услышал там чей-то разговор. Он поспешно распахнул портьеры и вошел. В кабинете ждали его четвертый дядя Кэ-ань и Чжан Би-сю. При виде вошедшего Цзюе-синя, Чжан Би-сю, сидевший в кресле, вскочил и с улыбкой приветствовал его, а дядя продолжал восседать на вертящемся стуле у письменного стола, обмахиваясь веером, и лишь повернулся вместе со стулом.

— Ты что же сегодня так поздно, Цзюе-синь? — громко спросил он. — Мы ждем тебя.

— Я не знал, что вы придете сегодня, — без особого энтузиазма отвечал Цзюе-синь. — Я только что от бабушки.

— Я думаю купить для Фан-вэня какой-нибудь материал. Хотел захватить тебя с нами в магазин «Синьфасян».

— Для Фан-вэня? — удивленно повторил Цзюе-синь, думая о другом.

— Это барин дал мне такое имя, — осклабился Чжан Би-сю.

— А-а… — протянул Цзюе-синь, словно пробуждаясь от сна. — Сейчас пойдем? — спросил он Кэ-аня.

— Пойдем. А то у нас другие дела есть.

— Молодой барин только что пришел. Не хочет ли он отдохнуть? Он, наверное, устал, — сочувственно сказал Чжан Би-сю, глядя на Цзюе-синя.

— Ничего, лучше пораньше отделаемся, — покорился Цзюе-синь и вышел вслед за Кэ-анем и Чжан Би-сю.

Цзюе-синь заметил, что на них устремлены взгляды многих прохожих. Он знал, что все смотрят на Чжан Би-сю; даже люди, никогда не бывавшие в театре, по гриму, одежде и походке угадывали в Чжан Би-сю актера (актеры частенько не смывают грим после переодевания). Цзюе-синю было неприятно и неловко. Но оставить своих спутников и уйти он не мог. Приходилось терпеть. Видя, что Кэ-ань поглощен беседой с Чжан Би-сю, он прибавил шаг и ушел несколько вперед.

Придя в магазин «Синьфасян», Цзюе-синь в глубине души тяжело вздохнул: он думал, что Кэ-ань быстро выберет материал и уйдет, и никак не предполагал, что тот попросит его помочь в выборе да еще заставит договариваться о скидке. Увернуться не удалось. Но он ограничился тем, что молча, равнодушно стоял в стороне и следил за тем, как торговались дядя и Чжан Би-сю.

А Кэ-ань и Чжан Би-сю, не в пример Цзюе-синю, не спешили. Не обращая внимания на то, что Цзюе-синь то и дело утирает платком пот со лба, они внимательнейшим образом отбирали товар, рассматривали самые различные сорта материй и обменивались мнениями об их качестве. Приказчики магазина знали Кэ-аня как солидного клиента; им было также известно имя Чжан Би-сю, они уважали и Цзюе-синя и поэтому терпеливо прислуживали покупателям. А те выбирали все тщательнее и набирали все больше. Улыбающиеся приказчики сбились с ног. Вскоре у дверей собралась толпа поглазеть на Чжан Би-сю.

Наконец, материи были отобраны. На напудренном лице Чжан Би-сю появилась довольная улыбка. Кэ-аню покупки обошлись почти в двести юаней, не считая того, что он приобрел отрез первосортного материала для своей жены, госпожи Ван. Покупки, предназначавшиеся Чжан Би-сю, были отправлены к нему домой с посыльным из магазина. Стоимость их, разумеется, была записана в кредит: деньги магазин мог получить позднее, прислав за ними посыльного домой.

После этого Кэ-ань и Чжан Би-сю отправились на другую улицу, а Цзюе-синь вернулся в контору. Усевшись за стол и потягивая крепкий чай, он просмотрел утреннюю газету — сплошь невеселые известия: бесчинства бандитов в деревнях; гарнизоны собирают всевозможные налоги (кое-где уже на тридцать — сорок лет вперед); повсюду вспыхивают междоусобные войны… Дойдя до колонки «Смесь», он наткнулся на стихи, посвященные выступлению артиста Сяо Хой-фана и написанные двумя лицами — Гао Кэ-дином и Фэн Шу-хэ. Он нахмурился и бросил газету, не зная, чем заняться. Настроение у него еще больше испортилось после визита какого-то съемщика, зашедшего поговорить об арендной плате за магазинное помещение. Он долго бубнил что-то и никак не желал оставить Цзюе-синя в покое, словно догадавшись о его нерешительности. Едва-едва удалось отделаться от него. Но не успел Цзюе-синь выпроводить этого хитрого торгаша, как дверная занавеска вновь колыхнулась и вошел горбатый управляющий Хуан.

На его худом лице с жиденькими хвостиками усов сияла добродушная улыбка. Передавая Цзюе-синю письмо, присланное одним из магазинов, он указал те места, на которые Цзюе-синю надлежало дать ответ. Цзюе-синь лишь буркнул что-то в ответ, занятый мыслями о другом. Затем управляющий ушел, и Цзюе-синь снова остался один. Сидя за письменным столом, он старался, не спеша, привести в порядок свои мысли и, сосредоточив все внимание на письме, подготовить ответ.

Но тут кто-то позвал его. Он прислушался. В это же мгновение дверная занавеска приподнялась, вошел старый У и вежливо доложил, что пришел третий дядя. Цзюе-синь быстро приподнялся со своего места.

В кабинет неторопливо вошел Кэ-мин и, едва успев переступить порог, тут же уселся в кресло. Цзюе-синь взглядом следил за ним. Вид у него сегодня был не плохой.

Приказав служителю приготовить чай, Цзюе-синь обратился к Кэ-мину:

— Разве вы сегодня никуда не отправились? Давно вы у меня не были. Наверное, за покупками собрались?

— Да вот жена просила меня купить ей кое-что. Я сейчас пойду, только сначала посижу у тебя немного. Ты очень занят? — добродушно осведомился Кэ-мин, принимая из рук старого У кальян и беря из вазочки бумажный фитилек, который старый У тут же зажег.

— Особенных дел нет. Недавно дядя Кэ-ань заходил, — улыбнулся Цзюе-синь.

При имени брата Кэ-мин немного изменился в лице и нахмурился:

— Я его только что встретил у дверей. Правда, он меня не видел. С ним был какой-то актёришка…

— Это — Чжан Би-сю, из кафе «Цюньсянь», — вмешался в разговор старый У, видевший Чжан Би-сю на сцене и знавший его в лицо. — Говорят, что господин Кэ-ань очень привязан к нему и всегда проводит время вместе с ним, — добавил он.

— А я слышал, что Кэ-ань и Кэ-дин даже приводили артистов домой. Уж не Чжан Би-сю ли? — нахмурился Кэ-мин.

— Его, — тихо ответил Цзюе-синь.

— Ну, эти гуляки прямо от рук отбились, — не выдержал Кэ-мин. Замолчав, он бросил трубку и погрузился в грустные размышления, не в состоянии сказать что-либо от душившего его гнева и раздражения. Цзюе-синь и старый У молчали, ожидая, что еще скажет Кэ-мин, так как верили, что он не кончил.

— А я-то думал, что у Кэ-аня есть какие-то понятия. Все-таки человек образованный, уездным чиновником был когда-то. Не думал, что и он так опустится. — Кэ-мин помолчал. — Отец возлагал на них надежды. Но, как говорится, горбатого могила исправит, — вздохнул он. — Видно, звезда нашей семьи уже закатилась. Ни ты, ни я тут ничего не сделаем. — Но тут же выражение растерянности на его лице сменилось выражением решимости, глаза снова загорелись, и он добавил: — Но пока я жив, я буду стоять на своем.

— Да, придется, — откликнулся тронутый его горячностью Цзюе-синь.

— Отец возложил все бремя на меня, и я должен поступать так, как хотел он, — с воодушевлением продолжал Кэ-мин. — Я не могу смотреть, как они проматывают состояние, не могу видеть, как они своими поступками позорят отца.

— Да, да, — согласился Цзюе-синь.

Кэ-мин замолчал. Опустив голову, он отсутствующим взглядом смотрел на трубку, зажатую в руке, и еще дымящийся фитиль. Затем он раскрыл коробку с табаком, набил трубку, раздул фитиль и закурил. Потягивая трубку, он размышлял. Старый У вышел и дожидался приказаний хозяина за дверью.

Видя, что дядя сидит неподвижно, увлекшись кальяном, Цзюе-синь тоже не стремился к разговору. Взгляд его снова упал на письмо.

— А зачем дядя приходил сюда с Чжан Би-сю? — вдруг поднял голову Кэ-мин.

— Они… — Цзюе-синь быстро отвел глаза от письма и умолк, затем продолжал: — Приходили сюда за материалом. Накупили на сто с лишним юаней.

— Да-а… — протянул Кэ-мин и, закашлявшись, поставил кувшин с кальяном на стол. Взяв чай, он отпил два-три глотка и раздраженно произнес, не выпуская из рук чашки: — Если так транжирить деньги, то за несколько лет все спустить можно. Ведь Кэ-ань потратил немало. Это состояние отец своим горбом наживал, а они не думают хоть чем-нибудь пополнить его. Ну, Кэ-ань, тот еще хоть уездным чиновником был с полгода, несколько десятков му земли приобрел. А Кэ-дин ничем никогда не занимался, только деньги тратить умеет. Землю свою распродал — всего третья часть осталась. Да и образцов каллиграфии разбазарил немало. Представляю, чем он кончит!

— А вы бы, дядя, поговорили с ними, — набравшись смелости, предложил Цзюе-синь, видя, что Кэ-мин озабочен так же, как и он сам.

— Я думал было хорошенько проучить их, — нахмурился Кэ-мин, — да как только заходит речь о деньгах, так договориться с ними трудно. Раз семья разделилась, доставшиеся им деньги принадлежат им, и если очень приставать к ним, то, пожалуй, они могут заявить, что я что-то замышляю. Жен их тоже убедить ни в чем нельзя. Я даже не знаю, как держаться с этими двумя глупцами. Вот послушай-ка, что я тебе расскажу, — промолвил он, поставив чашку на поднос. — Позавчера вечером Чэнь итай завела со мной разговор о том, что она хочет усыновить кого-нибудь из детей и хотела бы взять седьмого внука, Цзюе-жэня. Я еще не дал согласия, так как по печальному опыту с Цзюе-ином опасаюсь, что от этого пользы не будет. Я надеюсь воспитать Цзюе-жэня получше, поэтому согласия не дал. Кто бы мог подумать, что сегодня к жене заявится госпожа Ван и начнет убеждать ее не отдавать Цзюе-жэня: у него, дескать, и здоровье слабое, и народу-то у нас в доме мало, и все такое. Говорит, что если Чэнь итай хочет залучить внука, то пусть берет Цзюе-ши. Немного погодя пришла госпожа Шэнь и сказала, что у них дома сейчас тяжелое положение и что старухе Чэнь итай нужно отдать сына Кэ-дина от его наложницы Си-эр. — Хотя Кэ-мин рассказал еще не все, но почувствовал себя утомленным и на некоторое время замолчал. Однако спокойствие так и не вернулось к нему, лицо его выражало сильное возбуждение.

— Да как же это тетя Шэнь сказала такое? — изумился Цзюе-синь. Видя, что дядя воздерживается от объяснений, он спросил: — А что вы думаете, дядя?

— Я думаю, что им просто приглянулся домик Чэнь итай и ее акции на тысячу долларов, вот госпожа Шэнь и жалуется, что ей тяжело. Во всяком случае, из-за этих денег они и передраться могут. Только, по-моему, ребенок Си-эр еще слишком мал, вряд ли Чэнь итай захочет его взять. К тому же — это единственный сын у Кэ-дина, отдавать его, пожалуй, не следует.

— Тогда пусть тетя Ван отдаст ей Цзюе-ши, и дело с концом.

— Я так и думаю, — кивнул Кэ-мин. — Только боюсь, потом ссоры пойдут. Госпожа Шэнь не захочет, чтобы эти деньги попали одной Ван. Эх, как ни говори, а всюду деньги. Знай отец про такие дела, он бы в гробу перевернулся. — Кэ-мин откинулся на спинку кресла, и на лице его появилось смешанное выражение безнадежности, озабоченности и усталости, которое бывает после сильного потрясения.

Солнце давно уже скрылось за пепельно-черными облаками, постепенно затянувшими все небо. Казалось, чья-то невидимая рука провела по небосводу черной тушью, да не раз, так как поверх одного бледного слоя лежал еще один — потемнее. Туши на небосводе было слишком много: вот-вот упадут ее первые капли. Стояла такая духота, что, несмотря на раскрытые окна, в комнате не чувствовалось ни малейшей прохлады. Кэ-мин тяжело дышал.

Взгляд Цзюе-синя еще раз упал на письмо, но глаза ему вдруг застлал туман, и строки письма расплылись. Он закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла. В этот момент он услышал голос старого У:

— Барин! Сейчас начнется дождь. За покупками пойдете?

Загрузка...