Панкомат

Глава 10

Вскоре мы сидели на блатхате. Скинувшись, накрыли на стол. Вообще — это нормальная мода — все дела без стола не решать. Мы как бы не отстаем, но не из корпоративности (не смотря на название), а просто потому, что бухать все любят. Председателя пока нет. Все решает собрание, и я — его секретарь. Здесь же — Петр, Юрий, Зе, Саша Сэй, Саша Худой, Наташа Шелест. Пригласили и Демьяна. Но молчал Демьян. Хочется простоты, но время течет, и вместе с ним что-то просачивается. Это — иное понимание вопроса. Не таджикское, не армянское, и, даже, не русское, что, на данный момент, тоже очень важно. Мне иногда кажется, что Петр написал «Майн Кампф». Хотя, не все поймут мой пафос. Ведь я не именно это имел в виду. Мы пытаемся бороться, но никто не знает, за что именно, никто не видит даже примерных целей.

— Вопрос прост, — сказал Петр, — как и что будем делать. Кто наливает? Заявку мы уже подали. С этим проблем нет. Но только что толку от нашей нищей заявки? О нас даже люди не узнают! Даже стыдно не будеть! Если какая-та партия выглядит нелепо, то над этим можно посмеяться. Если слишком по-коммунистически — то похаять, либо похвалить. Эфирное время нам выделят, базара нет. Самый что ни на есть минимум. Минимум, друзья. Поговорим. Скажем пару слов. Удивим народ. Чудеса бывают. Нет, я в сказки не верю, но как не поверить в нас, да? Как же тогда бороться? Так что будем исходить из того, что есть и решать все на этой основе. Мы можем начать усиленно верить. Некоторые дешевые психологи говорят, что это возможно. Наш коллективный разум создает биополе, которые способно подействовать на массы.

— Да я выступлю, слышь, — подал голос Демьян, — хули говорить, пацаны. Я же оратор по ж-жизни!

Все засмеялись.

Я могу быть председателем. Это спокойно. Структурно мыслить — моя профессия. Почему Петр? Это, вообще-то, и не партия, это — Петр. Он пытается играть, играть в бога, а это и есть настоящее. Единственное настоящее, что только можно придумать. Креатив — слово для объяснения процесса. Вся наша команда — один организм, но его ядро — это Петр. Возможно, что каждый имеет право думать иначе. Каждый человек в своем мире — один единственный. Но я не говорю, что это плохо, так как не нам решать. Это придумано не нами. Но креативность нужно еще уметь использовать. Чаще всего получается, что побеждают простые практические решения. В этом отношении, излишнее творчество приносит вред. Именно этот факт говорит в пользу того, что люди поэтического мышления, чаще всего, не приспособлены к жизни практически. Переизбыток чего-то одного отключает все прочие качества. Но все это не касается меня. Я всегда был уверен, что у меня всего — в меру.

— Председатель — Петр, — говорю я, — разве ж что Демьяна избрать. Хотя дело еще в эстетике. Ради стиля нужно, конечно, выбрать Наташу Шелест. Она молода и сексуально. Когда люди увидят ее фото, волнения не избежать. К сожалению… Как всегда…. Если бы у нас были бабки, мы бы могли позволить себе такие эксперименты. Вот. В нынешнем состоянии это невозможно. Только Петр может мыслить наиболее конструктивно. Нет. Я не говорю, что мы не можем. Мы тоже все весьма и весьма продуманы. Но только Петр лучше всех понимает идею. Ну да…. Еще Демьян. Да. По-любому. Я бы предложил его на роль PR-директора. Активного, я бы сказал, пиарщика.

— Ты, слышишь! — выкрикнул он. — А какого же еще? Не пассивного же!

Все засмеялись. Это — хорошее чувство общности.

— А чо, — отвечает Демьян, — ч-чо, я могу, еб ты. Надо пойти в институт, дать чувакам п-по бутылке пива, записать их в партию. Чисто каждому по удостоверению. Устроить митинг чисто. Прикиньте, пацаны, чувачье соберется, пиво… Травы покурят. О корпоративной мысли побазарят. Чисто, мол, надо не орать, а дело свое показывать. Чисто мы против прописки, мы — за умных людей, блядь! Да хули говорить, пацаны… Надо объяснять молодежи, что все партии — это просто балаганы для барыганов. Чисто кого-то выставили, у кого язык есть, а бывает, что чисто и языка нет, барыган чисто сам себя выставил, и все, бля. Меня вот тоже бы выставили. Хули… Хули говорить, пацаны…

— Да, это тема, — соглашается Саша Сэй, — мы до сих пор только Гуи разносили, и то — посредством Володи. Гуй неотрицаем. Да. Что тут сказать? О неотрицаемости Гуя можно говорить до бесконечности. Но я еще могу сказать, что люди найдутся. Многим студентам. Вы понимаете, мы должны умело использовать именно фактор безделия, — он поднял отрицательный палец, — в последнее время, на волне наших движений, я понял, что учиться — не западло, и поэтому я стал читать книги. Я понял, что существуют методы воздействия на массы. Политики тоже используют методы. Но они действуют сверху, а это — не наш уровень. Мы быть хитрыми, как агенты. Никаких эмоций. Одни методы.

Деньги.

Деньги, деньги, деньги.

Я все это понимаю, но молчу, потому что не все энтузиасты смогут с этим мириться. Когда чувства переполняют, кажется, что можно и стены лбом прошибать. Я не говорю, что это невозможно. Нужна безупречная вера, и — несочетаемая с ней ясная голова. Вместе они и дают Александра Македонского. Гитлер, он не тот даже как явление. Скорее он — кукла системы. Да и все прочие — тоже куклы, с той лишь разницей, что Гитлер вопил, а они — кто пил, кто курил, кто молча нажимал на кнопку. Система никогда не позволит узнать правду. Она вся — это одно и то же, одни и те же люди, одни кланы, потомки тех, кто финансировал фашистов, тех, кто гноил миллионы на лагерях Колымы. Но сейчас другое время, и массы нужно кормить информацией. Все, что мы знаем — именно та самая информация.

Иван! Читать! Иван! Смотреть! Есть это, Иван! Знать свою веру, Иван!

Петр готов делать все без денег. Я знаю таких людей. Многие ломаются и потом становятся жутко алчными. Другие многие ломаются просто так. И то, и другое — банальные смерти личности. Это очень просто. Когда всем нам будет за тридцать, можно будет смело поставить на всем крест. Но еще не поздно.

Давайте мыслить структурно.

Лазерный принтер. Печатаем брошюры. Бумага А4. Тонер.

Струйный принтер. Кол-во: 2 шт. Календари. Бумага для струйной печати. Картриджи.

Специальное издание.

Офис.

Компьютеры.

Интернет-сайт. Чат для молодежи. SMS-голосование. Выступление рок-группы в поддержку партии «Корпоративной мысли». Компания оптово-розничной продажи поддерживает «Корпоративную мысль», ура! «Когда мы в первый раз познакомились с ребятами, у нас были проблемы с продвижением товаров на рынке. Теперь же все нормализовалось. Маркетинг? Мы больше не признаем Гарольда Маслоу.

Личный водитель….

Нет, слишком, слишком много. Можно собрать эту все оргтехнику по комплектующим, но какие мы, блин, конкуренты навороченным браткам на «мерсах». Они что, полны корпоративных или социальных идей? Просто в наше время битвы за колбасу не всегда сопровождаются стрельбой. Это — полная интерполяция. Вы видите одно, а получаете другое. Но разница в том, что есть проработанные шаги, а есть наш огонь, без практики, без опыта, с деньгами вскладчину, которых хватает только на водку. Раньше можно было быть бандитами. Но золотые годы ушли. Паша-Цветомузыка давно отдыхает на зоне. Один мой родственник в Крыму заработал состояние, отбирая квартиры и пенсионеров и алкоголиков. Он тоже лез во власть, но не хватило самой малости. Я думаю, он просто недостаточно серьезно подошел к делу. В те годы можно было все. Хотя то — Украина, возможно, там и сейчас можно так вот. Да и согласится ли кто-нибудь на такие методы?

— Бабки где возьмем? — находится наконец Демьян.

И тут же сам себе противоречит:

— Да хули говорить, мужики. Что мы, мужики, никого не разведем? Да ебать!

Босяки всегда так говорят, когда нужно кого-либо на бухло развести. Типа — хера ты жопишься, пойдем до пацанов, денег возьмем. Ну, и разводят так до бесконечной бессовестности. Сентенция «пойти, взять денег», в этом деле ключевая. Люди, не знакомые с «пойти, взять денег у пацанов», тут же тушуются, и им чудится, что некие «пацаны», у которых деньги растут сами собой. Может, в горшках на окне. Может, где-нибудь еще. Чтобы разобраться в этом, нужно знать цель босяка. А это — ничего не делать, отдыхать, пить, зажигать. Для поддержания этих принципов просто необходимо уметь «развести».

— Давайте сегодня напечатаем… Ну, как ее. Чисто эту… Программу. И корочки. Я завтра пойду в партию принимать! — кричит Демьян.

Я сразу же представляю, как там будет.

— Ну, пацаны, наша партия… Ну, как сказать… Она для тех, кто живет мужиком.

— Ну, девкам ведь тоже можно?

— Мы будем собираться и пить пиво.

— Мы — типа антиглобалистов, только круче.

— Мы — за мир во всем мире.

— Мы хотим, чтобы студентам вновь разрешили курить в институтах.

— Вообще, ху… то есть, что тут говорить. Молодежь на выборы не ходит. А мы — за понятия.

И вот Юрий вставляет бумагу в матричный принтер, и — заскрипело. Демьян завтра встанет после накурки. Стоп. Надо ведь раньше договориться, чтобы ему выделили аудиторию. А то ведь могут и ментов вызвать. Но это — настоящий экстрим, взять и выпустить Демьяна перед аудиторией. Это, я бы даже сказал, подвиг духа. Не каждый на такое способен. Это похоже на бросок на танки с шашкой наголо.

К середине нашего заседания уже выпито четыре бутылки водки, про пиво и говорить нечего. Все запивают. Представляю, как оно наутро будет. Мы, конечно, не Саша Белый, но тоже бригада ничего. Посмотришь — с первого взгляда башни как — будто совсем нет и не предвидится. Только карманы пустоваты. На самом деле, с выходом сериала про Сашу Белого появился целый пласт отмороженной молодежи, которые бросились повторять. Многие из них уже давно, как сидят. Часть — уже отсидела. По мере убывания популярности «Бригады», число новоявленных Белых убывает.

— Надо давить на молодежность, — выступает Юрий, — Была же партия любителей пива.

— Голосов, правда, они едва едва на ноль целых две десятых набрали. Но это — мое мнение.

— Но мы же собираемся набирать? — спросила Шелест.

— Но мы же чисто, бля-ядь, кандидатов в думу кидаем, красивая! — воскликнул Демьян.

— Собираемся, — продолжил Юрий, — я думаю, нам повезет. Я это чувствую. Но везение везением, нужно много сделать. Серый прав, я знаю. Мы наберем много кандидатов. Можно будет устроить митинг. Пойти на радио. Конечно, так сделают и многие другие. Зато мы — альтернатива толстым. Люди должны это поддержать.

— Ха! — вновь воскликнул Демьян, — Кто? Кто тебя поддержит? Люди — быдло! Вот, блядь, если водку вынести на улицу Красную и наливать по пятьдесят, то другое дело. Да и то. Найдется какая-нибудь свинья, которая по телеку все это раздолбает в пух и прах. Я, пацаны, знаю. Я — босяк! Жизнь — говно, а потом… А потом — смерть! Мы не выиграем, так как по честному все. Вы же на себя посмотрите. Вы все это делаете из принципа. А никто никогда ничего не делал из принципа. Всегда — только из-за бабок! Я тоже за правду. Надо быть такими, как, бля-ядь, декабристы. Пушкин, блядь. То есть нет, как его…А…Пущин… Пущин, бля-я-я-дь! Кюхельбекер. Рылеев, бля-ядь. Они, бля-я-ядь, не за бабло на дело шли. Но зато это же раз, как его, ну в сто, блядь, семьдесят восемь лет бывает! А сейчас вообще быть не может! Тогда Пушкина читали. Ништяк. А кто сейчас его читает? Щас у кого в жопе сверло поизвилистей, тот больше и прыгает. Я думаю, надо рогом упереться и все варианты просчитать. Хули… Хули говорить, пацаны. В 41-м Москву же отбили. А вроде и не судьба была.

Демьян был прав насчет эпического героизма. Но это — не звездный час, а средства массовой информации. Уже давно установлено, что Александр Матросов не мог помочь наступлению, закрыв своей грудью амбразуру дота.

… Начало зимы. Москва. Парни в пальто. Все курят. Все оживлены, и водкой от них не разит, как обычно, хотя должно. Эх, где ты, A. S. Antysoft? Сообщить ли мне тебе мысленно? Я жив. Я вынул из себя червей, которые плавали по крови, и высыпал их в канализацию. Они еще там дергались в унитазе, до смытия, а потом — пш-ш-ш. Подземные реки, великие реки, а куда там дальше — это уже не мое дело. Победить свой страх — не поле перейти. Да и не жизнь прожить. Ведь сама жизнь придумана страхом. И, отрицая одно, мы боремся за другое. Это катализатор. Я вновь в деле, Antysoft, слышишь? И старые фишки я не использую. Я все придумал заново. Меня просто так не взять. И это не только мое. Это я и для тебя сделал. Я просто не знаю, как тебе сказать об этом. Выпить ли водки перед делом? Нет. Не хочется водки. Заводятся вентиляторы. Машина поехала. Браузер показывает мне замыслы Web-дизайнеров. Пацаны ничего не понимают. Они не понимают ни черта, ровно ни черта из того, что я делаю. Так всегда. Один сидит за компьютером, все остальные, собравшись в кружок, наблюдают.

— Что будет, если отследят? — спросил Петр.

— Ты об этом не думай, — ответил я, — сделал шаг, делай второй.

— Ладно. Это я так сказал.

— Бабки получаем сегодня же, — ответил я, — в конце концов, мои документы — поддельные. Думаете, это сложно? Нужно просто успевать оглядываться и не делать по два раза одно и тоже. В данном случае, мы делаем одно и то же несколько раз. Если хоть один банк нас запалит, мы все равно не сможем успеть свалить. Главное — всем вместе не светится, и просто так не светиться. Во всяком случае, я свою систему отладил. Мне гораздо труднее влететь, чем вам. Машину завтра, возможно, отвезем на рынок. Даже если ничего не выйдет — сдадим — будут бабки на билеты. Но я вам скажу — шансов на положительный результат довольно много.

— Кому дадут больше всех? — спрашивает Юрий.

— Я уже со всем смирился, — отвечаю я, — тем более, это — групповуха. В случае провала действуем по плану. Не допускаем никаких импровизаций.

Пальто висят на вешалках. Дым сигаретный висит, качается, в нем пририсовываются фигуры ушедших разночинцев. Сердце волнуется. И это не смотря на то, что я — в своей воде. Несколько машин из клубов, где мы сидели ночью, автоматически делают подобные действия с целью создать отвлекающий маневр. Бабки переводятся на другие взломанные счета. Это — одна из важных фишек. Мы используем искусственную сеть, о которой никто не знает, и она соединена посредством обмена информации с другими сетями. Хакеры часто выставляют такие сети на торги. Их цена колеблется от сотни долларов до сотни тысяч. Все зависит от возможностей и целей.

Смог бы я раскусить сам себя?

— Как дела? — спросил Петр.

— Дела как дела. То есть, я хочу сказать, что дела — у прокурора.

— Долго еще?

— Нет.

— Я уже в окно посматриваю, — сказал Юрий, — вдруг за нами уже приехали.

— Хорошая мысль, — ответил я, — вы, если что, понятия не имеете, что я делаю. Ладно?

— А что, правда могут приехать? — спросил Петр.

— Не знаю. Со мной такого не бывало. Только в фильмах видел.

— В фильмах хуйни разной много, — заметил Юрий.

— Жаль, Шелест с нами нет, — сказал я.

— А чо, чо? — не понял Петр.

— Она умеет, — говорит Зе.

— Угу, — промычал Юрий, — хорошая. Хорошая. Все сидят за столом, а она — под столом.

— Так лучше работается, — говорит Зе.

— И тебе, Валер, лучше бы работалось. Знаешь, что такое затяжной миньет? Это, чтобы работа в кайф была. Сколько ни работай, все хорошо. Сплошное наслаждение.

— Ее Демьян хотел заснять, — говорит Зе.

— И что?

— Не.

— Ну, я так и думал. Куда там Демьяну….

Я представил, как дом окружают фсбэшники. ОМОН. Здоровые парни. Глупые, агрессивные, глаза пялятся на нас из разрезов черных масок. Стоит галдеж. Машут стволами. И все. Боливия, 1967 год. Че Гевара взят в плен. А тупорылые парни, толстолобые рукопашники, вечером они водку пьют, беседуют. Говорят о тех суках, которых они не поймали, которых непременно нужно поймать. А была бы Шелест — мы бы закрылись в спальне и наслаждались бы друг другом, как Бонни и Клайд. Но я ее не люблю — женщины сами не знают, чего они хотят. Впрочем, бывает жест в форме твоих действий. Жест может быть коротким, может быть — длиною в целую жизнь. Иногда человек падает. Осень. Лист, крутящийся на сквозняке. И ты уже не знаешь, как себя поднять. А жест — это нечто очищающее. Ты прокачиваешь свои внутренности этим импульсом. Твой автомобиль стоял в гараже и ржавел, и вот, вдруг, его удалось завести. Не важно, как долго он проедет. Это шанс.

— Давайте пожрем, — сказал я, устало протирая глаза.

— Чо, как? — спросили у меня.

— Нормально, — ответил я, закуривая, — нормально, вроде. Давайте похаваем.

— Ты волнуешься? — спросил Петр.

— Да.

— А я как бы нет, — признался Юрий, — я просто ничего не понимаю. Ну, работает комп. Я на компьютере знаю только Office 97. Ну, могу рожу в paint нарисовать. Это потому, что я — поэт. Что мне… Включил комп, сочинил пару строк, выключил. Включил, вновь досочинил. Да и то. Вы слышали такие строки:

Слышали? Это такой сборник стихов. Две строчки, а столько смысла! 40 посещений в месяц в Интернете. Три отзыва за год. Неплохо, да? Водка ж есть у нас? — он выглянул из-за открытой двери холодильника. — А, пузырь! И пиво. Давайте выпьем перед едой.

— Типа перед смертью, — хохотнул Зе.

— Да вы не ссыте, прямо сейчас смерть не наступит, — успокоил его я, — даже если операция и провалится, это не значит, что нас повяжут здесь и сейчас. Нужно время, чтобы нас вычислили. Сейчас на взлом работает сервер, который находится не здесь, а он есть ядро для запуска трех сетей. Если это дело вдруг ломается, находят, прежде всего, не нас. Другое дело, когда нам придется снимать деньги.

— А там есть камера, в банкомате? — спросил Зе.

— Я этим занимался.

— Чувствую себя болваном, — проговорил Петр.

— Давайте, — ответил я нервно, — давайте выпьем. Я никогда так не волновался. Странно. Обычно… Обычно мало кто понимает, что он делает.

Юрий протянул мне рюмку.

— Но пасаран!

— Давай, давай, — ответил я, — хуй с ним, со всем. Если что, мотаем в Таиланд, — я выпил и закусил огурцом. — У меня там есть подвязки. Если что, работа найдется. Там много всяких левых работ и возможностей. Штамповка видеокарт, например. Цех по производству шлейфов. Мотанем. Никто и не догадается, что мы в Таиланд рванем. А я знаю, как правильно туда уехать.

Я обильно запил пивом. Заглянул на дно, увидел сквозь мелкую пену решетку тюрьмы, и за ней — бога сетей, врага чрезмерных циников — Антисофта. Может, это я там сижу? А по земле лишь тень моя ходит? Так было в каком-то фильме. Человек умер, но думал, что он жив и продолжал совершать какие-то там поступки, и находились люди, которые тоже думали, что он жив. Но пока стоит абстрагироваться от этого. Сейчас — не время для дурных мечт.

Зазвенел мобильник:

— Алло.

— Это я.

Голос можно изобразить на картине, и подписать — это не образ, это карта голоса. Я бы вставил в рамку блудливую собаку, грязную и мокрую, хвост — между задних лап, как тряпка. Смотрит искоса, ждет оплеухи.

— Я же не говорил тебе свой телефон, Вик.

— Говорил.

— Когда?

— Не знаю. Говорил, и все.

У меня все переворачивается. Кровь приливает к вискам. Интерфейс на экране раздваивается. Я работал над тем, чтобы этот номер был чистым. Неужели, я сам так прокололся. Столько геморрою, и все насмарку. Нет, не факт, что именно эта мелочь может привести к краху. Но из мелочей складывается нечто большее.

— Я приезжала. Твоя невестка дала твой номер.

— Как, так и дала?

— Так и дала.

— Сейчас, подожди.

Я выпил и поджег сигарету. Вот оно. Я доказывал себе. Я вынимал разум, и, осматривая со стороны, чистил. А грязь так и осталась. Я считал, что умел учить сам себя, но все это — лажа.

— Валерик, — Вика едва не плакала, — ты меня простишь? Валерик! Я много думала. Я не могу без тебя, ты слышишь? Валерик.

— О! Странно, Вик. По ходу, ты палишь сама себя.

— Как?

— У тебя кто-то был?

— Что?

— Но за что мне тебя прощать? Черт, это ужасно, Вик.

— Что, Валер?

— Это пиздец!

— Я хочу тебя, Валер.

— Что ты хочешь?

— Я…

— И что?

— Прости меня, — она, наконец, заплакала, — дело не в этом. Я просто думала…..

— Нет, Вик. Я тебя знаю. У меня была кошка. Она палилась на мелочах. Входишь на кухню. Она сидит на полу. И тут она подрывается и начинает убегать. Видимо, она собиралась прыгнуть на стол, и тут ей стало стыдно за свои мысли, и она побежала. Так и ты, Вик. Я понял. Меня не было три дня, и ты нашла себе школьника. Ведь ты говорила, что знакома с каким-то школьником.

— Какой еще школьник?

— Что ты хочешь? — спросил я.

— Валерик. Скажи, ты меня простишь? Валерик… Я хочу быть с тобой. Только с тобой, больше ни с кем. Ты простишь?

— Да.

— Да?

— Да. Все, давай. Перезвони позже.

Объективность проста и ржава. Но пока от этого нужно отвлечься. Я не один. Есть я. Есть наша партия, и это куда более важно, чем какие-то блудливые сучки. Их, этих сучек, мы оставим на потом. На самый последний момент. Сейчас есть дела поважнее. Да. Возможно, я сам дал ей шанс на то, чтобы она что-то там начала думать. Конечно, она любила только меня, я это знал. Все ее движения делались наперекор. Ей хотелось, чтобы я ее наказывал, прощал, а она бы мне мстила, рассказывала бы своим родителям, какой я гад. Но я не железный, и мне уже не двадцать лет. Я, как и все нормальные люди, хочу прийти домой и увидеть приготовленный ужин.

— Ну чо, давай допивать? — спросил Юрий.

Я выпил. Экран высвечивал список кредитных карт. Другие колонки — данные для входа. Мы соединялись с «главной точкой», а она передавала нам данные через радиопередатчик. Таким образом, все было схвачено. Этим мало, кто пользовался, хотя это было простым маневром.

— Это что? — спросил Петр.

— Это кредитки банка.

— Одного банка?

— Нет. Мы взламываем, так сказать, друзей. Они — друзья, потому что оснащены аналогичными системами защиты.

— Вот. Еще водка.

— Победа недалеко, — сказал я, — бабки уже у нас. Давайте.

— Что, по коням? — спросил Петр.

— Да. Едем за бабками.

В Москве метет. Я привык к теплым странам, к теплым регионам, но и здесь я когда-то жил. Мне кажется, что я жил везде. Это глобальное чувство существования. Шаг вправо, шаг влево — как попытка к бегству. Система строго следит за аномалиями. Нет, это я не о себе. Это — об обществе. Ведь жить хорошо. Ты просто живешь, не думая о том, что вся страна нищенствует ради тебя. Ты просто родился. Все остальное — провинция. Нет, я раньше так не думал, ибо я — настоящий, чистый, космополит. Весь мир — мой. Если бы Петр жил в Москве, ему бы никогда не пришла мысль о революции. Он бы просто зарабатывал деньги, много денег, реализовывал бы свои экстремистские мечты, и ему бы даже не пришло в голову вопить по поводу страданий населения. Из следствий легко выйти к причинам. Многие люди стартуют благодаря комплексам. Но и хрен с ним.

— Куда? — спрашивает таксист.

— Измайлово.

Я смотрю на высветившийся номер. Откуда она звонила? У нее не было трубы. Она ее где-то взяла. Наверное, школьник подарил. Кто ж еще? Да, тот самый школьник. У его родителей — дорогая машина. Она подарила ему первую ночь. Он ведь не знал, как и что, а в первый раз всегда трудно, особенно — когда и ты, и твоя подруга — оба девственники. Я это хорошо помню. А тут — она, дающая благодетель познания. Черт, о чем это я тут думаю?

ОК.

Идет вызов.

— Да, слушаю, — говорит Вика.

— Ты решила надо миной посмеяться? — спрашиваю.

— Я? Ты что, Валер? Когда я над тобой смеялась? Я правду говорила. Ты правда меня можешь простить?

— Слушай, да что ж ты сделала?

— Ничего. Я просто раньше тебе не говорила….

— Что?

— Нет, я понимаю, что тебе не легко так сразу принять решение. Я много в последнее время думала о нас с тобой. Иногда видела тебя в толпе. Но это был не ты. Просто я хотела увидеть знакомые черты, и если прохожий хоть немного напоминал тебя, я вся вздрагивала. Потом я себя останавливала — зачем я тебе? У тебя давно другая жизнь. Другие девочки. У тебя их много. Ты зарабатываешь деньги. А кто я для тебя? Тень прошлого?

— Ладно, — сказал я, — позвонишь потом.

— Ты где?

— В Москве.

— Где?

— В Москве.

— А… А что ты там делаешь?

Ну вот, типично, типично помидорно, и все такое. Что еще от нее ожидать? Что еще может быть. Когда ей плохо, она хорошая. Когда ей хорошо, она тут же сделает какую-нибудь гадость.

Такси несется через снег, через чьи-то сны, которые в этот момент ощущаются и читаются. И не нужно закрывать глаза — все это рядом с тобой. Водитель слушает три аккорда «Глюкозы» и курит. Я чувствую, как вертятся кругом они, миры. Он вечером придет домой, к детям. Купит пивка. Посмотрит ящик. Закурит. Может, обсудит что-нибудь с женой. Он и не знал, кого подвозил. В сводке новостей об этом вряд ли скажут. Если скажут, то — нескоро, и он пропустит это мимо ушей. Очередные 100$. Вечер. Сон. Выходные, взгляд, упертый в трехцветное, обучающее, управляющее существо.

— Итак, — скажет диктор.

И он, это диктор, просто выполняет свою работу. Он и сам не подозревает, что является важным звеном в цепи манипуляции. Иван! Сюда, Иван! Иван, смотреть! Иван, слушать! Криминальная хроника, Иван! Бояться, Иван! Уважать милицию, Иван!

Звонит Саша Сэй:

— Летчики — ОК.

— Понял. Пока.

Я знаю, что все телефоны пишутся на компьютер ФСБ, а потом по ключевым словам находят опасных для питомника людей. Много разговаривать просто опасно. Мы отыскали опытных пилотов, которые постоянно занимались транспортировкой травы из Краснодара в Москву. Подделались под ту же марку. Столько-то за перевозку, столько-то за транспортировку, столько-то — за мусоров (платят они). Несколько коробок бабок летят на юг. Мы летим тем же самолетом. За всеми наркотиками стоят важные люди в погонах. И, в данном случае, это хорошо. Но они не должны знать, что в этот вечер идет не трава, и это — не «те самые таджики», иначе нас будут отслеживать, как новых, не спросивших разрешения, барыг. Здесь все должно быть четко. Если мы не получаем наличку, план переходит на стадию «С-2». Но лучше бы ее не было, этой стадии.

— Приехали, — говорит таксист.

Мы расплачиваемся.

Систему, безусловно, можно обыграть. Она — не самый лучший шахматист. Но лучше бы иметь хороший практический опыт. Еще лучше — действовать по ее же правилам. Но, что бы тут ни говорить, у меня есть опыт. Не нужно заполнять голову новой идеологией. Я просто взламываю банк. Больше ничего. Все остальные мысли пусть растут на своих полях. Все равно, все люди умрут. Все это временно. Что бы ты ни делал, ничего не изменится. Нет ни рая, ни ада. Человек с каждым своим вздохом копируем систему. Должно быть, это — машины. Да самое сильное тут то, что она вовсе не играет, и потому защищаться не может. Но нет шахматистов. Едва появляется власть, едва бабло, мутнеют зрачки. Аппетит перебивает все стремления, и системе ничего не остается, как взять нас, собак. Думает ли об этом Петр? Он ведь не банальный мечтатель. Он должен суметь. Но никто до Петра не сумел. Человек-концептуалист слабее человекоколбасы. Если не думать цинично, то лучше не думать вообще. Уважение к цене пусть постоит пешком. Мы идем.

Иду в банк. Звонит Петр:

— Я - у тети Клавы.

— Я - тоже.

— Как дела?

— Нормально.

— Дядя Вася там?

— Нет.

— Точно?

— Как будто.

Дядя Вася — это те, кто будет нас брать в случае провала. Но пока нет никакого дяди Васи. Да и не стоит так утрировать. Я уже это делал. Занимаю очередь. Еще раз. Эта мысль, наверное, сопровождает любого преступника, который вновь вышел на большую дорогу. Сделаю еще раз и завяжу. Один только раз. Родная, поверь! Впрочем, чистота идеи — это когда ты ни о чем не думаешь. Ты — словно ниндзя, готовящийся к схватке с соперником. Ждет меня дядя Вася? Нет, нет дяди Васи. Если палево и было, то никто, по ходу, еще не знает, где произойдет вторжение. Кто мы, откуда мы, как выглядим? Нужны аналогии. Нужно сравнить почерк.

Кассирша глядит в компьютер. Потом — в мою книжку. Все нормально. Я получаю первую партию бабок. Не так уж много, не так уж мало. Нам не нужны деньги, чтобы купить яхту. Мы не возьмем больше, чем нужно.

Снова такси. Тверская. Банкомат.

Еще одна касса.

Еще один банкомат.

Система запутана. Я хорошо знаю людей, которые, открывая глаза поутру, видят не блики уходящего сна, и не пластмассовый китайского будильника их будит. Они парятся. У них нет возможности для творчества. Они едят баланду, и их мечты летят прямо в космос, потому что ни о чем, как о космосе, думать не остается. Я вижу множество людей, которые проезжают мимо меня. Их очень много. И все эти тысячи, десятки и сотник тысяч, изолированы друг от друга. Им кажется, что они вместе, но это — глупая иллюзия. Об этом знает любой карманный философ, но мало, кто пропускает это сквозь себя. Это — вы. Это — я. Мы идем. Еще один банкомат. Деньги весело шелестят. Это — голос денег. В тот момент, когда ты кладешь очередную пачку в портмоне, подсознание холодеет, сжимается и разжимается в коллапсе. Но это нужно отключить. Switch off. И больше ничего.

— Сосны, — сообщает по телефону Саша Сэй.

— Повтори, — спрашиваю я.

— Сосны.

— Хорошо.

— Ели?

— Да, ели.

— Давай.

— Давай.

И я знаю, что все нормально. Нам остается упаковать бабки и ждать машину, на которой Петр Иванович, штурман ЯК-42, повезет их в аэропорт. По дороге его никто не остановит, так как мусора получат свой куш. А вот — эта пачка. Тот самый куш. Петр представится Вальком, парнем из Ташкента. Мы хорошо знаем, что Петр Иванович никогда не видел Валька в лицо. Милицейский чин, курирующий всю эту байду, поехал в queer-club. Это реализация его тайных желаний. Мы провели достаточно серьезную работу прежде, чем начать. Но еще ничего не закончено.

Если что, я его лично убью.

Нет, я не согнусь под гнетом облома, если что. Я буду действовать. Мы должны разговаривать на своем собственном языке. Пусть это будет язык змеи, которая таит свои мысли и свою правду. Змея кусает себя за хвост. Снова звонит Вика. Она шепчет. Я ей шепчу. Это напоминает идиотизм, и это и есть идиотизм. Мне с Викой не по пути, я знаю. Но никто не может меня остановить. Кровь полна алкоголя. Мы не способны действовать на трезвую. Вика кажется такой родной, и я кусаю себя за руку, чтобы избавиться от этого наваждения. Таксист думает, что я — обыкновенный пьяный пассажир. Чисто пассажир. С таких всегда берут в два раза больше. Я рассказываю ему о том, как мы сидели на работе, и что я выпил немного.

— Местный? — спрашивает он.

— В смысле?

— А я — нет. Я уже год в Москве.

— И как?

— Не жалуюсь. Я с Украины.

— Как оно, на Украине?

— Да как. Ничего хорошего. Знаешь, извини. Не понимаю я местных, коренных, москвичей.

— А что так?

Тут ему позвонили, и он стал говорить с товарищем:

— Нет, Вась.

— Нет, Вась, спроси у Васи.

— Вась, нет, Вась.

— Нет, Вась, я вчера заходил до Васи. Да, Вась. Да. Нет. Чо! А? А? А? Нет. Я же говорю, Вась, спроси у Васи. Да, Вась, он, Вась, у Васи спросит. А?

….В аэропорту встретил я толпу нашу. Саша Сэй, Петр, Юрий, Зе. Акция еще не закончилась. Но нам лишь оставалось улететь. В пункте назначения у нас были люди, которые принимали груз. Я ни о чем не думал. Я понимал, что новый роман, написанный своими действиями, еще только начинается, и то, какие главы будут написаны в нем дальнейшем, зависит от меня. Я даже не хотел полагаться на Петра. Нет, я доверял ему. Но я был гораздо техничнее всех остальных. Я понимал, что лидер теперь — я, а Петр — он генератор идей и наше лицо в ближайшем будущем. Это неожиданно, но это так.

— Надо выпить перед полетом, — сказал Юрий.

— Я знаю, — ответил я.

— Коньяку?

— Коньяку. Конечно. Берется коньяк за горлышко. Именно так. Вынимается уверенной рукой и просвечивается божьим светом. Подносится к глазам. Глаза смотрят через стекло, коньяк смотрит через глаза в душу. После этого его разливают по бокалам и закусывают лимоном.

— Ты романтик.

— Да. Я — поэт.

— Ты?

— Я понял это только сейчас. В эту секунду.

Юрий стал наливать. Мы выпили, стоя подле аэропортовского табло.

— Великая французская революция намечалась так же, — сказал Петр, — они тоже пили, мечтая о будущем.

— Результат не имеет значения, — произнес я, — рай земной, что ли, мы ищем? Тогда надо ехать в Африку, где первобытным племенам многое понятно из того, что нам непонятно. Я где-то уже слышал о революции в Африке.

— Поехали в Африку, — засмеялся Саша Сэй, — создадим свою империю. Будем королями. Ты будешь нашим мозгом. Ты создашь технологии, с помощью которых мы будем обороняться от американцев.

— Да. Чисто в Африку.

— А что? Ты бы сейчас сумел — вот так, вдруг.

— Да.

— Ладно.

— Убери бутылку. Мусора.

— А.

Объявили посадку.

— Я надеюсь, пацаны, — сказал я, волнуясь, — что через десять минут я выпью с вами еще по одной рюмке в салоне самолета. Мы проводим Москву, а в следующий раз к ее воротам будет прибит щит. Я сделал много. Теперь нам осталось лишь технично завершить всю операцию. Но и это — не конец. Впереди еще много и много. Нам никогда не сойти с этого корабля.

— Да, — согласился Петр, — в путь.