Осень

9

После обеда Цинь с Цзюе-минем отправились к Чжан Хой-жу. Он жил в переулке рядом с улицей, по которой Цзюе-минь ходил на занятия. Денек выдался на славу. Слегка припекало. Цинь, раскрыв зонтик, укрылась от первых лучей летнего солнца. Они шли не спеша, словно прогуливаясь, и чувствовали себя спокойно. Уже не было того напряжения, с которым они ходили на собрания несколько месяцев тому назад. Они привыкли к таким собраниям, имели некоторый опыт, поэтому в их глазах таинственность этих собраний постепенно исчезла. Они радовались им, горячо полюбили их,» но уже не смотрели на них широко открытыми глазами. Они шли к Чжан Хой-жу, как на дружескую вечеринку.

Когда они подошли к воротам особняка, хорошо знакомый привратник поднялся с бамбукового стула и поздоровался с ними. Цзюе-минь как обычно, спросил его:

— Молодые господа дома?

Привратник, почтительно наклонил голову:

— Дома. — Это был его обычный ответ, неизменно сопровождавшийся улыбкой.

Они спокойно прошли внутрь. Миновав вторые двери, они увидели Чжан Хуань-жу, стоявшего на пороге гостиной. При виде их он радостно воскликнул:

— А! Цзюе-минь, Цинь! — Он вышел навстречу им к главному зданию. В дверях гостиной показались Чжан Хой-жу и Хуан Цунь-жэнь.

Цинь и Цзюе-минь, разговаривая, вошли в гостиную вслед за Чжан Хуань-жу. Там было уже несколько товарищей: пожилой У Цзин-ши, Чэнь-чи, игравший в пьесе «Накануне» и получивший прозвище «живая Анна», рослый Хэ Жо-цзюнь, побывавший во Франции, молодой Ван-юн, студент французского колледжа. Увидев Цинь и Цзюе-миня, они подошли поздороваться.

— Мы опоздали, — извиняющимся тоном произнес Цзюе-минь, видя, что комната полна народа.

— Еще не пришли Фан Цзи-шунь и Чэн Цзянь-бин, — сказал Хуан Цунь-жэнь и добавил: — Цзи-шунь очень занят. Он, наверное, придет позднее.

— Будем его ждать? — спросил Хэ Жо-цзюнь.

— Можно и подождать, — вмешался Чжан Хой-жу. — Садитесь выпейте чаю. Кто хочет курить — табак на столе.

Цзюе-минь подал Цинь чашку чаю и сам отпил несколько глотков из своей чашки. Снаружи раздались шаги. Он понял, что пришли Фан Цзи-шунь и Чэн Цзянь-бин.

Это были действительно они. Фан Цзи-шуню в этом году исполнилось двадцать восемь. Он учился в педагогическом институте. На вид ему можно было дать значительно больше. Но мужественное лицо убеждало людей в том, что перед ними полный энергии юноша. Чэн Цзянь-бин была девушка лет двадцати, с прелестным личиком и красивыми глазами. Она училась в одной школе с Цинь, но была моложе ее на один класс. В этом году она должна была закончить школу.

— Цинь, ты уже здесь? — сердечно обратилась к ней Чэн Цзянь-бин.

— А где ты встретила Цзи-шуня? — спросила Цинь, приветливо здороваясь с Цзянь-бин.

— По счастливой случайности мы встретились на улице, — улыбнулась Цянь-бин. — К нам пришел родственник, и мне неудобно было уйти от гостя. Я очень боялась, что бабушка не отпустит меня. Потом, правда, мне удалось уйти под каким-то предлогом, но я боялась, что приду позже всех.

— Давайте открывать собрание, — звучным голосом сказал Хуан Цунь-жэнь.

— Садитесь, — пригласил Чжан Хой-жу.

— Давайте сядем все по отдельности. — Не нужно усаживаться за круглый стол, — сказал Фан Цзи-шунь и опустился на стул из кедра около окна, облокотившись на чайный столик.

Никто не возражал. Цинь и Цзянь-бин сели рядом.

Цзюе-минь устроился рядом с Цинь. Их разделял лишь чайный столик.

Председательствовал Хуан Цунь-жэнь. Формальности на собраниях не соблюдались, каждый мог свободно высказывать свою точку зрения. Говорили сидя, как во время обычной беседы.

Первым взял слово Хуан Цунь-жэнь, выступивший как секретарь организации. Он коротко доложил о работе организации за полмесяца, упомянул, сколько получено писем, сколько отправлено и разослано брошюр. Работа организации шла успешно, и общее состояние дел было хорошим. Число сочувствующих неуклонно росло, многие проявляли интерес к платформе и деятельности организации. Брошюры, выпускаемые организацией, пользовались спросом повсюду, еще больший спрос был на новые книги. Поступило много писем с просьбой расширить читальню, еще раз поставить пьесу «Накануне» или другую, подобного содержания. Среди учащихся некоторых известных учебных заведений семена, посеянные их организацией, попали на благодатную почву. Идеи справедливости и энтузиазм самопожертвования легко воспламеняли и воодушевляли молодые сердца. И хотя сейчас, в этой комнате, они представляли собой только маленькую организацию, они отнюдь не были одинокими. Там, среди широких масс, было очень много людей, готовых пожертвовать всем, что они имели, мечтающих принять участие в их работе. Чаяния этих людей совпадали с их собственными чаяниями. Эти люди тоже ненавидели несправедливость и зло, неразумный, неравноправный социальный строй, тоже стремились к счастью всего человечества.

Слова и взгляд Хуан Цунь-жэня воспламенили всех участников собрания, вселили в них надежду. Присутствующие были захвачены его речью, казалось, она исходит из глубины их собственных сердец.

Хуан Цунь-жэнь кончил. Все смотрели на него с любовью (а кое-кто даже восторженно). Каждый испытывал необычайный подъем. Волна энтузиазма снова охватила всех. Они чувствовали, что готовы с радостью отдать свою жизнь во имя счастья народа, во имя счастья человечества.

Затем Чжан Хой-жу сделал доклад о связи их организации с различными сочувствующими организациями.

Только в одной их провинции насчитывалось шесть-семь таких организаций: общество «Пробуждение», «Равенство», «Свет», два общества «Рассвет» в разных уездах и крупнейшее общество «Современность» в городе Чунцине. В их провинции распространялись наиболее массовые брошюры, издаваемые этой организацией: «Новое течение XX века», «Колокол свободы», «Обращение к молодежи» и т. д. Чунцинское общество недавно послало своего представителя в Шанхай закупить печатный станок и подготавливало оборудование небольшой типографий. В письме, полученном от этого общества, его секретарь предложил созвать в центральном городе провинции конгресс, или координационное совещание всех организаций. Общество запрашивало на этот счет мнение всех сочувствующих организаций и по получении их согласия предлагало обсудить конкретные меры.

Конгресс… Соберутся вместе братья по духу, они впервые встретятся и поведают друг другу свои самые заветные думы и чаяния. И не только раскроют свою душу, но н с искренностью юности отдадут все свои молодые силы осуществлению их единственной цели. Благородная чистота этой великой идеи очаровывала молодые сердца. Бороться за счастье человечества, за счастье огромного большинства людей, за счастье тех, кто гибнет в пучине страданий. Это значит обновить и спасти страну, разрушить старый строй и создать новый, уничтожить старое общество и построить новое. На смену несправедливости и угнетению придут равенство и свобода, заря братства осветит весь мир. Эти молодые люди имели склонность к преувеличению, но их нельзя было обвинить в недостатке искренности. Всей душой они верили в свои могучие силы. Но они отнюдь не собирались использовать эти силы в личных интересах. Они жаждали озарить лучом света мир мрака, согреть души несчастных. Они пожертвовали своими классовыми интересами и привилегированным положением, пожертвовали своей спокойной и обеспеченной жизнью, движимые лишь одним стремлением: чтобы спокойная и обеспеченная жизнь стала достоянием всех людей. Сколько самозабвения, широты заключалось в этих мечтах! Эти юноши нашли удовлетворение в самопожертвовании, за разрушением видели счастье. Они были глубоко увлечены этими идеями и преисполнены уважением к своим единомышленникам. Это была единая духовная семья. Они и их товарищи во всей стране были родными братьями и сестрами. Им, рассеянным по всем уголкам страны, еще ни разу не приходилось собираться вместе. А теперь блеснул луч надежды. Нашелся человек, который предложил это. Какая это была волнующая весть! Их сердца затрепетали от радости. Никто не возразил против этого предложения, никто не выразил ни капли сомнения.

Фан Цзи-шунь, выступивший первым, не только поддержал его, но и высказал множество своих собственных соображений. Его речь, ясная, сильная, стройная, легко воспринималась слушателями. Высказанные им соображения относительно созыва конгресса были правильными и ни у кого не вызвали возражений. Однако необходимо было обсудить конкретные мероприятия по созыву конгресса, заранее составить детальный план, предусмотреть количество делегатов от каждой организации, источники средств, продолжительность работы конгресса, размещение делегатов, повестку дня, конспирацию и т. д. С дополнительным предложением выступил Хуан Цунь-жэнь. С краткими речами выступили также Чжан Хой-жу и Цзюе-минь. Предложений и дополнений больше не последовало. Решили свою точку зрения по этому вопросу высказать в письме чунцинскому обществу. Ответственность за составление проекта письма была возложена на Чжан Хой-жу, исполнителями были Цзюе-минь, Цинь и Чэн Цзянь-бин. Такие письма писались кодом. Кодов применялось несколько. На написание и чтение письма требовалось время. Как правило, письма, зашифрованные или расшифрованные одним человеком, проверялись другим. Обычно этой проверкой занимались Цинь и Цзянь-бин. Поэтому Чжан Хой-жу, согласившись разработать проект ответного письма, сказал Цзюе-миню:

— Немного позже я передам тебе черновик. Вы с Юнь-хуа зашифруйте его пятииероглифным кодом и отправьте. — Юнь-хуа было вторым именем Цинь. Пятииероглифный код заключался в том, что истинное значение имел каждый пятый иероглиф текста.

— Хорошо, — как обычно, улыбнулся Цзюе-минь. Он повернулся к Цинь и рассмеялся: — Сегодня вечером тебе опять придется задержаться.

— Тогда вели Юань-чэну сходить к нам домой и предупредить мать, а то я сказала ей, что сегодня рано вернусь, — тихо проговорила Цинь.

Цзюе-минь кивнул головой:

— Знаю.

Чжан Хуань-жу сделал в свою очередь сообщение о периодическом органе: еженедельнике «Интересы народа», который выходил уже два года. В последнее время его тираж превысил две тысячи экземпляров, число постоянных подписчиков перевалило за триста. Один чунцинский книжный магазин в своем письме, адресованном организации, гарантировал распространение трехсот экземпляров каждого номера. Кроме того, отделы закупок учебных заведений двух-трех уездов заказали по нескольку экземпляров. Непрерывно увеличивалось количество распространяемых экземпляров, росли доходы. Еженедельник крепко встал на ноги.

Это был всего лишь простой перечень, но и он воодушевил молодые сердца. Они знали, что далекие друзья сочувствуют им. Это был отклик. Из далеких мест, от незнакомых людей они непрерывно получали поддержку. Это был ответ на их призыв. Всего на несколько экземпляров больше продано, пришло всего лишь несколько писем, — все было очень важно. Молодые сердца легко находят общий язык и верят друг другу. Поэтому они придавали огромное значение этому сочувствию. Юности свойственны высокие порывы: даже капля надежды может воодушевить ее на далекий и трудный путь.

После Чжан Хуань-жу выступил главный редактор еженедельника Фан Цзи-шунь. Он обрисовал общее положение дел, изложил план работы на третий год существования еженедельника, привел мнения читателей и предложил меры по улучшению еженедельника. Он призвал товарищей, не принимающих участия в редакционной работе, к всесторонней критике еженедельника, призвал их внести свой вклад в дело дальнейшего его развития.

Выступавших на этот раз было много, но споров не возникло. Все говорили откровенно, стараясь быть справедливыми. Никто не выразил неудовлетворения работой еженедельника, но все надеялись, что в дальнейшем еженедельник станет еще содержательнее. Всех приятно поразило сообщение о том, что присланы рукописи из Шанхая и Чунцина.

Цинь говорила очень мало, она спросила все ли из присутствующих читали статью о Софье в ежемесячнике «Свобода» и предложила перепечатать ее. Она заявила также, что необходимо широко распространить эту статью, чтобы люди, которые знают лишь о деятельности Эллен Кей[6] и Иосано Акико[7], поняли, что в женском освободительном движении появилось новое направление.

— Статью Цзюе-хоя? Читал. Замечательно! Я тоже думаю ее перепечатать. Цзюе-хою в Шанхае легко находить такой материал, а у нас здесь днем с огнем ничего не сыщешь, — воодушевился Фан Цзи-шунь.

Чэн Цзянь-бин и У Цзин-ши, еще не видевшие журнала, стали с жаром расспрашивать о статье. Те, кто читал, рассказывали ее содержание. Хуан Цунь-жэнь и Чжан Хой-жу прочли статью.

— Нашему журналу как раз и недостает таких зажигательных статей о жизни революционеров, — возбужденно заявил Чжан Хой-жу, после того как рассказал биографию Софьи Перовской.

— Нужно написать письмо Цзюе-хою, чтобы он и его товарищи побольше присылали таких статей, — предложил Цзюе-минь.

— Отлично. Ты, Цзюе-минь, сегодня напиши ему об этом. Я не буду писать второго письма, — решительным тоном заявил Фан Цзи-шунь. Он часто говорил таким тоном. Сомнения были незнакомы ему. Его мысль работала четко, решения принимались молниеносно. И он радостно добавил: — Теперь у нас с журналом дело пойдет. Такие хорошие статьи не дадут читателю скучать!

— А к следующему номеру у тебя какие свои статьи? — спросил Чжан Хой-жу. — Ты же не можешь сам не писать лишь потому, что у тебя много статей других!

— Я сейчас пишу одну небольшую вещичку. Опять громлю «мудрейших из мудрых», — сдержанно улыбнулся Фан Цзи-шунь: он вспомнил наиболее удачные места из своей статьи.

— Вот и прекрасно! Наш журнал давненько не разносил их. За последнее время они опять распоясались. Все время посылают телеграммы разным высокопоставленным лицам, пишут всякие пакости. Осточертело! — весело рассмеялся Чжан Хой-жу.

— Они, кажется, и нас удостоили своим вниманием. Я слышал, Фэн Лэ-шань недавно в письме к директору Педагогического института просил обратить внимание па настроения студентов. Он писал, что экстремисты проникли в институт и сеют там смуту, — уже серьезным тоном сказал Фан Цзи-шунь.

— Тогда он, наверное, и нашему директору написал. Вот схожу в институт, разузнаю, — возмущенно заявил Чэнь-чи.

— За ваш Институт иностранных языков беспокоиться нечего. Директор Ляо всегда был передовым человеком. Он не станет их слушать. А наш директор совсем не такой, — произнес Фан Цзи-шунь. Тут на его лице снова появилась пренебрежительная улыбка, и он продолжал: — Вообще-то это пустяки. Силенок у них мало.

— Я тоже так думаю. Они одной ногой уже в могиле. А мы как раз в расцвете сил. Где им с нами тягаться! — убежденно, звонким голосом сказал Цзюе-минь.

— Нужно обсудить еще вопрос о юбилейном заседании, посвященном двухлетию нашего журнала, — громко заявил Чжан Хуань-жу, привлекая всеобщее внимание.

— Правильно. Это непременно нужно сделать. Осталось немногим больше двух месяцев, а со временем у нас туго, — подхватил Фан Цзи-шунь.

Это тоже было важно. Еженедельник был их любимым детищем. Они не щадили сил, пестуя его. Их первенец погиб, едва увидев свет. Они не забыли обстоятельств его гибели. А теперь другое детище крепко стало на ноги, дышит полной грудью, пережило трудности и наконец, стоит на пороге третьего года своего существования. Это было доказательством их энергии, упорства, лишений, веры к дружбы. Журнал как бы еще теснее сплотил их. Он принес им уверенность, укрепил веру в себя, впитал в себя их духовные силы. Юбилей журнала — это замечательная дата. Все они считали необходимым по-настоящему отметить этот юбилей. Последние дни они часто говорили об этом. Теперь до юбилея остались считанные дни и им нужно было откровенно высказать свои соображения.

Взволнованно звучали слова выступавших. Каждый высказал все, что было у него на душе. Был избран подготовительный комитет. В него вошли Чжан Хуань-жу, Хуан Цунь-жэнь, Гао Цзюе-минь, Цинь, Чэн Цзянь-бин. Никто не отказался, так как все понимали, что причин для отказа нет. На юбилей тут же решено было пригласить кое-кого из сочувствующих, а также и тех, кто оказывал косвенную помощь журналу, чтобы и те приняли участие в общем веселье. Необходимо организовать самодеятельность, выпустить юбилейный номер журнала, увеличить продажу журнала, отпечатать новые брошюры. У каждого были свои мысли, свои мечты. Все с волнением думали о дне юбилея.

Официальная часть закончилась. Все, у кого были дела, разошлись. Остались только члены комитета по подготовке юбилея, чтобы продолжить обсуждение своих дел. Сам Чжан Хой-жу, хотя и не был членом комитета, тоже остался в гостиной. Он то и дело выходил и приносил чай и печенье.

Пять членов комитета, охваченные радостным возбуждением, горячо обсуждали подготовку к юбилею. Споров не было. Каждый выступал, предлагая что-нибудь новое. Эти предложения, взаимно дополняя друг друга, вылились в стройную систему единодушных решений. Юбилейный выпуск будет редактировать Фан Цзи-шунь; вместо различных номеров художественной самодеятельности поставят пьесу; список приглашенных — сочувствующих и друзей — составляют Хуан Цунь-жэнь и Чжан Хой-жу на основе переписки; юбилейный номер выпустят удвоенным тиражом бесплатно и объявят об этом в газетах, специально выделенным людям будет поручено распространение юбилейного выпуска во всех учебных заведениях. Выбор и аренду помещения договорились возложить на Хуан Цунь-жэня и братьев Чжан, а составление брошюр — на Цзюе-миня (это было несложное дело, так как следовало лишь отобрать и отпечатать одну-две старых статьи). На этом заседании члены комитета разрешили все важнейшие вопросы.

После заседания Чжан Хой-жу с братом пригласили всех поужинать. Цинь, вспомнив о Юнь и Шу-хуа, ожидающих ее в семье Гао, отказалась. Цзюе-минь поддержал ее. Хозяева не настаивали. Только Чэн Цзянь-бин ласково удерживала ее, продолжая разговор. Цзюе-минь с Хуан Цунь-жэнем терпеливо ждали. Их беседе, казалось, не будет конца. Сестра Чжан Хой-жу приказала служанке принести лапшу. Всем пришлось сесть за стол и приняться за ужин.

— Хой-жу, у твоей сестры золотые руки! — восхищенно сказал Цзюе-минь, покончив с ужином и ставя тарелочку на стол.

— Она очень любит вас всех, — с довольной улыбкой отвечал Чжан Хой-жу. — Она считает вас достойными людьми и всегда просит меня оставлять вас на ужин.

— Да, старшая сестра к нам хорошо относится. Но если бы она узнала, чем мы занимаемся, она умерла бы от страха, — сказал Чжан Хуань-жу и расхохотался.

— Она не узнает? — озабочено спросила Чэн Цзянь-бин.

— Как она узнает? Она уверена, что мы исповедуем какую-то европейскую религию, что-то вроде христианства. Она считает, что для людей, читающих иностранные книги, нет большого греха исповедовать иностранную религию. Ей очень по душе наше поведение, — с теплой улыбкой вставил Хуан Цунь-жэнь. Он раньше других познакомился с Чжан Хой-жу и был в курсе домашних дел семьи Чжан.

Его слова рассмешили всех.

— Ну, как, теперь ты в жару не надеваешь ватный халат? Тебе повезло! — сдерживая смех, спросила Чэн Цзянь-бин. Она слышала историю о том, как Чжан Хой-жу в самую жару прогулялся в ватном халате. У него не было денег, чтобы внести месячный пай в еженедельник, и он, облачившись в ватный халат в жаркий день, понес его на себе в ломбард. Это было два года тому назад.

— Теперь не приходится закладывать вещи, — весело улыбнулся Чжан Хой-жу. — Сейчас я могу попросить денег у старшей сестры, она не отказывает. За последние два года она стала верить нам.

— Говори тише, а то она услышит, — оборвав смех, озабоченно произнесла Цинь.

— Пустяки. Последнее время она стала туга на ухо. А потом, она же нам верит и, конечно, не будет подслушивать, — с улыбкой успокаивал ее Чжан Хуань-жу.

— А вот еще забавная история, — смеясь, начал Чжан Хой-жу. — Сестра все время заговаривала со мной о женитьбе. Собиралась даже сосватать мне невесту. Не зная, как от нее отделаться, я сказал ей, что люди, читающие иностранные книги, признают свободную любовь по примеру заграницы, и разговоры о моей женитьбе прекратились. Недавно она опять принялась за старое. Стала приставать ко мне с расспросами, нет ли у меня подруги сердца и почему я не собираюсь жениться. Она меня так доняла, что я показал ей прошлогоднюю фотографию, где я снят с Чэнь-чи после представления пьесы «Накануне» и сказал, что это и есть моя подруга. Она поверила, очень обрадовалась и сказала, что ей понравилась эта барышня и она хочет, чтобы я пригласил ее к нам! Ну как, забавная история?

Не успел он закончить, как все покатились со смеху.

— В таком случае, ты как-нибудь попроси Чэнь-чи загримироваться и прийти к вам. Посмотрим, какое он произведет впечатление на нее. Вот будет интересно, — прыснула Чэн Цзянь-бин.

— Нет, так нельзя. В один прекрасный день обман обнаружится, и она перестанет нам верить, — по-прежнему ласково улыбаясь, отрицательно покачал головой Хуан Цунь-жэнь.

Чэн Цзянь-бин хотела еще что-то сказать, но в комнату вошла служанка с тазом воды для умывания.

— Ван-ма, с полотенцем мы сами управимся, а ты принеси еще тазик водички, — вежливо попросил Чжан Хой-жу служанку. Та поставила таз с двумя полотенцами на чайный столик, и Чжан Хой-жу пригласил друзей умыться. Разговор прекратился.

Ван-ма внесла второй таз, и все по очереди умылись. Гости стали прощаться. Они перекинулись еще двумя-тремя фразами и договорились о следующем заседании.

Выйдя на улицу, гости распрощались с хозяевами. Цинь и Цзюе-минь шли вместе, а у Чэн Цзянь-бин попутчика не было. Хуан Цунь-жэнь, собиравшийся было остаться у Чжанов, услышав, что Чэн Цзянь-бин пойдет одна, словно брат, заботящийся о младшей сестре, предложил:

— Цзянь-бин, я провожу тебя — Девушка с радостью согласилась. Цинь тоже была довольна. Вчетвером они миновали две улицы. На перекрестке им предстояло расстаться. На углу улицы помещалась станция паланкинов. Цинь и Цзюе-минь наняли двухместный паланкин. Чэн Цзянь-бин и Хуан Цунь-жэнь, проводив их взглядом, свернули за угол.