Панкомат

Глава 2

Первого вируса я написал лет десять назад для MS-DOS. Был он неказист и скромен, однако для тогдашнего понимания мира этого хватало. Я чувствовал себя гением, способным перепрыгивать через самые невероятные препятствия. Будущее ждало меня. Я знал, что там, недалеко где-то, есть вокзал, и поезда все шипят для меня.

Пар, что идет от них, устремляются в будущее. Составы судьбы.

Все мотивы человека находятся глубоко в подкорке, и с первого взгляда их не понять.

Что важнее — деньги или познание?

Или, может быть, человеку не нужно ни то, ни другое. Он просто хочет застрять в упрямой суходрочке, надолго. На годы.

Навсегда.

У тех, кто добился успеха, все немного проще, и их изучают, дабы показать, как нужно жить, а как — не нужно. Но все это очень и очень относительно.

Хорошо, когда все впереди, и ты, чувствуя это, готов идти куда угодно и радоваться. Позже, отправляясь в Америку, я быстро осознал жизненные истины. Набор их невелик, зато однозначен. Хочешь пользоваться другим набором, учись. Только лучшим доступно ходить на голове по-настоящему. Но мне-то что — главное — не быть абсолютной улиткой и никогда не выходить за грань. В конце концов, не быть эстетом. Обезьяна стала человеком, когда начала обмениваться вещами. Весь человеческий космос — это торговля. Нечто возвышенное — это товар с надписью «возвышенное».

Всему место свое.

Самое страшное, что Петр казался мне правым. Вот только практической выгоды из этого никакой не было. А без этого никуда не уйти было. Кто пойдет за людьми, вооруженными одними словами. Можно ведь вообще быть немым, зато, уверенно шелестя баблом, нанимать себе таких вот умников. Получается тогда, что хватательный рефлекс, который повсюду выдается за ум, и вправду сильнее настоящего ума.

На самом деле, свежие Трояны делаются для тренировки ума. Настоящие вирусы не выяснены. Они существуют для функционирование жертвенных сетей.

С продажи одной такой сети я начал свои активную хакерскую карьеру.

Я работал в скромной дизайнерской конторе. У меня был неограниченный доступ, а все движки, необходимые для работы, уже существовали. Почти все рабочее время я проводил на сервере, где проходили чемпионаты по взломам.

Сеть была куплена мной за 5$.

Я продал ее за 5000 $.

На самом деле, для меня не имело значения, где находиться. Но палево — это трава, которая имеет свойство пробиваться сквозь асфальт. Если ты решил засесть на дне, нужно не проявлять никаких признаков жизни.

Очень хорошо, пока вы балуетесь, и ничего серьезного не сделано.

Возможно, что за вами уже следят.

О вас вспомнят, когда будет висяк, и нужно будет срочно его скинуть.

Тогда в вашу дверь звонят….

Говорят, что сверхчеловек современного общества обезопасен от тюрьмы, ибо он гораздо полезнее здесь. Но все это демагогия. A.S. Antysoft. Что касается морали, то это хуже, чем инквизиция.

Тем более, Америка грешна по-особенному. Это — автомуравейник. Лет через пятьдесят весь мир будет сплошной Америкой — и дело тут даже не в самих Штатах. Пусть даже территориально они разрушены.

Это будет общество, описанное Робертом Шекли, человеком, забытым и покинутым.

Но пока продолжаются ваши лоховские развлечения, все хорошо.

Душа просто подпрыгивает. Ожидание — мать процесса. Все остальное потом, включая возвращение блудного сына. Но и хорошо, впрочем, что все так закончилось.

Только закончилось ли?

Деньги кончились, я начал было маяться, но выручил Демьян. Я вообще мало с ним контачил. Но тут как-то подвезло. Мы сели в кофеюшнике, попили пива. Демьян рассказал мне, как возил в Ростов целый мешок травы на днях, и как он на этом заработал. В конце концов, всю следующую неделю я не имел карманных денег, ожидая очередных биржевых Интернет-торгов, и общаться мне было не с кем. Пару раз я пытался с кем-нибудь познакомиться, и всякий раз мне давали от ворот поворот из-за отсутствия денег. Дожидаясь выходных, я начертал несколько вариантов.

Так, мы сидели в кафе.

В руках у меня была тетрадь — я разрабатывал новый алгоритм, который собирался опубликовать в сети, чтобы отвести хвосты. Демьян сидел рядом. Не смотря на неожиданное октябрьское похолодание, он по-прежнему был в тапочках.

Так ходили чисто п-пац-цаны.

Джинсовая куртка. Брюки, постиранные 2345 раз. Листья еще не осыпались — в этой полосе России они вообще не осыпаются, и, когда приходят морозы, они просто мрут, превращаясь в зелено-бурые трупы. Если мороз — то он шелестит ими, будто Снежная Королева — сердцем Кая, а так, чаще всего, октябрь заканчивается ничем. Летние кафе не закрываются, но сидят в них лишь самые отважные.

Демьян пригласил за стол двух девушек лет по 20.

Все пили пиво.

Но Демьян делал это по-особенному, и каждое движение было босяцким жестом.

— Л-лен, а ты слышала такое выражение «пара палок чая»?

— Да.

— И что ты об этом думаешь?

— Да что ты прицепился? — возмутилась Оля.

— Вот скажи, родная, чем я тебе не понравился?

— Да ты вообще кому-нибудь нравишься?

— Слышишь!

— Вот Валера….

— Да мы вас сейчас в баню возьмем, да, Валерик?

— Точно, — согласился я, — едем в баню.

— А что там делать? — осведомилась Лена.

— В бутылочку играть.

— Как — в бутылочку.

— Как, как. Берешь бутылочку и суешь!

— Кому, тебе?

— Да я б тебе сказал. Но я при дамах нецензурно не выражаюсь, блядь.

— А что ты только что сказал?

— Да что ты, родная. Я для иллюстрации.

— Какой еще иллюстрации?

— Ты в советской школе училась?

— Нет.

— Ладно.

— С понтом — ты учился.

— Р-родня, я — бос-сяк. П-по жизни.

— А босяки учатся.

— Я б сказал, что мой дом….

— Тюрьма?

— Узнаешь, когда попадешь.

На самом деле, Демьян сидел один месяц. Он скрысил у товарища видеомагнитофон. Надо сказать, по-пьяни Сергей воровал все подряд. Тогда его прикрыли, в ожидании, когда мама вернет за него деньги.

— Я б-был в прикрывалове, — сообщил он, вернувшись.

На следующий день он вынес из комнаты своей родительницы две хрустальные вазы и сдал их за бутылку водки.

В-остальном, месяц прикрывалова поднял его самооценку на небывалую высоту. Он ощущал себя матерым волком.

— Хочешь, я тебе помогу, — сказал он Оле.

— Чем ты мне поможешь?

— Помогу приобрести опыт.

— Ну да, ты поможешь.

— А ты сомневаешься?

— Да чем ты мне можешь помочь.

— Ты, да я по жизни — уч-читель.

— Чему ты учишь? — удивилась Лена.

— Сексу.

— Офигеть. Специалист нашелся!

— Не веришь. Хочешь, начнем урок.

— Ну и.

— Ху и!

Демьян изгалялся, как мог, и многое сходило ему с рук. Но его, казалось, абсолютная наглость была слишком картинной. Ситуативной. Мелкие сошки хорошо знают это, доведя мелочи до идеала. Такие люди никогда не играют по-крупному. Они крысят у товарищей, гадят в собственном доме, но пафос их велик. Я знал это хорошо, и мне было все равно. Лет пять назад — может быть — во мне все еще жил идеалист, и я мог умереть за веру. Но теперь все это уже не имело значения. Я бы не умер и за деньги. Я чувствовал, что нужен драйв — и он был. Это — зажигание. Без него автомобиль стоит на месте, и, в целом, он выполняет роль улитки. В него можно всунуться и сидеть — типа спрятался.

Улитка ползает.

Многие выбирают такой путь, и их не в чем винить. Их нутро не устроено иначе. Свинцовый дирижабль летает лишь по воле воображения.

— Что ты пишешь? — спросила Оля.

— Стихи.

— Да ладно.

— Это стихи из формул.

— Ох ты. А я тоже писала стихи.

— Завязала.

— Нет. Просто.

— Я тоже писал, — поделился Демьян.

— Да ладно! — вскричали девушки хором.

— В натуре.

— Почитай.

— Ща. Разогнались.

В пятницу, заняв 200 рублей у своего ближайшего в этом городе родственника, я купил 2 по 1.5 пива и поехал на блатхату, где обнаружил толпу человек в десять, не меньше. Помимо уже знакомых мне лиц имели место три красивые студентки, худой и высокий парень, достававший головой лампочку, и два здоровяка года по 22. Играла гитара. Петр рассказывал:

— Александр Хуев родился в 1950-м году. Почему он не известен на юге, я не знаю. Когда я приезжаю на север, нет, когда я только заезжаю на север, я могу спросить любого. Сашу помнят все. Жизнь человека вообще подчеркивается лишь тогда, когда по прошествии короткого срока вы остаетесь у кого-то в памяти не просто пятном. Например, родственники. Год-два вас помнят. Потом повседневные заботы поглощают все. Что такое десять лет? Срок, правда. Я, например. Вообще не вспоминаю своего деда, со дня смерти которого еще не прошло десяти лет. Трава уже выросла высоко. Хотя все говорили, что, мол, достойно прожил человек, не зря. Так почти все не зря проживают. Плодят потомство. А Саша, вот, потомство не оставил. Зато он сделал много другого, отчего его всегда будут помнить и концептуалисты, и панки, и просто прикольные люди. Вот одна из его песен:

— А, правда, что Хуев стал первым возить на Чукотку наркоту? — спросил Юрий.

— Не знаю, первым или нет. Может быть, кто-то был до него, — рассказывал Петр, — но он был один из тех, кого никогда не могли повязать. В том-то и дело, что Александр — настоящий герой. Без дешевой славы, без дешевых поступков. В перерывах между рейсами он выступал с концертами. Один из таких концертов происходил в 1985-м году в Воркуте. В лютую стужу. Представляете — все живое замерзает. Птицы летят. Хреново им на морозе. Замерзают прямо в полете. -50 по Цельсию. Мороз пробирается до сердца. Там он щупает клапана и спрашивает — живешь?

Живу.

Хочешь жить дальше?

Хочу.

А под землей скрипит от тоски черный, как жопа у негра, уголь. И его шкребут машинами.

Так вот, Воркута — она еще в те года была крута. Люди в Воркуте гораздо концептуальнее, чем в Краснодаре. Возможно, это потому, что там нет семечек. Когда живешь один на один с морозом, с этим не самым безопасным кентом, когда уголь разговаривает с твоими мозгами через биополя — еб твою мать — как от этого познание развивается. Горизонт есть. Не то, что у нас. Одна центральная улица. И это знаете, почему одна центральная улица. Так у казаков было заведено. Они, придя сюда, сразу думали о том, чтобы съебаться. Потому и улица такая. От начала до конца города. Это раньше она не от начала до конца. Застроили. А раньше сразу же в конце улицы были болота. Если что — по коням, по улице, и — прямиком в поля, в болота. Потому во всех станицах — до сих пора одна улица, которая идет через весь населенный пункт. Так вот, собралась толпа в ДК. Александр тогда вез наркоту в Якутск. Ну, вы же понимаете, это не то, что сейчас. Сейчас — это барыжничество, серьезные люди не пойдут на это. Раньше наркота была уделом элиты, и как бы это было не так страшно. Простые люди не курили, не ширялись. Творческим же людям наркотики не так страшны, для некоторых они вообще необходимы. Александр всегда по зиме ездил. По-простому. Ни как фраер, ни как гастролер. Шапка — ушанка у него была фронтовая, и он ей гордился. А ножа у него с собой не было. Часто он одевался в Чукотскую национальную одежду. Но он русский был, если кто не знает.

Короче, в ДК было минус двадцать. Усилки разогревали «козлами». От того кругом пар стоял — вся сцена была уставлена самодельными нагревательными элементами. Александр, он редко в залах выступал, хотя вместе со своим другом Витей Спицем каждый год записывал новую программу. Витя и сейчас в Москве живет. Его E-mail spitz@mail.ru. Я ему писал. Один раз он ответил, на этом и все. В-общем, на басе играл Антон Козлов, за микшерным пультом сидел Леша Лешев, которого, блядь, в Крыму все знают, потому что он умеет и забухать, и со всеми известными артистами знаком. С Боярским он бухал. С Караченцовым. С Зыкиной. С Валентиной Толкуновой, с Людмилой Сенчиной, с ансамблем «Smoky».

— А что, Сенчина бухает? — спросил Зе.

— О, еще как. Короче, кто сидел за барабанами, никто не знает. Только концерт начался, в зал внесли водку. Каждому — по пузырю. Александр решил все свои грязные деньги потратить. Он ведь не ради богатства их зарабатывал. Он мечтал, чтобы люди жили хорошо. Он хотел, чтобы жизни русского человека концентрировалась не только в Москве. Поэтому он так и не уехал, хотя это было легко для него. Чукотка — это навсегда. А тогда все напились. Хуля — мороз был, люди могли околеть. А так — по пузырю. И можно слушать. И так все и поняли, что Саша — он из народа человек, не придуманный. Реальный. Александр пел много. В сопровождении баса все было очень круто. Драйва, конечно, не было у них тогда. Да и нахер он нужен. Народ разгорячился. Мороз спал. Стали скидывать шубы, танцевать. Несколько человек на том концерте умерло от разрыва голосовых связок, когда они выкрикивали в морозный воздух ДК:

— Пиздец!

— Пиздец!

— Пиздец!

Зе взял гитару и заиграл. Студенты заулыбались, видно, родные духи в воздухе закружились. Юрий принялся стучать по столу, изображая барабан. Петр едва рот открыл, чтобы петь, и все ему стали подпевать. И даже я стал подпевать, хотя слышал все это в первый раз.

Мне нравилось, что никто в этом городе у меня ничего не выяснял. Я не люблю врать. Взламывая переписку Джона Вулфа в Интернете, я пытался узнать, ищут ли меня здесь, или же всем по-барабану. Все зависело от степени ущерба, мною нанесенного, а я этого никак знать в точности. Хотя то, что ущерб был, не вызывало сомнений, и мне стоило быть начеку даже здесь, в городе, который был мне почти родным.

— Я был однажды на собрании поэтов, — сказал Петр.

— Ты читал стихи? — спросил я.

— Нет. Я тогда не писал стихов. Мне казалось, что это — не по мне. Я хотел почитать стихи Александра Хуева.

— Они бы тебя не поняли, — заметил Зе.

— Они меня и не поняли.

— Но ты читал?

— Да. Я читал. Они меня знают. Но ведь как устроен человек! Наш город не такой уж большой, чтобы постоянно не встречать одних и тех же людей на улице. Но они нисколько не удивились — они меня не замечают, будто где-то в мире есть еще один такой человек, который вдруг вызвался почитать стихи прямо в эпицентре моральных пауков. Есть поэты, которых рвет. А есть те, которых лошили на улицах, и, прячась на крыше, они не знали, чем им заняться. Так они стали писать, онанируя втихаря. Они писали о любви, о колосьях, еще они констатировали факт, что Пушкин был. Они и сейчас только тем и занимаются, что констатируют факт, что Пушкин был. Пушкин, блядь, был. Как будто мы все этого не знаем. Как будто никого уже больше не будет.

Среди них очень много гомосексуалистов и педофилов.

Это факт.

Но, Но! Все это происходит лишь от того, что мы с вами ничего не делаем! Нам говорят, что есть правда, но разве это — наша правда?

Если бы в нашем городе жил Володя Высоцкий, он был подался в бандиты, потому что его бы никто в серьез не воспринял. Один поэт — кум руководителя отдела в администрации. Другой — кум другого кума. Третий — кум губернатора. Важно именно это. Слово «качество» не имеет никакого значения.

— Выпьем! — вскричал Зе.

— Выпьем! — ответил Юрий.

— Выпьем!

— Налей!

— Водки мне!

— За революцию!

— Революция!

Это слово звучало здесь, наверное, ежедневно. Но относительно Октября, это был еще глубокий, добомбистский период, и я был уверен, что дальше лозунгов и возлияний ничего не пойдет. Если б у них были деньги…..

Но сейчас очень много красивых вещей, и, появись они, деньги, их тут же захочется потратить именно на них.

Пещера Аладдина — ничто в сравнении с современными магазинами!

Стройные ряды музыкальных центров.

VHS, уходящий в ночь разума.

DVD.

И, о, ты, король человеческой воли, сотовый телефон! Что золото в сравнении с тобой!

— Водки!

— Давай!

— За революцию!

Мобильная связь не была разработана спецслужбами. Но оболванивание масс за счет цветных экранов, камер и полифонии вряд ли происходила без их наблюдения.

Чак Паланик, по большому счету, пассажир.

Еще, будучи под подозрением, я разрабатывал план побега. Я знал каждое свое действие от «А» до «Я». Пакет с поддельными документами лежал в надежном месте. Существовал способ моментального удаления данных со всех жестких дисков. На флэш носителях у меня вообще ничего не хранилось: я знал, как легко это делается. Средь бела дня ты замечаешь двух сомнительных чуваков, которые появляются из ниоткуда. Нет, они не идут за тобой вслед, они тут же хватают тебя под белы рученьки. Тут же откуда ни возьмись, появляется флэш-карта. Вот и улики.

Конечно, никто не даст гарантии, что это — именно ваша карта и именно ваши данные. Но это уже другой вопрос.

Когда взяли A.S. Antysoft, альтернативная среда впала в отчаяние.

О, A.S. Antysoft! Ты — Нео мира нашего. Кто тебя избрал? Матрица ли сама тебя нашла, чтобы не скучно было ей от своего могущества. Ведь Пифия — она сама почти что матрица. Она почти что так и сказала Нео. Я поражался тому, как, будучи богом, A.S. Antysoft сохранил свою простоту в людях.

Но ему дали 15 лет.

Это испытание.

Мне, может, стоило пойти за ним, чтобы понять, что свет истины где-то далеко, что нужно пройти….

И что я здесь делаю?

У меня есть фальшивые документы. Но теперь я так обнаглел, что положил их всех в долгий ящик. Даже брат мой, у которого я сейчас живу, нихрена не спрашивает. По/х. Он — сварщик. Моя область кажется ему сферой богов.

Почему я вернулся из Штатов? А х.е. знает. Надоело. Янки. Пуританство. Для этого и существует Шварценеггер, чтоб от скуки у людей говно в жопе в камень не превращалось.

— Вот еще одна песня, — сказал Петр.

— А давайте вмажем! — предложил здоровяк-студент Саша Сэй.

— Да, да, — отозвался Саша худой, — надо въебать.

Петр влез в стол, и две бутылки достал. В воздухе ощутился эфир. Я имею в виду ощущение, которое прозрачно, когда всем хорошо.

Водка полилась. Девочки оторвались от хитроумного своего курения, смазанного помадой, протянули ручки к бокалам. Зе влез в холодильник, вынул капусту на тарелке, два соленых огурца, помидорчики и шмат сала. Сало порезали на досточке. В ней завиднелась прослойка мясца.

…Фаст-фуд. Огромная страна пищевой резины. Еще немного, и мы обгоним ее в деле опластмассивания продуктов, и кто из нас будет круче, уже никто теперь не знает.

A.S. Antysoft никогда не спал, потому что известно, что 60 % мозга ночью не спит — какая-та гадость промывает реестр, и мы видим сны. Он их видел прямо в машинном коде. От этого он не заботился о безопасности. Создатели assembler могли отдыхать — их породила матрица. A Antysoft был ярлыком бога на рабочем столе всей этой мировой каши. Он, бог, матрицу-то и создал. Только наплевать ему на судьбы. Не мы ведь его дети, а она.

— Хуевая водка, — сказал Юрий, запивая водой.

— Нормальная. — ответил я.

Зе, заиграв, решил спеть. Говорили, что он то ли учится, то ли уже отучился по классу вокала в Самаре. Может, бокала, а не вокала?

Вокала, конечно же, у Зе никакого не было. А, впрочем, зачем он? Я, например, используя «My_real_voice» могу засунуть в жопу целое поколение наших певцов, ибо как их и не засунуть? У них у многих — и классы вокала, и классы бокала.

Это — иной мир. Сфера, которая транслирует свои внутренности населению.

— Смотреть! — командует она.

Но это волновало не меня. Я был человек операций и операндов, и меня интересовала лишь практика — радостная, будто созерцание Будды.

A.S. Antysoft…

Но хватит о нем. 15 лет. А я — здесь. Я даже не могу продать ряд своих наработок. Некуда продавать. В Москве ее не поймут, да если и поймут, то не заплатят, как надо.

Там — другой бизнес. Хотя, несомненно, торговать можно и там. Русская торговля — это медвежий рынок. Но пока мне на это наплевать.

— Существует армянское видение вопроса, — сообщил Петр, — а есть — и туркменское отношение к делу. Это то, когда цель твоей жизни — искать тех, кто ниже, и тех — кто выше. Не важно, каков тот, кто выше. Ты тут же поджимаешь лапки и начинаешь танцевать. Даже если тебе предлагают съесть говно, ты вряд ли откажешься. Очень важно добиться, прорваться, чтобы не все были для тебя господами. Для этого к равным нужно относиться более, чем настороженно, и никогда не слушать их советов. Господа требуют подражания в деталях. Детали — самое важное. Не обязательно познавать суть того, как они прорвались, прогрызлись в господа….. Армянское видение — это умение действовать сплоченно, семейной командой. А-ля, мама, папа, я — спортивная семья.

Мир на земле.

Я хорошо помню этот роман.

Там были роботы-революционеры, а здесь был Петр, который разжигал сердца, и хотелось кричать, стрелять своими эмоциями, распаляясь все сильнее.

Мир на земле.

Зе запел своим бокальным голосом:

Потом все аплодировали.

Потом выпили.

— Александр Хуев умер в 1994-м году, — произнес Петр.

Я представил, как закончилась целая эпоха Севера русского. Как героин перестали возить в чемодане, или в гитаре Бобровского завода музыкальных инструментов. Венечка писал свою водка-кибер-поэму в строительном вагончике, так как чувствовал, что вся его жизнь — строительный вагончик. И побег — это прыжок из медленнососущего болота. Ты можешь отрицать общества. Можешь напиться и упиться. Но кто тебе там даст денег? Кто будет кормить тебя?

Есть только одно место, где всегда лучше, чем здесь.

Александр Хуев возил наркоту и пел для друзей. И я тоже куда-то шагнул. Только я — не они, я среди лучших — не лучший. И мне им никогда не стать.

— Короче водка — водкой, но он, видно, понял, что жизнь скучна. С такой фамилией на эстраду не пустят, и будут там править Пугачева и Киркоров, Кобзон и Ко. Присел Александр на кокаин. Оттого и помер.

В 1994-м году он выпустил альбом «Тимур и его член», который вообще был неплохо записан, и даже Сергей Чикаго и Сергей Го принимали участие в записи.

— А Че Ган? — спросил Зе.

— Да. Но — мало. Он же из наркотического плавания почти не вылазил, Че Ган. Я слушал этот диск еще тогда. То есть, диска никакого не было. Просто кассета была. Записывалась в Нарьян-Маре. Че Ган мало прожил.

— По ходу зимой, — заметил Саша Сэй.

— Не, летом. Но последний альбом — он не самый лучший. Перед этим в 93-м году Александр записал кассету «Зачем я, бля, родился?».

— Нихуя себе, — с восторгом сказал Саша 2.

— Я что-то слышал об этом, — произнес Зе.

— Я слышал этот альбом, — сказал Юрий, — охуительный.

— А он сам записывал? — спросила девочка по имени Юлия.

— Нет. В 93-м ему Сергей Чикаго тоже помогал.

— Сергей Чикаго — вокалист группы «Камаз», — обратился ко мне Юрий для пояснения, — армавирские пацаны. Панк-рок.

— Никогда не слышал, — ответил я.

— Они не очень раскручены, — пояснил Зе, — я как-то пел у них. Вернее как… — он затянулся, выпустил дым, укусил соленый огурец и продолжил, жуя, — я собирался петь. Выучил все песни. Тогда целая PR-кампания шла. Публикации были. По телевидению о «Камазе» рассказывали. Обо мне знали, но я как-то не спел.

— Камаз и сейчас существует, — сказал Петр, — просто они не выступают.

— А давайте споем «Бабочку-Хуйню», — предложил Саша Сэй.

Гитара заиграла, и тут все не то, что запели. Мир ожил. Видно, все знали песню эту наизусть, и пели ее не раз, потому как хор получился не хуже «Кубанского казачьего».

So they were.

По окончанию пения все выпили, а потом я понял, что все теряется. Я не силен в водке. Тем более, что водка без пива — деньги на ветер, и пиво здесь было. Я просто забыл о том, чем оно было. Мешаясь с какой-то совершенно катанной-перекатанной водкой, она ломала меня, вроде как Александр Карелин ломал на Олимпиаде своего соперника.

Русский дух — это дух перегара.

Я так понимаю, Кощей Бессмертный таким вот макаром Иванушку чуял. Слышит — бухал кто-то. Все ясно. Ваня пришел.

А в Америке пиво — беспонт. У нас тоже пьют его производные, и в качестве антирекламы я их наименования не скажу. Кто в пиве толк знает, тот никогда это г. не купит, пусть даже и большие это понты — покупать дорогое порошковое пиво.

Революция — это, в идеале, конец света.

Я там ночевать и остался. Русский дух витал, вызывая жуткий храп. Его, наверное, было на улице слышно.

В каком-нибудь 1880-м году точно так же впервые собрались разночинцы.

Мне даже показалось, что кто-то употребил это слово. Хотя, мог ли я это помнить.