Патриот. Смута. Том 8

Глава 7

Казаки выглядели растерянными. Прочие представители моего офицерского корпуса, да и остальные собравшиеся, даже телохранители, хоть и за спиной они у меня были, уверен — смотрели на них.

Ситуация выглядела напряженной.

Решил я конкретизировать, почему обратился к этим людям.

— Спросить хочу, чтобы понять. — Начал издалека. — Дворяне и бояре за Царя бьются, за землю. С нее же все мы имеем. Она нам, как мать родная. Стоят за то, чтобы лад на земле нашей был и по закону все. За порядок, за веру православную. Как я мыслю. Ну и за привилегии, потому что дворяне, они люди военные, не холопы, не крестьяне, не духовенство, а воинское сословие, призванное землю от врага, оборонять. — Улыбнулся им. — А вы то, за что? Что важно для вас, казаки? Услышать хочу. Потому что как в Москву мы придем, как Собор Земский соберем, вопрос же встанет, как жить нам дальше, всей Русью.

Здесь был закинут крючок, удочка.

Я понимал, что казаки донские, а тем более запорожские, которых, правда, среди моих людей было очень мало, не совсем… Да даже совсем не люди государевы. Однако у них есть свои интересы. Из истории я кое-что понимал, как-то мыслил. Но хотел услышать мнение этих людей.

Добавил.

— Понять вас хочу. Услышать беды ваши и чаяния. Чтобы после Смуты, как мы ей конец положим, мир наш лучше сделать.

Повисла тишина. Люди переглядывались, но молчали. Думали, государь, тот, кого уже все войско признало Царем, такую речь затеял, зачем? Чего ждать?

— Господарь. — Подал голос Чершенский. Все же меня он знал дольше, и переглянувшись с сотоварищем, взял слово, поднялся. — Я за всех сказать не могу. Но так скажу. Коротко, как мыслю. Я же, человек простой. Да и все мы, казаки, такие. — Он кашлянул в кулак. — Мы… — Уставился мне в глаза прямо, от души говорил. — Мы за тебя бьемся. Видим, что человек ты… Господарь ты, чего уж здесь. Государь, Царь наш. Такой, какого на свете искать, не сыскать. — Он перекрестился, стоя вполоборота за столом, поклонился мне. — С уважением всем за тебя мы стоим. А еще. Бьемся мы за веру православную. Татарву-то мы с тобой били рука об руку. Кровь вместе проливали.

Я слушал пристально, смотрел на него.

А он, переведя дыхание, продолжал.

— Хотим мы, думаю я так. Чтобы закон какой-то был. Порядок. — Он вздохнул. — Я слов умных не знаю, грамоте-то особо не обучен. Но так мыслю. У нас же беглых людей на Дону. Да считай каждый. Может, не в первом поколении, а во втором, так точно. А раз бегут люди с Руси, значит, закона нет и порядка. Что-то не так во владении государевом. Коли тати только бы бежали, то мало бы их было. А нас-то. Рати большие. И чем дальше, тем больше там и холопов боевых, послужильцев и дворян даже, обедневших, разорившихся и однодворцев, ну и холопов, этих то вообще много, крестьян бывших, кто посмелее и в казаки-то подался к нам.

Замолчал, помялся, продолжил, собравшись с мыслями.

— Мы же за веру, защитой землям московским стоим. Пока татары через нас пройдут, ух… — Кулаком он потряс. — Кровью обольются. Но, нам от этого что? Припас какой-то, конечно есть. Присылают что-то. Но, чтобы бить поганых, мыслю, больше надо.

Тяжелый вопрос я затронул, но нужно его как-то было решить.

— Говоришь ты про волю и про закон, про порядок, А что, если так выйдет, если воли вас всех лишить? — Я смотрел на него пристально. — Закон же он порядка требует. Ты же сам говоришь. А это власть. А власть, это все меньше воли.

В глазах его я злость увидел. Все же говорить, что кого-то из казаков воли лишить дело тяжелое. Но, собрался он, вновь заговорил, слова подбирая.

— Мудр ты, Игорь Васильевич. Говорю, мыслей толковых и речей нет у меня. И порядок нужен, и воля казаку потребна. Без нее, не казаки мы, а неведомо кто. Не гневись, но мыслю так. Коли воли лишить нас захочешь. Даже ты, государь. Восстанет казак. — Он поклонился. — А как сделать то, что сказал я про порядок и про закон, и с нами, как быть, то тебе решать. — Он перекрестился и вновь поклонился. — Я-то и люди мои тебе свои жизни вверяем. Но атаманов-то много. А все они люди вольные. И тут, как повернет. Я только за своих говорить могу. Мы, служим тебе. Видим, что достойный ты человек, сверх меры. — Вздохнул, добавил. — Праведный.

Межаков поднялся молча, перекрестился, поклонился, проговорил тихо.

— И я с тобой, господарь. И люди мои. Но воли не лишай нас. Беда будет.

М-да, поговорили. Так ничего и не понятно. Как закон установить так, чтобы этих воли не лишить, но и в общую канву государственного управления включить. Опыт царя Петра перенимать надо. Но там сто лет было сближения. Сто долгих, сложных лет.

Но, мысль-то в целом есть. И в чем-то казаки правы были.

В основном в том, что люди-то к ним бегут не от хорошей жизни. А если житье на землях, уже полностью подконтрольных Москве, станет добрым и спокойным, если есть людям будет вдосталь, простым. Если не будет служилый человек маяться и думать, как ему воевать с врагами, когда и коня нет и доспеха, и сабли-то толком тоже. А только копье да лук со стрелами. Тогда и бежать на Дон не будут. А может, наоборот, обратно потянутся.

А по опыту историческому, прикармливая все эти вольные поселения, их можно постепенно все плотнее втянуть в сферу влияния. Города построить для торговли. Закрепиться. Снабжать против татар и турок. Использовать как военное сословие. Выдающимся давать земли и все больше и больше поджимать, и делать частью государства российского.

Так было и сделать также нужно. Только, видимо, процесс ускорить. А для этого ресурсы нужны. Но, если мы сейчас Смуте конец поставим в десятом году. Все же не так обезлюдеет земля, и не так уж пострадают поместья.

Да и на бояр, я все больше думал, что управу нужно искать.

Выйдя из раздумий, глаза поднял на собравшихся, окинул взором.

— Спасибо, собратья. Не держу боле. Если кому, что есть сказать, мысли какие, идеи предложить. Завтра поутру жду. А сейчас, отдыхать. — Взглянул на Романова. — Ты, батюшка Филарет, может быть в городе останешься, чего тебе в монастырь-то?

— Да мне на коне в радость, государь. — Он поклонился.

Все стали расходиться, только Ляпунов как-то замешкался, замялся, поглядывал на меня.

— Чего хотел, Прокопий Петрович?

— Я бы еще у тебя немного времени отнял, господарь. Стариковской мудростью поделился бы. Ты вот про казаков спросил, а я… Я про… — Он покосился на выходивших, голос понизил. — Про бояр и предка твоего, Ивана Великого, Грозного.

Я вздохнул, отдохнуть-то мне хотелось, но раз человек просил, отказать как-то нелогично было. Видимо, важное, нужное дело донести хотел.

— Говори, раз желание есть.

— Да… — Протянул он, дождался пока весь мой офицерский корпус покинет помещение. Начал. — Я же родился в год, когда взошел он на престол. Старый я, видел многое и вот все думаю. — Вздохнул. — Выходит же как-то так, что вроде бы бояре от царя ужасов натерпелись, как молва говорит. Говорят они, жесток он был сверх меры к ним. Опричнина опять же.

Я смотрел на него, наблюдал. Видел, что как-то действительно хотел он поделиться со мной этим. Не убедить, не уговорить что-то сделать, а рассказать некое свое видение ситуации. Версию прошлого, близкого к нему.

— Ты-то, человек молодой. Хоть и мудрый, но всего-то не знаешь. — Поднял глаза, взглянул. — А я, старый я. И чем старше становлюсь, все думаю и думаю. А была ли жестокость? Если так подумать, то за время Смуты, сколько народу померло-то? В боях бессмысленных. Да что там… Один боярин, Шуйский. Взял, да и людей поднял на кого? Да на царя, что на троне сидел! Дмитрия же уже помазали, на престол возвели. Да, ляхов он со своей этой… — Ляпунов скривился. — Видел я ее, Марину Мнишек, и с князем Трубецким о ней говорил. Хитрющая змеюка шляхтянская.

Остановился, перевел дух.

— Ох старость, все мыслями растекаюсь. — Посетовал.

— Ты, Прокопий Петрович, говори конкретно, чего хотел то, а то и вправду, пока что не пойму ничего.

— Сказать вот что хочу. Не казнил Иван Великий всех налево и направо. Ложь это все и наветы. Боярами выдуманные. А почему? — Уставился на меня. — Потому что досталось им. Крепко от него досталось. И было за что. Они же себя чувствовали-то подле него сильными и могучими. А для страны что? Для Руси? Я вот смотрю, ты, Игорь Васильевич, все о стране думаешь. Земский Собор собрать. Людям, чтоб жилось лучше. Видано ли, государь у казаков, бывших беглецов с земли спрашивает, чего потребно им. — Покачал головой. Продолжил. — Но, в том и мудрость твоя великая.

— Давай без лести, давай по делу, Прокопий Петрович. Ночь на дворе, отдыхать надобно.

Тот кивнул, собрался с мыслями.

— Царь-то, Иван на богомолье часто ездил. Да и рассказывали мне люди, что подле него были. Старые умерли уже все. Молился нещадно за всех, кого смертью наказал. Просил грехи их и свои, отпустить. Тяжелым грузом правление на нем лежало. И без суда и следствия-то, считай, как говорят старики, что меня старше, не погубил никого. Книги же есть. Учет же велся.

Вот здесь уже интересно было. Прислушался я к старику, насторожился.

— Чуть больше трех тысяч там. И каждому расписано за что.

— А как ты книгу эту добыл-то?

— Да как… — Он кашлянул в кулак. — Старость она двери некоторые открывает, ну и. — Он улыбнулся. — Звонкая монета. В приказе она лежит одном. Коли в Москве будем, коли прикажешь мне, я тебе добуду ее.

— Интересно, и что в ней?

— Да то, что каждый из этих людей, что там указаны. Ну почти каждый, я же все прочесть-то не осилил. Времени столько не было копаться. — Он вздохнул. — За дело каждый казнен. Написано за какое. И обычно там, предательство, заговор и перечислены свидетели, кто говорил о виновности человека этого. Подумай, Игорь Васильевич. Тридцать семь лет правил нами Иван Великий. И чуть больше трех тысяч, казненных за измену.

— Это ты к чему?

Я в голове посчитал. Как-то так выходило, что в одном Париже за одну широко известную ночь перерезали примерно в то же время то ли пять, то ли восемь тысяч человек. И… Естественно без суда всякого и следствия. Веры они иной были, еретики, кто их считает? Вот и пришлось кровью город залить. А с учетом урбанизации того времени, это приличный такой процент населения.

Ляпунов продолжал:

— Да к тому, что бояре эти, с которыми ты договариваться решил. — Он скрипнул зубами. — Сволочи они все.

Не ожидал я такого от старика. Видел злость в глазах его.

— За Ливонию, когда война то случилась, поход когда начинался, сколько взяли и переметнулись. В поход не выступили? Дворяне-то все, а эти, что поближе к трону… Нет. — Ляпунов распалялся все сильнее и сильнее. — Видано ли. У московского наместника, самого близкого человека, высоко сидящего, найдены были грамоты из Литвы от короля. Это как?

Я нахмурился, припоминал такое.

— И что, казнили его? Нет. — Скрипнул зубами Ляпунов. — Милостив Царь был, государь наш. Кровью Бельский искупал дела свои. Глинский, дядя царя, видано ли, к литвинам бежать хотел. И что? Казнили? Нет. Оболенский тоже, только его в монахи постригли. И как один провинится, в смуте отмечен будет, за него сразу все семьи встают. Поклоны бьют, плачут, письма пишут. Не виноват он, отпусти. Эх…

Покачал головой Ляпунов.

А я подумал. Если столько найдено изменников, то еще сколько же ничем себя не выдали и ради своего же блага, корысти своей продолжали действовать так, как считали нужным.

— Страшное скажу, господарь. Когда Годунов к власти пришел и Романовых, да и Шуйских в опалу отправил, я как-то думал, зло это. А сейчас мыслю. А может, всех их. Всех взять, и чтобы земле они служили, а не себе. Уж больно они все… — Видно было, что злится человек все сильнее и сильнее. — Все они только о своем думают, а не о земле и царе, и православии нашем. Все меньше да меньше.

Я пристально следил, чтобы не случилось чего нехорошего со стариком. Все же далеко не молод был, а такие эмоции они для сердца не очень-то потребны.

— Дальше Полоцк. Взяли. И уговорили царя все эти бояре на мир. Зачем он нам нужен был тогда? Вышло, что только враг с этого выиграл. А может быть, оплатили им литвины речи эти и просьбы? Здесь не знаю, не был я там. Но мысли то есть. Отрекся Иван Великий, устал. И что? Самодурством это промеж себя все эти бояре назвали. А в глаза говорили, просили, умоляли. Они же без царя не могут, передерутся все. — Вдохнул, выдохнул. — Как сейчас бы было, только хуже еще. Резали бы друг друга все, а татары, что сильнее тогда еще были, под себя бы всех нас и подмяли. Литва и Швеция себе бы земли забрали. И что бы было? Где бы Русская земля была, Игорь Васильевич.

Я смотрел на него с растущим удивлением. Говорил этот человек от души. Чувствовал, что помирать ему скоро. Годы не те, до думного боярства сам не добрался. Но, видимо осознал, что вокруг трона люди сидят не ради службы стране. А ради, преимущественно, своих же интересов.

И здесь случилось совсем странное. Поднялся вразвалку Ляпунов, поклонился, чуть покачнулся, встал на колени, смотрел на меня.

— Ты чего, старик? — Я тоже поднялся, ошалело глядел на него.

— Игорь Васильевич, отец наш, господарь. — Поклонился он. — Изведи род этот весь, боярский. Вижу, в силах ты. Вижу, мудр ты. Нельзя так больше. Не вынесет таких тягот и предательств земля наша. Сколько можно то. Сколько Смуте быть. Вся же она, из-за них, окаянных. — Поклонился вновь в пол. — Государь наш, Царем тебя называю, Игорь Васильевич, послушай меня старика, покарай всех. Снеси.

— Старик, ты это… — Я как-то даже сразу и не нашелся, что ответить на такой поступок. — Ты вставай. Негоже тебе, человеку седому в ногах валяться, пускай даже у и господаря.

Но он не слушал. Вновь поклонился.

— Я все силы, все, что скажешь. Государь. Жизнь отдам, хоть и коротка она совсем осталась.

— Прокопий Петрович. — Я наконец-то собрался, произнес сурово. — Встань, не позорь седины свои. Беду эту знаю. Слышал я это все, читал. Книгу ту, про которую говорил ты, гляну, как время будет. Если не уничтожили ее. Только…

Улыбнулся я криво, смотрел, как поднимается Ляпунов. Осунулся он, вздыхал. Сил много этому разговору отдал.

— Только, Прокопий Петрович, а где я тебе других людей-то найду? Этих уберу, других поставлю тоже самое будет. — Вздохнул.

Задумался.

Проблема эта на Руси испокон веков была. Вокруг трона бояре сидят такие, что каждый на себя тянет. «Кремлевские башни». Да и не только у нас она, это же самая основа власти. Все, кто туда идет, кто управлять чем-то начинает с таким сталкивается. Кланы и противостояние группировок. Система ни единый монолит и не может такой быть. И в корпоративных, совершенно коммерческих фирмах такое — война между отделами за лучшие заказы, привилегии, зарплаты, уважение со стороны начальства такая же. Корпоративная война.

Так и в государствах. Везде.

Натура человеческая, что поделаешь. Конкуренция за место под солнцем и у кормушки.

Но, что-то с этим в самых жесточайших формах проявления — делать придется. Идея введения комиссаров лично верхних мне казалась все более объективной и актуальной. Только травить будут, да и убить могут. Но, пока тело мое молодое, а разум закален годами службы государству из моего прежнего времени — думаю, сдюжу.

Переворачивать с ног на голову и рубить заразу эту всю под корень — не выйдет.

А вот направить хоть как-то на службу отечества, нужно. И мысли есть. Мотивация быть должна. А самая лучшая, для начала — это страх. Страх перед законом и ответственность. Сделал дело, ошибся — отвечай. Раз ты взялся выполнять нечто крупное и важное, провалил, то и спрос с тебя. А если сделал — то почет и привилегии.

Не по месту, а по делу.

Не по роду, а по поступкам и свершениям.

Не сын на отцово место садится, а хоть какая-то мало-мальски здравая конкуренция. И сейчас, так получается, что раз Смута и раздрай полный, то все эти лифты социальные очень активно заработать могут и должны. Ломается феодальное общество и строится новое. Пока что буржуазное.

Коммунизм? Социализм?

Казалось бы, раз прожил я в стране, где построить что-то такое получилось и где каждый получал достойные образование и здравоохранение, только… Даже там, в постиндустриальную эпоху развалилось все. Людскую сущность, естество побороть сложно. И исторически, сейчас, в веке семнадцатом, в самом его начале наедятся на что-то подобное — невозможно.

Но, имея некий опыт и историческое послезнание, буду действовать. Выбора-то у меня особо нет. За этот вечер я уже четко понял, что если, когда я войду в Москву и буду созывать Земский Собор — меня на царство и выберут.

И мне все это разгребать.

Взглянул я на замершего Ляпунова. Стоял старик, сопел, раскраснелся весь, осунулся.

— Спасибо, Прокопий Петрович. Словам твоим внемлю. Рад, что поделился ты мудростью. А теперь. — Улыбнулся ему, как мог по-доброму. — Отдыхать надо. Утро непростое будет.

Мгновение — и я в прошлом. Без Родины, среди чужих интриг, на службе у самого Велизария.

Что ж… если у меня отняли прошлое, я построю новое. Денис Старый. Славянин

https://author.today/work/518375