Панкомат

Глава 4

В сети по большому счету нет ничего особенного. Какой к черту адреналин, когда ты видишь только квадратные интерфейсы. Помочь возбудиться может только воображение. Мой крекер полон эпатажа. Я частенько помышлял послать одной из жертв панель управления моей взломочной машины. Но до дела не доходило. Теперь же все переделано, и всем, кто смотрит за процессом, очень хочется порулить. Мы сидим на узле связи поселка N., водка на столе, у меня — джин-тоник. На экране наблюдается руль, правый поворот. Который Enter, а левый — браузер. Здесь же — спидометр, аккумулятор, масло.

— Много масла-то? — спрашивает Петр.

— Дохуя, — подтверждаю я.

— А что такое тахометр?

— Трафик.

Лучшие кнопки: Петр, сделать Петра, Черный Петр, Адски злой Петр. Это чтоб не мучится вручную. По дороге к цели, то есть заодно, я заглядываю к одному кубанскому писателю и меняю ему index.html.

Лох-сайт мастера правой руки Ртова.

Заходите на мой лоходром.

Ешьте мое говно.

Я — член союза писателей.

Вход здесь.

Может быть, мне это не надо, и я не злодей. Но у Петра тут свои собственные виды. Возможно, он ждал своего часа слишком долго….

— А-а-а-а, — комментирует он.

— Не волнуйся, — отвечаю я, — такие ресурсы посещаются один раз в два дня.

— Ну и что.

— Ладно. В конце концов, разминка.

— Да.

— Дай сигарету.

— Тебе прикурить?

— Да ладно, я сам прикурю.

Я очень хорошо знаю слово «мы», которое особенно хорошо было озвучено в русском роке. Тогда всем почему-то казалось, что революция — это здесь и сейчас, и она — это именно та байда, которая навязывалась сверху, и после которого был пик вселенского воровства.

Мы.

Очень хочется в это верить. Но, еще важнее, это те моменты, когда так все таки можно сказать.

Мы.

Ведь «мы» — это прерогатива юности. Потом остаются лишь те, кто выжил. А те, кто не выжил, опускаются на дно семейных кухонь, и там уже нет ничего интересного. Человек уходит в ночь газовых плит. И газ горит там не синим цветком, а желтым огоньком книжки по коммунальным расходам.

Рядом с входом — кнопка с совершенно розовой свиной прямо-таки задницей. Идем дальше. Нужные файлы качаются «флэшгетом», я их подправлю — и назад. А пока — Черный Петр рэп-группе «Анна Австрийская». Вместо «Мир вам» — «Хуй вам». Что же еще? Трафик слабый. Костя особенно волнуется — он ведь не просто непонятно зачем пишущийся хулиган, на нем зиждется весь местный антиглобализм. Антистроительство всяких проводов, заводов. Да и зеленые, кажется, прицепной вагон к нему.

— Президента всемирной еды в наше время еще не существует. Жаль. Так. Будем портить сайт города?

— Слишком крупно и заметно, — возражает Петр.

— Согласен.

Прописываюсь в реестр виндов колбасного завода.

— Хорошая колбаса, пацаны?

— В смысле?

— В смысле, есть ли там мясо?

— Местами.

Черный Петр.

Я понимаю, что это — меньше, чем укусы комара. Для меня это вообще ничего не значит, потому что я покорял если и не Эвересты, то уж Эльбрусы — это точно. Троянские кони общедоступны. Избранные кони ездят по избранному, но и они не везде пролазят. Но все же главное — это воображение. Почему бы не повесить Rambler?

Банки — это всегда.

Но не всем удается благополучно смотаться.

— Масло-то убавляется, — говорить Петр.

— Надо долить.

— Надо выпить, — говорит Костя.

— Боишься? — спрашиваю.

— Да так.

— Да ладно, я тоже боюсь.

— Ты это, ты не сильно старайся. Не пойдет, и хуй с ним.

— А я так и думаю. Просто я делаю обновление для их версии 1С.

— Глюков не избежать?

— Еще каких.

Я представляю себе мучения муниципальных бухгалтеров, и пот последующих работ системотехников. Исправят? Конечно. Этим все и заканчивается. И никто никому ничего не доказал. Мы просто повеселились, покрутив интерактивный руль. Никто даже искать не станет, откуда все это делалось. Я сделаю все как следует.

Местное пиво отдает ржавчиной цистерны. Завод основан в 19 веке. А может, в 18-м. Или раньше, чем город. Почему его все любят, этот город? За колбасу, в которой полно крахмала.

A. S. Antysoft, возможно, здесь бы не понравилось. Хотя нет, 35 килобит в секунду, на такой скорости «Grand Turismo» не ездят. В остальном — неплохо. Полный культ того, что в остальном мире стоит копейки.

Культ жратвы — это да. Потому что жратва не зарабатывается, сделав одно движение рукой. Культ сотового — это еще лучше. Впрочем, в 80-е культовым был магнитофон «Весна-302».

— Я мечтаю о своем космосе, — говорил Antysoft. - мне просто нужен свой сервер. Мне нужен большой железный шкаф, в котором бы умещалась Туманность Андромеды.

— Зачем тебе Туманность Андромеды.

— Я не хочу быть простым хакером. Спецслужбы ассоциируют нас с недоумками, дорвавшимися до элементарных знаний. Для меня же главное — созидание.

— Поломаем «B.F.C.», — сказал я.

— Поломаем.

Я втихаря воровал особенный «B.F.C» свежий софт, которые сами программисты и писали. Я был в курсе их стиля. Во время работы Диккенсона я просачивался в сеть, это потому что Диккенсон лоховал. Не то, что лоховал, ему просто на все наплевать было. В России мы бы купили теперь свой сервер за нефиг делать. A. S. Antysoft выучил бы русские интерфейсные слова, и медленно привыкал бы к местному пиву и девушкам, к которым код доступа — наличие дорогого сотового телефона.

Мы бы купили по «десятке» с армянским тюнингом. Разучились бы работать, зарабатывая на жизнь платными лекциями для профессионалов тут же, на портале.

Но мечты сбываются только у идиотов.

Петр-то, наверное, когда-нибудь забросит свою революцию и купит тачку, как и я в мечтах (пока что). Будет растить детей и концептуализировать от случая к случаю. Тогда-то и поймется вся крутизна нынешних движений.

Иные вещи расцветают только со временем.

Например, это касается кинофильма «Пьянь», который в самом начале не был понят. Это касается и Жени Сёмина, создателя стоячего лохотрона.

— Жень, ты смотрел фильм «Пьянь»? — спросил как-то я.

— Да пошел ты, — отозвался он и направился в сортир.

Там, сквозь громкий шум струи, он спросил:

— А про что фильм-то?

— Мне кажется, про тебя.

— Это кто про меня фильм снял?

— Какая разница?

— А в натуре, что за люди?

— Это не люди.

— Нелюди?

— Ты там чо делаешь?

— А знаешь, я подумал — надо сесть посрать.

— Ну и сиди там.

— Да тебе-то что. Я и сижу.

У каждого человека есть в жизни шанс на шедевр. Делать шедевры помногу — некрасиво и не стильно. В этом случае нужно быть шедевром самому.

На стоячем лохотроне Женя заработал не так уж много. Если б, хотя бы, соблюдались авторские права. Но это — слишком жирно для нашего постного времени. Из Китая он подался в Индию, но там ему сразу же не понравилось — местные женщины были слишком черны. След его терялся в Канаде, где он работал барменом и выделялся тем, что ежеминутно наливал самому себе.

Может быть, вспомнить про Володю?

Володя знал всех лично. Догадывался ли?

Утверждали, что он — человек-пиявка, а также — поедатель говна, так что понимание ему не доступно. Отчасти это было правдой — Володю усиленно лошили родители. Его мама, начальница детского садика, ходила голой по квартире. Все ее тайные желания реализовывались именно так — с помощью проветривания лона. Иногда в таком виде ее заставали товарищи Володи, а также (заодно) — его лошители.

Звонок в дверь.

— Сейчас, сейчас.

Это слышится голос тети Тани.

И вот, она открывает дверь и стоит голая, и вентилятор колышет хохолок ее черного треугольника.

— Ой.

Понятное дело, размечтавшись, она просто забыла. Это нормально. Не нужно стыдиться того, что ты — голый.

Товарищи же просто развели руками. Они просто не поверили в увиденное.

Был он черен, Володя. Кожей, я имею в виду. То есть не негр, а так. Полурус. Родитель его был родом из Еревана. Но на рынке не торговал, и вообще родного языка не знал, но одевал под трико туфли, что и требовалось доказать. Родительница командовала детским садом. (Впрочем, я уже говорил). Сестры тридцатилетней была кличка Брежнев, и вот что об этом говорит Демьян:

— Ну вот, зашли мы с Вовой чисто в кофеюшник пива попить. Мы вообще, хотели пойти в сивушник, но Вася не пришел. А мне чисто до пацанов было в падлу пойти денег взять. Я говорю — ты, да пошли, денег возьмем, а он, кар-роче, приебался ко мне с одной идеей. Давай, говорит, я познакомлю тебя с моей сестрой. Давай, да давай. Я говорю — слышишь, ебаться позже будем, сейчас я ч-чисто поп-пить хочу. Но, видно, не судьба была пойти в сивушник, и мы пошли в кофеюшник. Взяли пива, сидим. А он, короче, снова говорит. А давай я тебя со своей сестрой познакомлю. Ладно, ништяк, говорю, поебемся. Ну вот, назначаем стрелку. Решили пойти чисто на «М-мир». Думаю, ща на «Мире» возьмем пива, шашлыка, поедим, попьем, я на нее посмотрю, а потом подумаем, куда идти. Если чо, думаю, пойдем в кин-но, чисто на последние ряды сядем, чтоб никто порева не увидел. Можно и на лавочку пойти. Но не все телки любят на лавочке. По окончалове я решил, что поедем чисто в общагу. Возьмем водки. Я туда, если чо, добавлю демидрола. Хотя это и не обязательно.

Кар-роче….

Идем к кинотеатру.

Я чисто ож-жидаю. Думаю — не зря судьба меня с Вов-вой свела.

А тут смотрю — Брежнева ведут. Брови — во! Брежнев.

…Говорят, они всей семьей смотрят порнуху. Во всяком случае, встретив к стопке видеокассет сборник порнофильмов, Юрий как-то спросил:

— А что, не прячешь?

— Не-а, — отозвался Володя, и лицо его было ясным и просветленным.

— А чо?

— Ну и что. Мамик придет, посмотрит. Лара иногда включает. Иногда всей семьей смотрим….

— Да ладно….

— А что тут такого?

— Так всей семьей и смотрите?

— Да.

Познакомился я с черным человеком в трико и туфлях в момент, когда Юрий выдавал ему пачку гуев для распространения.

— Кидай по одному гую в каждый почтовый ящик, — наставлял он, точно учитель.

— Та, — отмахивался Володя, — гуев много, хватит на несколько кварталов.

— Обойди улицы Верхнюю, Нижнюю и Среднюю. Если дом очень большой, бросай в ящик ламинированный гуй. Гуй-открытка — для предприятий. Но предприятий тут нету поблизости. Только школа. Если б у нас был самолет, мы бы осыпали город гуями. Но что поделать?

— Да, — он закурил мечтательно, — приходится обходиться тем, что есть.

Знакомы они потому, что Вова работает на приемке посуды в том же дворе, где расположена блат-хата. И вообще — он старший приемки, и о пустой таре знает много.

Есть бутылка евро.

Есть легкий винт.

Есть тяжелый винт.

Коньячная.

Пепси.

Винная.

Фигурная.

Он умеет брать двумя руками сразу шесть бутылок и вынимать их из ящика. Работает он лучше всех. Среди прочих он чуть ли не генерал. Потому что все прочие — полубомжи. Это и понятно — нормальный человек не пойдет работать на стеклотару. А разную пьянь в другие места и не берут. Они — лишь бы день отработать, а он — король стеклотары.

Командует приемкой Шеф. Или Хшеф, как его старая Ламборджини называет. Крик Хшефа далеко слышен, но Вова у него — на особенном счету. Он и сам об этом знает.

Выпив по пиву, мы расходимся. Вова — с гуями, мы — ни с чем.

— Пойдем на точку пиво пить, — говорит Зе.

— Пойдемте на студию группы «Камаз», — предлагает Саша Сэй.

И так мы движемся вдоль трамвайных путей, занятые of nothing.

«Бабочка-Хуйня»(муз. и сл. Сергея Го).

Она — тоже продукт эксперимента. Бог почему-то ее на запасной путь не захотел ставить, решив развлечь панков и неопанков.

Студия полна дыма. В стене, правда, есть вытяжка, но до настоящей вентиляции ей далеко. Делать некому. Да и не надо. Но для стиля — как бы самое то. Концептуальная щель. Пропеллер хорош. Он подразумевает свое движение вдоль панк-рок-группы, сквозь ее стиль, по дороге с травой. Идешь, а поля зеленеют, и горизонта нет. Одна трава. И так эта картина в вечность уходит. Если б пропеллер не крутился, его б стоило рукой закрутить.

Что я могу сказать о «Камазе»? Я — не мастер факовых слов, но бывают лица. Точно с киноленты сошедшие. Сидишь, смотришь. Понимаешь, что так нельзя — это нежизненно. Жизнь законна для штампов и правил, а тут все наоборот.

На стене висит портрет Че Гана. Икона с ликом «Cannabis sativa» — с другой стороны. Усилитель — какой-то полураздетый железный ящик, лампы там светятся точно в космическом крейсере у «Звездных королей». Я представляю, как там звук по сеткам плещется. Жарко ему там биться.

Колонки сделаны из «ДСП». Но мощны. Пульт — «Электроника». Черные шнуры тянутся к красным гитарам.

— Надо водки выпить, — говорит Зе.

— А ты спой, Зе, — предлагает ему Hunter812, гитара. — У тебя ведь голос есть.

— Откуда?

— Как откуда?

— А…

«Камаз» — это не очень корпоративно и очень не по-местному, где все альтернативщики как-то чересчур христоваты и гребенщековаты, и в порыве душевных разливов поют не свои песни, а, например, «Не стреляй!». Мне, как умелому уничтожителю своей судьбы, тут все понятно. Не умеешь делать свой собственный мир — ищи кумира, пляши перед ним, обнимайся и сосись. Вы можете соединить ваши души. Это полезно.

Зазвенели тарелочки. Клокотнул бас. Гитара завертелась. Зе взял микрофон и стал произносить отчетливо, словно Моисеев в песне «Голубая луна».

Потом все закурили. Пришел Сергей Чикаго, сверххриплый вокалист «Камаза». Я поставил на столик свою бутылку водки. Она до этого в пакете лежала.

Нарезались соленые огурчики. Задымился косячок, от которого я отказаться хотел, но понял, что не прокатит. Дернул пару раз. Придавил пивом. Оно когда пивом сверху придавишь, вроде и не так альтернативно, но в случае чего и не так депрессивно.

— Надо снять клип, — сказал Зе.

— А ты умеешь снимать клипы? — спросили у меня.

— Ну, я умею только включать камеру.

— Это уже хорошо.

— А что, будем снимать?

— Да.

— Согласен.

— Давайте снимем клип на песню «Трамваи заклинило стоя», — предложил Саша Сэй.

И это понятно. «Трамваи» — его любимая вещь.

— А давайте «Сосны, сосны, край, блядь, родной».

— А давайте «Ебаные фигуристы».

— «Нахуя нам война?»

— «Армавира нет».

— «Сожги деревню».

— «На утином дворе».

— Женщина с отпечатком кровати.

— «На утином дворе».

— «Герцог Кент и его родич».

Дискуссия бесконечна, и главное в ней — сам процесс. Результаты? А кому они нужны. Хотя «камазы» умеют работать на результат. В победоносном конце всем и вся будет доказано, что нет ничего лучше, чем смех. Если умеете смеяться — вам пропуск дальше. Куда-то за жизнь. Как Че Гану, которого уже нет. Если нет — то это другая форма вечности.

Камеры нет. И не будет. Бабок нет. На какие деньги снимать клип? Денег нет — это один из столпов революции. И дальше — ни шагу.

— Бабки можно скачать? — сказал я.

— В смысле?

— А так. Взять и скачать.

Меня долго расспрашивали, подливали водки. Я вмиг стал объектом всеобщего внимания. Все знают, как сильны пьяные базары. Мир становится маленьким, и тебе кажется, что в любой угол его можно заглянуть и там рукой пошарить. Вот край А. Вот — край В. За дверью — параллельный мир. Мы все туда стремимся, как истинные неопанки. Для неопанков нет истины, кроме свободы, водки и травы. Даже и смерти нет. Я смотрю на Че Гана. Жив Че Ган. Жив Сид Вишез. И все такое. Я бы продолжил, но больше никого не знаю.

— Самая крутая вещь на свете, — заявил Сергей Чикаго, — это полететь на луну.

— О, — повторили многие.

— Что делать на земле? Слишком банально жить на земле. Люди — часть товарной схемы. Сегодня жизнь, завтра — смерть. А в середине — торговля. И — менты кругом. Что ни шаг, то мент на тебя смотрит.

Глас божий — глаз мусора.

А на луне — свежо. Прохладно. Когда куришь, дым, не задерживаясь, уходит в космос и, достигая звезд, о чем-то им говорит, звездам. Потому-то они и светятся. То есть, они курят, да. Если бы никто не жил на луне, то звезды бы не знали, что такое курить и не светились. Все благодаря панковским душам.

Меня уже колбасило, и мне бы все равно было, знаю ли я сорт своей души. Никому не ведомо, почему он живет. С банальной точки зрения — это родительский половой акт. С обратной стороны — это космос и создатель.

Можно говорить и том, и о другом. Обычно, разговорами подобного рода заняты студенты, ибо студенчество — это возможность немного побыть на пике развития. Далеко не многие идут после этого вперед. Дело не в карьере. Карьера — это банально и, очень часто, случайно.

Пошел еще один косяк. Я вызвался петь. Не зная ни текста, ни музыки, я взял микрофон, Сергей Чикаго взял другой микрофон и начал мне помогать.

Гитара бряцнула, разогналась вместе с барабаном, и тут же их бас поддержал.

В Аду

(муз. и сл. В. Нерусского).

Это хорошо, что в торчащем настроении они не брались за помидорные песнопения, полные всяких дедетешных выкриков и псевдопророчеств, и от этого на душе было как-то первозданно.

Возможно, что именно они были настоящие индейцы.

Гараж? Гараж. Панк? Конечно. Мне было известно, что половине подобных компаний по этому делу пелась «Он был старше ее, она была хороша», и т. д., и это была констатация факта: тише едешь, дальше будешь.

Но есть еще «мы». Пусть — все еще есть. Но это так.

Хорошо, когда люди умеют быть ни на кого не похожими.

Я люблю чужой опыт и наработанные методы, потому что без них никуда в жизни не уйдешь, но импровизация всегда превыше плана. Человек, умеющий чувствовать свое нутро — это очень опасно. Это просто оружие, способное прожигать стены и переворачивать корабли. Им только нужно суметь воспользоваться.

— Кто-нибудь знает «Fucking Moods?» — спросил я.

— Не, — ответил Сергей Чикаго.

— А что это? — сказал Зе.

— А «About cockroach?»

— Не-а.

— Ну и правильно.

— А что?

— Это типа песни. Типа студенческие. В штатах нет народных песен. Рынок чисто.

— А.

— Вот так.

— Ну… Мы. Вот, никому ничего не навязываем, — сказал Сергей Чикаго, — можно петь что угодно. Личное дело любой группы.

Косяк привел меня к пограничному состоянию. Хотелось заглянуть и дальше, где играли иные зори.

Есть слово «возможно».

Возможно, что они бы убили меня. Но я не знал, как идти дальше.

Я не уверен, и никто не уверен, что дверей нет. Очень хочется выпрыгнуть вон и быть птицей. Но иногда нужно бежать от простоты и быть чисто человеком, чисто

A. S. Antysoft сейчас парится на нарах. Но это не наши нары. Там, возможно, у него есть комп, и он продолжает структурно мыслить. В противном случае ему придется OS мозга поддерживать каким-нибудь алгоритмами, начерченными на бумаге.

Я выпил за него молча.

Бог взаперти. Звезды вращаются в запаянном сосуде. Воет межзвездный газ. Это очень популярно для нашей жизни — заключать кого-нибудь большого и умного. И нет ничего, кроме вселенской жадности и депрессняков. Вертится вокруг разный мусор, открыв рот в ожидании, словно птенцы, которым нужно засунуть в клюв червя.

— Надо спеть «Трамваи заклинило стоя», — сказал Саша Сэй.

Гитара раздрайвовалась, бас заухал, будто филин, через раз. Сергей Чикаго откашлялся и начал петь.

У нас очень много альбомов, — сказал он затем, — конечно, не столько, сколько у «Гражданской обороны», но они на то и уникумы.

Взяв по бокалу, все как по команде начинают перечислять:

— «Сообразительные зайцы».

— «Капитан-Ереван».

— «Фарфоровая неделя».

— «Сборник песен Волейбол».

— «Зе Ворст. Худшие песни».

— «Оргтехника на Луне».

— «Оргтехника-на-Луне — микс».

— «Концерт в клубе «Ленин».

— «Капитан-Ереван-2».

— «Халва-7».

A. S. Antysoft никогда не слышал группу «Камаз». И не услышит.

Этот неопанк всегда будет штучным и необоснованно далеким, отстраненным, галлюцинирующим вдали от благополучия и детей миллионеров, оккупировавших эстраду и литературу.

В тумане рассудка я почувствал, что ко мне пристает Наташа Шелест, соседка блат-хаты через двор.

— Ты не спишь? — спросил я.

— Мы вчера ходили в кино.

— С кем?

— С Виталиком.

— Что за Виталик?

— Пацан один.

— Я как у кого из девушек не спрошу, все встречаются с Виталиками.

— Наверное, распространенное имя.

— А может, все, кроме нас, Виталики?

— Все на свете?

— Ну да.

— Может быть. Я уж точно не Виталик.

Я ей налил, а сам пропустил — не лезло. В глазах уже наблюдались две Наташи, а то и три. Разум еще пытался работать, на одном, наверное, цилиндре.

Она что-то рассказывала, и я ничего не понимал. Рука же лезла ей под юбку. И — честное слово — чисто автоматически. Я почти что не понимал, что делал.

— Ты чо.

— Ни чо.

— Куда лезешь?

— Туда.

— Куда туда?

— Туда.

— Куда, куда?

— Хочу посмотреть, что там у тебя есть.

— А что у меня есть?

— Да я так, Натах. Руки погреть.

— Люди смотрят.

— Не смотрят.

— Да ты чо.

— Давай выйдем.

— Куда?

Если б ей не хотелось, она бы не вышла. Воздух пах последним теплом средней осени. Лаяли собаки частных кварталов. Кошка где-то неподалеку мяукала. И вообще, звуки сходились во что-то одно, у которого по центру, как по позвоночнику, пробегал трамвай. На улице звучали шаги, и я не обращал на них никакого внимания.

— Нагнись, Натах. Нет, не так. Во, немного нагнись. Не, ты руки на стенку поставь, и ноги врозь, как будто тебя обыскивают.

— Как?

— Вот так.

— Стой.

— У тебя колготки трещат.

— Чо?

— А твой папик через двор не увидит.

— Ты чо?

— Ладно.

Наверное, с Наташей это было не впервой. Хотя, собственно, она была хорошей и порядочной, и здешний секс был не русским — ибо в русском языке есть слово «блядь», хотя это и не туркменский взгляд на вещи, как любил говорить Пётр. Секс в среде неопанка — это обычная, спокойная вещь. Не зря ведь на блатхате была ширма.

Но, возвращаясь к взлому, отмечу, что нам удалось довольно много. Немного антиглобализма. Много водки. Очень много комментариев, и, наконец, бесконечная беседа на деревенской кухне.

Тахометр стоит на точке. Весь мир — это информационные журналы. Людям кажется, что они живут, но все дело — во взаимоистязаниях. И здесь, и там — одно и то же. Ничего не меняется с течением веков. Журналы — это способ борьбы. 6 миллиардов единиц борьбы. Кибер-эксперимент.

Когда люди станут богами, они создадут цифровые миры. Конечно, этому будут предшествовать века, и множество душ сгорит в огне войн, сгниет в гное жадности и алчности, и это будет лишь почва, на которой взойдут новые цветы.

— Это — обычное дело, — говорю я, — мы часто используем сети наших клиентов, чтобы создавать массированные атаки на серверы.

— Что это значит? — спрашивает Костя.

— К примеру, сеть коммунального хозяйства. Хотя, она вряд ли подходит, так как не работает круглосуточно. Мы подготавливаем ее к нашей работе. Она инфицируется штучным продуктом, который позволяет ей работать изолированно. Здесь используется база данных системы, которая накапливает весь необходимый материал. В нужный момент происходит атака. Но, возможно, это будет не просто банальный висяк, и у клиента будет, чем поживиться. Все данные хранятся здесь, и никто об этом не знает. В нужный момент я подключаюсь и скачиваю их себе. Есть программы-сигнализаторы, которые могут уничтожить все улики в нужный момент. Такие подготовленные сети стоят на рынке достаточно дорого. Однако, и получить их не так уж просто.

— Невероятно.

— Это невероятно лишь со стороны.

— Но я даже и не задумывался об этом.

— Большинство организаций, как правило, контролируются сверху. Это, так называемый, пограничный контроль, когда преступникам можно делать все, что угодно, и, чаще всего, их не сажают вообще. Впрочем, это — теория. Я сам не уверен, что это так.

— По идее, и наша организация должна кем-то контролироваться.

— По идее, да.

— Значит, кто-то из нас….

— Может быть, и нет.

То что в любой организации обязан находиться червь, еще не говорило о том, что он присутствовал здесь. Возможно, все зависело от размаха, и потому все сводилось к обычной статистике.

ФИО.

Место жительства, прописка, работа….

Состоит в…..

В любом случае, мне стоило быть аккуратней.