Осень

7

Не успел Цзюе-синь войти во двор, миновать искусственную горку и банановые пальмы, как услышал голос Шу-хуа, доносившийся из дома: «Всем я надоела, все ругают меня, говорят, я такая-сякая, а мне наплевать. Какое им дело до меня? Я не такая, как старший брат. Он добрый, слишком добрый, настолько добрый, что люди ничего не могут поделать с его добротой…»

От этих слов Цзюе-синя покоробило. Не желая больше слушать, он намеренно кашлянул и стал тяжело подниматься по ступенькам.

— Цзюе-синь! — позвала его Цинь. Цзюе-синь вошел. Взоры всех обратились к нему. Он изо всех сил пытался принять безмятежный вид, точно не слышал слов Шу-хуа.

— Цзюе-синь, вот кстати! Только о тебе заговорили, и ты явился, — спокойно глядя на Цзюе-синя, рассмеялась Шу-хуа. Ее лицо пылало; казалось, вино все еще действовало на нее.

— Обо мне? Что же вы говорили обо мне? — с вымученной улыбкой спросил Цзюе-синь.

— Мы говорили о твоей доброте, — мягко проговорила Цинь, В глазах ее светилась мольба. В голосе и в выражении ее глаз он уловил дружеское участие.

Горько улыбнувшись, Цзюе-синь опустил голову и тихо сказал:

— Да разве я добрый? Я виноват перед другими, виноват перед самим собой… — Последние слова Цзюе-синь почти прошептал, и никто их не слышал.

— Цзюе-синь, Мэй ушел? — спросила Юнь. Вопрос был излишним, но она задала его, чтобы отвлечь Цзюе-синя от грустных мыслей.

Подняв голову, Цзюе-синь увидел лицо Юнь, озаренное светлой улыбкой, и нежные ямочки на ее щеках. Наивное выражение подчеркивало красоту ее цветущей молодости. Даже увядшее сердце Цзюе-синя встрепенулось. Он ласково ответил:

— Ушел.

— Мэй сегодня по крайней мере повеселился. Он стал даже разговорчивее, — с благодарностью промолвила Юнь.

— Что? Разговорчивее? — прыснула Шу-хуа, указывая на Юнь. — Мне кажется, что он молчал, как в рот воды набравши. Шу-чжэнь тоже была не слишком разговорчива. Уж кто говорил сегодня, так это я.

— Да, ты любишь язычком поработать. Разве кто-нибудь может с тобой равняться? — поддел ее Цзюе-минь.

— Конечно, моя болтливость всем известна. У меня, что на уме, то и на языке. Но это лучше, чем таить все в душе. Правду я говорю? — Шу-хуа с довольным видом взглянула на Цзюе-миня.

— Шу-хуа, ты сегодня немножко опьянела, — слегка нахмурившись, мягко сказал Цзюе-синь.

— Ну, что ты! Я никогда не пьянею. Не веришь, давай еще выпьем, — сквозь смех громко сказала Шу-хуа, поднимаясь. — Цинь, выпьем еще?

Подойдя к Цинь, она потянула ее за рукав и прижалась к ее плечу.

— Ты уже пьяна. Кто же будет с тобой пить? — рассмеялась Цинь, освобождаясь от Шу-хуа. Она встала и, поддерживая девушку, сказала: — Крепче держись на ногах, а то упадешь. Я позову Ци-ся, пусть проводит тебя. Ладно?

Шу-хуа, собрав все силы, выпрямилась и с жаром возразила:

— Кто это пьян? Да я трезвее всех вас. Это вы все пьяны. — Она неожиданно схватила косу Цинь, понюхала ее и нарочито похвалила: — Ах, какой аромат!

Цинь резко повернулась, и коса выскользнула из рук Шу-хуа. Цинь легонько стукнула ее по голове и с укором проговорила:

— Озорница! Вот я тебя!

Все дружно рассмеялись, и Шу-хуа громче всех.

— Не мешало бы ей задать. Цинь, проучи-ка ее, пожалуйста, — шутливо вставил Цзюе-минь.

— Проучи меня, проучи, пожалуйста, — смеясь и гримасничая, приставала Шу-хуа к Цинь.

— Стой как следует, когда говоришь с сестрой, — отталкивала ее Цинь.

— Я нарушаю приличия и должна понести наказание. Цинь будь так добра, проучи меня, — притворно умоляла Шу-хуа.

— Шу-хуа, ну-ка стой смирно и не скандаль, — смеясь скомандовала Цинь.

— Твой двоюродный брат хочет, чтобы ты проучила меня, и ты обязана это сделать, — не отставала Шу-хуа.

— А разве он только мой двоюродный брат, а тебе никто? Почему ты так говоришь? Он ведь не только мой, — ухватившись за последние слова Шу-хуа, возражала Цинь, но вдруг почувствовала, что сказала невпопад и умолкла.

— Как это не только твой? А разве мы называем его двоюродным братом? — обрадовано воскликнула Шу-хуа, довольная тем, что нашелся повод поболтать.

— Я тоже называю его двоюродным братом, — хихикнула Юнь.

— Ну, ты дело другое, — расхохоталась Шу-хуа.

— Почему другое? Объясни, — через силу улыбнулась Цинь.

Тут на выручку Цинь пришел Цзюе-минь.

— Шу-хуа, ты только и знаешь, что шуметь. Цзюе-синь даже ушел из-за этого.

Все стали искать глазами Цзюе-синя. Но его уже не было.

— Куда же девался старший брат? Ведь только что он был здесь, — удивилась Цинь.

С улицы вошла Цуй-хуань. Услышав слова Цинь, она пояснила:

— Барин на заднем дворике любуется луной.

— Чем он опять расстроен? — озабоченно сказал, ни к кому не обращаясь, Цзюе-минь.

— Пойдемте к нему. Мы, ведь договорились сходить полюбоваться луной. Цинь, Юнь, идемте, — торопила Шу-хуа, и первая направилась к выходу.

Все последовали за ней. Цуй-хуань и Ци-ся остались в комнате убрать со стола.

Выйдя на задний дворик, Шу-хуа увидела неподвижно стоявшего на берегу ручья Цзюе-синя. Не выдержав, она громко окликнула его:

— Цзюе-синь, ты что здесь один делаешь?

Цзюе-синь обернулся, окинул ее взглядом и рассеянно ответил:

— Здесь такая тишина. Я пришел полюбоваться луной.

Словно вторя его словам, мелодично журчал ручей. Лунный свет падал на каменную стену, серебристой вуалью лежал на воде. Слегка сгорбившись, Цзюе-синь, наполовину освещенный лунным светом, стоял неподвижно, как изваяние. Теперь Шу-хуа, наконец, поняла, что брата снова терзают какие-то воспоминания. Она спустилась по каменным ступеням. Подошел Цзюе-минь с сестрами.

Шу-хуа посмотрела вверх. Она, казалось, чувствовала, как лунный свет ласкает ее лицо, Это мягкое сияние разогнало невеселые мысли девушки, успокоило ее пылающее сердце. Цинь и Юнь тоже подошли к Цзюе-синю. Молчаливая Шу-чжэнь шла позади Цинь. Услышав шаги, Цзюе-синь обернулся и сердечно сказал:

— И вы здесь?

— Мы тоже хотим полюбоваться луной, — отвечала Цинь.

— Здесь ничего не изменилось, — сдавленным шепотом, произнес Цзюе-синь.

— Помнишь, в прошлом году ты стоял на этом же самом месте, — подхватила Цинь.

— Мне кажется, что все это было вчера, — задумчиво проронила Юнь.

— Мне тоже кажется, что это было вчера, или даже сегодня. Вот мы опять все здесь, не хватает только Хой, — глухо промолвил Цзюе-синь и умолк. Казалось, нахлынувшие чувства давили на него своей тяжестью. Но слова его все еще звучали в ушах окружающих. Никто не решался первым заговорить. Он продолжал: — Сестра Шу-ин, можно сказать, добилась своего. Она обрела свободу. Только несчастная Хой… Как ее жаль! — Он был не в силах продолжать и лишь улыбнулся. Однако трудно было понять, улыбается он или плачет.

Никто не нарушал молчания. Все с трудом сдерживали слезы. Юнь еще труднее было сдерживаться, чем Цинь. Она не решалась заговорить, боясь разрыдаться.

Прогуливавшиеся до этого по дворику Шу-хуа и Цзюе-минь тоже подошли к Цзюе-синю и слышали его последние слова.

— Цзюе-синь, зачем вспоминать о прошлом? — сочувственно сказала Шу-хуа. Возмущение росло в ее душе. И она добавила: — Воспоминания лишь бередят незажившие раны.

— Хоть это и было давно, но не исчезло бесследно, — голос Цзюе-синя срывался. — И сейчас все то же, что и в прошлом году. Мэй говорил мне о своей старшей сестре. Он сказал, что все в мире — мираж. Теперь настала его очередь идти тем же путем.

— Не ты же затеял женитьбу Мэя. Твоя совесть чиста. Зачем ты убиваешься? — уговаривала его Шу-хуа.

— Ах, что ты понимаешь! — вздохнул Цзюе-синь. — Сестра Хой поручила мне заботиться о нем, а я не смог выполнить даже такой маленькой просьбы.

— В этом тоже твоей вины нет. Ты знаешь крутой нрав дяди Кэ-мина. Разве он послушается кого-нибудь? Там, в лучшем мире, Хой узнает об этом и тоже не будет обвинять тебя, — мягко утешала Юнь. При воспоминании о Хой она почувствовала, как сжимается ее сердце и огромным усилием воли старалась подавить печаль.

— Мэй тоже очень странный. О нем беспокоятся, а он и в ус не дует. Доведись мне, я бы ни за что не согласилась, — возмущалась Шу-хуа.

— Ну, не согласилась бы. А дальше что? — холодно спросил Цзюе-минь.

— Что дальше? — храбро начала Шу-хуа. Но слова застряли у нее в горле. Она не подумала над тем, что стала бы делать. Некоторое время в замешательстве она не могла выговорить ни слова, но скоро нашлась: — Я бы наотрез отказалась и посмотрела, что сделал бы со мной дядя. — В действительности же она не знала, как поступила бы. Но мужества у нее было хоть отбавляй, и она полагала, что этого достаточно.

— Ты просто упрямый ребенок, — заявил Цзюе-минь и. ни о чем не спрашивая больше, похлопал ее по плечу.

— Все вы хорошие. Все приносите больше пользы, нежели я, — с завистью промолвил вдруг Цзюе-синь. Лицо его просветлело. Но этот тихий свет, озаривший его, тотчас же исчез. — Я человек конченный, — сказал он.

— Ну зачем ты так говоришь? Разве ты не молод? Тебе ведь только двадцать семь. Ты еще полон энергии. — Цинь сказала это нарочно. Ей хотелось встряхнуть и подбодрить Цзюе-синя.

— Полон энергии! Ты что смеешься надо мной? — горько усмехнулся Цзюе-синь и, не дожидаясь ответа, добавил: — Впрочем, я знаю, ты не станешь смеяться надо мной. Но меня действительно нельзя назвать энергичным, как Цзюе-миня или Цзюе-хоя.

— А чем ты отличаешься от своих братьев? — вмешалась Шу-хуа. Это было выше ее понимания.

— Я продолжатель рода, старший внук старшей линии рода. Они хотят, чтобы я поддержал престиж семьи. Разве они оставят меня в покое? — В голосе Цзюе-синя звучала обида. — Без меня ни одно дело не обходится. А вас они никогда не трогают. Вы разгневаете их — я нехорош; вы не соблюдаете правил приличия — опять моя вина; за все расплачиваюсь я один.

Цинь и Юнь молчали. Это неожиданное признание глубоко тронуло их. Цзюе-минь хотел было заговорить, но Шу-хуа опередила его:

— Я не понимаю, неужели ты не можешь относиться к ним так же, как мы. Что бы они сделали с тобой, если бы ты тоже не обращал на них внимания?

Эти слова поставили Цзюе-синя в тупик. Он не мог найти подходящего ответа и только после долгого молчания медленно произнес:

— Они так легко не отстанут от меня.

Теперь настала очередь Цзюе-миня вмешаться в разговор.

— Почему ты так боишься их? Разве сейчас, в наше время, они осмелятся поступить по старым обычаям?

— Этого они не сделают. Но они могут прибегнуть к другим коварным методам. Они будут строить козни. — В голосе Цзюе-синя звучали страх, ненависть, тревога.

— Они слишком много причинили тебе вреда, поэтому ты так боишься, — с жалостью проговорил Цзюе-минь. — Я не верю, что они решатся на какие-нибудь пакости. По моему, они страшны не более, чем бумажные драконы в праздник фонарей.

— Ну что же, не верите — не надо. Придет день, когда меня не станет, и тогда вы поймете, — с жаром проговорил Цзюе-синь.

— Цзюе-синь! — воскликнула Цинь, голосом, полным скорби и участия. Цзюе-синь повернулся к ней. — Ты не можешь так думать, — чуть не плача сказала Цинь.

Цзюе-синь увидел, что в глазах ее заблестели слезы. Несколько крупных, как жемчужины, слезинок выкатилось из этих прекрасных больших глаз. Никогда ему не забыть этих слез! Оказывается, нашелся еще человек, который оплакивает его несчастье. А он-то считал, что его ничтожное существование уже не может вызвать участия! Эти чистые девичьи слезы, словно весенние семена, упали в его душу, где царили отчаяние и мрак. Он не смел надеяться, что они дадут всходы, но почувствовал прилив сил. Все чувства Цзюе-синя, походившие на переживания узника накануне казни, пришли в смятение. У него словно отобрали его единственное оружие. Из самой глубины сердца у него вырвались слова:

— Цинь, разве я не хочу жить? Разве мне не хочется, подобно всем вам, стать человеком? Но злой рок преследует меня. Вы видели собственными глазами все мои страдания последних лет. Я. тоже неустанно боролся. Но чего я добился? Поймите меня, я не обманываю вас. Однажды меня охватило желание пойти туда, — он указал на облицованный камнем берег, — броситься в озеро и свести счеты с жизнью. Но в этот момент мне почудились ваши голоса, и я подавил в себе это желание. Вы удержали меня. Я не в силах покинуть вас, — и он зарыдал.

— А мы разве можем тебя покинуть? — сквозь слезы проговорила Цинь. Все были растроганы. Даже Шу-хуа готова была заплакать.

— Пойдемте туда. — Цзюе-синь снова указал на берег.

— Уже поздно, не стоит, — поспешно сказала Цинь.

— Успокойся. Теперь я уже не сделаю этого, — с горькой усмешкой сказал Цзюе-синь. — Оттуда лучше любоваться луной. Вот мы поговорили, на душе стало легче, — и он стал подыматься по каменным ступеням.

Цинь вопросительно взглянула на Цзюе-миня. Тот сразу же ответил на ее немой вопрос:

— Пошли наверх. Надо слушаться старшего брата.

Шу-хуа легкими шагами поднималась вслед за Цзюе-синем. Остальные следовали за ней. Они шли навстречу луне, все выше и выше. На вершине в глаза им ударил поток серебряного света. Одетый в бетон берег был залит светлым сиянием. И только их фигуры отбрасывали тени.

Здесь стоял небольшой квадратный каменный столик, вделанный в бетон, а вокруг него — четыре круглых каменных скамейки. Железная ограда опоясывала озеро и с двух сторон примыкала к веранде. А дальше простиралась бескрайняя ширь не залитой бетоном земли. Там виднелись виноградные лозы, искусственные горки, летние беседки, сад. Растительность и скалы на фоне лунного света казались отсюда нарисованными искусной кистью живописца.

— Здесь поистине спокойный мир, — вырвалось у Юнь.

— Хорошо здесь, — сказала Цинь и пригласила Юнь сесть. Шу-чжэнь устала больше всех и тоже села.

— Если бы сейчас был день, можно было бы сыграть в мацзян, — вдруг проговорил Цзюе-синь. Он тоже присел и провел рукой по столу. Это было сказано просто так — он не вкладывал в эти слова никакого особого смысла.

— Тебе хочется сыграть в мацзян? — удивился Цзюе-минь.

— А… я сказал просто так, — торопливо ответил Цзюе-синь. — Я не такой заядлый игрок. Мне уже опротивела эта игра. Но они вечно тянут меня играть. Я уже до того доигрался, что в ушах у меня непрерывно стучат кости. — Он покачал головой. То ли он хотел выразить безнадежность своего положения, то ли хотел избавиться от тяжкого бремени, которое давило на него.

— Цзюе-синь, если так будет продолжаться, ты совсем измучаешься. Тебе нужно найти какой-то выход, — с жалостью сказала Цинь.

— Выход? — горько вздохнул Цзюе-синь. Он, казалось, не понял смысла сказанных Цинь слов и продолжал: — Цинь, войди в мое положение. Что, по-твоему, я могу сделать?

Цинь прекрасно понимала положение Цзюе-синя и знала, что он очень многое может сделать. Она хотела ему ответить, но неожиданно внизу кто-то позвал: «Барышня Шу-чжэнь!»

Это были Чунь-лань и Цуй-хуань. Не успела Чунь-лань подняться наверх, как сразу же обратилась к Шу-чжэнь:

— Барышня Шу-чжэнь, вас зовет госпожа. — Так было всегда: стоило Шу-чжэнь попасть в компанию своих двоюродных братьев и сестер, как ее мать тут же присылала за ней горничную или служанку. — Сделали такой крюк, что чуть с ног не сбились, — пробормотала Чунь-лань.

— Не везет Шу-чжэнь. Так хорошо нам всем вместе, а за ней опять пришли. Наверное, дядя Кэ-дин снова поссорился с тетей Шэнь, — с досадой воскликнула Шу-хуа, не дав Шу-чжэнь ответить.

— Шу-хуа, поосторожней, не то опять накличешь беду, — взмолился Цзюе-синь, повернувшись к Шу-хуа.

— А я не боюсь. Не велика беда, если кто-нибудь и обидится. Бедняжка Шу-чжэнь! Тетя Шэнь целыми днями ее пилит. И никто за нее не заступится! — гневно возразила Шу-хуа.

Шу-чжэнь сидела молча, неподвижно. Взор ее был обращен к Цинь: он просил, умолял о защите.

Цинь ласково посмотрела на Шу-чжэнь. Она словно хотела сказать этой беззащитной девушке! «Я помогу тебе». Обернувшись, она взглянула на Чунь-лань. Та подошла к перилам и смотрела вниз. Цуй-хуань стояла рядом.

— Чунь-лань, зачем госпоже понадобилась барышня Шу-чжэнь? — спросила Цинь.

— Госпожа только что повздорила с барином, побросала все на пол и теперь плачет. Госпожа велела немедленно позвать барышню, — торопливо обернувшись, возбужденно отвечала Чунь-лань.

— Опять хочет сорвать злость на Шу-чжэнь! И бывают же на свете такие матери! — бушевала Шу-хуа.

— Не только бывают, их даже слишком много, — холодно вставил Цзюе-минь.

— А барин? — допытывалась Цинь у Чунь-лань.

— А барин у молодой госпожи Си, — отвечала Чунь-лань.

Шу-чжэнь вдруг встала, подошла к Цинь, вцепилась в ее плечо и, прильнув к ней, всхлипнула:

— Цинь, я не пойду!

— Правильно, не ходи! Пойдешь — опять все на твою голову свалится. Тетя Шэнь, если уж начнет ругаться, так ей и вечера не хватит. — Шу-хуа отстаивала справедливость.

— Значит, решили. Чунь-лань, отправляйся домой и передай госпоже, чтобы она не беспокоилась: я оставляю барышню Шу-чжэнь здесь, — приказала Цинь служанке. Но она не была уверена в том, что это поможет.

— Слушаюсь, барышня Цинь, — почтительно ответила Чунь-лань, но не уходила, а продолжала стоять у перил, любуясь расстилавшимся внизу озером. Она была ровесница Шу-чжэнь. Ее больше, чем Цуй-хуань и других служанок, влекло к развлечениям, но возможностей для этого у нее не было.

— Вот уж не думал, что Си-эр окажется такой нехорошей. Цзюе-хой рассказывал мне, что прежде она тайком сжигала в саду бумажные деньги в память Мин-фэн, — нахмурился Цзюе-синь.

— Си-эр здесь ни при чем. Во всем виноват дядя Кэ-дин, — вмешался Цзюе-минь и обратился к Чунь-лань:

— Ты еще здесь?

— Сейчас иду, барин, — торопливо повернувшись, отвечала Чунь-лань, а про себя добавила: «Вернешься поздно, опять от госпожи влетит». Она направилась к лестнице.

— Чунь-лань, подожди! — крикнул вдруг Цзюе-синь и тут же повернулся к Цинь: — По-моему, Шу-чжэнь лучше идти домой. Ты же знаешь, какова тетя Шэнь. Шу-чжэнь потом еще больше достанется. Не может же она оставаться здесь всю ночь. Ты хочешь пойти против воли тети, а она потом выместит это на Шу-чжэнь.

— Черт знает что! Не верю, что дети созданы для того, чтобы родители срывали на них свою злость. Неужели родители могут как угодно издеваться над детьми?! — задыхаясь от гнева, кричала Шу-хуа.

— Шу-чжэнь, иди вместе с Чунь-лань. Я велю и Цуй-хуань проводить тебя. У твоей матери такой характер: уступи ей немного, и она с тобой помягче обойдется, — ласково уговаривал Цзюе-синь.

Услышав, что Цинь оставляет ее здесь и что Чунь-лань собирается идти одна, Шу-чжэнь решила, что можно не возвращаться домой, и у нее немного отлегло от сердца. Теперь же, слушая Цзюе-синя и видя, что Цинь молчит, она поняла, что он прав. Зная характер своей матери, она сейчас еще больше страшилась встречи с ней. Но выхода не было. Последняя надежда рухнула. Однако она все еще цеплялась за плечо Цинь, ожидая ее помощи.

— Шу-чжэнь, тебе лучше идти. Не расстраивайся. А потом мы что-нибудь придумаем, — ласково утешала Цинь, легонько пожав руку Шу-чжэнь.

Шу-чжэнь стояла молча, не шелохнувшись, с поникшей головой.

— Иди, не бойся. Немного погодя мы к тебе зайдем, — участливо подбадривала Юнь.

— Боюсь. Я знаю, мама ничего хорошего не скажет, — тихим голосом сквозь слезы промолвила Шу-чжэнь, не поднимая головы.

— Шу-чжэнь, потерпи еще немного. Потом мы непременно найдем какой-нибудь выход, — уговаривала Цинь.

— Цинь, вы всегда говорите «потом», а когда наступит это «потом»? Боюсь, что я не вынесу. — Шу-чжэнь подняла голову, губы ее дрогнули, и она разрыдалась.

— Мы обязательно должны найти выход, — тряхнул головой Цзюе-минь. Лицо его исказилось от боли, он повернулся и отошел в сторону.

— Как жаль, что я живу не в древнее время и ничему не научилась. Уж тогда я нашла бы выход! — в страшном возбуждении негодовала Шу-хуа.

Цинь до крови закусила губу. Она не могла сказать этой одинокой девушке ничего определенного. Она верила, что это «потом» отнюдь не фантазия! Этот день непременно наступит. Но сможет ли она спасти эту девушку от страданий, дать ей счастье? Надежда на это была очень слабая. Она не могла обманывать себя, не могла обманывать эту пятнадцатилетнюю девушку. Говорить легко, но неизмеримо труднее изгладить из памяти девочки горькие воспоминания, залечить раны ее сердца.

— Шу-чжэнь, брось такие мысли. Ты еще молода, — с трудом выдавила из себя Цинь. Она хотела было продолжать, но подошедшая Чунь-лань прервала ход ее мыслей.

— Барышня Шу-чжэнь, нам пора идти.

— Барышня Шу-чжэнь, идемте, — подошла к ней и Цуй-хуань. — Я вас провожу.

Шу-чжэнь поняла, что остаться невозможно. Она вытащила платок, вытерла глаза и печально сказала:

— Я повинуюсь вам, иду. Не забудьте только прийти ко мне.

Все обещали исполнить эту ее маленькую просьбу. С тяжелым сердцем она последовала за служанками.

Словно камень лег на сердце каждого из оставшихся. Все подавленно молчали.

Цинь встала и направилась к Шу-хуа и Цзюе-миню, которые стояли у перил и любовались озером.

Внизу, безмолвное, лежало озеро. В воде отражались синее небо и луна. На небе, словно белые лепестки, вырисовывались перистые облака. Лунная дорожка колыхалась на поверхности воды. Казалось, что этот прозрачный свет непрерывно течет. Напротив раскинулась зеленая чаща леса, за которым смутно виднелись искусственные горки и крыши. Все было погружено в глубокий сон. Но в чаще, словно искорки, вспыхивали огоньки ламп. Вода уносила с собой лунное сияние. Куда? — Цинь не видела этого: за поворотом озеро скрывали высокие утесы на обоих берегах, и, казалось озеро там кончается.

— Кар-р-р, — донесся сзади скрипучий протяжный крик. Этот звук усугубил общую подавленность.

— Странно, с чего бы сейчас вороне каркать? — изумилась Шу-хуа. Она услышала хлопанье крыльев.

— Наверное, ее что-нибудь испугало. Шу-хуа, ты не боишься привидений? — тихо спросил Цзюе-минь.

— Ты меня не пугай. Все равно не боюсь! Я не верю в привидения! — гордо отвечала Шу-хуа.

— Ш-ш-ш… кто-то идет, — нарочно шепотом произнес Цзюе-минь.

Шу-хуа прислушалась. Она увидела приближающуюся Юнь и услышала еще чьи-то шаги. Она быстро взглянула на лестницу.

— О каких это привидениях вы тут толкуете? — улыбнулась Юнь.

Шу-хуа прыснула со смеху: она увидела Ци-ся.

— Это же Ци-ся, — смеялась она.

Подойдя к ним, Ци-ся громко сказала:

— Барышня Шу-хуа, барин Цзюе-синь, я принесла вам чай. Только что заваренный весенний чай. — В руках у нее был поднос с чайником и чашками.

— Мы уже собираемся уходить. Не стоило, пожалуй, приносить, — уныло отозвался Цзюе-синь.

— Куда ты так спешишь, Цзюе-синь? Давайте еще погуляем, — сказала Шу-хуа. — В кои-то веки собрались вместе.

Цзюе-синь не отвечал, огорченный последними словами Шу-хуа.

Облака постепенно рассеялись. Небо просветлело. И только серебряный диск луны спокойно продолжал свой путь.