Панкомат

Глава 19

Прошло два дня. Меня немного трясло. Погоду тоже трясло. С ней, этой естественной субстанцией, все было ясно. На нее можно было наплевать. Но здоровье мое тоже покачивалось. Мы отмечали победу. Питие продолжалось два дня, и, когда Женя Сёмин позвонил мне вновь, я выпил с ним через телефон. Я, впрочем, ничего ему не сказал. Иначе, он бы тотчас бросил бы свою новую таиландскую карьеру и рванул сюда, в Россию, делать революцию. Они б скорешились, он, и, например, Демьян, PR-директор. А так, у меня оставался шанс. Я мог снова перетасовать колоду.

— Ты меня любишь? — спросила Вика.

Еще час назад, когда я приехал домой, чтобы прилечь, все можно было изменить. Я едва не позвал ее с собой, и все бы продолжилось. Я бы приехал с ней, зараженный, замшелый. Что делать, если мучает геморрой? Ничего не делать. Не делать нихуя. Жизнь продолжится вместе с геморроем. Сама и жизнь и есть геморрой. Но я вдруг взял себя в руки. Если подсознание подсказывает тебе нужный путь, нужно прислушаться. Нельзя идти против собственной природы. Если эта природа больна, нужно составить программу перевоспитания природы. Никаких других путей нет. A.S. Antysoft был Сэнсей. Но подсознание не спасло его. Оно требовало новых испытаний. Следовательно, его тюрьма — это новый путь, в ходе которого он может воспитать дух. Я понимаю, что победитель имеет все. Но победить невозможно. А там — пиво, маринованная змея, замечательные девушки, концептуалист и создатель стоячего лохотрона «Женя Сёмин-1» Женя Сёмин. Это — еще один поворот моей свободы. Здесь — революция, Петр, Зе, Саша Сэй, Юрий, Демьян, а также — шлейф сомнительных перспектив. Я не мог просто так бросить дело революции.

Так, я, было заснул. Но мысли роились. Вика чистила зубы, хотя ей было хорошо. Видимо, она чистила зубы в полюсах настроений. Не сумев заснуть, я схватил бумажник, кредитки, документы и выскочил на улицу. Я не знал, что я хотел. Чтобы избавиться от Вики, я выключил один из мобильников. Два других номера она не знала.

— Ты где? — спросил у меня по телефону Зе.

— Иду.

— Идешь?

— Да.

— Куда?

— Не знаю.

— А я сплю. Хер заснешь! У меня намечено интервью, но я сейчас не в состоянии! Я не в состоянии. Если меня покажут по телевизору…..

— Не покажут, — успокоил его я.

— С чего ты взял?

— Все схвачено, Зе.

Толстые облака, едва не касавшиеся крыш домов, сопровождали меня. Антенн-то, они, видно, уж точно касались. То и дело срывался мелкий дождь, пытающийся перейти в крупу. Улицы наполнялись влажным туманом, который бывает всякий раз, когда холода сдались перед уверенностью здешней погоды. Фары машин расплывались. Звуки — приглушались. Подростки, играющие в хоккей на улице, казались призраками. Когда я поравнялся с ними, оказалось, что вместо шайбы у них было яблоко.

— Бей! — кричал один.

— Тьфу ты, ебаный мазила! — кричал другой.

— Гришь, Гришь, покажи Роналдо!

— Да ты слышь, это ж хоккей!

— Ты, да пофиг!

— Ой, не могу….

— Ты, да ништяк!

Я миновал поле игры, и тогда позвонила Вика:

— Ты идешь домой? Ты куда убежал?

— Да. Сейчас, в офис зайду.

— Так поздно?

— Восемь часов только.

— Там кто-то есть?

Я хотел ответить, что нет, что я просто зайду, от нефиг делать, но передумал и сказал:

— Я документы забыл. Заберу и приду.

— Ты потом — сразу домой?

— Ну да.

Сразу после этого звонка я зашел в пивбар и выпил кружечку.

Пиво мелено расползлось по крови, по душе, добавляя жару. Я хотел заглянуть сам в себя, как прежде, когда делал это, пользуясь зрачками Верочки. Что, собственно, изменилось? Ничего не изменилось. Я как будто продолжаю охотиться. Просто не видно цели. Оно, с одной стороны, хорошо. С другой стороны, охотник, отправляясь в лес, обязательно берет с собой ружье. Но зачем мне теперь ружье? Двери открыты. Дальше нужно становиться жадным и прелым, подслушивать чужие разговоры, ходить по головам. И это — обязательно. Мир слишком грязен, чтобы жить просто так. Возьмем обезьян…. Но нет, фиг с ними, с обезьянами. Сейчас или никогда. Завтра — это другое существо. Если не думать о нем, то оно может и не знать, что ты существуешь. Я еще не знаю — оно может быть каким угодно. У него может быть больше конечностей, чем нужно, или же оно будет круглым, как колобок. Если я не решу сам, каким оно будет, мне уже никто не поможет.

Потому — сейчас или никогда.

Сила игрока — в умении вовремя забрать бабки и свалить.

Дураки ж пусть продолжают.

Я взял еще кружечку и сдул пену. Пиво, однозначно, было бодяженным. Оно и без того не фонтан-то было. По вывозу его с пивзавода в него налили воды, так как тем, кто его отпускает, нужно хорошо жить, да и дети у них есть. Впрочем, и директор, выпуская отстойный продукт, должен, все ж, ездить на «Мерседесе», а детей отправлять учиться в Лондоны. Но об этом уже много раз кричал Петр. Не знаю, что бы сделал я, оказавшись в роли директора пивзавода.

Погода же по выходу моему из пивбара окончательно расклеилась. Дождь усилился, ветер дул теплый, будто в начале его находился тепловентилятор. Это был настоящий декабрьский дождь, который не отличишь ни от какого другого дождя Кубани. Только в декабре дожди идут зимние, уверенные, теплые. В другие месяцы календарной зимы сырая погода больше напоминает осень, ну а ближе к концу зимы, зимы уже нет. Традиционный вылет зеленых мух, например, происходит двадцатого февраля. Тогда ж цветут первые цветы на газонах. Но бывает, что зимний дождь переходит потом в мороз, и все покрывается суровой сверкающей коркой, и мир превращается парк снежной королевы.

Вновь запиликал мобильник. Высветился незнакомый номер:

— Здравствуйте, — уверенно и бодро, но — отчасти по слогам, поздоровался со мной мужской голос.

— Здравствуйте, — ответил я так же бодро.

— Меня зовут Иван Степанович Приходько.

— Я очень рад, — ответил я, поднимая воротник.

— Я работаю в газете «Ветеран Края». Может быть, вы даже меня знаете.

— Может быть.

— Не помните?

— Честно говоря, нет, — ответил без всякого интереса, — мне семьдесят раз на день звонят. Я вообще хочу номер поменять.

— А-а-а, — он от моего ответа замялся, но тут же пришел в себя, — Валерий Сергеевич.

— Да, я слушаю.

— Мы тут продолжили исследование. Устное. Так. Мы ничего не писали. Не вычисляли. На компьютерах. Никак. Просто…

Он стал мне рассказывать какую-то фигню. Слушая, я понимал, что судьба ветеранов печальна: они уже давно выжили из ума. Я был словно заколдованный. Когда слушаешь истины, которых больше нет, на душу надвигается усталость. Хочется быть трезвенников. Хочется сбросить кожу и быть спортивным.

— И вот, — продолжал он, — все надежды наши рухнули. Я почему вам звоню. Вы же — опытный эксперт. Скажите мне, почему кандидатура Льва Ивановича Терентьева не прошла? Он же — ветеран войны! Вы понимаете, так мало осталось ветеранов! Кто будет говорить о них?

— Я не знаю, господин Приходько, — ответил я, — ей богу, не знаю. Я не занимался анализом поражения господина… как его… Терентьева, да?

— Да, совершенно верно. Валерий Сергеевич…

— Слушайте, Иван Степанович, а чем я могу теперь помочь? Остается только констатировать. Ну…. Ну, напишите статью, книгу, в конце концов. Какой-то же выход есть?

— Ну а причины?

— Платил мало! — воскликнул я. — Извините. До свиданья. У меня — важный визит.

Я чувствовал, что мне нужно куда-то вырваться. Остановить Землю и сойти. Потушить солнце. Проснуться и понять, что ты — липкое тело в матрице. Чтобы не сгнить от объема, ты берешь коньяк, ты вливаешь его в вены через клапан. Долой Вачовских! Долой все на свете!

Запиликало. Высветился телефон Верочки. Я знал, что она позвонит. Я мог рассказать ей все, что угодно. Это не имело никакого значения. Ровным счетом, никакого значения. Человек живет для того, чтобы стать мастером. Что это будет за мастерство, не имеет значения. Для чего же живет женщина, не понятно. Но за последние месяцы я научился забалтывать. Я понимал, что многое теряю. Но перезагрузка, она навсегда сладка.

— Шампанское.

— Я хочу выпить с тобой.

— Да. Я тоже хочу.

— Приедешь?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

— Ты уже давно, как не можешь приехать.

— Нет. Всего лишь два дня.

— Разве этого мало?

— Не знаю. Пить шампанское можно и тюрьме.

— Что это значит?

— Это вообще. Я употребляю художественные методы, понимаешь?

— Мы завтра встретимся?

— Да, конечно. Пойдем куда-нибудь в ночной клуб.

— Это обязательно?

— Что.

— Ночной клуб.

— Нет. Как хочешь. Мы можем пойти куда угодно. Нас никто не держит. Мы можем делать все, что захотим.

— Странно ты как-то говоришь.

— Не странно. Просто дома — ремонт, ко мне поехать не очень удобно.

— Можем поехать ко мне.

— Отлично. Едем к тебе.

— У тебя все нормально? — спросила она, наконец.

— Да. Но ты правильно угадала. Понимаешь, я за время выборов слишком много выпил кофе. Я хочу спать, а не могу. Представляешь, какое у меня состояние. Кофеин — ужасная штука. Я не на высоте. Я бы проспался, но спать не могу. Думать я тоже не могу. У меня голова болит от мыслей.

— Выпей валерьянки.

— Выпью. Обязательно выпью.

— Помнишь кафе?

— Какое кафе?

— Там, на микрорайоне, куда мы поехали?

— Да. Помнишь такси?

— Да. А гостиницу.

— Да, — вздохнул я, — я помню, но сейчас воспоминания у меня как-то помутнели.

— Ты точно переработался.

— Да.

Потом я представил себе благополучный развод с Викой, и…

«…они были счастливы до конца дней».

Был быт. Были кастрюли. Были пеленки. Были скандалы. Были примирения. А потом наступила тьма. И, все ж, они были счастливы, вступая в эту тьму. Но тьма — это здорово. Это настоящий наркотик, а котором можно бесконечно мечтать.

Встретив еще один бар, я вошел, взял пива. Закурил. В голове стремительно наступали сумерки. Люди уже начинали понемногу двоиться. Мечты усиливались. Они походили на мячики, которые можно было подбрасывать в воздух и жонглировать. Я начинал разговаривать сам с собой.

— Ты здесь, — сказал Antysoft моим воображением, — чувствуешь ли ты, что во мне есть сила и основательность?

— Да, — ответил я.

— Ты продолжаешь наше дело?

— Я потерял линию. Ты говорил, что человек должен быть продуман и оцифрован. Я отдал себя в руки страха. Когда же мне надоело бояться, я просто поплыл по течению, отключив все защитные механизмы. Но так интереснее.

— Что интереснее?

— Не знаю. Но мне кажется, нам рано выходить за грань. Мы копаемся в собственном ограниченном мирке. Если мы выйдем наружу, мы не сможем жить так, как раньше. Что такое наше дело? Мы и сами не знаем, что это такое? Мы живем для того, чтобы кормить собой огромную машину. Кажется, что между нами нет различия. Она — это мы, и каждый из нас — это она. Но все это туфта. Это родитель, который жрет своих детей. В этом — все наши мысли и страдания. А я не хочу страдать. Я куплю билет. Все остальное отпадет. Мало ли, что тут будет без меня. Это не имеет значения. Я просто не буду думать о том, что они будут думать обо мне.

Я пью пиво. Пена шелестит, хорошо шелестит. Она словно разговаривает сама с собой. Так же, как и я. Хорошо мне или плохо — я сам не знаю. Я не пялюсь в комп день и ночь, вот что. Это трудно было предположить раньше, но это — так. А ты — в тюрьме, Antysoft. Гниют твои мозги и, некому тебя оттуда забрать. Некому тебе машину с выходом в сеть привезти, чтобы потом ты снова ожил. Умри, Антисофт. Никто тебе не поможет.

Повторять пиво я не стал. Вышел. За угол по нужде зашел. Двинулся дальше. Любителей повторить часто находят лежащими. Я не говорю, что — именно менты. Хотя чаще всего — именно они. Конечно, это хорошо, когда понимает пространство. Падая, вставая, ты, все-таки, идешь. Хорошо идти без ментов.

Вскоре я оказался у дома Club.

У каждой женщины — свой запах. Если говорить только о диапазоне чувств, то это будет хоть и правдиво, но ограниченно. Запах — это правило, которое существует на уровне функций. Встроенная функция. Это так же, как менеджер очереди, без которого не работает ни одна ОС. Запах, который улавливает подсознание — это что-то другое, которое, однако, выражено не менее ярко, стоит лишь зацепиться за него. Например, подсознательный запах Вовы Автояна, был очень ярок в своей серости. Он выражал отчетливое болото. Если долго общаться с Володей, то Володя обязательно накопится у тебя в подкорке. Это тоже самое, что регулярно гладить кошку, у которой есть глисты. Рано или поздно, ты и сам подхватишь этих глистов. Например, это будет кошачья двуустка. Не смертельно, по позорно. Но хуже этого, когда потенциальный глист перебрасывает свои заслуги на кого-то еще. Но я отбросил все это. Невозможно прокомментировать весь мир. Для этого не хватит и сотни жизней. Когда будет коллапс, никто уже ничего не скажет.

Я закурил и посмотрел в ее окно. Пахнет ли Club дорогой? И вообще, что она там делает? Одна ли она? Есть ли у нее кто-то? Я ведь даже маломальских подробностей из ее жизни не знаю. Мне известно лишь о ее собаке, о коте, о том, что с нами она никогда не откажется пить вино. Я даже задумался над тем, стоить ли ломать свое незнание.

Добыча.

Добыча?

Разумный охотник питается познанием предметов. Познанная вещь — побежденная вещь. Но можно ли жить иначе? Иногда, когда ты спешишь, есть шанс совершить настоящий поступок. Все зависит от того, из какого дерева ты сделан. То, что ты приманил своим притяжением, и есть добыча. Люди, считающие себя охотниками, всего лишь плывут в быстрой воде. В этом нет никакой их заслуги. Генератор случайных чисел не был высосан из пальца. Randomize. Ты думаешь, что кто-то виноват в том, что в твоей жизни не все гладко, и есть судьба, подверженная осмыслению, но, на самом деле, все это не имеет смысла. Генератор. Случайная карта. Только смелым покоряются моря.

Лена встретила меня своими бигуди. Я бездумно смотрел на нее. Я не знал, что сказать. Но ей, казалось, все понятно. Может быть, она ждала именно меня? Разве так не бывает?

— Привет.

Казалось, она была мне рада.

— Я почти что пьян, Лен, — сказал я, — вот что.

— Вижу.

— Просто, мы выиграли.

— Поздравляю, — улыбнулась она.

— Вот, — я пожал плечами.

— Победа — это хорошо, — она как будто по-доброму надо мной смеялась.

Должно быть, я и правда смешно выглядел.

Мы прошли на кухню. Я закурил, клубы дыма заполнили все пространство равномерной пеленой. Желтый кот соскочил с дивана и удалился, это походило на жест. Декабрьский дождь за окном усилился, зашумел, заговорил. Я невольно прислушался — может, и понял бы, что это значит — шум, вылитый из миллионов стуков, но думать не хотелось.

— Любишь поезда? — спросил я.

— Конечно.

Она достала из шкафа вино, поставила на стол. Тихо звякнули бокалы.

Ага, сказал я сам себе. Значит, я не настолько пьян, раз меня не отправляют спать и не предлагают руку помощи. Я еще кажусь ликвидным для дальнейшего пития. Да что там говорить, я отлично держусь. Я крепок. Воля у меня есть. Машины воспитали во мне стойкость, и теперь я могу держаться до тех пор, пока автоматическая защита не сработает, и я не упаду.

Я втянул в себя воздух.

Чем все-таки пахнет Club. Наверняка, это — особенный запах. С таким запахом можно ехать в никуда и не бояться, что у тебя сдадут нервы.

Я посмотрел в ее зрачки, желая увидеть свое улыбающееся лицо, но она отвела взгляд.

Club знает. Сила охотника — в глазах его. Украв чужой взгляд, он сумеет покорить и душу.

— Ты бы поехала в никуда? — спросил я.

— Конечно. Я и собиралась.

Я всмотрелся. В черных кружочках, в которых, должно быть, проступал бесконечный космос, мелькнула моя улыбка. Вот. Я еще способен отражаться в лицах! В мире еще существуют люди, которые способны читать мысли.

— Неужели?

— Да. Хочу плюнуть на все.

— Ты знаешь, я прямо сейчас хочу поехать в Таиланд! — заявил я решительно.

— Да?

— Конечно. Вот поднимусь сейчас, посмотрю на себя в зеркало. Попрощаюсь с видом себя на фоне этого города. Скажу — да. Революция — да. Да, да, да. Победа! Эта партия осталась за нами! Но пусть теперь она теперь зреет без меня. И т. д. Я ей помог. Вы выдернул ее из лона пустоты. Возможно, что именно я стал для нее отправной точкой. Это замечательно. Но на этом и все. Едем дальше. Нельзя задерживаться на одном месте. Без движения все прокисает. Все зависит от того, с какой машиной можно тебя сравнить. Если ты трактор — то ты пашешь, поля, ферма, коровы. Му! Если ты грузовик — то ты упорно возишь грузы. Ноши. Ты — добытчик. Твоя судьба — возить! Если ты каток-то катай. Если ты автобус — в тебя вмещается много людей. Ты везешь! Ты — полезный. Это хорошо, хотя множество людей живет, мечтая о лишних вещах. Они не понимают своей пользы. Им кажется, что им дано что-то еще, нежели быть полезными. А если ты спортивка — то на маленькой скорости у тебя двигатель перегревается. Дорога нужна. Ритм, понимаешь? Вот выйду сейчас, возьму такси. Да, начну с такси. Такси — это всегда первый шаг к новой жизни. Ты не знала? Приеду на вокзал, лягу в СВ и буду спать до Москвы, иногда открывая глаза, чтобы зимние поля хохотали мне в лицо. Привет, поля! Привет, деревни! Все такое, да? Люди. Мол, вы за революцию, да? А они — а они все против. Им она не нужна, их имеют, они кого-то еще имеют, и на этом спасибо, что есть кого иметь. А потом-потом уже другой ветер. Таиланд. Джи форс 4. Деньги закончатся. Я пойду работать. Женя Сёмин предложит мне новую должность. Мы будем сидеть в баре и пить пиво, закусывая его змеей.

— Меня с собой возьмешь? — спросила Club.

— Я именно за этим и пришел. Но тебе не слабо?

— Нет.

— Нет, я знаю. Любое решение — это сложно. К нему нужно готовится. Ждать чего-то. У самого себя спрашивать, дозволено ли мне это или не дозволено. А спрашиваешь ты на самом деле у себя самого. И никто ничего тебе не запрещает. Потом приходят сомнения. Потом ты ими обрастаешь, словно дно морское — кораллами. Так они и заплетают! Потом — родители, да? Куда? В Таиланд? Ё мое! Офигеть! Да тебя распнут! Обычно к таким шагам готовятся пол года. С духом собираются. Прыщи на носу три месяца давят. Советуются с родными. Все такое, ты понимаешь. Пойми, Club. Такое делается раз в жизни. Если ты испугаешься один раз, планка поднимается. Испугаешься еще раз, это будет еще нереальнее, чем рекорд мира для Сергея Бубки. Я видел много глобальных обломов. Десятый. Двадцатый раз, когда ты испугался. Планка уже в космосе. Ты залошил сам себя, и тебе уже не вырваться из чрева собственного страха! Тебе нужен вертолет. Самолет! Космический корабль!

— Есть бабки?

— Золото партии!

— Нет, правда.

— Я же говорю, золото партии. Ну что, спорим на слабо.

— Хочешь сказать, что мне не слабо вот сейчас, прямо сейчас одеться и поехать на вокзал?

Я посмотрел в упор. Да, я в ней наконец-то отразился. Но здесь было что-то другое. Может быть, все, как раз, было наоборот, и не я в ней отражался, а она — во мне. Даже совершенно разные субстанции могут находить точки для взаимопроникновения. Диффузия. Броуновское движение. Что-нибудь еще. Я в этом не разбираюсь, а потому и не могу перебрать все возможные метафоры. Но чувствительный человек меня поймет. Если вы когда-нибудь в жизни мечтали сбежать….. Если только вы еще не покрылись кораллами….

— Не знаю. Не знаю, — проговорил я, — нет, так не бывает. Еще никто не сумел. Ни один человек на Земле. Ни один, понимаешь? Все проиграли.

— Почему? — спросила она, явно борясь с моими словами.

— Просто так. Человек создан, чтобы есть. Все идеи просто поддерживают это. Больше ничего и никогда. Или ты не веришь, что — я всерьез? Впрочем, кто мы друг другу?

— Хм… Валера, какие проблемы. Ты мало меня знаешь. А я то думала, что ты меня знаешь.

— Слабо?

— Мне? Мне не слабо.

— Так что, будем одеваться?

— Да. Вызывай такси.

— Очень хорошо.

Я вновь посмотрел в самую глубину. Дано ли было мне заглядывать куда-нибудь глубже собственной субъективности? До этого я не сомневался, что жизнь — банальнейшая штука, и выигрывает в ней лишь тот, кто живет по закону потребления. Я не брал себя в расчет, так как вряд ли считал себя победителем. Жизнь против течения? Подобный образ выгоден пиарщикам, но может ли он прижиться в условиях повсеместной колбасы. Мне нужно было новое подтверждение. Я хотел крикнуть, чтобы в глубине своей темницы меня услышал A. S. Antysoft. Мир бы сузился до размеров молекулы, и в нем бы больше никого не осталось. Да, мы бы предполагали, что, помимо нас, в нем были люди, но это были бы тени стробоскопа. Они б служили бэкграундом.

Я остался на кухне и налил себе вина. Вернулся желтый кот и уселся мне на колени, свернулся в клубок. Он был усат, и за усами обитало живое тепло. Коты, они такие. Коты, возможно, лучше, чем люди. Главное — не думать. Выкинуть все из головы. Ни одного сомнения. Документы у меня с собой. Кредитки — с собой. Деньги на билет — вот они, деньги.

— Интересно, — сказал я сам себе, закуривая, — чем все это закончится?

Ехать, конечно, я был не очень-то в состоянии, но кровь кипела и звала в бой.