Панкомат

Глава 14

Вика набирала тезисы. Медленно стучала клавишами компьютера, то и дело возвращаясь, чтобы исправить ошибки, чтобы выключит Caps Lock, на которую она то и дело попадала. Дело ее шло медленно и неуверенно. Сначала была одна клавиатура. Потом — другая, с клавишей «insert», расположенной как-то раком. Это смутило Вику. Ей пришлось долго перестраиваться. Она считала, что хорошо знает Word и Excel. У нее был брат, он тоже знал Word и Excel, и на лице его жили тени. Они напоминали каких-то животных. Он со мной не общался. Он был типа аспирантом, худым, глистейшим, с автомобилей Ваз 2107.

Итак, клавиши стучали. Вика била громко. Я был немного с бадуна, хотя уже несколько дней подряд я заставлял себя бороться с пьянством. Время не двигалось. Мне приснилось, что время остановилось. Я шел по городу, в котором ничего не двигалось, и не было людей, так как все они остались в иной полосе. Я шел по магазинам и воровал. Мне повстречались соратники, и мы воровали, радуясь общности. Вика была спокойна. Она помыла руки и почистила рот auqafresh. Она мыла руки каждый час. В ней действовала некая скрытая болезнь. Люди, пытающиеся завуалировать свою глубинную нечистоту, часто моют руки.

Я посмотрел на себя в зеркало.

Я. Это я. В детстве я часто задавал себе вопрос — почему я — это я? Почему я — это не кто-то другой. В детстве есть жизнь. После — лишь тренировки в духовном онанизме. Конечно, есть еще и армянский взгляд на предметы, а также — таджикский, как, впрочем, и русский. Сознание деревенеет. Человек понимает, что собрат ему — не брат, и дальше жизни уже нет. Но, я хорошо помню детство. Многие дети были готовы искать врага, начиная с первого класса. Это было их сущностью. Тогда я не задумывался над этим. Я был — как все. Но, вот, подумать сейчас — а каким был Петр? Разве он мог быть таким же зверьком, пущенным с конвейера. Я — Это я.

Петр — это такое же, сконфигурированное иное развитие.

Вова Автоян — он такое же я?

То, что вы видите человеческую мысль, еще не говорит о том, что ее носитель есть уникальный субъект. Мышление — это машинный код. Это обусловлено. Мы никогда не видели то, что сотворило жизнь.

— Ты куда? — спросил я у Володи, встретив его на улице.

— Та, пойду, Баб Галю проведаю.

— Просто так?

— А чо? Поедешь?

— Нет, не поеду.

— Будешь пиво?

— Нет, не буду.

— А что Петя делает?

— Не знаю.

— А мне, прикинь, снова та сука звонила.

— Какая сука?

— Ну, этот, Федя.

— Какой Федя?

— Ну, Федя. Я говорил. Я ему говорю, слышь ты, Федь, я тебя уже нашел, я тебе яйца оторву….

— А…..

— А мне Лариска и говорит — ешь! Я думал, мне снится. А она протягивает мне ложку. Я даже и задуматься не успел. Ложка уже перед лицом.

— Это ты о чем?

— Да, вот, Лариска меня кормила…..

Я подумал, что и это — обусловлено. Мы будем кричать, что это — пиявки и амебы, но эти амебы очень даже ничего держатся на ногах. У них замечательные защитные рефлексы. Любой революционер должен знать как дважды два, что он всегда находится на волоске от самого худшего. Он противопоставил себя естественным законам общества, потребления и взаимопоедания. Общество знает. Оно чувствует запах. Это — абсолют, который тут же ринется на запах крови. Оно не тронет тонущего в собственном говне Вову Автояна. Но вас съест моментально. Это система. Вы никогда не убежите от этого, и даже смерть ничего не исправит.

— А что за Федя тебе звонит? — спросил я.

— Не знаю. Но я уже почти разобрался.

— В смысле.

— Лариска поставила определитель номера.

— А что, ты уже что-то определил.

— Нет. Звонят, а номера не видно. Наверное, у него там тоже какое-то устройство.

— А что будет, когда ты его найдешь.

— Мы ему яйца оторвем.

— А. А чем оторвешь, руками?

— Ну да.

Вова Автоян был простой, как пять копеек.

Пункт первый — история идеи. Тезисы потом будут приукрашены графикой и выставлены на всякие просмотры.

Пункт второй — развитие концепции.

Пункт третий — проблема ощущения мира внутри и вне круга корпоративности. Такие вот узкоспециализированные максимы, призванные запутать неискушенного человека. Все главное доводиться до ума слушателя речью агитатора. Это его слово.

Купили ли они там какое-нибудь предприятие? Наверняка. Я бы на месте Петра так и поступил. И вообще, создал бы целую сеть, где проводилось бы куча всякой разной фиктивной благотворительности. Помощь бабе Мане в покупке цветного телевизора. Помощь детскому саду в приобретении носков. Помощь, например, мне, талантливому разработчику, который не может найти себя в этой глухой провинции.

Открыл газету. Статья «неопанк в Звездах». Это о панк-музыке, которая так хороша, что всем остальным надо пешком стоять, молчать и в две дырочки сопеть. Открыл другую… «Очистим Кубань от недоносков» и подзаголовок: «Что хочет Сергей Чикаго и К?»

А что он хочет? Веселиться он хочет. И больше ничего. Тем более, его волнует тот вопрос, что люди вокруг, не умея веселиться, ищут пути другдругаоттрахивания. Он об этом и поет. Просто и на матах. Просто плохие слова используются у него по назначению. Все нормально, ребята. 21-й век. Все можно. Все хорошо. Конечно, провинция — это особая категория. Хутора, полные конопли. Бабло и дань с полей. Закрытый тендер не должность главы администрации района N. Победил Вася Ч, 8 классов образования, воровал, торговал, бегал с пистолетом, записался в политики в городишке У., выявил свою способность быть крабом, а оттого и дал больше всех. Он и сейчас невероятно четко щелкает клешней. Но я и сейчас не знаю, на кой черт все это мне сдалось. И жаль, что в наших рядах нет Жени Семина. Он бы быстро нашел выгодное решение. Он бы не обломался, тотчас подавшись во власть. Там бы его, создателя первого стоячего лохотрона, поняли бы и оценили. Но, возможно, стоить подумать о переезде в Китай? Китаянки не так уж и плохи. Они наверняка утомились в своей сухой, желтой, дисциплине. Там я и найду свою мечту. Вику отпущу на вольные хлеба, где она найдет своего пятнадцатилетнего капитана. С ней он и потеряет девственность.

Еще одна газета. «Петр Марков дарит компьютер школе N 59» (!) Это наша работа. Всякие разные кандидаты, выпуская газеты, посвященные им любимым, сейчас уже научились правильно пиарить. Чего только они не дарят! Прямо таки не люди, а посланцы. Но мы — тоже не отстаем. Писать в собственной газете о том, что ты гуманист, и на обед, завтрак и ужин у тебя концентрированный гуманизм — это одно. Извещать же прочие СМИ — это другое.

А вот и «Комсомолка». И туда влезли.

«Философия общественных антивирусов». Кубанский корпоративист Александр Сэй мечтает покорить Эверест.

Вот красное издание:

«Долой наркоманов!»

Вот так вот. Звоню Петру:

— Петь, хочешь посудиться?

— С кем?

— С Красными.

— Легко.

— Статью видел?

— Нет.

— Посмотри.

— Ладно. А ты просчитывал все плюсы и минусы суда?

— Нет. Тут юрист нужен. Не, я не настаиваю. Я просто так сказал.

— Что ж, это — тоже идея.

Я представил, как через много лет народ, устав от издевательств, будет рукоплескать ему, жаждая мести. Он будет ехать сквозь плотные толпы, приветствуя народ новым, еще доселе никому не известным, жестом.

Это вам за СССР!

Это — за Павловскую реформу.

Это — за пирамиды!

Это — за дефолт!

Это — за Чечню!

Это — за бензин!

Мы помним! Мы достойны. Русские избраны! Они произошли от гипербореев! В русских есть особая вера! Русские — не нация, а цивилизация! Америка погибла, а потому — поможем ей упасть до конца! Русский язык старше древнеегипетского! Русские произошли от инопланетян! Русские сошли с неба!

Фашизм начинался так же. В кружках. В среде культурных пацанов, которые хотели быть кем-то. Они мечтали видеть мир перевернутым. Они, быть может, и не плохими были пацанами. Может, хорошими пацанами. Мальчик Адольф, беря в ручки кисточки и краски, делал первый мазок…. Впрочем, все было далеко мне так, и здесь остается лишь иронизировать. Еще одна газета:

Отлично. Юрий в гонку не бросается, он просто не дает себе скучать.

— На работу сегодня пойдешь? — спросила Вика.

— Да.

— …

— Я пойду.

— Сегодня суббота.

— Да. Что делать? Работа — это наркотик.

Реальность двузначна. Хоть сейчас — взять и послать ее на все четыре стороны. Но лучше делать это сразу, не давая ей намеком заранее. Вика — человек крайне мстительный, и мстит она своим передом. Если что не так, она пойдет и ляжет под первого встречного. Тогда мне придется ее задушить. Я люблю мечтать — я уже говорил. И все это — дурацкие, жизненные мечты, в которых нет никакого особенного света. Я часто прогонял в себе ситуацию удушения Вики. Мне казалось, что чувства дошли до предела, и воздух пропитан горючими веществами — остается лишь бросить спичку. Но реальность меня успокаивала. Я даже не раздражался, когда Вика начинала предъявлять.

— А там будет Петр?

— Да.

— Да?

— Чем тебе не нравится Петр?

— Нет. Ни чем. Мне Костя звонил.

— Какой еще, нахуй, Костя?

— Как ты со мной разговариваешь?

— Сначала скажи, какой еще Костя, а потом я объясню, почему я так разговариваю!

— Ну, мы были друзьями.

— Когда?

— В институте.

— Это он тебя фотографировал голой?

— Нет, это был Саша.

— А сколько ему лет?

— Косте — 17.

— Хорошо, хоть не пятнадцать.

— А что ты имеешь против?

— Ничего. Когда пацану семнадцать лет, а девушке — двадцать три, это не очень здоровая вещь. Мне кажется, тебе нужно сходить к психологу.

— Ты считаешь, что я — дура?

— Нет, но….

— Но помнишь, пять лет назад ты мне сказал, что секс — это не главное. Ты же сам говорил, что совсем не важно, с кем и где заниматься сексом….

— Дура, блядь! — закричал я.

Она отступила назад, к окну, думая, что я ее буду бить. Хотя, я ее никогда не бил.

Она была знакома с Женей Семиным. Те же пять лет назад мы сидели на крыше кинотеатра, пили пиво, смотрели на звезды, и не было ничего, ни цинизма, ни обмана, лишь ощущение того, что кинотеатр летит в космосе, и вокруг звезды. Я и тогда жил в каких-то обыкновенных мечтах. Уже после мне стало ясно, что большинство людей попросту прокручивают в своей голове возможное и невозможное.

— Мы с Валериком хотели уйти в монастырь, — сказал Женя.

— Да, — подтвердил я.

— То есть, не в монастырь, а в горы.

— Да, точно, — проговорил, — в горы. Это было еще в школе. Я достал карту. Мы составили маршрут.

— А ушли бы, нефиг делать, — сказал Женя, закуривая.

Эта сигарета была сигнальным огнем в космосе.

— Да, — сказал я, — мы вообще не собирались возвращаться. Мы хотели посвятить свою жизнь природе. Построили бы там монастырь, туда бы стали приходить люди. Это все было всерьез. По карте мы составили маршрут. Закупили снаряжение. Был даже намечен месяц, в который мы убежим.

— В мае.

— Да. Но, понятное, ничего этого не случилось.

— Да ладно, Валерик. Ты был моим кумиром. Если бы ты сказал, бежим сейчас, мы бы прямо тогда и убежали бы. Хотя знаешь — мне пофиг. Мне все на свете пофиг! Я встречаюсь сейчас с тремя тёлками.

— Женя, не выражайся, — поправила его Вика.

— Ладно, Вик. Ладно. Нет, если бы Валера сказал — Женя, жизнь говно, давай уйдем в горы, я бы и сейчас ушел. Вот сейчас. Спустимся вниз, возьмем билет на автобус, и все.

Я знал, что Женя бы и теперь взял билет на автобус. Ему всегда было на все насрать. Он не ждал от жизни чудес. Он сам был чудом — хотя, и несколько острым, заточенным чудом. Возможно, что именно та ночь на крыше кинотеатра, может, какая-нибудь еще, расцвеченная звездами, и мешала мне расстаться с Викой. Именно тогда я ее любил. Теперь я просто не мог взять в голову — как она стала такой? Неужели она и раньше была такой, просто я ничего этого не замечал?

— Валерочка, — шепчет она.

Хочется встать и уйти.

Она гладит меня. Крутится змеей. Ей постоянно хочется. Это и хорошо и плохо.

Я далеко не всегда так раздражаюсь. Иногда я полон оптимизма, и на фоне этого подъема весь мир мне кажется братом, и Вика — в том числе. Я могу рассказывать ей свои идеи, хотя, конечно, она постоянно дает мне понять, что ей все это далеко до лампочки, а главное — это то, что «позвонила мама, и она спрашивала, а не обижает ли тебя Валера, а я ответила, что у него не все в порядке с головой, и вообще, мне звонил Костя….». Женщинам не свойственно смотреть вдаль. Но они — большие мастера в копании, в рытье, в копошении в деталях, в белье. Я знал, что мне просто нужно с этим смириться и не обращать внимания.

— Вчера видела Гену, — сообщила она.

— Опять? Что-то ты часто его видишь.

— Ой…. Ну что ты. Валерочка.

— А кто его знает, что ты там задумала.

Она начинает раздеваться. Телом, конечно, Вика может взять любого. Она не высока, зато нет в ней ни чрезвычайной тонкости, ни лишних складок. Грудь у нее упруга и выпукла. Держаться за нее можно уверенно и долго. Вот только с выражением лица что-то не так. Что бы она ни делала, оно ее выдает. Кажется, что изо рта вот, вот пойдут пузыри.

— У Гены такая машина…

— Что за машина?

— Джип. Типа «Тойтоты», или что-то там еще.

— А. А какого цвета.

— Темно бордового.

— А салон? — задаю я наводящий вопрос.

— Хороший.

— CD проигрыватель есть?

— Да.

— И что ты там делала?

— Где?

— Где где. Сама знаешь где.

— Ну, ты сразу так и думаешь. Мы просто по-соседски пообщались. Он просто интересуется современными движениями. Ему, может. Хочется в партию вступить.

— А он не армян?

— Да нет.

— А то я подумал — армян — и партия. Оно, конечно, хорошо, но жизнь-то она есть жизнь. И чо. Музыку слушали, да? Какую, а?

— Где? В машине?

— На хую! Где ж еще!

— Слушай, что ты так со мной разговариваешь? Что я тебе сделала? У меня, может, быть какая-нибудь личная жизнь или нет? Я целый день дома сижу, тебе обеды готовлю. Я, может, тоже хочу, чтобы у нас была своя машина. Мы же можем купить машину?

— У меня прав нет.

— Ну, получи. Слушай, а пойдем вместе на права учиться! — она обрадовалась, думая, что сумела перевести разговор в другое русло, — Пойдем, а? Прикинь, вместе отучимся. Пойдем покупать.

— Давай, — согласился я спокойно. — Какую тачку купим?

— Ну… — она мечтательно подставила палец под подбородок.

— Давай 412-й.

— А что это?

— «Москвич».

— Нет, ну что ты.

— А может «зэпмен»? А? Чисто боливар. Газ до пола — тра-та-та-та-та. Представители крутой партии ударились в суперы. Альтернативность до краев. Слушай, его ж и ударить не жалко. И антифриз не нужен.

— А что такое антифриз?

— А ты у Гены спроси.

— Ну что ты…. Ну…. Ну…. Ну я просто по-соседски общалась. А ты — сразу ревновать.

— Ладно. Я подумаю на счет тачки. Вообще, машина — это ведь еще и средство для понтов.

— А что туту такого?

— Значит, надо…. Что-нибудь блестящее, лакированное. «Тойоту» какую-нибудь, да?

— А что, денег хватит?

Не знаю. На «Ноль первую» точно хватит.

— Какую?

— Синюю, по-ходу.

— Почему синюю?

— Синие — дешевле.

Следующим днем сыпал мелкий снежок. Слякоть замерзла и приклеилась к земле. Машины тихо урчали и никуда не спешили. Мир, казалось, замер. Бордовый «Паджеро» Гены торчал во дворе и прогревал двигатель. Хороший был джипец. Деньги, видать, водились у него или у папы с мамой.

… Тезис N10: Лавинообразная популяризация идей среди молодежи.

В офисе было как обычно многолюдно. Я занял кресло свое, закурил. Впустил к себе молоденькую журналистку.

— Здравствуйте, — сказал она, волнуясь.

— Здравствуйте, — ответил я, спокойно осмотрев ее сверху донизу, оценивая.

Она почувствовала, что я ее осмотрел. На самом деле, я, в отличие от прочих программистов, достаточно внимателен к глазам других людей. Что до этих самых прочих, то вы хорошо знаете, каковы они — глаза в разные стороны, тонкий, неровный голос, перхоть, одна женщина на всю жизнь, спрятанная за стеклами толстых очков, официальный брак в 32 года и все такое прочее. Нет, я не говорю о всех. Ведь я — не такой. Я вообще не ловелас. Нет. Далеко мне до настоящих приключений. Просто, будучи оторванным от компьютера, я автоматически пытался чем-то заполнить образовавшийся вакуум. Будучи занятым, я тоже мог покрыться всеми видами перхоти, от материальной до ментальной. Меня нужно было оторвать. Теперь же я был благодарен жизни за то, что занимался чем-то другим.

— Я представляю газету «Молодежь края».

Я представил, как она, соблазненная, тяжело дышит и постанывает, наклоняясь к крышке стола. Юбка ее расстегнута, колготки медленно спускаются уверенной рукой…

— …. Недавно губернатор….

Она начинает терять разум и стонать в приближении главного….

— Вы за революцию? — спросил я наугад.

— Что?

— Значит — нет?

— Почему это?

— Революция — это молодость души, — проговорил я весьма бодро, отчетливо и быстро, — вот, например, вы живете постоянно одним и тем же стилем. Одежда, мысли, одна и та же ручка, одни и те же… ну, косметика, желания, цвет…. Колготок, например, и все вроде хорошо, извиняюсь, если неправильный эпитет где-то употребил, но вот, например, у вас возникает потребность, некая духовная потребность. Я имею в виду, все вдруг изменить и начать заново. Как бы коренной слом. Не обязательно ведь формулировать это желание, правда. Но, допустим, оно есть. Что тогда? Я не говорю, что у вас так же. Я вас просто не знаю. Но это — дело типичное для большинства нормальных людей. Одни люди постоянно стремятся к материальному благополучию. Но так как нормальными средствами богатым не станешь, будешь лишь уверенно поддерживать штаны, приходиться все время что-то придумывать. Всячески обманывать государство. Это я не о себе, извиняюсь. Это я о том, как я вижу общество. Вот. Другая часть людей традиционно способна мыслить абстрактно. И вот — все дело в том, к какой половине людей вы принадлежите. Теоретикам больше свойственно идет на какие-то новые шаги.

— Не знаю, — она тут застеснялась, почти как школьница, и мне подумалось, что у меня есть кое-какие шансы.

— Это, конечно, и не обязательно выяснять, и не так-то просто выяснить…

Я выждал паузу.

— Я - на счет статьи о ваших тезисах, — она наконец-то собралась с духом.

— Да, да. Я охотно расскажу об этом.

— Я хотела бы выяснить кое-какие моменты.

— Н-да. Оплаты?

— В смысле…

— То есть, не оплаты, нет, — сообразил я, — а, так сказать, денежного поощрения с нашей стороны. Так? Мы иногда это делаем, так как это — просто часть политики. Тут нет ничего зазорного. Мне, например, известно, сколько платят молодым журналистам в наших газетах. Не так-то уж и много, правильно. Я, конечно, не говорю, что мы вас озолотим, но — двести долларов за хорошую статью — это просто.

— Я… Что вы…

Она то ли стала делать вид, что замялась, то ли правда замялась. Видно, опыта у нее еще мало было. В конце концов, я ее убедил. Двести долларов за статью в нашей провинции — это очень даже нормально. Если учесть, что чаще всего за статьи вообще ничего не платят, она должна быть счастлива.

— Это нормально, — сказал я, — к тому же, тезисы нейтральны. Вам совсем не обязательно улавливать ядро идеи. У меня есть краткое описание. Специальный конспект. Специально для вас. Извините, как вас зовут?

— Вера.

— Верочка, я думаю, познакомившись ближе с нашими идеями, вы найдете что-нибудь полезное и для себя. Например, почему человек так сильно зависит от средств массовой информации. Я имею в виду, что, знаете, мы уделяем много времени агитации. Возможно, что и вы, познакомившись с нами поближе, найдете много полезного для себя. Как вы думаете?

— Это вопрос?

Она, видно, только еще начинала осваиваться. У нее были круглые ученические очки. Я на вскидку составил портрет личности: год после института. Время неопределенности. Нежелание выходить замуж рано. Сначала — сделать карьеру, а потом, возможно, попытаться переехать в Москву. Может — в Германию. Хотя это и не просто, Германия. К этому не нужно готовиться. Нужно делать, констатируя свою уверенность.

— Да нет. Хотя, в принципе, мы можем это обсудить.

— Хорошо. Знаете, я пока еще не думала о высоких гонорарах. Я работаю на опыт. Поэтому, для меня очень важно написать грамотную статью. Как бы без лишних красок, без лишних….

— Хорошо, — я посмотрел в разрез ее кофты, и она это заметила, — я охотно отвечу на ваши вопросы. Скажите, а вы — замужем?

— Это имеет значение? — она попыталась возмутиться.

— Нет. Хотя, нет, имеет. Просто вы мне понравились. Разве я не могу сказать это открыто.

— Ха, — она засмеялась, — так сразу. У меня еще такого не было.

— Я считаю, что человек должен уметь открыто выражать свои мысли.

— Да. Хорошо. Валерий, мы можем приступить к интервью?

— Да, давайте. Хорошо, Вера.

— Валерий…

— Знаете, я сражен.

— Чем же?

— Вами, Вера. Извините, я поясню. Я думал — что же случилось. Я смотрю на вас и не могу ничего понять. Что-то происходит, но мне не понятно, что же именно? Оказывается, я видел вас во сне! Два дня назад. И вот, вы приходите, чтобы взять у меня интервью. Я смотрю и не могу ничего понять. И только теперь мне стало ясно.

— Вы это серьезно?

— Да, Вера. Почему бы и нет. А вы представляете, если бы я вам этого не сказал? Все так и осталось бы в тайне. А потом, где бы я вас встретил.

— Ну, это не сложно, вы же знаете, где я работаю.

— Да, вы правы. Я как-то сразу об этом не подумал.

— Хорошо, — она взяла себя в руки, и я понял, что она — тоже не промах, — мой первый вопрос. Главная концепция вашей партии.

— Ладно, — я кивнул, — главная концепция — это равенство. Корпоративизм — это просто мода. Я предпочитаю работать и делать карьеру, а не лежать на печи и жаловаться, что в моей жизни что-то не состоялось. Это — один из принципов. Здесь, кажется, все просто. То же самое может сказать вам любой целеустремленный молодой человек. Но вы можете прийти к нам заседание и услышать что-то в корне новое. Корпоративизм — это развитие за счет структурности труда, образованности, а не за счет знакомств и богатых родителей. Поэтому, мы — против попсы, так как попса — это когда дети банкиров не хотят строить свою карьеру самостоятельно. Вся наша попса — это дети банкиров. А также — девочки, которых наняли, чтобы открывать рот. Все зависит от того, где и для чего нужно этот рот открывать. Плохо то, что молодежь смотрит все эти фабрики и принимает все за чистую монету.

— Значит, главная ваша задача — борьба с попсой?

— Это — аспект. Вы же понимаете, что бороться просто так невозможно. Нужно воспитывать молодежь в здоровом духе. Чтобы они знали цену вещам, чтобы все девочки повально не мечтали найти волосатого спонсора, а просто знали свое место в жизни. Возьмем сельскую молодежь. 90 % приезжающей в город сельской молодежи приезжает для того, чтобы сбивать сотики. 10 % — чтобы работать. Я говорю не о студентах, а прочих молодых людях, которым не дано поступить в ВуЗы. Это так. Однако, об этом никто не говорит. Мы включаем телевизор. Каждая партия рассказывает нам о русской духовности. Между тем, дети банкиров поют на эстраде, жены банкиров нанимают студентов, чтобы те писали им романы, и так они становятся популярными писательницами, наши футболисты попадают в сборную по знакомству, и за это все остальные сборные дают им понять, кто они есть, и все это есть наша культура. Главная цель молодого человека — сотовый телефон. Мы же просто хотим показать, что не это главное. Мы не должны питаться теми ценностями, которые делают нас рабами потребления дешевых товаров. Мы должны знать себе цену, развиваться, вносить свой вклад в развитие общество.

— Глобально, — заметила Верочка. — Но, как мне кажется, вы как-то не так все двигаете. Да здравствует наш рок, и все такое. При чем, рок-то весьма специфичен. Некоторым людям может показаться, что вы что-то вроде партии любителей пива, которая решила победить. Никто не против того, чтобы поприкалываться…

— Вы хорошо сказали.

— Я до разговора с вами не так все себе представляла. Но, если вы скажете, что завтра собираетесь ехать в Африку, чтобы совершить переворот, я не удивлюсь.

— Идея в том, что мы понимаем, что чистая идея никому не нужна. Ну, и во-вторых, сейчас сильна власть тех, кто наверху. Знаете, нам не нужна идентификация Борна. Мы хотим развиваться, а не стоять на месте. Сейчас наша задача — это быстрый старт. Далее, мы будем просто действовать по программе. Я думаю, вам стоить решить для себя. Я вижу в вас большой потенциал.

— Хм… — Верочка усмехнулась, пораженная моей бесцеремонностью. — Так сразу — и в партию?

— А что? Я же вижу по глазам, что все это вас заинтересовало. Просто, если сейчас сразу же вступите, потом начнете взвешивать аргументы. Так всегда. Но я же не в секту вас приглашаю.

— Ну, я не знаю, — понятное дело, это было неожиданно, и она ни о чем таком не думала.

— Да нет. Я так, — сказал я. — И всерьез, и нет. Хотя, нет, я не шучу. Это — общая концепция. В остальном, в знаете, что написать. Мы с удовольствием работаем с вашей газетой. Вот, Вера. Вот ваш гонорар.

Секунду-другую она колебалась, потом взяла две сотни баксов маленькими худыми руками с просвечивающимися венами, на которых было написано, что денег они еще не познали и что, возможно, еще не скоро познают.

— Спасибо…. Это все?

— Да. Хотя… Что вы делаете сегодня вечером?

— А что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что мы могли бы встретиться вечерком, поболтать, поужинать вместе где-нибудь. В неофициальной обстановке. Я бы вам побольше рассказал. Ваш материал вышел бы в более полном виде.

— Хорошо, я подумаю.

— Верочка, мне вам позвонить или вы мне позвоните?

— Давайте — вы мне.

— Отлично.

В обеденный перерыв мы собрались в главном кабинете офиса. Петр, отпустив бородку, облачившись в кожаную куртку, напоминал комиссара. Свитер а-ля Хэменгуэй подчеркивал революционный креатив. Петр был примером уверенности. Он излучал ту, необходимую нам энергию, которой питалась вся партия. Новые кадры были от Петра без ума. В последние дни он курил трубку. Это было курение-жест.

— Я подсчитал, — сказал он, — когда у нас кончатся деньги. Я имею в виду, в каком темпе мы можем их тратить.

Он затянулся.

— И что? — спросил Юрий.

— Да все нормально. Я темп вычислил. Мы сейчас не сильно его опережаем.

— Есть оптимальные варианты? — спросил Саша Сэй.

— Ну да. Но, я думаю, нужно, чтобы какой-то приток все-таки шел. Если установить членские взносы, Ну, рублей по 50, это будет окупать нашу аренду. Вот. Потом я решил сделать кое-какие документы на деньги. Тридцать человек из нашего правого крыла перечислили на наш счет в виде пожертвования деньги. Это наши деньги. Но они как бы пришли от них. В фонд поступило 15 тысяч условных единиц.

— Я еще пришлю, — сказал Юрий, — еще тысяч пятнадцать.

— Ты их можешь задекларировать?

— Я же не квартиру покупаю.

— Хорошая идея, — заметил я, — а что, жрать будем?

— Это — тоже идея, — обрадовался Александр Сэй.

— А кто в магазин пойдет?

По поведению женщин всегда видно, когда что-то не так. Это особенно хорошо выражено, если женщина в чем-то виновата. Я не беру в расчет мастериц обмана, которых все же много меньше, чем думают. Обычная женщина — это чистый лист. Наблюдательный человек раскусит ее сразу же. Если кто-то со мной не согласен, спорить не буду. Плюс. Минус. Минус запах. Плюс — колебания. Плюс — наводящий вопрос. Таким образом, можно произвести тест и достучаться до истины, а она в женской природе не так уж и глубока. Нужно просто не быть слюнтяем. Нужно не испугаться собственных мыслей и не посчитать, что ты проявил слабость. Тут можно возразить, что человек должен быть добрым, но доброта в чистом виде встречается редко. Чаще — слабость. Зависимость. Любовь к себе, и желание, чтобы тебя любили.

Я ужинал, а ее кидало то в жар, то в холод. Она то лезла целоваться, мешая ложку в рот засунуть, то вдруг уходила из кухни и становилась в комнате у окна, то зубы в ванной чистила. Наконец, она влезла во внутренний карман моего пальто и вынула пачку сигарет.

— Ты решила узнать вкус сигарет? — спросил я.

Она молча подожгла край сигареты спичкой, но прикурить не смогла, только выпустила изо рта бледное облачко.

— Что-то с тобой не то, — сказал я.

Но выяснить, что же с ней не то, не удалось. Зазвенел ее мобильник. Она рванулась вон из кухни, в комнату, и там поговорила с кем-то.

Я выпил кофе. Волноваться у меня не было никакого желания. Ни ругаться, ни портить себе нервы. Я не сделал ничего, что бы могло ввести ее в такое нервное пике. Тут было что-то чисто ее, и я уже знал, что это. Пока я плодотворно трудился, она с кем-то повстречалась, забила стрелку, возможно, переспала, а теперь не знала, что же ей делать. Наверняка, она взвешивала все за и против, пытаясь убедить себя в том, что я испортил ей жизнь, и все такое.

Вернувшись с переговоров, она уселась у окна, провела взглядом вдоль трассы, что вокруг микрорайона шла, а потом вдруг бросилась мне на колени, да так, что я чуть остатки кофе на себя не опрокинул.

— Ну, что случилось? — спросил я ласково.

— Валер, — прошептала она на ухо, — ты меня любишь?

Вот оно. Если сейчас сказать «да», то обман порастет мхом, и попробуй, доберись до него.

— А ты сама как думаешь? — спросил я.

Она отвернулась и насупилась.

— Так что случилось? А? Вик, скажи мне, я же вижу, что что-то не так.

— Что случилось? А ты не знаешь?

— Нет.

— Знаешь.

— Не знаю.

— Все вы так говорите.

— Кто еще так говорит?

— Ты меня не любишь!

Она вскочила и удалилась.

Я так и остался сидеть на кухне, стараясь ни о чем не думать. Можно было включить комп и погонять в какую-нибудь тупую бродилку или помучить выловленного вируса. Но как я ни старался держать себя в руках, настроение падало. Это классика. Это — вообще классика, а для Вики — это аксиома, опровергать которую нет нужды. А ведь были моменты, и я осуждал сам себя, я говорил, что так нельзя, что нужно проявлять понимание. И вот оно — понимание. В жизни не очень много граблей. Мы, преимущественно, наступаем на одни и те же грабли.

Тогда позвонила Вера.

— Я извиняюсь. Видимо, уж поздно… Просто я подумала…

— Разве поздно? — спросил я, — отличное время. Очень даже и не поздно. Мои любимые без десяти девять.

Я демонстративно посмотрел на Вику, чтобы она поняла, насколько я не лыком шит. У нее были круглые, лживые, глаза.

— Я подумала над вашим предложением….

— И согласились?

— Да.

— Где встречаемся?

— Кафе N. Знаете?

— Конечною. Я возьму такси и приеду через двадцать минут.

Когда я стал собираться, Вика появилась в коридоре со слезами на глазах.

— Ты куда?

Она то вздрагивала, то вновь поворачивалась. Поролон ее души был полон дешевых чувств и глупости.

— В никуда, — ответил я сердито.

— Как в никуда?

— Ты же сама этого хотела. Тебе плохо со мной? Я не удивлюсь, если ты себе уже кого-то нашла. Это в твоем репертуаре. Тебе просто не сидится на месте, если все нормально. Так и хочется кому-нибудь в душу влезть! Да? Оставляю тебя наедине с собой.

— Ты что это, А? Валерик! — она заплакала. — Я знала. Ты меня не любишь! Стой. Ты куда?

— К коту под муда!

— На улице холодно!

— Ничего. В подъезду переночую.