Осень

38

Когда Цзюе-синь и женщины прибыли в особняк Чжоу, Чжоу Бо-тао ждал их у дверей зала. Увидев мать, он беспомощно сложил руки на груди:

— Вернулась, мама? Мэй очень сильно болен. Скажи, что делать?

— Пойдем посмотрим, — встревоженно предложила старая госпожа Чжоу и направилась в комнату Мэя.

Остальные немедля последовали за ней. По дороге Чжоу Бо-тао обратился к племяннику:

— Как ты кстати, Цзюе-синь. Ну, скажи, что делать?

— Вызвали врача, дядя? — почтительно спросил Цзюе-синь.

— Нет еще. Я хотел дождаться матери. Ведь болезнь очень серьезная, нужно быть начеку, — веско ответил Чжоу Бо-тао.

Вошли в комнату. На краю кровати, склонившись над Мэем, сидела его жена и о чем-то говорила с ним. При виде вошедших она поднялась для приветствия. Лицо ее было в слезах, брови нахмурены, губы сжаты; от былого бесстрастного выражения не осталось и следа — его смыли слезы.

Взглянув на это заплаканное лицо, старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь сразу забыли свою обычную неприязнь к невестке и ласковым жестом предложили ей сесть, а сами поспешно подошли к кровати.

На скамеечке у кровати стояла плевательница. На кровати закрытый расшитым шелковым одеялом, так что на подушке виднелось только его бледное, как бумага, худое лицо, бессильно лежал Мэй; в углах побелевших губ были следы крови.

— Мэй! Внучек! — жалобно, страдальчески позвала старая госпожа Чжоу и склонилась над ним.

— А, бабушка… пришла? И мама тоже? — с усилием прошептал Мэй, широко раскрывая глаза. Тут он заметил лицо Цзюе-синя. — Брат, и ты здесь? — Он хотел улыбнуться, но губы не повиновались ему и улыбки не получилось. Он с трудом прохрипел: — Не знаю, что со мной… сразу вдруг… как начнет рвать… никак не остановлюсь… столько крови… хорошо еще, что… что жена… а вы так рано… вернулись…

— Как ты себя сейчас чувствуешь? — выдавила из себя старая госпожа Чжоу, с трудом сдерживая горе. Госпожа Чэнь, стоявшая рядом, утирала слезы:

— Сейчас не идет… но очень… тяжело… Садитесь… бабушка… — через силу произнес Мэй и тут же умолк, чтобы отдышаться.

— Бабушка, надо скорее послать за врачом. Папа говорил, что подождет вас, чтобы посоветоваться, — обратилась к старой госпоже Чжоу взволнованная жена.

— Верно! Скорее за врачом, — кивнула, словно очнувшись, старуха и повернулась к Цзюе-синю: — Кого лучше позвать, Цзюе-синь?

— Я предложил бы военного врача Чжу, бабушка, — не раздумывая, ответил Цзюе-синь.

— Чжу? — колебалась старуха.

— По-моему, не стоит его, — недовольно повернулся к разговаривающим Чжоу Бо-тао, который стоял все это время у окна, погруженный в какие-то свои бесконечные размышления, но, услышав слова Цзюе-синя, нашел его предложение неудачным. — Европейская терапия ненадежна.

Неожиданное возражение отрезвило Цзюе-синя. Он растерянно заморгал — сочувствие, жалость и забота не играли для отца никакой роли. Поэтому, не отвечая, он смотрел на преждевременно увядшее лицо Мэя, и во взгляде его были сочувствие, жалость и забота. «Что же они с тобой сделают!» — с горечью думал он.

— А что вы думаете, бабушка? Если звать врача, так — быстрее. Ему очень трудно. Пусть побыстрее примет лекарство — полегче станет, — торопливо упрашивала молодая.

«А ведь она и вправду обеспокоена!» — подумал Цзюе-синь, бросив сочувственный взгляд на молодую женщину. Но по-прежнему молчал, хотя и чувствовал, что негодование против Чжоу Бо-тао вот-вот прорвется.

— В таком случае пошлем за Ло Цзин-тином, — вмешалась, не выдержав, взволнованная госпожа Чэнь. — Пусть сначала посмотрит его, а потом уж будем разговаривать. По сути дела, давно уже надо было бы послать за ним.

Молодая, сразу поднялась и приказала служанке: -

— Фэн-сао! Беги скорее и скажи Чжоу-гую, чтобы немедленно отправился за Ло Цзин-тином. Да пусть бегом!

Фэн-сао поспешно выбежала из комнаты. Только теперь старая госпожа Чжоу заговорила:

— Можно и Ло Цзин-тина. Он — человек знающий.

Цзюе-синь подавил порыв недовольства и через силу выдавил ничего не значащее: «Хорошо».

— Мэй! Внучек! Ты не волнуйся, врач сейчас придет. Успокойся и отдохни. Врач придет, поможет, — ласково успокаивала внука старая госпожа Чжоу.

— Спасибо, бабушка, — тихо проговорил Мэй. Он хотел улыбнуться, сделал движение головой, но улыбка получилась такой, что, казалось, он вот-вот заплачет. — Я вижу, мне уже не вылечиться, — безнадежным голосом произнес он.

— Ничего страшного нет. Только ты не думай. Лучше отдыхай как следует. Закрой глаза и усни, — мягко убеждала сына госпожа Чэнь.

— Садитесь, мама, — отозвался растроганный Мэй; зрачки его медленно двигались, переходя с лица матери на лицо бабушки, Цзюе-синя и жены; из глаз вдруг выкатились две слезы. — Очень тяжело на душе, — пожаловался он, — только закрою глаза — и сразу чудится прошлое.

— А ты не думай, лежи себе спокойно — успокаивала жена, а сама отвернулась, чтобы скрыть капавшие одну за другой слезы.

— Жена правильно говорит, Мэй, не волнуйся, не беспокойся, — успокаивал брата Цзюе-синь, понимая, что хотя ничего не сможет сделать для них, но по крайней мере не должен скупиться на сочувствие: — Болезнь несерьезная; придет доктор, пощупает пульс, выпьешь лекарство — и все пройдет, — старался подделаться под тон жены Мэя Цзюе-синь.

Мэй покачал головой.

— Врач тоже не поможет, я знаю, что меня не вылечить, — возразил он. — Я уж… давно… болен, только боялся говорить… Все ничего… только… беспокоюсь за жену… Я… виноват перед ней… Такая… такая молодая… и вот…

Молодая тихо всхлипывала, сидя на уголке кровати и прикрыв лицо руками. Старая госпожа Чжоу, глаза которой тоже заволокло слезами, перебила внука:

— Помолчи, Мэй, и отдохни. Ты только других расстраиваешь. Смотри, жену до слез довел.

Лицо Мэя походило на увядший лист.

— Я замолчу, бабушка… Вы… не переживайте… если… что-нибудь случится… позаботьтесь о жене… — твердил он, всем своим видом выражая, что судьбы не избежать. Стоило ему споткнуться на жизненном пути, и он уже был готов отказаться от борьбы за жизнь.

— Не будет этого! Не будет! Замолчи! — забилась з истерике госпожа Чэнь; она уже рванулась к кровати, и только госпожа Сюй задержала ее. Тогда она отвернулась и, не находя себе места, закричала: — Почему Ло Цзин-тин не идет? Почему его нет так долго?

— Наверное, Чжоу-гуй замешкался. Видно, этот подлец заснул, не иначе, — ломая пальцы, выругался Чжоу Бо-тао. Растерянно шагая по комнате, он случайно обратил внимание на стоявшую в углу Цуй-фэн. — Иди узнай, почему врача еще нет, — приказал он.

— Мама, сестра, Цзюе-синь! Садитесь, — уговаривала всех госпожа Сюй. — Сядь, мама, ты уже устала. — И она усадила старую госпожу Чжоу в одно из плетеных кресел у кровати. Госпожа Чэнь и Цзюе-синь примостились на стульях около стола. Сама госпожа Сюй села на вертящийся стул около письменного стола. Молодая по-прежнему всхлипывала, закрывая лицо руками. Мэй лежал на кровати, то кашляя, то хрипя. Все молчали, лишь изредка обмениваясь испуганными взглядами.

Не успела Цуй-фэн уйти, как Чжоу Бо-тао опять забеспокоился:

— Вот ушла и пропала. Все сегодня, как сонные мухи. И врача все нет. Пойду сам посмотрю. — Он распахнул драпировки и вышел.

— Ну, скажи, что пользы от этого человека? — раздраженно сказала вслед ушедшему сыну старая госпожа Чжоу, обращаясь к Цзюе-синю. — Он может только волноваться или сердиться. Почему бы не вызвать врача, раз уж сам был здесь? Давно бы и врач пришел.

Цзюе-синь вспомнил, что произошло позавчера, и с сожалением, но вместе с тем и с некоторой долей недовольства, ответил:

— А начали бы лечить раньше, до этого бы не дошло. Позвали бы врача позавчера да не разрешили бы Мэю сегодня пить — все-таки лучше было бы.

— Конечно! Все это он один наделал! Ну если, не дай бог, с Мэем что-нибудь случится — я ему покажу! — истерически выкрикнула госпожа Чэнь.

— Судьба! Судьба! — разахалась старая госпожа Чжоу, покачивая головой. В это время Ян-сао принесла ей чашку ее любимого «весеннего» чаю.

— Ты сегодня тоже утомилась, мама. Иди к себе, отдохни немного. Мы здесь за Мэем присмотрим, ты не беспокойся, — принялась мягко уговаривать старуху госпожа Сюй, видя, с каким наслаждением та пьет дымящийся чай.

Старая госпожа Чжоу на минуту задумалась.

— Ну, ладно, — неуверенно согласилась она, словно не зная, на что решиться, вздохнула еще раз и поднялась, чтобы идти к себе. Но как раз в этот момент раздался звук торопливых шагов; она остановилась, считая, что это пришел врач, и решив дождаться его.

Но это оказался Чжоу-гуй (а вслед за ним — Фэн-сао и Цуй-фэн). Весь раскрасневшись от быстрого бега, он влетел в комнату и, еле переводя дыхание, доложил:

— Разрешите доложить, госпожа: доктора Ло нет дома; говорят, ушел в гости. Спросил, когда вернется, говорят — неизвестно.

Все уставились на Чжоу-гуя, будучи не в силах произнести ни слова. Первым пришел в себя Цзюе-синь:

— Что же ты не узнал, к кому в гости ушел доктор? Мог бы сбегать за ним туда!

— Разрешите доложить, барин. Я спрашивал об этом, но его слуга не захотел сказать и добавил, что если доктор Лo много выпьет, то лечить не сможет, — почтительно ответил Чжоу-гуй, утирая рукой пот со лба.

Вошел Чжоу Бо-тао и растерянно обратился к старой госпоже Чжоу:

— Ну, что будем делать, мама?

— По-моему, на худой конец пока пригласим врача Чжу, — не утерпел Цзюе-синь. Он знал, что вряд ли его предложение примут, и сам он был убежден, что Мэю не поможет уже никакой врач, никакое прощупывание пульса, никакие лекарства.

— Нет, я против европейской медицины. Ведь это европейская медицина уморила Хой, — бесцеремонно возразил Чжоу Бо-тао.

Цзюе-синь покраснел до корней волос. Он видел, что спорить с дядей не имеет смысла; подавив гнев, он молчал, опустив голову, но про себя негодовал: «Зачем же вы притащили меня сюда, если даже не хотите слушать?» Но высказать это вслух он не решился.

— Придется звать какого-нибудь врача! Нельзя же тянуть время, если человек болен, — не заботясь больше о вежливости, бросила молодая, и ее тонкие брови чуть-чуть приподнялись.

— Давайте позовем Ван Юнь-бо, — предложила госпожа Сюй, стараясь разрядить обстановку, и повернулась к старой госпоже Чжоу: — Как, по-твоему, мама?

— Ладно, мне все равно. Лишь бы вылечил Мэя, а я принесу за это благодарность богам, — поспешно ответила старуха.

Чжоу-гуй собрался идти. В это время к нему подошла молодая.

— Отправляйся быстрее, Чжоу-гуй, — приказала она. — Можешь в паланкине. Не удастся позвать Вана — зови любого, но получше. По пути не мешает еще раз заглянуть к Ло Цзин-тину.

Посидев немного после ухода Чжоу-гуя, старая госпожа Чжоу ушла к себе вместе с Фэн-сао. Остальные остались в комнате. Жена Мэя с опущенной головой неподвижно сидела на кровати. Неожиданно она тихо обратилась к свекрови:

— Он, кажется, уснул. — Какое-то подобие улыбки показалось на ее усталом, встревоженном лице.

Госпожа Чэнь кивнула. Вошел Чжоу Бо-тао (он провожал мать к себе); шаги его нарушили тишину комнаты.

— Не топай так громко, Мэй уснул, — шепотом предупредила его жена.

Чжоу Бо-тао недовольно уселся у письменного стола. Случайно повернувшись на стуле, он неосторожно задел локтем чашку, стоявшую на столе, отдернул было руку, но чашка уже грохнулась на пол. Звон разбившейся чашки заставил всех вздрогнуть. Все взоры обратились к письменному столу: в них был немой упрек. Но Мэй уже встрепенулся.

— Что? Что такое? — испуганно спрашивал он, хватаясь за одеяло. Жена, наклонившись к нему, пыталась успокоить его. Подошла и госпожа Чэнь. Цзюе-синь и госпожа Сюй тоже смотрели на больного.

Только Чжоу Бо-тао, ничуть не смущаясь, повернулся к Цуй-фэн:

— Подмети.

Неожиданно лицо Мэя исказилось в страшной гримасе. Они видели, что он страдает, но ничем не могли помочь ему. Широко раскрыв глаза, он вдруг издал какой-то клокочущий звук и попытался приподняться. Жена поспешила поддержать его и, поняв, что он ищет плевательницу, повернула его голову, но было поздно: он вдруг сильно дернулся, руки ее разжались, и он грудью упал ей на колени. Шея его судорожно вытянулась, в горле что-то захлюпало, и на чистый пол шлепнулся большой красный сгусток. Молодая поджала ноги, чтобы муж мог отдышаться, лежа у нее на коленях, и легонько постукивала его по спине. Госпожа Чэнь, подошедшая было к кровати, теперь отступила на два-три шага (брызги крови чуть-чуть не попали на нее) и растерянно позвала служанку:

— Фэн-сао, подай скорее молодому барину плевательницу.

Та бросилась за плевательницей, стоявшей на скамеечке, чтобы подставить ее Мэю, но не успела — он уже несколько раз кашлянул кровью прямо на пол, и когда она подставляла ему плевательницу, на руку ее тоже попало несколько капель крови.

Никто не произнес ни слова; все слушали, как булькает в горле у Мэя. Чжоу Бо-тао, скрестив руки на груди, беспомощно метался по комнате, твердя, словно сумасшедший:

— Почему же нет врача? Почему нет врача?

— Смотри, как его рвет. Неужели мы ничего не можем сделать? — расплакалась, словно девочка, госпожа Чэнь, умоляя Цзюе-синя. — Я просто не знаю, как быть!..

— Нужно еще сжечь немного «священного покрывала» и дать ему выпить, — предложила госпожа Сюй, лучше других владевшая собой, и, видя, что госпожа Чэнь не возражает, вышла вместе с Фэн-сао приготовить напиток.

Цзюе-синь, стоявший у кровати (хотя и не так близко, как госпожа Чэнь), смотрел на брата и испытывал какое-то странное чувство. Он видел его мучительную агонию, слышал ужасное клокотание в горле и видел темно-красную кровь на полу, блестевшую под светом лампы. Ему казалось, что это — его кровь. Сердце его бешено билось; кровь, казалось, подступила к горлу. Ему было не до сочувствия, не до жалости — сейчас им владел только страх. Ему чудилась смерть: она стояла перед ним. Человек, распростершийся лицом вниз на краю кровати, был его собственной тенью. Это было его прошлое, его загубленная молодость. Страшные картины одна за другой возникали перед его глазами. Цзюе-синь чувствовал, как холод охватывает его тело, как по спине ползет озноб. И еще эти сумрачные лица! В мгновение комната превратилась в холодный склеп. Но голос госпожи Чэнь вернул его к действительности. Что он может ответить ей? Он непонимающе уставился в лицо тетке и вдруг взгляд его поймал какую-то черную тень — это был Чжоу Бо-тао, шагавший из угла в угол. Цзюе-синь вспомнил, что все случившееся — дело рук Чжоу Бо-тао и что на вопрос госпожи Чэнь следовало бы отвечать не ему, а Чжоу Бо-тао, что Чжоу Бо-тао должен найти выход. И, не задумываясь больше, он просто ответил:

— Дядя всегда знает, что делать. Спрашивайте у него. — Слова Цзюе-синя напомнили госпоже Чэнь о существовании мужа.

— У него? А что он может? Только бить чашки, когда люди спят; злиться да ругаться! Разве случилось бы с Мэем такое, если бы не он? — в отчаянии забыв про все на свете, желая излить все свое негодование, госпожа Чэнь бросала упреки своему упрямому, но сейчас беспомощному мужу. Его желтое лицо, словно в тумане, стояло перед её глазами.

— Просто у нашей семьи такая судьба несчастливая. За что ты меня обвиняешь? Я, что ли, виноват? Поменьше бы вы, бабы, болтали, если ничего не смыслите, — пытался притворным раздражением скрыть свое смущение Чжоу Бо-тао.

Чувства госпожи Чэнь в это время были в смятении, но слова мужа подлили масла в огонь, и она дала волю своему гневу:

— Ладно, пусть я ничего не смыслю! Посмотрим, что ты, умный, сделаешь. Я поручаю Мэя тебе. Но берегись, если с ним что-нибудь случится! — Выпалив эти слова, она, вне себя от гнева, выбежала из комнаты.

Проследив взглядом за женой, Чжоу Бо-тао испытал и стыд и злость одновременно.

— Что ж, сын одному мне принадлежит, что ли? — ворчал он, не зная, на чем сорвать раздражение. — Тебе нет дела, ну и я не буду им заниматься! — Даже не поинтересовавшись, лучше ли сыну, он со злостью распахнул дверную занавесь и крупными шагами вышел из комнаты.

Если не считать больного и Цуй-фэн, то в комнате теперь остались только Цзюе-синь и молодая. Больной уже перестал харкать и, отлежавшись на коленях жены, с ее помощью перелег на подушку. Жена высвободила руку из-под головы Мэя и увидела, что веки его, как у засыпающего человека, медленно смыкаются. Так как свекор уже вышел, она дала волю своим чувствам. Сердце ее сжалось; глотая слезы, она подняла глаза на Цзюе-синя.

— Вот. теперь ты сам видел, что бывает! Всем не до него. А что я, беспомощная женщина, могу сделать? — пожаловалась она и, закрыв лицо руками, тихо заплакала.

Прежде Цзюе-синь не испытывал особенной симпатии к молодой жене Мэя. Но в этот вечер он сам видел все, что произошло в этой комнате, глаза его не обманули — он увидел другую сторону молодой души. В нем росло сочувствие к страданиям молодой женщины — такой беспомощной под ударами судьбы. А после того, что сделал Чжоу Бо-тао, после того как родители больного, разругавшись, выскочили из комнаты, плач молодой женщины, словно нож, ударил его по сердцу. Приблизившись к ней, он попытался сказать что-то в утешение:

— Не нужно так переживать. Дядя и тетя сейчас вернутся. Разве они могут бросить сына? Притом болезнь не такая уж опасная — придет врач, посмотрит, даст лекарства, Мэй полежит и выздоровеет. Не волнуйся, а то еще сама заболеешь. Мэю от этого только тяжелее будет. — Он готов был пожертвовать всем, что у него есть — лишь бы хоть чем-нибудь помочь этой одинокой, страдающей женщине. Но, высказавшись, он осознал свое бессилие: «Ведь он ничего не может сделать, оставаясь здесь, — может быть, только скажет десяток ничего не значащих слов. Ему суждено быть лишь посторонним наблюдателем гибели еще одной молодой жизни, бесконечных страданий еще одного молодого существа. Все это не было необходимостью, всего можно было избежать». Но у него уже не было сил. Он ненавидел и презирал самого себя. Перед глазами у него все поплыло, женщина, сидевшая с уткнутым в ладони лицом на кровати и содрогающаяся в рыданиях, показалась другой, и одновременно ушей его коснулся тихий голос: «Брат, позаботься о Мэе». Невидимая игла кольнула его в сердце. Он широко открыл глаза — перед ним была молодая жена Мэя: стройная, в платье цвета голубой лазури. От Хой давно уже не осталось ничего земного, но голос ее все еще звучал в его ушах. Вот теперь он действительно «испугался смерти», обманув доверие девушки. И он еще сильнее презирал и ненавидел себя.

Цзюе-синь хотел что-то сказать, но вошла Фэн-сао. В руках у нее была чашка с разведенным горячей водой пеплом «священного покрывала». Это питье предназначалось Мэю. В это время молодая подняла на Цзюе-синя заплаканные глаза и заметила Фэн-сао, направлявшуюся к постели больного.

— Уснул молодой барин? — тихо спросила служанка. — Может, не надо ему пить? — Молодая махнула рукой:

— Только что уснул. Поставь чашку на стол.

Фэн-сао выполнила, что от нее требовали, и, увидев кровь на полу, обратилась к Цуй-фэн:

— Принеси-ка немного золы да подмети здесь. — Цуй-фэн молча вышла.

— Ты сегодня тоже устал, Цзюе-синь. Спасибо тебе за внимание. Вот, говорят, у меня характер скверный. Я это знаю — меня дома избаловали, — со слезами на глазах изливалась перед Цзюе-синем молодая женщина. — А что я здесь увидела, когда пришла? Тоже удивительные вещи. Вот характер и испортился еще больше. Мне даже неудобно сейчас говорить об этом. Ведь твой брат все-таки хорошо ко мне относился. Но ты своими глазами видел все, что произошло сегодня. Подумай, могу ли я после этого быть спокойна? Вот она, горькая доля! — Голос у нее оборвался и слезы потекли по щекам тоненькими струйками.

— Не стоит убиваться так, барышня. Вылечим вашего муженька. Вы сами за эти два дня так издергались, что о своем здоровье подумать надо, — подошла утешить молодую женщину Фэн-сао. Служанка эта перешла в дом Чжоу от родителей жены Мэя, когда та выходила замуж, и слезы молодой хозяйки, естественно, вызывали в ней чувство жалости. В это время вошла Цуй-фэн с корзиной и веником. Фэн-сао, продолжив мысль своей хозяйки, обратилась к Цзюе-синю:

— Во всем наша барышня ничего, барин, только вспыльчива немного. Наша старая госпожа умерла рано, и господин баловал барышню больше всех дочерей. Во всем ей угождал. Чуть она рассердится — и уж все в доме боятся. Вы же человек не посторонний, видно, сами все понимаете. Это, кто не понимает, тот за ее спиной любит язык почесать. А я всегда говорила барышне, что такой характер до добра не доведет. Но разве можно сразу его переделать?…

При этих словах служанки на лице молодой женщины появилось некоторое подобие улыбки, и она осторожным, тихим голосом перебила ее:

— Говори потише, Фэн-сао, а то мы опять разбудим Мэя.

Фэн-сао умолкла, бросив взгляд в сторону кровати. Цзюе-синь сочувственно сказал первое, что пришло в голову:

— Правильно говоришь. Верно. — И теперь даже Цуй-фэн, вначале лишь изредка настороженно и недовольно поглядывавшая на молодую, подарила ее взглядом, полным сочувствия и поддержки.

Мэй очнулся и хриплым голосом позвал жену.

— Я здесь, — заботливо ответила та, быстро склонившись к нему.

— Ты еще не спишь? — нежно спросил Мэй, сжимая ее руку, которую она положила на одеяло. — Ты устала сегодня. Я вас всех заставил беспокоиться.

— Еще рано. Цзюе-синь тоже здесь, — тихо ответила жена, улыбаясь ему. — Тебе все еще тяжело?

— Сейчас лучше, я вздремнул чуточку. Цзюе-синь еще не ушел? Сколько мы ему беспокойства доставили! — И он глазами поискал брата.

Молодая повернулась к Цзюе-синю:

— Он зовет тебя. — Цзюе-синь подошел и тихо позвал:

— Мэй!

— Спасибо, брат, мне сейчас намного легче. Спасибо, что ты еще здесь, — через силу, негромко выдавил из себя Мэй, чуть-чуть повернув голову и затуманенными глазами благодарно и с надеждой глядя на Цзюе-синя. — Иди домой, Цзюе-синь, ты устал. Выздоровею, как следует отблагодарю тебя. — Вдруг губы его дрогнули, он отвел взгляд от лица брата и устало произнес: — Только, пожалуй, я не выздоровею.

— Не думай об этом, Мэй. Ведь ты еще так молод… — хотел было ободрить его Цзюе-синь, подавив собственную боль, но появление в комнате старой госпожи Чжоу и госпожи Чэнь не дало ему закончить.

— Как? Неужели доктора еще нет? — встревожилась старая госпожа Чжоу и подошла к постели внука. Госпожа Чэнь последовала за ней. Распахнулись занавески, и в дверях показалась госпожа Сюй.

Видя, что Мэй лежит спокойно и вид у него лучше, они немного успокоились. Старая госпожа Чжоу сказала больному несколько ласковых, успокаивающих слов.

Неожиданно донесся громкий, радостный голос Чжоу-гуя, особенно звонко прозвучавший в ночной тишине: «Доктор Ван прибыл!» — Этот голос сразу внес успокоение и надежду в душу каждого, кто находился в комнате.