Патриот. Смута. Том 8

Глава 5

Солнце закатывалось за горизонт.

Серпухов и военный лагерь ждали нас, а подле него горели костры моего пешего воинства. Там, где строилась полоса фортификаций для грядущей битвы.

Проезжая мимо перерытого на подходах к городу поля, я видел отдыхающих бойцов. Караулы были выставлены. Нас встречали с радостными, но встревоженными лицами. Все ли хорошо, прошла ли операция успешно. Бойцы задавали вопросы проезжающим конным, улыбались, получив ответ.

Некоторые даже кланялись, благодарили за содеянное, пытались расспрашивать дольше, но конница была слишком усталой. Разговоры прерывались, войско шло отдыхать.

Мне кланялись чуть ли не в пояс.

Хорошо ниц не падали. Такому бы я не обрадовался.

Приметив меня издалека, подъехали трое: Серафим, Филка и Франсуа. Они были здесь, руководили созданием инженерных сооружений. Видимо, первый давал советы, второй выполнял роль основного руководителя, а мой боевой батюшка требовал исполнения от рабочей силы. Все же костяк пехоты воинства — это его люди и казаки, которые тоже были народом набожным.

Хотя. А кто в это время не был таким?

Пожалуй, я и боярские кланы, прикрывающиеся христолюбивостью ради достижения своих корыстных целей.

Работы, насколько я понимал, произведено было прилично. Все же нужно было не так серьезно, как готовился я к бою с татарами, ощутимо меньше. Но здесь и пространство о-го-го, и такого подспорья в виде удобно сложенных стройматериалов и щитов, что сделали холопы Жука не нашлось.

Гуляй-города я пока не приметил. Но уверен — завтра поутру как раз его и развернем.

— Здрав будь, господарь. — Проговорил Серафим, приподнимаясь в стременах, кланяясь.

— И вам здравствовать. Есть что сказать или поприветствовать меня приехали? — Я улыбнулся, но фраза, видимо, показалась им агрессивной.

Вдруг господарь в гневе после боя? Кто же разберет.

Они переглянулись.

Начал Франсуа, а Филка ему помогал, подсказывал. Говорили толково, рассказывали как выполняются мои задумки, сооружаются укрепления. Так же выдали мысли, как и где использовать гуляй-город.

Доложили, что пока что только осмотрели его. И в поле не выводили.

Я кивал.

В целом все толково было. Сами справляются, хорошо. Завтра утром, по светлому, проеду, посмотрю. Доработаем. Время то есть. Вряд ли к вечеру дня грядущего на нас выйдет Шуйский. От места сегодняшнего боя до Серпухова где-то двадцать пять километров. По моим прикидкам. Если они пойдут с той же скоростью, что и раньше, то будут здесь к обеду через день. Да и вечером как-то выходить на место битвы. А смысл? Мы же можем ночью им здесь устроить приключения. Они видели один лихой удар, увидят еще один и ночную вылазку, а то и прочие хитрости, коих у меня в рукаве может найтись прилично. С их то уровнем дозоров я бы не рискнул так действовать.

Или они думают, что ночных рейдов не будет?

Ошибаются, встань они подле нас — диверсий не избежать. А это еще сильнее ударит по их боевому духу. Самое логичное — им пройти половину или две трети пути, выставить авангард чуть ближе к нам, чтобы не пустить мало-мальски крупные силы к основному обозу. Ночевать, а дальше, поутру, оставив прикрытие обоза, выдвинуться пехотой и конницей к нам. Пройти час, может полтора и разворачиваться для боя.

Проломные пищали им точно здесь не помогут. Лишняя морока.

Доклад был окончен где-то минут за пять, может семь.

Тем временем конная рать почти вся прошла мимо нас в обустроенный близ Серпухова, за чередой редутов и укреплений, лагерь. Только личные мои телохранители да сотня Якова затормозили и, сойдя с дороги, разместились окрест. Выжидали.

— Спасибо собратья, что-то еще? — Проговорил я.

— Господарь. — Серафим, до этого молчавший, начал как-то неуверенно. — Из монастыря к нам Романов Филарет Никитич приезжал. Смотрел…

— Так. — Я улыбнулся. — И чего?

— Да… Ты не гневайся, господарь. — Проговорил боевой батюшка. — Он же в лагере воровском был, боярин сам. Человек московский. Кто его знает, кто поймет. — Но тут же добавил быстро. — Но зла ему мы не чинили никакого. Все же, человек-то святой, с саном. Меня от дел оторвать рабочих хотел, я кланялся, извинялся, но от разговора ушел.

— Чего так? — Я смотрел на него с интересом.

Вздохнул он, духу набрался, продолжил.

— Тут дело то какое, господарь. Если так подумать, прикинуть, я-то кто?

— Кто? — Сам пускай скажет, хитрец какой.

— Простой игумен. — Перекрестился он, вздохнул. — Да не такой, как те же Кирилл и Герасим, отцы многомудрые, которых мы на Дону подле Ельца-то встретили.

Он замолчал, ждал что я, видимо, отвечу, но я тоже молчал, смотрел на него.

Давай, говори уже. Не ходи вокруг да около. Ты себя не принижай, сейчас все сам скажешь, а потом мою версию услышишь.

— А он, стало быть. Даже если всю эту историю воровскую не вспоминать. Он же митрополитом Ростовским был. А выше него, если так подумать, ну… Да только патриарх и есть. Место высокое, очень. И как мне, с ним говорить-то, господарь. Да и о чем. Я же, если так подумать, сейчас человек военный, если так подумать, расстрига даже. — Он вздохнул. — Простит меня господь, ведь он мне эту дорогу указал.

О, как завернул-то.

— Говорил я с ним сам. Думаю, сейчас еще говорить буду. — Взглядом я буравил Серафима. — А ты, собрат мой. Ты вместе со мной там, под Воронежем стоял. В одном строю, если забыл. И место для тебя подле меня найдется и сейчас и когда Смуте конец мы поставим. Всем, кто подле был, потому что только вам доверие есть.

Серафим опешил, дернулся даже лошадь ногами переступила.

А я задумался.

Все же вечер придется мне потратить на очередной военный совет. Война войной, но все эти политические дрязги и «кремлевские башни» требуют погружения и понимания кто есть кто и за кого. Хотя бы в общих чертах. Еще в Ельце я говорил с Шеньшиным, Григорием и Войским. Но, все же это люди не того уровня для Москвы. Мне они бесспорно верны, и продвигать их на места кем-то вроде комиссаров, наблюдателей я обязательно буду. На самые важные направления ставить людей проверенных. Войной закаленных и службой лично мне и верностью в битвах и походе доказанной. Но познания их во всей Московской этой подковерной игре незначительны. Теперь у меня есть более интересные кандидаты на разговор.

А поутру, возможно предстоит мне говорить еще и с Мнишек.

Письма от нее написаны, вестовыми отправлены. Но уверен, сама она, поскольку девка та еще интриганка, прожженная и хитрая — в курсе ситуации под Смоленском. Может быть, про осаду и не знает ничего, да мне это и не надобно, исторических сведений из прошлой жизни хватит. А вот о том, кто там и как стоит. Кто Жигмонту верен до мозга костей, а кто колеблется — это сведения интересные, и она может их приоткрыть.

Ну и опять же, ванну я ей обещал. А ввиду того что в Твери мы не задержались, попробую в Серпухове найти. Или хотя бы баню. Слово-то мое крепко.

Трое смотрели на меня, ждали распоряжений.

— Собратья. Франсуа, Филка. Отдыхайте. — Проговорил я отрывисто. Улыбнулся им. — Завтра утром прибуду и проедемся, взглянем на сделанное.

Они закивали, поклонились.

— А тебе Серафим, со мной ехать. — Махнул ему, обратился к остальным сопровождающим меня. Выкрикнул. — Вперед собратья! В Серпухов.

Отряд двинулся не в военный лагерь, а в город.

Я распорядился найти мне Ляпунова, Трубецкого и Романова пригласить. Жаль обоз еще не прибыл, там же тоже несколько интересных кадров сидит. Я бы их на совете увидеть хотел. Ну и своих самых близких и верных потребовал к себе. Серафим уже при мне, как и Яков, а вот Тренко, как своего зама, можно сказать, призвал. Жаль Григория нет. Он еще в обозе и гнать по ночи туда гонца, забирать его оттуда, тащить. Бестолково. Времени очень много займет.

Без надежного человека отставший обоз оставлять нельзя никак. А Григорию Неуступычу я доверял, как себе.

Кто еще? Чершенский Иван и Межаков Филат. Они, как представители казаков, тоже могли сказать что-то полезное. Свою позицию в Смуте обозначить. Ради чего воюют, за что сражаются.

Вопросов-то у меня много было.

Добрались до Серпухова, до самого терема воеводы, въехали. И здесь меня ждал приятный сюрприз.

— Господарь! Игорь Васильевич! — С крыльца сбежал Ванька.

Кланялся, радовался оттого, что увидел меня невероятно.

— Что Иван, жизнь обозная так тяжела? — Усмехнулся я ему.

Он уставился на меня, проговорил.

— Господарь. Там-то? Радость полная. Сиди не думай да трясись. С охраной байки трави. А тут вы, кто же вам баньку растопит, кто поесть сготовит? Доспех чистить надо. Одежды я сменных привез с запасом. Как без меня-то?

— Так вот. — Улыбнулся я. — Полный дом слуг.

Он опешил.

— Шучу я, рад что ты здесь. Не заменит тебя никто.

Видно было, что этот человек настолько прикипел ко мне и боится за мою жизнь примерно так же, как за свою. И не только потому, что не будь меня у него, будут большие проблемы. Чувствовалось, что вполне откровенно он счастлив готовить еду, чистить одежду и делать прочие дела. Он не был воином, не являлся дипломатом, разведчиком или кем-то еще с уникальными навыками. Но своими трудами он пытался внести вклад в наше общее дело. Радел за то, что было важно для меня, да и для всего войска.

— Что в обозе, как там дела?

Раз уж пришел, придется тебе поведать о творящемся.

— Да, как, господарь. — Он дернулся. — Да что мы во дворе-то, я же тут уже и ужин сготовил и банька топится, вы проходите. Все накрыто уже.

— Гостей мы ждем. На них хватит?

Он вздохнул, задумался на секунду пока мы вдвоем поднимались по ступеням крыльца в терем.

— Да, думаю да, господарь. Накрою. А много ли будет?

— Человек десять.

Ванька занервничал, считал что-то в голове. Видимо, прикидывал. Но потом резко закивал. Скорее всего, прикажет слугам еще что-то сделать или сам подсуетится. Он в этом деле не промах. Из любой ситуации выход найдет.

— Так, что в обозе? — Зашли в пустующий приемный покой.

Здесь горела пара свечей, и слуга мой сразу начал разжигать еще.

Запах от пищи стоял невероятный. Слюнки потекли в один миг.

Последние дни мой рацион состоял преимущественно из сухарей да вяленого мяса. По-походному питался, как и все. А тут вкусности всякие наготовлены специально для меня. Не царский стол, конечно — больше такой, крепкий, купеческий, обычный. Каша, соленья какие-то.

— Пока ем, ты рассказывай.

И он поведал мне о своих злоключениях и приключениях.

Поначалу, ничего особо-то интересного. Я часто пропускал откровенно мимо ушей, потому что знать, что какой-то Петруха бился об заклад перед всем десятком, что сможет утку на лету сбить. А вместо утки тетерев был и потом судили, и даже сотника звали — считается это или нет. И кто прав, кому заклад давать кто должен. А таких историй было в изобилии.

Но и интересное из быта, настроения и слухов в обозе кое-что имелось.

Самым первым и главным являлось то, что Григорий Неуступыч Тарарыков — мой зам. по делам снабжения и на время отсутствия главный в обозе, день ото дня все злее становился и ворчливее. С сотниками ругался, требовал охранение лучше ставить. Читал на ходу какие-то бумаги, писать пытался, но из-за тряски не выходило ничего. Ругался. Все время в делах был, учет вел.

Бойцы ворчали, что дюже додельный, слишком все учитывает и мимо него не прорвешься. Лишнего не выдаст, сам всех, кто снабжением занимался проверял, спрашивал с них строго. И хотя люди ворчали, уважением этот человек пользовался невероятным. За попытку дать ему на лапу приказал выпороть человека служилого. Причем не раз такое было.

За малые попытки преступлений говаривал Григорий, что мне пожалуется, и люди тогда в страхе чуть ли не ниц падали.

О как. Оказывается, пресекал назначенный мной главный каптенармус армии мздоимство и всяческие хитрости. А мне и не говорил. Так-то понятно. Такие вещи искоренить невозможно. Люди всегда договориться пытаются, что-то себе выкроить получше да поинтереснее. Нарушить субординацию и наладить более выгодные экономические взаимоотношения. И мое воинство от этого не избавлено было. Но бывший подьячий держался жестко и создал вокруг себя ореол человека неподкупного.

Отлично!

Дальше Ванька вывалил слух о Марине. Сам он ее видел несколько раз. Требовала она, двигаясь с нами в обозе, и конных прогулок и пеших. Возмущалась, говорила слова бранные на их этом шипящем языке ляшском. Шляхтянка вела себя неподобающе, по мнению служилых людей. Видом своим оскорбляла сам облик христолюбивого царского войска.

Вот прямо так и сказал. Замер, осекся, глаза округлил. Рот ладонью прикрыл.

— Царского? — Я пристально уставился на слугу своего.

— Так это. — Он дернулся, глаза забегали. — Так люди-то…

— Ясно. И много так в войске считает?

— Так, господарь… Считай, все.

— Да?

— Говорят промеж себя государь наш, царь-батюшка, пока поход идет, пока врага бьем, шутейку затеял, затейку, хитрость.

— Это какую? — Не понял я.

— Да, служилым то лучше знать. Я-то, не очень понял, как оно так у них складывается, господарь, хозяин мой. — Он говорил, нервничал. — Говорят, что ты, господарь, чтобы врагов запутать так говоришь всем. Но войско-то твое все знает, за что они воюют и за кого. И, когда придет срок на Земском Соборе говорить…

Он побледнел, осекся.

Это даже в танцующем свете свечей было видно чувствовалось, что решил — взболтнул лишнего. Замолчал.

— И что же войско на Соборе скажет?

— Говорят, что… — Он икнул. — Что…

— Ну? — Я насупился. — Ты меня не зли, Ванька.

— Говорят, если кто из бояр против слово пикнет, на кол его. — Выпалил он, резко добавил. — То не я, то они. Люди, войско, все…

Ничего себе поворот! Я, признаться настолько сильной уверенности в действиях войска против бояр не ожидал. А люди сами организовались и уже активно, раз даже слуга мой знал, обо всем этом говорили. Понятно. Ну, может оно и к лучшему.

Игра, говорят.

Вздохнул я тяжело. Хотел как лучше, как правильнее. Собор, выборы, всей землей. А получается — земля-то со мной и идет. Все эти люди, что в войско мое прибывают. Здесь же весь юг, и рязанцы есть, и туляки уже тоже. Да и от Серпухова добровольцев будет. А еще и Северская земля, казаки с Дона, да и много кто еще. Нижегородцы придут, так они же то же самое от моих людей услышат. Узнают про чудеса и, скорее всего, того же мнения будут.

Север?

Новгород, Псков и прочие земли — что там, за Москвой? С ними сложнее будет, но уверен, огромное число людей, имеющих мнение, которое озвучил мне Ванька перевесят. И простые люди поймут все. Встанут не на сторону бояр, хитрых и жадных в их глазах. А за таких же, как они — простых вояк, руками которых я и Москву от Шуйского освобожу и с ляхами биться буду.

Дела.

— Так, ладно, Ванька. Считай, ты мне этого не говорил. Пускай дальше я… — Улыбнулся ему, сделав заговорщическую мину. — Как там ты сказал, поиграюсь еще.

Он резко закивал.

— Чего еще говорят? Как там пленные?

Торопиться надо было, скоро люди собираться начнут на военный совет, а еще банька впереди.

— Быстро давай, по существу.

Ванька сглотнул, почесал подбородок. Потом затылок, заговорил.

Поведал о том, что над Лжедмитрием посмеиваются. Едет он смурной, недовольный, усталый будто, хоть и не работает нисколько. И под охраной крупной всегда. Глаз с него не спускают, и близко никто не кладет ни ножа, ни какого иного предмета, чтобы не приведи господь не убился он. Помнят люди служилые наказ мой и сторожат как зеницу ока.

Мнишек с ним свидеться пыталась, не пустили. Ругалась, пригрозили, ну и смирилась эта дурная девка.

Остальные пленные, да не особо интересно-то все там было.

Новый этот князь, Долгоруков, что с охраной прибыл дюже злой. Ругается, ворчит, выпустить требует. Говаривали, что он сказки сказывал, что от самого патриарха. Ну и бойцы ему вопрос задали — от какого? От Гермогена, Филарета или самого, может, Папы Римского, или того, что в Царьграде сидит у турок в плену.

Чуть не рассмеялся Ванька, дальше второпях продолжил, видел, что я трапезничать уже завершаю.

Вновь про Мнишек жаловаться начал. Воинство на нее смотрит и плюется. Зла не чинят только потому, что я велел, так выходило. А была бы их воля — на суку повесили.

Про себя отметил я, что мыслей снасильничать эту высокородную даму у христолюбивого воинства не было. Не люба она им была и видели они ее грязной, замешанной в колдовстве и каком-то прочем непотребстве. Казалось людям простым, как я слова Ваньки понял, что уж слишком бесовского в ней много, чтобы связываться.

В чем-то они были правы.

Разговор с ней больше походил на дискуссию не с кроткой девой, а с распутной, желающей продать себя подороже представительницей одной древней профессии. Только очень и очень опытной в дипломатии и интригах.

Наконец-то я завершил прием пищи. Поблагодарил слугу.

Тот аж зарделся. Белизна на щеках от сказанного про Царя сменилась румянцем.

Быстро вышел во двор, добрался до бани, принял водные процедуры. Переоделся в подготовленные Ванькой одежды, вернулся. К этому моменту здесь уже была большая часть приглашенных. Не хватало буквально пары человек.

Ну, сейчас разговоры говорить начнем.