Панкомат

Глава 12

День начинался с чашечки кофе, и я пил ее ленивыми глотками, кайфуя от того, что я могу ни чем не грузиться. В динамике магнитофона играл старый рок, и, чувствуя себя победителем обстоятельств, я играл. Петр силен. Это понятно. Но без меня ничего не было бы. Конечно, я это не подчеркивал. Революция не терпит дешевой эйфории и дележа.

Однако, куда бы все делись? Сидели бы себе на блатхате. Долго и упорно. А потом бы попросту переженились, и game is over. Однако, гейм не овер, все нормально. Наш паровоз… Наша машина…. Ветер дует от скорости, и мы круче всех. Типа breakthrough (клип такой был). Большинство людей всю жизнь самоутверждается. Ближе к старости, когда жизненных соков уже почти нет, начинается совсем уж вялая суходрочка. Объяснить все это никак нельзя. Женя Семин об этом как-то сказал:

— Вот я, я не самоутверждаюсь, я выебываюсь.

— О, да, — ответил я, — это — в корне разны вещи.

— А то. Но я знаю, что ты имеешь в виду. Просто все люди подсознательно хотят победить смерть. Но хуй, хуй! Это невозможно. Зато есть очень хороший способ. Можно просто не бояться смерти. Тогда становится необычайно легко, необычайно похуй.

— Но так ты теряешь самоконтроль.

— Нет, ты не понял. Контроль, не контроль. Кто не курит, не пьет, тот здоровеньким помрет. Жизнь коротка! Пойми. Нет никакой разницы, как ты прожил. Ты хочешь сказать, есть карма?

— Да, я думаю, что она есть.

— Знаешь, а мне похуй, есть карма — и хуй на нее. Вот родился бы я, а мне в награду, за то, что я родился, бог дал умение летать. Но мне бог не дал ни богатых родителей, ни смирение, не желание быть трезвенником и праведником. Я решил, Валерик, короче, следующее. В России жить хуево. А Германии — хорошо. Точно так же есть хорошие миры, а есть — плохие. И мы, безусловно, живем в очень и очень хуевом мире. Доказать это очень легко. Во первых, есть смерть. Во вторых, люди все друг другу — волки. Нет бы, жили б просто, занимались сексом, бухали, летали к другим планетам. Ан хуй! Вот вам на воротник научно-фантастический хуй! Вся наша жизнь — это недоразумение. Поэтому, я живу правильнее всех. Мне на все насрать! Поражение, Валерик, это не твое поражение. Ты в этом не виноват. Если у тебя, к примеру, нет ноги, или нет зубов, что ж делать? Да нет, ничего не надо делать. Нужно просто перезагрузиться. То есть, просто взять бритву и перезагрузиться. Потом родишься, если снова та же фигня, снова — перезагрузка.

— А как же близкие!

— Слушай, ну ты не понял. Мне похуй.

— Зачем же ты работаешь?

— Я работаю, чтобы не сосать хуй от голода! Как ты этого можешь не понять!

— Но ты, вроде, не на самой непрестижной фирме работаешь.

— Да похуй, понимаешь! Сегодня я есть, а завтра меня нет, и это — это же жь, бля, одна песчинка в море перегноя. Космос черен. Это ночь! Ночь! Жизнь коротка!

— Не знаю. Интуитивно я с тобой согласен, но жить, как ты, не смогу.

— Да я знаю. Ты слишком правильный.

— Кто, я?

В один момент стало ясно, что блатхата больше не нужна. Не солидно как-то это — собираться бог знает где. Мы решили с ней проститься. А по случаю собрали на ней лучших революционеров и сели пить водку, а за ширму вновь завели девку. Это был последний мазок. Картина уходила в годы. Теперь впереди у нас маячил новый свет.

— Родная, — говорил Демьян, — обнимая двух девочек к разу.

— Кто именно? — спрашивала одна.

— И ты, и ты.

— Ты определись.

— Ты. Слышишь.

Намечалась королевская вакханалия. Такие события бывают один раз в жизни. Это так же, как шторм десятилетия для серфингистов. Но мы, по-ходу, все были литроболистами. Мы были поэтами иного, не очень культурного, слова. Мы меняли кожу.

— Пацаны, пацаны! — кричал Демьян. — Слышь, да вы чо, глухие, а? Ты, давайте кобыл посадим под стол!

— В смысле? — не понял Петр.

— Мы будем играть в карты, а они будут сосать.

— Демьян, ты охуел! — заметила на это одна из девочек.

Принесли травы. Несколько человек курнули. Шум стоял. Играла музыка. Светилось лицо компьютера. Так что звуки за ширмой заглушались, и неискушенный посетитель вообще ничего не понял бы. Присутствовали Петр, Юрий, Зе, Саша Сэй, Демьян, Саша Худой, представитель университета Андрей Д., друг Демьяна алконавт Лютый и ряд girls, имен которых никто то ли не знал, то ли не хотел знать. И тут и там к ним приставали, лезли под юбки.

— Хочется сделать макет блат-хаты, — говорил Петр, — запомнить ее, всегда носить с собой.

— Ее надо сфотографировать, — предложил ему Саша Сэй.

— Чтобы можно было посмотреть на нее, как на любимую девушку, перед расстрелом, — добавил Юрий.

— Сфотографируем на цифровой фотоаппарат, — сказал Саша Сэй.

Непременно — цифровой.

Щелк. Блат-хата forever. Пройдут годы, она будет жива. Пройдут века, школьники, открывая учебники, будут наблюдать место, где зародилась революция.

— Я сделаю 3D- модель, — сказал я, — это нелегко, зато потренируюсь в графике. Потом запишу на диск и размножу. У каждого будет своя блат-хата.

Эта идея всем понравилась, и мы за нее выпили. Звон бокалов потряс сердца и стены.

— Хули, пацаны, — говорил Демьян, — пиздатая хата. Такой больше не будет никогда. Бабки — это ништяк. Но есть помимо бабок что-то. Ну, как сказать. Ну, блядь… Понятия, нахуй. Ну, человек же не вечно живет. Хули — родился, хуяк — и умер. И пиздец. Бабки если б можно было на тот свет забрать, то базара нет. Я б тогда ничего не сказал. Да. Сказал бы, пацаны, на свете главное — бабки. Но ничего ж, бля-ядь, с собой не заберешь. Хули! Хули говорить! Вот когда мы вместе, тогда и сила, да? А если какая-нибудь хуйня заведется среди нас, поведет всех, заставит баблом прельститься, то и все. Давайте выпьем…. Ну как…, - он задумался, почесал яйца, потом затылок и, наконец, произнес, — давайте выпьем за вечность.

Выпили за вечность. Закурили. Так как курили все, то дым сразу же плотную завесу организовал. Пришлось открыть форточку и двери.

Тогда пришла идея сделать Петра. И Петров было много.

— Алло.

— Алло.

— Алло.

— Алло.

— Алло.

— Алло же.

— Я вас слушаю.

— И я вас слушаю.

— Кто говорит?

— Кто?

— Что?

— Не что, а кто.

— Кто вы?

— Как кто.

— А, это опять…

— Да, это я.

— Петр?

— Да. Я — Петр. Вам пиздец.

Звонит из girls:

— Алло.

— Да.

— А я Вову хочу услышать.

— А кто вы?

— Да так.

— Как так?

— Так вы позовете Володю или нет?

— Сейчас. Во-ло-дя! Во-ва. Быстрее. Ты почему пешком идешь?

Слышны шаги. Бежит, точно ягненок от волка. Если он будет пешком на зов матери передвигаться, то втык получит.

— Алло, — запыхавшись произносит он.

A back vocal у него спрашивает:

— Вова, кто это?

— Не знаю, мамик.

— Ты слышишь? — вопрошает женский Петр.

— Слышу. А кто вы?

— Слушай, гад. Я — Петр. Я тебя скоро найду, и пиздец тебе.

Пьем за Петра. За простого Петра. Нашего, то есть. Пьем и за того, от которого пиздец потенциальный исходит. Дым расходится.

— Я тоже хочу Петра сделать, — сказал я.

Взял мобильник. Набрал номер.

— Алло.

Голос дрожит. Еще ведь там мамик с папиком и сестриком стоят над душой, и чуть что не так — своего Петра ему сделают. Он у них — отдушина. Труба, куда канализацию души сливают.

— Алло, — повторяет.

Слышно в его голосе понимание того, что ему и впрямь пиздец. Запуган Володя до ужаса, ничто в данный момент его из стопора не выведет. Лошат его как домашнее животное.

— Чо аллекаешь? — спросил я. — Как ты со мной разговариваешь? А? Ты почему вчера не пришел?

— Куда не пришел?

— Куда? Ты чо, не знаешь?

— Я?

— Тебе стрелку забивали, слышишь. Ты должен был явиться для контрольной проверки.

— Чо? Ты — Петр?

— А ты что, идиот, не догадался?

— А почему голос другой?

— Это у тебя от страха слух помрачился. Тебе пиздец, ты понимаешь? Хватит жить! Ты задержался в этом мире!

Я отключил телефон, и питие продолжилось, и Петры продолжились. Каждому не терпелось поучаствовать в этом нескромном занятии. За ширмой шло плотное движение. Одни уходили, другие возвращались. Это напоминало круговорот воды в природе.

Все хорошо. Но позвонила Вика:

— Что там у вас такое?

— Где?

— А ты где?

— С этого и начала бы!

— Да? А что?

— Вот именно, что. Ты же знаешь, я работаю. Сейчас такой период, что я не могу не работать. Офис полный. Люди кругом. Как я могу уехать?

— Вы работает так поздно?

— Да.

— А где это все происходит?

— Как где. Я же сказал. В офисе.

— А.

— Слушай, если тебе там плохо одной, приезжай. Честное слово, Вик, скоро закончим.

— Куда приезжать?

— Ну…. Знаешь, в принципе, тут уже скоро все, закроемся…

— А кто там?

— В смысле…

— Ты не один?

— Ты же слышишь шум?

— Что за шум?

— Люди разговаривают. Ты же знаешь, мы только еще делаем первые шаги. Если я буду думать только о том, чтобы приехать домой вовремя, то никакой работы не будет. Партия еще только на стадии формирования. Скоро выборы. Мы не успеваем. Ты бы лучше села за компьютер и набирала тезисы. Через три дня они уже должны быть готовы, а том — сто страниц текста. Сколько ты набрала?

— Мама звонила.

— Чья.

— Моя.

— Очень хорошо. Лучше б она что-нибудь пожрать привезла.

— Валерик. Как ты со мной разговариваешь? Я же женщина!

— Да, милая. Давай. Скоро буду.

— А что там за девушки?

— Нет тут никаких девушек. Это телевизор. Пока.

Я налил себе пива.

— Так вот, — Петр в то время продолжал концептуализировать, — мы не будем гнаться за сиюминутным успехом, чтобы добиться качества. К чему нам быстрые победы? Любую вещь человек делает для самонаслаждения. Но это слишком и слишком философский вопрос. Мы же люди простые, и многие вещи понятны нам без лишних слов. Если мы сейчас в чем-нибудь победим, то будем радоваться, как дети, крича, мол, это все! Надо шампанское пить. Так у всех происходит. Где они, эти все? Побеждает тот, кому везет. Но мы же нем просто так за бабками во власть лезем! Дело революции на том и окончится! Мы в первую очередь должны создать информационное облако. Не кричать о себе! Не обещать народу высокую зарплату! Не прикрываться. Как сейчас это модно, борьбой за чистоту окружающей среди, и всем такое. Мы должны сделать так, чтобы наши идеи стали популярны! Чтобы люди сами ими заражались. Революция — это качество. Лучше запустить в систему вирус, чем ломать! Да и что мы поломаем? Для этого нужно продаваться империалистам и преследовать самые, что ни на есть, банальные цели. В итоге получится смута. И, прежде всего — в наших собственных головах. Мы же должны постоянно совершенствоваться, чтобы с нами трудно было конкурировать.

Тогда Вика позвонила еще раз:

— Валерик… Ва-ле-рик. Ва-ле-рик.

— Щас.

Я выпил пива.

— Вы там пьете, Валерик. Ва-ле-рик.

Наконец-то она спросила. А то сразу ведь все поняла, а молчала, чего-то там придумывала. А что тут думать? Я и не собираюсь от нее шифроваться.

— Вале-рик. Валерочка. Ты где, милый?

— Я здесь, Викусь. Что хотела?

— Ты же сказал, что домой едешь.

— Собираюсь. Сейчас еду. Скоро уже буду.

— Ты там не один?

— Конечно, не один. Тут пацаны. Слышишь, Петр выступает.

— Все выступает? Когда он закончит выступать? Его что, дома никто не ждет? Ну ладно. Вале-рик. Не обижайся. Когда ты приедешь? Я уже и покушать приготовила. Хочешь, я тебе котлеток пожарю, а?

— Хочу.

— Вот. Сейчас и пожарю. Только не пей, ладно. Вале-рик. Ты меня слышишь? Вале-рик. Ва-ле-рик. Ты где там? Заснул, что ли?

— Не. Хорошо. Скоро приеду.

Через двадцать где-то минуть ее накрыла истерика. Я знаю, что женщины, они почти все такие. Что тут еще говорить? Мужик созидает, женщина обвивает, засасывает, заглатывает, закрывает, за… какая тут революция? Котлетки. Кастрюльки. Штанишки. Рубашки. Стиральная машина. Рамс. Бог, я не спорю, ничего не придумал зря поуверенней. Я понимаю, что людям нужно размножаться. И все это было особенно актуально в период, когда человек конкурировал с животными за выживанию. Я даже предполагаю, что в этом и была миссия человека на этой планете. Но все это ушло в доисторическую эпоху, и все последующее бытие — это путь в никуда.

— Я не поняла? Вале-рик. Что происходит? Ты меня больше не любишь?

— Как это?

— Что?

— Не штокай! Никогда не штокай!

— Вале-ра. Я же тебя люблю. А ты что ж? Валер. Скажи мне, что ты меня любишь.

Она плакала. Я отключил мобильник и закурил.

Поддаться? Да зачем? Все так живут — живут и ругаются. Ссорятся и мирятся. Любовь существует без книг? Возможно. До совместного проживания. А здесь уже — дело иное. Тут еще и не такой серфинг придется выделывать.

— Любовь — это любовь к себе, — говорил между тем Петр.

— Точно! — поддержал его Зе.

— Любви нет! — крикнул Юрий, наливая.

— Вы охуели! — ответил из-за ширмы Демьян.

— Чо? — спросила оттуда же девочка.

— Соси, не отвлекайся! — выкрикнул Демьян.

— Любовь есть! — утвердительно произнес Саша Сэй. — Это — любовь к водке.

— Йес!

— А-а-а-а!

— Наливай!

— Наливай, пацаны!

— Да здравствует революция!

— Революция!

Хороша в этом мире только природа. Животный мир хорош, хотя — суров. Строг, но хорош — продуман до мелочей. Да и человеческий снаружи — так себе. Ни шатко, ни валко. Если быть инопланетянином и абстрактно поглядывать сверху, то, возможно, мир людей увидится не в таком уж и негативном свете. Куда-то бегут они, олицетворяя муравьев. Возвращаются. Вновь бегут. Один и тот же маршрут. Иногда среди массы проявляется нечто, которое, созидая, перестраивает этот бег. Но почему они не ценят это? Один Петр на всех. Один Петр в эпоху. Хотя нет, каждый город полон сверхличностей. Каждый подъезд. Каждая фирма. Каждый директор, жиреющий в своих мечтах. Каждый мэр, закрывающий глаза на сомнения души — а что, если воровать плохо? Каждый карманный писатель, который, выходя в Интернет, начинает строить из себя невесть что. Каждый маньяк, поджидающий свою жертву. Каждый политик, в очередной раз привыкающий к нечистотам собственного духа. Все это нормально. Именно для этого мы победили в дикой природе. Мы просто перерабатываем землю, мы просто едим сами себя, и от этого нет счастья в жизни. Просто от того, что мало, кто умеет любить. Христос был не прав. Лозунг «возлюбите друг друга» доступен лишь избранным. Для них и Библия, собственно. Для остальных — бабки.

Я сначала представил, как Вика там бесится. Может, посуду бьет. Потом забил на мысли эти, стал к girl приставать.

— Жена звонила? — спросила она иронично.

— Да так.

— Строгая она у тебя?

— Да и хуй с ней. Как тебя зовут?

— Алина.

— Красивое имя.

В это время пригласили Ламборджини, и пришла она, старая и ужасная бля. Пацаны ее поприветствовали. Она поохала, поскрипела, а от присутствия девок ее вообще согнуло. Она типично ревновала всех этих девочек к нам, пацанам молодым, ныне недоступных ей до конца ее грязных дней. Она хоть и старая, хоть и бля, хоть и в гроб пора — а все туда же. Мне кажется, она в последнем издыхании будет излучать животнейшие волны, жаждая чего-то.

Пять минут до смерти. Чего вы хотите?

Колбасы!

Четыре минуты до смерти. Чего вы желаете?

Дом на Канарах, шестисотый «Мерседес», деньги, деньги, много денег.

Три минуты до смерти.

Что пожелаете, уважаемая?

Есть! Пить! Хочу, хочу, молодого и красивого хочу! Хочу быть сама молодою, красивою!

Две минуты до смерти.

Что еще пожелаете?

Ох, и чаго-только не хочу я…. А ничо. Только его. Дайте мне…золота. Много много золота. Да и вообще! А и чем я не королевна?

Минута до смерти.

Хочу… Самолет хочу. Президентом хочу быть, чтоб сверху вниз на людей смотреть. Царицаю хочу быть мировою.

Ноль минут до смерти.

Что желаете, ваше величество?

Хо…Хо….Хо… Ы-к, Ы-к.

Бум!

Внимание! Крышка гроба закрыта! Произвести вынос тела.

— Выпейте с нами, баб Галь, — предложил Саша Сэй.

— А це за дивки? — поинтересовалась старая.

— Ебем мы их! — выстрелил Демьян.

Напрасно было думать, что толстая душа Ламборджини вздрогнет. Лицо же лишь поморщилось. Она было присела, но в ней задвигалась некая брезгливость.

— Пейте! — сказал Саша Сэй и протянул ей рюмку.

Она, старая падла, знала, как направление ветра определять. Видит — все с мобилами сидят, все приодетые, приобутые, морды довольные. А иначе бы она не вела себя так лояльно. А так — выпила. И — выступила. Рассказы ее касались:

— Мужа ее покойного;

— студентов в годы СССР;

— того, как раньше на колхозах неплохо жилось;

— и т. д.

Всем было весело. Когда Ламборджини ушла, поступило предложение блат-хату поджечь и смотаться.

— Хорошо гореть будет, — радовались girls, — чо вы, пацаны, тормозите? Гулять, так гулять!