— Эй, дярёвня, подъём! Сёмка, хватит бока налёживать, вахта! Капитан заждался верного юнгу! Ха-ха-ха!
Семён Головастый, семнадцатилетний уроженец славного села Головастьево, что недалече от не менее славного города Костромы, к флотским порядкам привыкал трудно. И это ещё не на военный флот попал — экипаж вспомогательного парохода Второй Средиземноморской эскадры «Руслан» комплектовался, как правило, из бестолковых, пусть и старательных добровольцев, срезавшихся на экзаменах в мореходку и жаждущих службой годичной заполучить стаж, засчитываемый как дополнительный балл, а то и два, если отличиться удалось. Тогда даже с неба звёзд не хватающие троечники могли в перспективе «выслужиться по флотской части».
Но Семёну сие не грозило, он из села родного не за океанской романтикой, не за муссонами и бризами рванул, а за приятелем, Пашкой Коровиным увязался, чтоб не уходить с бригадами на строительство дорог и мостов, связующих, сшивающих (как его величество в газете пропечатал) «коренную Россию».
Неурожай двухлетней давности не вылился в великий голод исключительно оттого, что государь как будто чуял недоброе — ещё в зиму 1891 года двинул в губернии, каковые потом более прочих пострадали от недорода, воинские команды и молодых врачей и фельдшеров, только-только покончавших Училища и Университеты. Старики говорили, что при отце Константина Николаевича, Николае Павловиче народ мёр от голодухи, словно мухи осенние. А нынешний царь — голова! С молодых лет имел понимание к деревне и нелёгкому труду крестьянскому. Ну и потом множество семей переехало за океан, в Калифорнию-Аляску и по чугунке в Сибирь ехали да на Амур, оставшимся перешли их наделы, всё проще с голодухой справиться.
И пришла помощь из самой Америки — наместник, младший сын государя, великий князь Николай Константинович послал пароходы с мукой, консервами и маслом в глубинку российскую. Семён два года назад ходил, получал красочные бумажные, но прочные мешки с нарисованной на них белкой, грызущей золотые орехи и складывающей скорлупки в уже ровнёхонькие столбики золотых червонцев. Известное дело — русские американцы на золоте поднялись, сами монету чеканят, богачи!
С такой поддержкой, понятно, голодовки не случилось, да и американская помощь по правде говоря и не понадобилась бы, а пошла исключительно оттого, что его величество решил показать стране и миру, не зря в Америку народ перебирался, — поддержал в трудное время «коренную Россию», как и положено отделившемуся от семьи работящему сыну. Да ещё картину художник по просьбе царя нарисовал — «Русская Америка помогает матери России», там разгрузка мешков с парохода и развоз провизии на тройках по деревням запечатлены. Чиновник по особым поручениям при губернаторе, Артамонов Илья Ильич в Головастьево приезжал, много рассказывал интересного, например как только неурожайные годы закончатся, крестьянские единоличные хозяйства, не соблюдающие указания агрономов, как и что сеять да сажать, какую породу скота держать, обложат полуторным налогом, чтоб не портили худобой четвероногой и сорной рожью планы уездных сельскохозяйственных управлений. Илья Ильич зазывал мужиков и молодняк на строительство шоссейных дорог, выплачивал семьям, остающимся на полгода без кормильцев, солидный аванс. Но Семёна взбаламутил приятель Пашка, зазвавший друга детства в Одессу и далее — на золотые прииски Трансвааля.
— Дурак ты, Сёмка, кувалдой махать, дробить каменюки на щебёнку, да на кой чёрт такое счастье. А у меня верный адрес, помнишь Марфу Захарову, её брат младший, Макар, сейчас на Мадагаскаре служит в порту. Оттуда прямая дорога на прииски, а у Макара товаром закупимся, повезём в золотые артели табак, водку да прочие нужные в хозяйстве вещи. Обернёмся так раза три-четыре и считай как полгода или поболее с кувалдой отстоял.
Семён сомневался, выгорит ли дело, даст ли в долг бывшим землякам давно уехавший с родной деревни Макар, но Пашка убедил.
В Российской империи лет уже как тридцать подростки достигшие четырнадцатилетнего возраста, и парни и девушки, без разницы, могли сами определять судьбу свою дальнейшую. Ну, как сами — если грамотный, приходи хоть в лаптях, хоть босиком в ближайшее Императорское Училище, там специальный человек беседу беседует, вычисляет наклонности и способности и определяет на кого учиться. И всё, выдачи обратно в семью нет! Мало ли, вдруг да родители пьющие или дурнющие, или секта, прости Господи, какая. А все дети, имеющие тягу к учёбе под покровительством самого государя-императора, так-то вот!
Артамонов Илья Ильич, добрейшей души человек, помнится печалился, дескать, царь такие деньжищи тратит, чтоб дурни деревенские в большую жизнь шли, мир открыт на все стороны — только учись, работай, приноси пользу обществу. Но сидят деревенские пентюхи по завалинкам, штаны последние пропердеть готовы, но лучшей доли искать никак не желают.
А Семёну нравилось в родном Головастьево, за два года до его рождения там даже церковь небольшую поставил в Сибирь поуехавший земляк, Николай Евтюхов, знатно разбогатевший в краях каторжанских. И даже на содержание попа с семейством денег выделил, чтоб не ходили головастьевцы на службы за 12 вёрст в Комарово…
Речка, покос, работа в поле. Отец в страду даже пить бросал, мать нарадоваться не могла. Но матушка как три год померла, батя запил вчёрную, Семён шестой, младший, подумал да и двинул вслед за Пашкой, благо все документы выправлены, годы позволяют самостоятельно перемещаться по стране.
В Одессе у парней тамошние жулики увели все их невеликие накопления, как ни прятали тощие кошели, как ни ухищрялись, но против одесских умельцев головастьевские задумки читались вмиг.
Пришлось наниматься кочегарами на пароход «Милый друг» и три рейса до Севастополя и обратно оттарабанить. Пашка, паскудник, надерзил почтенному, с тросточкой расхаживающему (за Царьград почётная рана) боцману, уличившему матроса в мелком воровстве (хлеб и отварное мясо с камбуза потырил на закусь) и был изгнан с позором и пинками под зад. А Семён решил остаться на «Милом друге», благо наслушался у того же боцмана Митрича про прииски трансваальские.
Выходило так, что юг чёрного континента Африка поделен между великими державами и сунуться, прииск свой открыть или просто с лопатой пройтись у новичка не получится, хорошо если жив останешься. А торговля с золотодобытчиками поставлена крупными компаниями и лотошники-коробейники близко не подпускаются к городкам старателей.
Однако Семён не расстроился, ему и кочегаром понравилось, благо деньги платят исправно, опять же стол для команды с хозяина парохода, рабочая одежда, все дела. А что по Чёрному морю мотаются, по одному считай маршруту, так после речки Воробьихи, каковую коровы переходили вымени не замочив, всё одно — простор и красота!
Боцман, переходя на только что отстроенный пятитысячник «Руслан» позвал работящего и неприхотливого парня с собой.
— Двинули, Сёмка, мир посмотришь, до Африки сходишь, капитан «Руслана», отставной лейтенант Михаил Сергеевич Копылов, я с ним начинал, он мичман, я матрос первой статьи. Правда с военого флота уйти пришлось, оба по ранению списались.
— Это когда Царьград брали?
— Ага, тогда много нашего брата покалечилось. Только мы с Копыловым Святую Софию не освобождали, на Мармаре турок разоружали, одной гранатой и накрыло. Ему бочину разворотило, у меня нога с того боя «рупь-двадцать». На гражданке не мешает, а в бою, на крейсере могу и оплошать. Потому и гоняю на грузопассажирских корытах.
— А новый пароход из военных будет?
— «Руслан» то? Тут, Сёма, хитрая штука. Его величество Константин Николаевич ещё великим князем и генерал-адмиралом пребывая, захотел сделать из русских морскую нацию, вроде англичан или шотландцев. Потому и всячески подталкивал российских купчин к морским перевозкам, потому и основал Владивосток и Константинополь-Тихоокеанский, там сейчас третье поколение моряков народилось и могучий военный флот. А гражданские пароходы с 1857 года приказано строить с учётом их возможной службы вспомогательными судами действующего флота во время войны. Даже на «Милом друге» возможно поставить трёхдюймовки, а на «Руслане» так и 120-миллиметровые орудия запросто. К тому же у Михал Сергеича, капитана, на «Руслан» права половинные, казна строить помогала, часто так с купцами и отставными моряками при деньгах, договариваются. И флот численно прирастает и владеет судном человек к морскому делу расположенный. А лет так через 10–15 может Копылов и стать единоличным владельцем парохода, пока же получает свой процент как компаньон и капитан, ну и команду школит, всё-таки — не гражданка, вспомогательный военный флот, резерв надобен, который при случае и из пушек палить и в десант с удовольствием!
Перспектива палить из пушек Семёна не вдохновляла, но дойти до сказочного Мадагаскара хотелось. А Митрич заверил — Вторая Средиземноморская эскадра, к коей приписан «Руслан», нацелена на восточное Средиземноморье и выход в Индийский океан. Это Первая Средиземноморская на Гибралтар и Атлантику ориентирована. А третья вообще состоит из небольшого миноносного Черноморского отряда и броненосцев охраны Проливов.
Первый же выход транспорта ошарашил деревенского паренька — надо же так, по святым местам за казённый счёт прокатиться, считай как паломник из уезда, дед Фёдор Пулышев, сподобился. «Руслан» первым рейсом доставил в Израиль груз зерна, неделю отстаиваясь у гостеприимных евреев — механик и два инженера с Севастопольского судостроительного завода после первого большого перехода составляли дефектную ведомость, а команда все библейские места проехала с экскурсиями, за небольшие деньги обходительные евреи всё устроили. Ну да, они не в накладе остались, почитай с каждого парохода желающих набирается, а много кто и специально приезжает на огромных пассажирских лайнерах. Что удивило в Израиле — даже дамы ходили при оружии, пускай и без винтовок, но небольшой револьверчик в сумочке есть у каждой, не считая большого, к поясу платья изящно укрепляемого. Арабы бесчинствуют, сколь их не истребляй, словно саранча налетают на Землю Обетованную.
На обратном пути выгружали в Константинополе-Царьграде ящики и прочий скарб экспедиции известного геолога Ворожейкина, которого сам император пожелал принять и выслушать. Государь ныне квартирует на Босфоре, отдав Санкт-Петербург старшему сыну-соправителю, великому князю Александру Константиновичу. И много кто из сподвижников его величества, выйдя на пенсию, пожелал перебраться в Царьград.
За полсуток стоянки Семён отстоял службу в Святой Софии, дал пронырливому греку-фотографу севастопольский адрес Михаила Сергеевича Копылова, чтоб фотографические карточки аж на три с полтиной сделанные, не зажилил, выслал ушлый чернявый грек. Ираклий клялся-божился, но обещал переслать без обмана, место потерять хлебное при главной православной святыне кому хочется? Карточки пришли в срок и в обговорённом количестве и в свою очередь были перенаправлены в Головастьево, отцу и братьям-сёстрам. Пусть полюбуются на младшенького и в Иерусалиме и в саду Гефсиманском и на Голгофе и у Святой Софии. Достиг Сёмка! Не пропал! Подумаешь, читать не любил, только слушал сестру Любашу, с выражением зачитывавшую рассказы графа Льва Толстого про мальчишку Фильку, в школу тайком прибегавшего и за печкой постигавшего грамоту, да про разумную железную машину — Паровичка, всю Землю объехавшего и даже на Луну слетавшего на ракете. Правда про Паровичка не граф Толстой сочинил, кто-то другой, всех сказочников не упомнить.
По боевому расписанию Семён числился подносчиком снарядов у бакового 120-миллиметрового орудия, а также, случись нужда организовать поисковую партию на островах, или отбиться от пиратов, мало ли как судьба повернётся, снайпером абордажной команды. Стрелял костромич лучше многих на пароходе, разве что капитан более мастеровит, так Михал Сергеич тренируется постоянно, от скуки и от больших денег сжигая патроны как солдат на учениях. Винтовка и револьвер Семёна заперты в шкапчике в двухместной каюте кочегара, ключ на шее. По сути каюта считай на одного, ведь сосед, Иван Пантелеев, кочегарит в другую смену, считай и не сталкиваются «дома»…
Абордажные партии были заведены на всех вспомогательных кораблях российского военного флота, равно как и рекомендованы для судов гражданских, выходящих в Индийский океан после пропажи итальянского каботажного пароходика и двух голландских парусников, случившихся в 1890–1891 годы.
Тем более «Руслан» удачно зафрахтовался, уже четвёртый рейс выполняет с Севастополя до Лоренсу-Маркиш. Перевозка снаряжения для золотодобывающих артелей и запасных частей для машин-экскаваторов, дело выгодное, много сопутствующих товаров можно с выгодой сдать в порту. Это одиночек коробейников гоняют португальские власти почём зря, а российский транспорт под флагом андреевским, да с четырьмя скорострельными орудиями, да с контрактом, завизированным самим контр-адмиралом Гагариным, свободно разгружается в порту под охраной морской пехоты, пусть и разленившейся из-за жары и безделья, но всё таки.
Семён на третий рейс решился — набрал чай, кофе, шоколад и новомодные презервативы, плюс папирос как дорогих, так и дешёвых. Подошёл в Лоренсу-Маркиш к мелкому чиновнику Андреасу, не пойми грек ли, португалец, но жучара хитрый, по роже видно. Тот сначала поважничал, однако товар принял весь, посоветовав в следующий раз привезти российские часы «Пилот», что в моде у старателей за точность, неприхотливость и относительно меньшую цену чем у конкурентов. Поимев семьдесят с лишним рублей чистой прибыли, в переводе на отечественные деньги, кочегар даже возмечтал скопить тысячу и с шиком-гиком-гамом, на тройке с бубенцами (новомодный автомобиль пока не потянет) приехать в родную деревню, вроде как на приисках фартануло, об самородок трёхфунтовый запнулся, а сейчас вот долю в пароходе прикупил, пока малую, но рассчитываю выйти в судовладельцы. Вот Анютка Маштакова, первая в классе сельской школы ученица, глазищи то распахнёт!
Рейсы до португальских владений совладельцу «Руслана», капитан-лейтенанту в отставке Копылову, мечтающему выкупить поскорее пароход у казны, чем выгодны — заполняются все шестнадцать пассажирских кают. Если в Севастополе идёт погрузка снаряжения и здоровенных ящиков-контейнеров, то в Константинополе-Царьграде к десятку пассажиров из России, присоединяются европейские искатели приключений. Михал Сергеич даже повара нанял, чтоб пассажирам стряпал отдельно от команды, хотя судовой кок вполне вкусно готовит. И два стюарда появились, обслуживающие пассажиров первого и второго класса.
Из шестнадцати кают четыре относятся к первому классу — две одноместные и две «семейные», то ли на двоих, то ли на троих и более с детьми рассчитанные. А также четыре «второклассные» и восемь «трёшек», где удобств даже меньше чем у Семёна, у того хоть гальюн по коридору ближе, да и считай в одного квартирует, не восемь рыл в небольшой каюте.
Пассажиры «третьеклассники» столовались где и команда, только по времени приём пищи расходился, но кормёжка, пусть и не такая разнообразная как у «высшего света» шла всё же от повара, а не от судового кока.
Этот рейс капитан именовал «польским», потому как 39 мест из 64 в третьем классе заняли поляки, направляющиеся на бельгийский прииск, поименованный незамысловато, но юморно «Леопольд». Король Бельгии, вынужденный под давлением европейских держав уйти из Конго, испросил в компенсацию потерь несколько участков в Трансваале и один из тех участков недавно «выстрелил», то ли жилу нашли, то ли несколько здоровенных самородков. А польский король Константин Александрович, племянник российского императора, на дядю обижен и громогласно объявил о намерении Польши «сблизиться с Европой», вот с Бельгией и задружил, ну а с кем ещё?
Германия та вековечный враг шляхтичей, а Франции сейчас не до панских выкрутасов, идёт «Панамский процесс», где ответчицей выступает, страшно подумать, бывшая императрица, дочь русского царя Ольга Константиновна. Муж её, Наполеон Четвёртый, был предан суду, но французские крючкотворы, сторонники Третьей Республики, ничего вменить низложенному властелину не сумели — о благе государства заботился Эжен Бонапарт, жил скромно, простому народу нравился. Потому тузы из Национального Собрания хотели поскорее выдворить экс-императора из страны, во избежание попыток Реставрации. Но тот ни в какую, ждал окончания процесса над супругой, великой княгиней Ольгой Константиновной, каковую суровый и справедливый отец вывез с детьми в Константинополь-Царьград, но потом, оставив внуков при себе, вернул в Париж, ответ держать. И сейчас Франции надо как можно быстрее и «дипломатичнее» Ольгу Константиновну «осудить» и вместе с мужем выпроводить куда подальше. Военный Союз с Российской Империей, пусть и подтверждённый его величеством Константином Первым, висит на волоске, не зря в Берлине руки потирают!
Про высокую политику Семён наслушался, будучи подвахтенным. Уже три дня как состоял при капитане Копылове, со спрятанным от глаз посторонних револьвером. Не нравились Михал Сергеичу «польские работяги», которые как только «Руслан» миновал Дарданеллы, начали безудержно пить за удачу, за Фортуну по ихнему.
Всего в экипаже парохода три десятка человек, все при делах, на вахтах или отдыхают, а Семён хоть и молодой, но вымахал за метр девяносто и в плечах широк, работа кочегара способствует крепости мышц. Да ещё так совпало, трое пассажиров-«третьеклассников» (не поляки, албанцы вроде) сами предложили свои услуги как кочегары, чтоб не совсем с пустыми руками прибыть в Африку, подзаработать в пути. Капитан согласился, благо то обычная практика, да и доходы от пассажиров в этот рейс отменные, можно и перевести молодого и здорового кочегара временно в вестовые-порученцы.
— Прямо по курсу «Терек», за ним вроде как «Рион», — доложил Копылову боцман, приложившийся к огромной, на телескоп похожей, на треноге установленной подзорной трубе.
— О, золотой караван, — оживился капитан, — как думаешь, Василий Дмитриевич, золотишко на первом крейсере или на втором?
Лучшие ходоки Средиземноморской эскадры нередко служили и перевозчиками жёлтого металла, уходя из Лоренсу-Маркиш парой и в сопровождении отряда, базирующегося на Мадагаскаре. Потом «индоокеанцы» отставали и скоростники-турбинники неслись на север, где в Красном море их поджидал конвой, выводивший «золотой караван» в Средиземное море. А там или гнали до Константинополя, полагаясь на скорость, либо шли с броненосцем или парой больших крейсеров. Каждый раз по разному.
— Как тут угадаешь, Михаил Сергеевич, — боцман лишь плечами пожал в ответ.
— Это верно, систершипы на переходе постоянно меняются, то один лидирует, то другой.
— Нам бы сейчас хоть миноносец в конвой до португальских владений. Чёртовы ляхи!
— Что, старый ловелас, пани Шибшинская больше не улыбается, или пан Будревич в картишки обнёс?
— Да ну, те то просто жулики, якобы пани Шибшинская, она же дорогая шлюха из Одессы, постоянно на линиях черономорских мелькала, сибиряков богатеньких охмуряла, сейчас заморскую гастроль решила устроить. Будревич обыкновенный шулер, везёт в Трансвааль несколько тысяч карточных колод в своих здоровенных представительских чемоданах. А вот в третьем классе гонористые шляхтичи, те едут явно не землю трансваальскую ковырять. Кажется, дорогой Михал Сергеич, — «ждут» чего-то паны, какого-то знака, сигнала. Да и пить прекратили уже как второй день, разве что по стопке за обедом.
— Гм, а это да, Василий Дмитриевич. Это как раз и подозрительно.
— Зря смеёшься, Михаил Сергеевич, нам по хорошему до Лоренсу-Маркиш двое суток телепать, а на борту четыре десятка здоровых мужиков, дружных, нацеленных не пойми на что. Я б поопасался.
— Брось, мы то как раз не золото перевозим, а если грузы брать — так себе товарец, к реализации быстрой не пригодный. Не мечта пирата.
— А про корабль не думал? «Руслан» только-только со стапеля, океанскую волну держит, тоннаж приличный, 14 узлов — хорошая скорость.
— Боцман, чтоб корабль, пусть и транспорт-вспомогатель российского флота морские цыгане украсть решились? Ты в уме, Василий Дмитриевич?
— Господин капитан-лейтенант, крейсера «золотого каравана» идут парой, каждый оснащён мощной радиостанцией, достающей миль на 300–400 в хорошую погоду. Сейчас как раз такая погода, пускай посигналят, может получится минный крейсер «вызвонить» по радио, пускай пройдёт с «Русланом» до Лоренсу-Маркиш. Считай, Михаил Сергеевич, это моей блажью стариковской, готов ответить по всей строгости.
— Да ладно, Митрич, какая блажь, у самого кошки скребут. Поляки с немчурой в Трансваале по кабакам как будто в войну режутся, одним Гданьск, другим Данциг, а если на «Руслане» едут как раз те, кто восстание на приисках поднимет? Давай думать чего семафорить будем? Может, погодим до португальских владений, а, старый?
Может и погодим, хотя револьверами пассажиры вооружены, им пароход захватить как курёнку голову свернуть.
— Ну, не такие уж и куры моряки российские. Вон, Семён какой бравый добрый молодец, дюжину раскидает.
— Это если до драки дойдёт, а то перестреляют команду и всего делов.
— И кто «Руслан» поведёт? Есть среди шляхты морские офицеры?
— Может и есть, а может ждут встречный пароход, чтобпо сигналу бучу затеять…
Препирательства капитана и боцмана Семён слушал вполуха, засматриваясь на очаровательную пани Шибшинскую, под белым зонтиком прогуливающуюся по пассажирской «классной» палубе. Помимо Шибшинской и Будревича, стольнелестно охарактеризованных виды видавшим боцманом, на пароходе-транспорте до Лоренсу-Маркиш добирались инженеры с российско-мадагаскарских приисков как с семьями, так и весёлые холостяки и чиновники при дворе короля Мадагаскара Олега Первого. Всё то были русские люди, волею случая ставшие кто «африканцами», кто «мадагаскарцами». Случись бунт, толку от них не будет. А вдруг пани Шибшинская и есть та знаменитая разбойница-атаманша Сонька Золотая Ручка, про которую так завлекательно пишет в «Ведомостях» на последней странице Гиляровский?
Кочегар-порученец очнулся от грёз когда Копылов, бесцеремонно оттолкнув мечтательного телохранителя сам пошёл к семафору. Значит, закрытым шифром поведёт передачу отставной капитан-лейтенант. Мало ли, заподозрят чего чёртовы ляхи.
— На «Тереке» золото, — выдохнул боцман, — к нам «Рион» идёт, а «Терек» ход сбавил, ждёт напарника.
— Плевать на золото, не наша то печаль, как думаешь, Василь Дмитрич, дёрнутся карбонарии, или сдадутся?
— Какие к чёрту карбонарии, бандиты.
— То и страшнее, никаких убеждений у сволочей, запросто пассажиров в заложники возьмут, а там есть и женщины, даже дети.
— Чего вылупился, Сёмка, — замысловато выругался боцман, — будь готов к драке и даже стрельбе. С крейсера передали, на борту у нас очень похоже, вторая часть шайки, что собиралась грабануть контору германского прииска. И везут они подельникам оружие.
— И что?
— Да то, деревня. На «Рионе» взвод морской пехоты, сейчас думать надо как ребят к нам на борт перекинуть без шума и пыли, чтоб бандиты ничего не заподозрили. Иначе мертвяков будет поболее полусотни.
— Не каркай, Митрич, — капитан тяжело выдохнул, — придумай лучше чего.
— Так это, — встрял в разговор начальства Семён, — давайте полякам скажем, что пани Шибшинская вовсе не Шибшинская, а атаманша и её на крейсер надо передать. Тогда паны ни в жизнь не подумают, что по их душу морпехи.
— Да ты голова, ёкарный бабай костромской! Только не Шибшинская, а Будревич. И не атаман, а резидент германской разведки. Так вернее. Василь Дмитрич, точно Будревич наособицу едет, никак не связан с «третьеклассниками»?
— Не похоже, Михаил Сергеевич, говорю ж, Будревич шулер, они больше в одиночку промышляют. А про германского шпиона это хорошо, паны враз вызверятся на картёжника.
— Да то не я, главное Семён придумал, как тебя по батюшке то, фантазёр? Я в судовых документах отмечал, но не запомнил.
— Митрофанович буду.
— Будешь, будешь, куда денешься. Закончится всё благополучно, представлю к награде за сообразительность, а пока лицо позлее, посерьёзнее, револьвер вытаскивай, на боевой взвод ставь и за мной. И чтоб молчал! Более ни единого слова!
Копылов одновременно с восхвалением способностей Семёна и инструктажем матроса, отбил новую депешу на флагманский на этом переходе «Терек».
Стремительно приближающийся крейсер привлёк внимание пассажиров, столпившихся по правому борту с биноклями и морскими и театральными. Зрелище того стоило, красавец «Рион» пёр на транспорт не сбавляя ход.
— Что случилось, господин капитан, в честь какого праздника представление? — Жилистый и резкий поляк, очевидно один из главных у бандитов, обратился к Копылову, идущего вместе с Семёном и вызванными из машинного отделения механиком Василием Ниловичем Петровым и его помощником Петром Ступаренко, мечтающим поступить в Морской Корпус, на «первоклассную» палубу. Механикусы, как и Семён, вооружились револьверами и были коротко и эмоционально проинструктированы капитан-лейтенантом.
— Да как оказалось, германский шпион на борту, — Копылов кивнул в сторону Будревича, наблюдающего за «Рионом» в большой бинокль, — ишь как нервничает. Приказано захватить немедля, чтоб не успел уничтожить важные документы. И передадим потом морпехам с крейсера.
— А, понятно, — заметно расслабился поляк, — а изображал из себя благородного, сволочь.
— Позвольте, господа, это какая-то ошибка! — Будревич выронил бинокль, руки у незадачливого путешественника дрожали так, что Семён подумал — а вдруг та дрожь навсегда, как в карты передёргивать будет?
Но дурной вопрос кочегар удержал при себе, избежав язвительных подколок начальства или даже, слов непечатных в свой адрес.
Морпехи дождавшись разворота «Риона» и уравнивания скорости, перескочили на транспорт по тросам, если уж есть такая система на военных кораблях, отчего ж не воспользоваться случаем и не провести дополнительную тренировку. Тем более сам император пару раз демонстрировал удаль, правда тогда помоложе был государь.
Бравый лейтенант, командовавший десантниками уединился с Копыловым и Будревичем и через полчаса на «Рион» словно мешки с картошкой по тросам же, перебросили незадачливых то ли карбонариев, то ли обыкновенных бандитов, не сумевших оказать сопротивление доблестным морпехам российского флота. Без единого выстрела обошлось! Всех повязали!
— Господин Будревич, примите глубочайшие извинения, — соловьём разливался Копылов, — ну что я мог подумать, если предводитель разбойников, отводя от себя подозрения, назвал именно вас германским агентом? Полно сердиться, господин, простите, пан Будревич. С этого момента каюта первого класса на моём корабле для вас всегда бесплатно!
— Эх, ну и дурачина капитан, — Сёмка вздрогнул и обнаружил рядом с собой Митрича, — теперь этот шулер расписание выучит и начнёт катать на «Руслане» туда-сюда. Каюта и первоклассный стол обеспечены, что ещё надо для счастья картёжнику. А олухов богатых немало на белом свете и все в Африку жаждут попасть. Что скажете, многоуважаемый Семён Митрофанович?