Памятное лето Сережки Зотова

НА САМАРКЕ

Когда Сергей подошел к месту, где обычно рыбачили ребята, солнце собиралось садиться. Знакомых никого. Сергей потоптался вдоль берега — что же делать? Идти домой? С какой же это стати? Манефа Семеновна отпустила, а он — здравствуйте — явился. Можно вернуться и попозже, никто не торопит. Он решил побывать у старых дубов, где когда-то рыбачил с отцом.

Место оказалось занятым. Спустив с невысокого берега босые ноги, на снопике тальника сидел сухопарый седоусый старик в поношенном железнодорожном кителе. Перед ним в реку были закинуты три удочки. Старик курил трубку и неотрывно следил за поплавками. Неподалеку Сергей увидел вырытое в прибрежном песке небольшое озерцо. В нем плескалась рыба. «Ого, — подумал Сергей, — видно, сидит дедок не зря…» Зная рыбацкий обычай не подходить к рыбаку, чтоб не мешать и не пугать разговорами рыбу, он хотел уже отойти и двинуться домой, но старик заметил его.

— Ищешь кого, что ли? — спросил старик.

— Ребят своих. Видно, не пришли.

— Неподалечку были какие-то. Недавно сидели. Сегодня клев никудышный. Вот они и ушли. А рыбка возьми да и зашевелись. Ну прямо удочку не успеваешь выхватывать. Ты что, тоже порыбачить?

— Нет, просто навестить.

— А я думаю: рыбак, а без снасти, — сказал старик.

— У меня есть припас. Удилища хорошие. И крючки тоже. Одно удилище, как и у вас, бамбуковое. Только я их еще не приготовил. Занятия были в школе…

— Учишься?

— Учусь.

Сергею не хотелось говорить, что он ученик шестого класса. По росту его можно было принять за десятиклассника. Видя, что гость с неохотой говорит о школе, рыбак не стал пускаться в расспросы на эту тему.

— Ты чей же будешь?

— Зотов… Мой отец тоже на железке работал.

— Зотов, говоришь? Погоди, погоди, так ты не Николая ли Зотова сын? Дорожного мастера.

Сергей молча кивнул.

— Знавал я твоего отца. Как же. Когда-то в его бригаде и сын мой работал. И внучек.

— А как ваша фамилия?

— Наша? Бугровы.

— Буг-ровы? — протянул Сергей. Ему сразу же вспомнился веселый ремонтник Петька Бугров. Звездочки по обочинам пути, выложенные из гальки… — И я ваших тоже знаю. Внука Петькой звали?

— Да, да, — обрадовался старик. — Петькой. Совершенно верно. А ты-то откуда его знаешь? Да ты садись. — Старик показал место рядом с собой.

Сергей сел. Рассказал о том, как гостил когда-то в ремонтной бригаде у отца. Старик жадно расспрашивал. Когда Сергей рассказал про звездочки, весело рассмеялся.

— Значит, можно сказать, и тебе нашел работу? На него похоже. Непоседливый был в мальчишках, да и повзрослев такой же остался.

Старик глубоко вздохнул, задумался.

— Сына моего теперь в живых уже нету. На фронте погиб. А внучек Петька лежит в госпитале, в сибирском городе Томске. Раненый. Ну, а твой отец где? Тоже небось на фронте?

Сергей нехотя рассказал.

— Домой не торопишься?

— Нет.

— Вот и давай вместе рыбачить. Удочку я тебе удружу. Бери любую, на выбор. И наживка у меня есть.

Сергей застеснялся, но старик начал уговаривать, и он взял крайнюю, самую ближнюю. Едва Сергей уселся, как у него заклевало.

— Тащи! — прошептал старик.

Сергей ловко дернул удилище, на конце лески, извиваясь, повисла рыбешка.

— Подуст. Хорош, — порадовался старик. — Кидай в ведерко. Наживка вон, в баночке. Умеешь наживлять?

— А как же.

Сергей насадил на крючок червяка и снова закинул удочку. И почти тут же поплавок снова запрыгал и нырнул в воду. Теперь попался подлещик.

На этом, словно по команде, клев закончился. Сергей неотрывно следил за поплавком, но он, чуть подрагивая на мелкой ряби, сонно торчал на одном месте. Не везло и старику. При госте он не поймал даже захудалого пескаря. Посидели еще, может быть с полчаса. Старик поднялся, с наслаждением потянулся.

— Видно, на сегодня хватит. Шабаш. Тебя как звать-то? Сергеем? А меня зовут Иван Егорыч. Давай-ка сматывать удочки.

Сергею не хотелось уходить с реки, бросать так удачно начавшуюся рыбалку.

— Вы сейчас домой? — со скрытой тревогой спросил Сергей.

— Домой?! — удивился Иван Егорыч. — Это зачем же? На зорьке может выдаться самый знаменитый клев. А ходить взад-вперед не стоит. Да и силы уже не те, восьмой десяток тяну. Я с ночевьем. У меня, брат Сергей, работа такая, что на рыбалку время как раз выкраивается. Проводник я. Товарные поезда сопровождаю. Несколько суток в дороге, а там, глядишь, два-три денька свободных выберется. Ну и, значит, на рыбалку. Перед войной я на пенсию вышел. Вот, думал было, отдохну, а оно совсем по-другому обернулось. Не до отдыха сейчас. Тяжелое время мы переживаем, ух какое тяжелое. Ну да ладно. Так ты, говоришь, домой не торопишься?

— Меня бабушка отпустила хоть на всю ночь.

— Вот и хорошо. Вдвоем-то оно веселее. Твоего дружка как зовут? Шарик? Подходит. Люблю собак. — Он погладил Шарика. — Видишь, какой сообразительный, сразу заметил, что мы в контакте. Ну, давай теперь ужином займемся. Ушицу сварганим. У меня вон маленько сушняк припасен, но не хватит. Ты еще насобирай да костериком подзаймись. Справишься?

— Справлюсь.

Еще бы Сергею с костром не совладать! Новый человек, понятно, в потемках никакого сушняка не найдет, а Сергей здесь как дома. Иван Егорыч понравился Сергею, и он хотел во что бы то ни стало угодить ему. Свистнув Шарику, он метнулся к тальниковым зарослям и вскоре вернулся, неся охапку валежника.

Сергей разжег костер. Иван Егорыч почерпнул из реки воды, подвесил жестяной котелок над огнем. Весело затрещали сучья, заплясали, забегали яркие язычки пламени.

Пока не разжигали костра, ночь казалась светлой, был хорошо виден противоположный берег реки, могучие темные дубы невдалеке. А теперь вдруг все исчезло, вокруг сгустился черный мрак. Иван Егорыч и Сергей уселись ближе к огоньку, рядом лег притихший Шарик.

— Уха у нас знатная получится. Наваристая. Правда, я люблю с картошкой. Ну, да обойдемся, на нет и суда нет, — сказал старик.

— Так у меня же есть картошка, — спохватился Сергей. — Целых две. И соль. И хлеб тоже.

Он торопливо развязал узелок Манефы Семеновны.

— Вот только картошка вареная. В мундире.

— Сойдет и вареная. Давай-ка ее сюда.

Иван Егорыч быстро очистил картошку и с наслаждением втянул картофельный запах.

— Лучшая еда на свете! — Складным ножом он искрошил в котелок одну, затем другую картофелину. — Плохо у меня в этом году с картошкой получилось. Весной посадить не удалось, в поездке был больше месяца. Да и семян не раздобыл. А на базаре недокупишься, кусаются. Торговки выносят к поезду, по рублю за штуку ломят. Совсем осатанели, совести лишились! Ну, ты продавай, если есть лишки, не гноить же продукты, обязательно продай, но зачем с живого человека шкуру сдирать? А есть такие люди. На чужой беде богатство скопить стараются. Уже сколько годов прошло Советской власти, а змеищи эти до сих пор не перевелись. Другой человек для людей всю душу готов отдать, а тот только о своей, шкуре печется. Между прочим, отец твой, Николай Михайлович Зотов, был красивой души человек. Настоящий коммунист. С другим мог последней крошкой поделиться. Ни жадности в нем, ни скаредности… А чтоб обидеть человека — и подумать даже невозможно.

Уха сварилась. Иван Егорыч выловил рыбу и пригласил Сергея.

— Ну-ка, подвигайся ближе. Сначала щербу похлебаем, затем рыбкой полакомимся. Ты бери ложку, а я буду кружкой черпать.

Старик протянул гостю деревянную ложку, а сам достал из котомки небольшую алюминиевую кружку. Сергей выложил на тряпицу, заменявшую скатерть, кусок хлеба.

— Ты, брат, богато живешь, — не то шутя, не то всерьез сказал Иван Егорыч и, зачерпнув в кружку ухи, старательно подул и стал отхлебывать небольшими глотками.

Догадавшись, что у Ивана Егорыча нет хлеба, Сергей схватил весь свой кусок и протянул ему.

— Берите, — просяще предложил он.

— Твой паек? — поинтересовался старик.

— Нет. Бабка сама испекла.

— Ну, другое дело.

Иван Егорыч отломил небольшой кусочек, но есть не стал, положил возле себя.

— Я, понимаешь, люблю уху без хлеба. Это где же вы муки разгорили?

— Наменяли, — простодушно ответил Сергей и рассказал, как бабка Манефа отдала Силычу вещи отца и матери да еще велосипед, а он привез из какого-то хутора продукты. — У нас уже все подходило к концу, а в прошлом году Силыч еще раз ездил.

— Это кто же такой Силыч? Родственник, что ли?

— Нет, не родственник. Он сторожем в саду служит.

— Вон оно что! Значит, выручил вас? — усмехнулся Иван Егорыч. — Знаю этого гуся. Как же!

Сергей даже обрадовался этим словам: выходит, Силыч не только ему не по нраву.

— Видали, какая добрая душа нашлась! Он, брат, за здорово живешь не поедет. Не той породы, чтоб о людях думать.

И старик рассказал, что Силыч — бывший кулак из станицы Сорочьей. Там у него была паровая мельница, салотопка. Батраков по десятку держал. Сам Иван Егорыч у него батрачил. Плохой человек Силыч, рабочие от него никогда добра не видели. За разные свои проделки был осужден и выслан. Вернулся по амнистии, значит, считается оправдан законами. В сторожа пристроился. А попутно в святые записался.

— Да ты что же не ешь? — спохватился старик. — Одними разговорами сыт не будешь.

Сергей взялся за ложку. Хотя он не так уж давно поужинал и, когда садились к котелку, аппетита не чувствовал, но, хлебнув раз-другой, так разохотился, что добрая половина варева пришлась на его долю. Оба ели усердно, пока в котелке не осталось ни капли, а на тряпичке, где горкой была сложена рыба, — даже рыбьего перышка.

После ужина, по домашней привычке, Сергей размахнулся было перекреститься, но вовремя спохватился. Иван Егорыч заметил, однако не подал виду.

— Расскажи-ка ты мне, Сергей, как же это Силыч к вам в благодетели затесался?

— Они с бабкой знакомые.

— Должно быть, она верующая, богомольная?

— Богомольная, — ответил Сергей и вдруг разоткровенничался: — Бабка даже замуж не выходила. Из-за богомольства.

— Ну, это ее дело. Старый она человек, и ее в смысле религии не переделаешь, а вот молодежи религия совсем не по пути. Это омут, попасть туда нетрудно, да выбраться нелегко.

— А вы… верите в бога? — несмело спросил Сергей. Он привык считать, что все старые люди верующие.

— Было. Верил. Да еще как верил! Без креста не мог за ложку взяться. А потом усвоил — верят люди от темноты своей. Тут, конечно, надо сказать прямо — грамота мне помогла. Я, брат Сергей, только после революции грамоте научился, когда голова уже белеть стала. Ну и приохотился к чтению. Немало разных книг прочитал. А к тому же кое-что повидал на своем веку. И постиг я — нету никакого бога. Нет! Понял? Выдумали его. И знаешь, для чего? Чтоб людям головы темнить и наживаться на этом. Темного-то легче околпачить. Есть такая книга — Евангелием называется, так вот попы всех мастей учат, будто в той книге божьи законы написаны и наставляет она, как надо жить людям. Смирению она учит и рабской покорности. Слышал о такой книге?

— Слышал.

— Там прямо так и сказано: бьют тебя по правой щеке, а ты не только не давай сдачи, а возьми да подставь еще и левую — лупите, мол, в свое удовольствие. Вот, к слову сказать, напал на нас Гитлер, а мы, стало быть, должны перед ним на колени встать. Понял?

— Понял.

— А про рабов там сколько понаписано? Пропасть! И все в одну дуду подчиняйся, покоряйся, раб должен повиноваться своему господину.

Сергей с интересом слушал Ивана Егорыча — такое суждение о Евангелии он слышал впервые, и его поразили слова старика. Но сразу видно, что Иван Егорыч говорит не просто так, а убежден в своей правоте. В Евангелии действительно написано все так, как говорит старик. Сергей сам читал и помнит, только тогда, когда читал, на все это не обращал внимания.

— А вы сами тоже читали Евангелие?

— Не читавши, не стал бы и говорить. Страшная книга. А у попов и всяких там богомольцев она в натуральном почете. Потому что на руку им. А также их хозяевам, буржуазии всякой. Понял? И скажу я тебе откровенно: жили бы мы по этой книге — никакой у нас ни революции, ни Советской власти не было бы. А Гитлер давно бы Россию в порошок стер. Так-то.

Иван Егорыч раскурил трубку.

— Ну что ж, Сергей, надо, пожалуй, готовиться ко сну. Тебе мыть посуду, а мне изготовить постель.

Пока Сергей возился с посудой, Иван Егорыч переворошил копешку сухой травы, видимо накануне оставленную рыбаками, затем уложил в котомку небогатое рыбачье хозяйство, и они улеглись спать. Накрылись шинелью Ивана Егорыча.

— Ты поближе ко мне, а то ночью от реки холодок потечет, а шинелька не очень чтоб широкая, — сказал Иван Егорыч и подоткнул под бок соседа край шинели.

На душе Сергея стало радостно и спокойно. Вот так же чувствовал он себя, когда рыбачил с отцом. Тогда он был совсем маленький, и отец возил его на велосипеде, специально для него прикрепив самодельное седло. Рыбачили на этом же месте, так же варили уху, если рыба «шла», или просто картошку в мундире, если «не везло»; так же, как Иван Егорыч, отец готовил из травы постель, заботливо укладывал Сергея, старательно подтыкал под его бок конец серого шерстяного одеяла, известного под названием «рыбалочного». Оно и нынче еще цело. Только стало совсем старое.

— Значит, перейдешь в седьмой? — неожиданно спросил Иван Егорыч, отрывая Сергея от нахлынувших воспоминаний.

— Перешел, — ответил Сергей и удивленно спросил: — А вы как же узнали?

— Догадаться тут совсем не трудно. В седьмом еще идут занятия, верно? Освободились пятые и шестые. Для пятого ты не подходишь. По возрасту. Значит, остается шестой. Хотя правду сказать, и для шестого ты маленько великоват. Ну, да чего не бывает.

Иван Егорыч помолчал. Потом начал рассказывать про свою жизнь. Плохо жилось в молодости Ивану Егорычу. Ни путной одежи не износил, ни новых сапог не истоптал. Словом, батраческая жизнь. Перед революцией война была, так вот на той войне Иван Егорыч ранение тяжелое имел. Во время революции в Красной гвардии служил. А командиром у них был товарищ Деев. Вот такой же настоящий человек, как и Сережкин отец. Белоказаки засаду устроили и клинками изрубили товарища Деева. Потом уже народ поставил ему памятник. А такие вот, как Силыч, помогали белякам. Ну, да все равно по-ихнему не вышло. И жизнь совсем стала налаживаться, так нет же — война. Но все равно, нас теперь не победишь, не та Россия стала. Фашисты озверели, сначала перли вперед, почти без остановки, теперь же отбиваются изо всех сил, но дело их конченое. По всему видно.

Иван Егорыч спросил, что собирается делать Сережка летом.

— Не знаю, может, в колхозе всем классом будем работать.

Старик похвалил. Нельзя в такое трудное время сидеть без дела. Надо помогать взрослым. Люди жизни своей не жалеют, головы кладут за других, и им надо соответствовать своими делами.

Поднялись рыбаки на ранней зорьке. Было тихо-тихо, нигде ни звука. Только изредка в сонной, словно застывшей реке плеснется шустрая рыбешка. По всем приметам можно было ждать хорошего лова. Но когда зарозовел восток, вдруг чуть колыхнулся, заструился воздух, вдоль реки потянул еле заметный ветерок, по воде побежала мелкая рябь, а вслед за ней откуда-то накатилась волна. Зашуршал тальник, на том берегу Самарки, на дороге, завихрилась пыль.

Клев сразу же прекратился.

Сергей поймал несколько мелочи, а Иван Егорыч — хорошего подуста да видного голавля, остального улова можно и не считать — мелкая красноперка.

— Видно, пора совсем сматывать удочки, — сказал Иван Егорыч и решительно поднялся с места. — Ты как рыбу свою понесешь?

— Кукан сделаю.

Сергей срезал подходящую лозину, очистил от веток и листьев и нанизал на прут свой небогатый улов. Кукан выглядел позорно ничтожным.

— Да, такому улову никто не позавидует. Ну-ка, дай мне твой прут, попросил Иван Егорыч.

Ничего не подозревая, Сергей отдал. А Иван Егорыч подошел к озерцу, где все еще плавала пойманная им рыба, одну за другой вытащил несколько трепыхающихся рыб покрупнее, нанизал на прут и протянул его Сергею. Тот даже растерялся.

— Зачем вы, Иван Егорыч! Не надо…

— Бери, бери! Нехорошо, ежели люди вдвоем рыбачили, и один придет с уловом, а другой с пустыми руками. Не по-товарищески. В другой раз, очень даже возможно, что ты со мной поделишься.

Домой шли вместе. Иван Егорыч жил ближе к центру Потоцкого, и Сергей проводил его почти до дому. Прощаясь, старик пригласил мальчика снова порыбачить вдвоем.

— Сегодня отправляюсь в поездку на два дня, вернусь послезавтра, вот и давай вместе посидим, если, конечно, у тебя время позволит.

Сергей уверенно заявил, что бабка, пожалуй, отпустит, ну, а насчет колхоза — как тут угадаешь. Может, еще и не уедут к этому времени.

Увидев Сергея с хорошей добычей, Манефа Семеновна обрадовалась, посветлела.

— Гляди-ка ты, чем нас бог порадовал. Выходит, нашел своих? приветливо спросила она.

— Наших не было. Дедушку незнакомого встретил. Иваном Егорычем зовут. Он и принял в компанию. Удочку дал. — Сергею не хотелось сознаваться, что не вся рыба выловлена им самим, но его тянуло поведать Манефе Семеновне, какой хороший человек Иван Егорыч. — Вот эти большие рыбы он мне дал.

— Он? Это как же так? — удивилась Манефа Семеновна.

— У него улов побольше, вот и отдал. Говорит, надо поровну, по-товарищески.

— Это тебе, Сережа, бог послал! Я вчера сердцем почуяла — надо пойти на рыбалку. Оно так и вышло. — И Манефа Семеновна засуетилась с завтраком.

— Баб Манефа, а знаете, кто такой Силыч? Кулак.

— Че-го? — вскинулась старуха.

— Да, кулак. И в тюрьме сидел.

— Кто это тебе насказал?

— Человек там один… проходил. И я слышал, — сам не зная зачем, соврал Сергей.

— Искушение дьявольское! А ты уши развесил. За правду Христову в темнице сидел Степан Силыч.

Сергей опешил: он думал, Манефа Семеновна будет возражать, а оказывается, она знала, что Силыч был в ссылке?

Наскоро позавтракав и переодевшись, Сергей пошел в школу.

— Если снова зайдет речь насчет колхоза, не забывай, что тебе сказано. Придумай чего-нибудь, — напутствовала его Манефа Семеновна.