Патриот. Смута. Том 8

Глава 1

С пробуждения я испытывал давящее чувство ожидания.

И не только я один. Все мое воинство, что встало на берегах реки Лопасня, напряженно ждало.

Утром, сразу после подъема, мне пришел докладывать Чершенский. Сотник, посланный в погоню за Лыковым-Оболенским, доложился полутысяцкому, а он теперь был подле меня. Оказывается, вернулся отряд ближе к ночи. Думали ночевать в деревне, а оказалось — мы здесь уже и стоим всем христолюбивым воинством.

Беглецов не догнали, но пятнадцать человек с толковым провожатым и десятником отправили по следам дальше. Приказ был выследить, куда они планируют скрыться и потом, по возможности, через вестовых сообщить.

По косвенным признакам беглецы обходили войско, идущее на юг к нам. Сами шли к Москве. В целом это не противоречило полученной ранее информации о Филях, поместье Мстиславского.

Я выслушал, кивнул в ответ. Феодосия была важна, но не так, как грядущее сегодня.

Солнце поднималось все выше и выше.

Примчался вестовой из Серпухова. Пехота вчера к ночи вышла к городу, встала лагерем, как и планировалось. Люди отдыхали и поутру, когда человек только выдвигался к нам, занимались обустройством поля боя. Как говорится — пока враг изучает карты, мы меняем ландшафт вручную.

Здесь я пытался воспользоваться такой же хитростью.

Время шло.

Дозорные возвращались с севера и докладывали, что войско Шуйского приближается. С каждым часом мне все меньше верилось в то, что они никак не реагируют на появившихся моих вестовых. Ну не могли же их люди не видеть всадников на горизонте. Отмечать присутствие каких-то служилых людей на дороге перед ними. Да — это не большие отряды, но все же, какие-то неведомые люди, вооруженные.

Уверен, бойцы предпринимали все возможные действия для маскировки, но все же их было несколько.

Также странным казалось отсутствие дальних разъездов у вражеской армии.

Полверсты — все, что доложили мне разведчики. Максимум. Причем вяло и неспешно.

Их войско, казалось, шло по своей, полностью контролируемой территории и даже не думало о банальной безопасности. Как такое может происходить во время Смуты я не понимал. Тот же Лисовский со своими конными сотнями мог совершить быстрый марш и оказаться где угодно в любой момент. Сегодня его здесь нет, а через сутки он уже пронесся, разграбил все и пожег. Такие отряды всяческих бандитов наводнили русскую землю. И даже большому царскому войску могла угрожать опасность.

Если по мне разбойники решили ударить с целью грабежа, в чем беда также налететь на обоз и утянуть ценного?

Дурость?

Вроде бы Делагарди опытный полководец. Даже противодействуй ему Дмитрий Шуский, поставленный царем, есть же своя конница — французская, наемная. Что до основного полководца, да, судя по историческим источникам был весьма посредственным управленцем, если не сказать хуже. Клушино и еще несколько поражений — его рук дело.

Но разъездов не было. Мои люди, приходя с известиями, докладывали что войско идет плотно и вперед, а также по бокам не оставляет охранение. Да и дальних дозоров нет. Им уже нужно было бы контролировать брод. Разведать здесь территорию. На этот случай у меня имелся запасной план.

Но нет, этого не происходило.

Хитрость?

Почесав затылок и взвесив все за и против, я так и не понял, а в чем может быть плюс такого поведения воинства. Создание ложного впечатления того, что они не готовы к бою? На марше действуют совершенно по-разгильдяйски.

А… Зачем?

Солнце не дошло еще до полудня, как авангард поместной конницы показался на горизонте. Разъезды московского воинства как раз добрались до безымянной деревеньки на берегу реки Лопань. Люди спешивались, осматривали дома. Кто-то пил из колодца. Слышались крики и смех.

Бойцы не таились.

То, что крестьяне сбежали, было в целом нормально. Но то, что они ушли не вот прямо сейчас, а какое-то время до этого — могло насторожить. Но лучше так, чем позволить служилым людям общаться с местным населением, которое видели мои сотни, подходящие к реке.

Поэтому я и приказал всех их не отпускать до поры.

Посидят в лесу под охраной, ничего им не сделается.

Лопань не была крупной рекой. Так, вполне обычная, коих на среднерусской равнине десятки или даже сотни. Брод был мелким, но не очень широким. Человеку чуть выше колена. Обозы пройдут хорошо, если их чуть разгрузить. Только вот медленно все это будет. Больше одного вряд ли перетащишь.

Как же с артиллерий?

Здесь я не знал. Не имел представления.

Проломные пищали — это, если в сравнении с привычным мне, как установка «тополь м». Невероятно дорогое, но не очень-то маневренное и совершенно не простое в обращении оружие. И как перетаскивать эти пушки через любую реку — я не знал. Не думал, потому что сам такого не имел. Но, у московской рати было огромное преимущество. Десять тысяч человек посошной рати. Людей, которые могли строить мосты, копать, мостить дороги и делать иной, по-настоящему огромный комплекс инженерных работ.

Переберутся.

Конница авангарда скапливалась на левом берегу.

Их было достаточно много. Две, может, даже три тысячи. Маршевые колонны ломались, люди, ведя заводных лошадей, перекрикивались, переговаривались друг с другом. Разъезжались. Передовые части начали движение через реку.

Неспешно.

Время для нас пошло уже на минуты. Засада выжидала, затаилась и только по моему приказу должен был произойти резкий и мощный удар. Такой, что ввергнет всех их в панику.

Но я ждал. Наблюдал, смотрел, прикидывал. Слишком рано нельзя, нужно вовремя.

Первые сотни переправлялись.

Я скрипел зубами. Не понимал, почему нет разъездов. Как так получалось, что эти люди совершенно наплевательски отнеслись к банальной разведке и к своей же безопасности. На кон же поставлены их жизни.

Показался обоз.

Войско вереницей втягивалось на пространство близ реки, занимало поселок. От людей и коней уже свободного места не было. Именно поэтому в некотором легком хаосе переправа наращивала темп.

Ржали кони, кричали люди, слышалась архаичная музыка и крики, песни, звуки гуделок, трещоток и свиристелок.

Несколько знамен реяли над людской массой.

Я смотрел на все это из своего организованного наблюдательного пункта на самой передовой. Мои конные сотни сейчас уже готовились к удару. Каждый командир — сотник, полутысяцкий и тысяцкий знали что им следует делать. С кем он идет и в чем суть его действий. Какого результата надо достичь.

Войско ждало приказа.

Мои телохранители и Яков поглядывали на меня, нервничали. А я всматривался в переправу, выжидал.

Примерно тысяча переправилась. Сотни разворачивались для дальнейшего движения, строились в колонны. И, о чудо, дозорные двинулись южнее по дороге, а также несколько человек устремилось к лесным массивам слева и справа от деревни. Где мы и выжидали.

— Пора. — Проговорил я спокойно.

Ждать больше смысла нет. Секунды и нас обнаружат. Нужно бить первым.

Взлетел в седло. Богдан подле меня сжал боевой рог, поднес к губам и что есть сил задул в него. Гулкий протяжный звук разнесся над полем. Миг и у реки все остолбенели. Пока я пятками понукал коня набирать скорость. Пока слышал, как слева и справа конная сотня начинает выбивать дробь своими копытами. Пока ощущал, что вслед за моим отрядом из лесу выдвигаются уже развернутые для удара сотни заждавшихся хорошей драки бойцов. Несколько секунд и началось.

На переправе запаниковали.

Люди орали, словно их режут, указывали в нашу сторону пальцами. Начинали суетиться. Творилось там настоящее безумие.

Всадники, прикрывающие обозную часть войска, поднимали коней на дыбы, пытались перестроиться в боевые порядки. Облачены они были достаточно единообразно и не по-нашему — скорее всего, те самые французы Делагарди. Пешие бойцы хватали пики и прочее оружие. Их передовая часть столкнулась с проблемой того, что развернуться в толчее было сложно. Уже за деревней, чуть дальше на север, где колонна шла чуть более просторно, люди суетились более эффективно.

Миг, другой и запряженные в возы лошади тоже подверглись начавшейся панике стали вырываться.

Те вояки, которые уже переправились и оставались здесь перед нами как на ладони, тоже пришли в движение. Слаженности в их действиях я особо не видел. Не проходили они совместных тренировок. Да, некоторые десятки пытались строиться. Их руководители орали, перестраивали людей, но большинство пятились.

Выходило, что та масса всадников, что переправилась на правый берег сейчас размазывалась, не пыталась выстроить плотный строй и ударить по нам. Кто-то торопился назад, понимая: река не даст нам разогнаться и продолжить бой на левом берегу. Кто-то поворачивал коней выше по течению. Кто-то ниже.

На это я и рассчитывал. Там были устроены ловушки.

— Знамя! — Заорал я, что есть мочи, ощущая нарастающий боевой задор.

Левый берег реки Лопасня. Походные колонны московского войска.

С самого утра Якоб испытывал какое-то давящее неприятное чувство. Ощущение надвигающейся неведомо откуда беды, раздражало, злило. Да и вообще — творящееся в походном строю и всем войске не давало ему покоя.

Вестовых опять не назначили.

Он подумывал отправить своих французов в дальние дозоры, но, обдумав ситуацию, решил не делать этого. Войско все отчетливее превращалось не в армию, а в толпу, сражающихся за место у трона. Каждый сотник и прочий офицер как могли, пытались льстить и выслуживаться на словах, а не на делах перед царевым братом. И если он — швед, начнет лезть в эти игры, пытаясь убедить Дмитрия делать то, что нужно с точки зрения воинской логики — то точно навлечет на себя гнев всех этих русских.

Из головы не выходил тот парень.

Совсем юный гонец от этого самозванца Игоря.

Его повесили на рассвете. Но. Это невероятно. Человек шел на казнь с улыбкой на лице. Ему не было страшно. Казалось, он приносит себя в жертву ради какого-то общего, великого дела. Его трясло, это было видно. Тело подверглось истязаниям, но дух оказался не сломлен. Что же так повлияло на него? Почему этот юноша не отступился, не сломался? Неужто он настолько верил в того человека, которому служил?

Когда парню дали последнее слово. Все же этой традицией русские палачи не пренебрегли, он выкрикнул.

— Жизнь за Царя!

Сердце закаленного в боях шведа сжималось, а в душе клокотало какое-то давно забытое чувство. Он не понимал этого юнца. Не мыслил, почему этот человек расстался с жизнью с улыбкой на лице. Силился разобраться, но не мог. Лишь осознавал, что все больше хочет говорить с этим Игорем Васильевичем, человеком, ради которого другие готовы жертвовать собой и идти на смерть, улыбаясь ей. Претерпевать муки. Такое казалось невероятным.

Походные колонны стали замедляться, что вывело его из размышлений.

Он вскинул голову, привстал на стременах.

Деревенька на двух сторонах реки, туда вливается все их воинство. Не по канонам военного ремесла, густо, плотно, превращаясь из колонн в настоящую массу — обычную толпу и коней. Голова обозов тоже уже была там. А он, находясь ближе к середине, наблюдал за происходящим.

Уже примерно тысяча авангарда переправилась на другой берег.

И, о чудо, казалось, они все же решили отправить вперед дозор.

Сердце его замерло. Место для засады было идеальное. Его нужно было разведать, изучить, двигаться только авангардом и только потом подтягивать колонны с обозом. Якоб вообще несколько раз говорил, что стоит отказаться от плотного движения. Нужно прикрывать обоз, а для этого дальше выдвигать авангард, а арьергарду приказать двигаться с приличным отставанием, чтобы не получилось так, что их возьмут в клещи и накроют сразу всех в плотных маршевых колоннах.

Дмитрий тогда посмотрел на него усталым взглядом и ответил.

— Мы идем по своей земле, швед. Здесь нам ничего не грозит.

Тогда Якоб только скрипнул зубами. А сейчас смотрел на правый берег речушки и молился, молился…

Над полем от леса на том берегу этой небольшой, но вполне хорошей для того, чтобы разделить силы реки разнесся звук одинокого горна. Протяжный, гулкий. И, чего уж там — пугающий.

Засада!

Делагарди слышал, как скрипнули его зубы. Вышло это как-то само собой. Злость накатила невероятной волной.

Он тут же начал раздавать приказы. Благо его пять тысяч составляли основу прикрытия обоза. Люди опытные и хорошо тренированные хватали с телег пики и аркебузы. Французы сами даже без команды начали перестраиваться.

Подъехал встревоженный Луи де Роуэн — полковник французской тысячи. Он шел совсем рядом.

— Указания?

Якуб уставился на него и видел в глазах злость.

Наплевательское отношение к разведке бесило не только самого Делагарди, но и его подчиненных. Все опытные офицеры понимали, что это откровенная дурость.

— Прикрывать обоз. — Процедил швед. — У нас такой приказ.

Француз криво улыбнулся.

Понял, к чему ведет его руководитель и почему действует именно так. Кивнул.

Впереди, где-то в полутысяче локтей ехала обозная часть воеводы. Она почти уже въехала в само это небольшое поселение, замерла сейчас на дороге. Оттуда раздалась ругань, крики, шум. Вроде даже сам Шуйский выскочил из своей сделанной специально для похода кареты. Но Делагарди туда не смотрел. Всей этой дикости и грядущему он обязан, конечно же, воеводе Дмитрию. И его подходу к ведению войны. Вряд ли люди самозванца, которые атакуют их, переправятся на этот берег, и вряд ли что-то грозит сотням самого Якоба.

Нет, этот Игорь просто решил попугать их. И это у него получилось. Паника налицо.

Однако приказы о построении, прикрытии возов по обочинам и готовности к бою были розданы.

Сам же шведский полководец, привстав на стременах, вглядывался на юг. Там из лесов слева и справа от деревеньки у реки выдвигались конные отряды. Они начинали свой бег к переправившейся тысяче авангарда. И та дрогнула.

Якоб понимал их.

Его самого удивляло то, что он видел, и даже швед признался себе, это несколько пугало.

Доспешные сотни. Хорошо организованные, хорошо построенные и снаряженные в блестящие на солнце кольчуги. Где-то с полтысячи — неслись с двух сторон на смешавшиеся позиции передовых сил московской армии царя Шуйского.

Такого количества бронированных людей Якоб не видел среди русских давно.

Тем более — так хорошо организованных в ровные сотни.

В войске, что он сам сейчас вел с Дмитрием на юг, было две сотни московских бояр в бронях при самом воеводе. Остальные сотни имели в своем составе доспешных людей. Примерно каждый десятый носил какое-то защитное снаряжение. Но они действовали разрозненно. А здесь — доспешные отряды перемежались бойцами, несущимися вперед с огнестрельным оружием. Аркебузы были видны в их руках, и их тоже было очень много.

Якоб отметил про себя, что этот Игорь Васильевич каким-то невероятным образом раздобыл столько отличного снаряжения. А еще немыслимым усилием принудил всех этих русских вояк, привыкших сражаться по старинке — реорганизоваться. Забыть о местнических понятиях, которые порой вводили шведа в приступы дикой злости.

Одно из двух было на грани чуда. А два! Уже за гранью.

— Кто же ты такой, Игорь Васильевич Данилов. — Процедил Делагарди сквозь зубы, понимая, что биться с ним будет нелегко.

От раздумий его отвлекло то, что мимо достаточно быстро проследовал небольшой отряд русской поместной конницы. Человек пятнадцать из арьергарда вперед. И это были рязанцы. Хм… Странное желание идти в бой, когда твоего человека предали пыткам и повесили.

Здесь что-то иное. Недоброе.

Мельком, когда они только поравнялись, Делагарди приметил невероятную ярость на лице одного из них. Средних лет, крепкий, хорошо снаряженный. И… Чем-то похожий на того несчастного парня.

Это был его отец. Швед мог поставить все что угодно на это.

И, ситуация ему совершенно не понравилась.

Однако задерживать их он не имел никаких полномочий. Принялся быстро раздавать приказы, требовать от бойцов строиться, прикрывать обозы, смотреть по сторонам. Французская конница также не двинулась вперед. Да и смысла в этом никакого не было. Сейчас там на берегу этой речушки у деревеньки и полей окрест нее и так слишком много людей.

Паника, не стоит добавлять в нее еще свои части.

Я понукал коня пятками. Несся вперед, видя, как предо мной авангард войска Шуйского пытается каким-то чудом уйти от нашего удара. Уверен, каждый из этих бойцов поместной конницы сейчас мечтал быть не впереди, на правом берегу, а где-то в ином месте.

Кони их вставали на дыбы, всадники кричали. Сотники пытались навести порядок хоть как-то.

Миг — и начнется военная работа.

Уважаемые читатели, спасибо!

Пожалуйста не забывайте ставить лайк.

И конечно — добавляйте книгу в библиотеку.

Впереди — много интересного.