Патриот. Смута. Том 8

Глава 15

Боевые порядки московского войска.

Делагарди был собран, как и всегда, когда дело доходило до боя.

Пикинеры, получив еще один залп из-за валов редутов, полезли на приступ двух первых укреплений. Неглубокий ров, насыпь, колья — все вполне привычно. Озлобленные потерями наемники жаждали добраться до этих русских и пустить им кровь. И вот-вот, уже. Еще немного и защитникам несдобровать, не смогут они противостоять длинным древкам, несущим смерть, нет у них такой возможности, от этого леса, частокола не увернуться. Задавят массой, сметут медленно и неотвратимо.

Раздались крики боли. Там, наверху, на валах умирали люди, сцепившись друг с другом в отчаянной схватке.

Загудели трубы. Вторые эшелоны с бравым маршем шли в бой, сменяя понесшие потери роты.

Центр продвигался мимо укреплений. Делагарди пропускал мимо себя ровные коробки марширующих вперед батальонов. Наблюдал за тем, что происходило вокруг и на острие атаки, и сзади, по бокам. Это сейчас казалось невероятно важным, в сложившейся ситуации, когда наемники бились одни.

И злость накатывала на шведа все сильнее и сильнее.

Он понимал, что идущие на приступ люди тоже видят это и, с каждым павшим товарищем, конечно же, растет их желание отомстить, но также увеличивается стремление перестать рисковать жизнью, повернуться и просто уйти с поля боя.

Почему?

Правый фланг московского войска стоял. Недвижимо, как это и было в самом начале. Никаких изменений — просто замершие несколько тысяч достаточно хорошей конницы. Точно уж лучшей, чем у этого самозванца!

А Войска Игоря, скрывшиеся за вагенбургом, и не лезли в бой.

С одной стороны хорошо, они не зайдут пикинерам во фланг. Не придется поворачивать часть сил для их отражения. А с другой — это ублюдки не провоцировали атаки по ним со стороны боярской конницы и всего крыла Шуйского. Все там замерли и наблюдали друг за другом.

Французы заняли позицию где-то посередине.

Сгрудились кучно между русскими, русскими и наемниками, чего-то выжидали.

Что это значило — никакого понимания и ответа на этот вопрос Якоб не имел. После боя он прикажет повесить этого идиота Луи де Роуэна. И плевать он хотел на то, что тот лучший меч самой Франции. Не подчиниться приказу, его расстреляют на месте. Пуля, она быстрее сабли, особенно если их в тебя летит десять.

Да, этот Луи наемник, но он лично оскорбил Делагарди. Угрожал, а потом еще повел себя как совершенный безумец.

Отвлекшись от правого фланга, Якоб с надеждой глянул налево. Там все было лучше. Но продвижение тоже замедлилось.

Стрельцы прошли половину пути до войск самозванца, нашли неплохую позицию. Возвышенность и естественный небольшой овражек на поле. Вокруг росло несколько деревьев. Там они снизили темп, топтались на месте. Прикрывающие их копейщики тоже не особо торопились атаковать конницу, защищенную еще и гуляй-городом. Все же это не наемные пикинеры, которые могли выдавливать кавалерию с поля боя, давя ее огнем мушкетеров и прикрывая их от попыток стремительного удара.

У московского войска все было ощутимо хуже.

А тысяча на лошадях, что имелась на левом фланге, тоже вела себя пассивно. Она выглядела против целого фланга малой силой. Тоже не лезла в бой. Все русские ждали, когда же наемный корпус покажет себя и сделает то, что должен и тогда.

Делагарди скрипнул зубами. Тогда они ударят. Значит, нужно продавить защитников редутов. Втоптать их в грязь.

Но! Дьявол! Этот Игорь творит что-то непонятное. Почему он не атакует конницей? Он же роет себе могилу! Резкий удар на стрельцов и попытка охвата — его единственный шанс.

В этот момент над левым укреплением раздался победный крик.

Якоб резко уставился туда. Один из его бойцов, славный прапорщик, вспомнить бы его имя, развевал знамя шотландской наемной роты над бруствером. Победа. Одно из пяти укреплений пало. Осталось не так много.

Мушкетеры перестреливались с бегущими казаками, давили их огнем.

Пикинеры вливались внутрь, через вал. Сопротивление дрогнуло, чертовы русские побежали! Миг и над вторым тоже стало развеваться знамя. На этот раз германской наемной роты.

Ну вот и все, самозванец и мятежник, тебе конец.

Делагарди криво, радостно ухмыльнулся. Два укрепления пало, дело за малым!

Я смотрел на то, как более или менее организовано, под прикрытием порохового дыма отступают от острожков мои люди. Над обоими уже гордо поднимали знамена захватившие их подразделения. Миг радости у вас, иноземцы, будет недолог.

Уверен, враг решил, что мы бежим, — воодушевился, но… Хрен вам, бравые наемнички, нас так просто не возьмешь!

Время текло медленно, очень медленно. И вот…

Два взрыва почти синхронно огласили поле боя. В сторону полетели бревна и камни, разя тех, кто только что занял укрепления, поджигая пролитое масло. Пламя! Огонь вновь сражается на нашей стороне.

Я криво улыбнулся. Ждал ли такого Делагарди? Думаю — нет!

Вестовые примчались, отвлекли, доложили, что по левую руку основная конница Шуйского стоит без движений, а французы тоже пребывают в нерешительности. Что будут делать? Да кто их знает. Свою роль Луи выполнил. Письма с посыльными отправлены на запад. Да, пришлось все же выделить несколько человек. Связь в это время — сущий ужас. Но доверие к написанным рукой адресанта бумагам все же должна быть выше. На то же самое я рассчитывал, когда отправлял людей с вестями от Марины Мнишек к Смоленску.

Примчался еще один человек с известиями.

Стрельцы, которые по началу меня несколько напрягли, ввиду своих перемещений вышли на более удобные для обороны позиции. Замерли там. Больше активностей не проявляли.

Все, как я и думал, как и рассчитывал. Вот здесь, в самом центре творилось главное. Здесь решается судьба, и возложил я самую основу ее решения на кого? Бывшую посошную рать, прошедшую краткий курс подготовки владения с пикой. Франсуа муштровал их как мог. Эти люди тренировались сами.

Было понятно, что противостоять на равных, даже с божией помощью и невероятной отвагой опытным наемникам, у которых за плечами годы, если не поколения войны, долго они не смогут. Но они должны были сделать все возможно, простоять столько, сколько смогут, чтобы втянуть как можно больше сил противника в бой. Сковать.

Я привстал на стременах и со своего наблюдательного пункта, небольшого холмика пытался понять, как можно точнее, что там происходит.

Крики и стоны после двух взрывов поутихли.

Понятно, что враг понес какие-то потери, но подрыв сделан больше для того, чтобы огонь разделил плотный строй пикинеров. Нужно, чтобы им пришлось обходить две эти горящие, сильно задымленные позиции. Или тушить их, что может и логично, но по ним же будут в это время стрелять.

Это не татары, привыкшие воевать с коней. Эти люди сами роют тоннели, подкапываются под стены крепостей, совершают подрывы. Все же на этот момент европейский солдат знает о войне очень и очень многое из того, что только предстоит русскому.

Но моего собрата отличает храбрость, отвага. Здесь и сейчас. Все они, ну почти все, за исключением перебежчиков рязанцев, пожалуй, все эти тысячи верят в то, что стоят за правое дело.

Порядки врагов застилал дым.

Из редутов туда постреливала часть бойцов огненного боя. Основные силы, вооруженных аркебузами приникли кверху вала, ждали приказа.

Нужен один, общий залп, как и в покинутых острожках. Оружие семнадцатого века не очень-то уж точное и основной смысл его применения — выдать как можно более плотный шквал огня в узком коридоре.

Мы не в поле, и линейная тактика тут не сработает. Стреляют сразу все и отходят, уступая место пикинерам.

В дыму враг перестраивался. Передовые его части все же дрогнули после взрыва. Но, это не победа, вовсе нет. Сейчас наемные роты поменяются местами и вместо тех, что взяли два моих острожка и понесли потери на нас двинуться новые, свежие.

Этого я и хотел.

Боевые порядки московского войска.

Делагарди вновь впал в состояние холодной ярости.

Этот самозванец Игорь не пожалел пороха и устроил приличную взбучку. Подрыв, кто бы мог подумать. По ушам шведу садануло сильно. Он на какое-то время оглох. Конь встал на дыбы, затанцевал, пытаясь убраться куда подальше.

Но опытный воин удержал его, выровнял.

Выругался, сплюнул. Осмотрелся со злобной гримасой на лице.

Люди кричали. Кто-то в панике рванул назад, опаленный и подожженный, чумазый и потерявшийся. Кто-то валялся на земле, сбивая огонь, в дыму творилось что-то нехорошее. Еще не паника, но ее предвестник.

Все же огонь — это еще и удар по воинскому духу.

Проклятый Игорь. Он делал все, чтобы испугать людей, смутить славных наемников и заставить их отступить. Отличный план, самозванец — но тебе противостоят не желторотые юнцы, а опытные солдаты, тренированные, сплоченые и работающие за деньги. Это не твоя голытьба. И не бояре Шуйского, вечно что-то делящие. Этим людям заплачено, и они выполнят то, за что получили деньги.

Делагарди пытался успокоить себя такими мыслями. Злился все сильнее.

Ведь, если дрогнут они, то что?

Все войско Шуйского сейчас держится на его, Якоба железной воле и желании разгромив эту чернь двинуться на запад и заняться ляхами. Сигизмунд и его воины, Жолкевский и прочие славные шляхтичи, паны, ждут его. А он здесь, прозябает у какого-то никчемного маленького городишки и, что самое важное! Он теряет людей!

Столь важных для сражений с войсками более сильными, благородными и опытными.

Хотя, в последнем Делагарди уже начал сомневаться. Полководец этих русских мятежников творит что-то весьма и весьма странное. Чудное, но действенное. Все его решения приводят к верным результатам. Но, почему же он пошел на прямой бой в центре своих позиций?

Якобы сцепил зубы.

Скорее этот… Игорь догадывался, что Шуйский, его бояре, конница, пехота будут пассивны. Догадывался, что биться ему придется в первую очередь с лучшей частью войска — наемными ротами Якоба. И что это значит? Это ловушка?

Бред. Но все же, такие выводы, такой ход мыслей. Даже не верится, что он совсем юнец. За ним точно стоят какие-то опытные… Как это у русских, бояре.

Своя боярская дума! Но, не будешь этого Игоря — они оступятся.

Якоб вышел из короткого ступора и раздумий. Поле боя затмевал дым. До редутов оставались считанные десятки метров. Часть рот, понесших приличные потери, отступала. Второй эшелон пропускал людей мимо себя, ухмылялся невесело.

Что, мол, хотели легкой добычи, поглумиться над этими русскими, съели. Теперь наш черед, и мы будем грабить их обозы.

Германцы, теперь их черед! Баварцы и эти из предгорий с юга, острейхеры.

— Вперед! Командовать вперед! Только вперед! — Заорал он, раздавая приказы.

Помчался мимо перестраивающихся отрядов.

Трубы загудели с новой силой, ударили барабаны уже второй линии. Первая вся уже втянулась в битву, понесла серьезные потери. Воодушевленные было первыми победами люди, отступали, тащили раненых сотоварищей.

Но место на острие атаки спешно занимали новые наемные роты.

Это была работа, и они умели делать ее хорошо.

Мушкетеры первой линии, все еще в дыму, тоже оглушенные и пребывающие в смятении палили по рейдутам. Оттуда по ним нестройно вели ответный огонь. Тех мощных залпов, что встречали пикинеров здесь не было.

Пока получалось, что шведов скрывает плотный дым, а русских укрепления.

Якоб скривился, такая стрельба ни к чему не приведет. Надо дожать этих русских. Еще три острога и победа! Он сам хотел поднять это красное знамя, скинуть его вниз, затоптать. Не для этого напыщенного брата царского, а для себя.

Формации перестроились и двинулись вперед.

Делагарди в дыму и огне увидел, как вперед из рядов пикинеров выступает несколько допельзонднеров. Ощерился. Он не очень любил этих безумцев. Не считал, что от них есть уж сильно какой-то прок во время сражений. Но в германских наемных ротах, а также у шотландцев находились такие безумцы. Лихие, безбашенные, кидающиеся в бой первыми и мастерски орудовавшие своими огромными клинками.

Их всегда можно было выделить по избыточно пестрым одеяниям.

Они двигались в первых рядах, шли на редуты. Сейчас там будет жарко. Очень и очень жарко. Молись, Игорь, чтобы тебе удалось удрать.

Ведь мы. Мы! Сметем этих русских! Сметем тебя!

Били барабаны, гудели трубы. Делагарди, находясь чуть за границей крупного задымления, осматривался по сторонам и указывал своим войскам, что пора бы уже сломить врага. Он чувствовал себя в полной безопасности. Дистанция такая, что даже шальная пуля не пробьет его доспех. А присутствие его вблизи к самой кровавой сече, как он считал, воодушевит солдат.

Я видел приближающуюся на нас из дыма волну пикинеров.

Быстро, очень быстро. Им почти что не потребовалось времени, чтобы перестроиться.

— Огонь! — Раздалось над острожками.

Все имеющиеся бойцы огненного боя, имеющие на этот момент заряженные аркебузы тут же рванулись к позиции. До этого огонь вела примерно четверть. Просто обозначая, что оборона существует, нанося незначительный урон.

Грянул стройный залп и стрелки начали отступать.

Вперед, строясь плотно, двинулась моя лучшая пехота. Люди Серафима. Единственные, кто мог пытаться тягаться с немцами. На них можно было рассчитывать, я верил в это. Сам находился сейчас за их спинами. Видел лес пик, который взметнулся вперед и выстроился, словно древняя македонская фаланга.

Раздался ответный залп мушкетеров, но моих людей прикрывал бруствер вала.

Отстрелялись, теперь пора.

Люди заняли свои позиции, взбирались на самый верх, наклоняли копья, готовясь встречать наемников. Здесь уже мы должны схлестнуться не на жизнь, а на смерть, показать всю серьезность своих намерений, продержаться хоть сколько-то. Заставить втянуть резервы, насколько возможно, принудить хоть немного оголить мушкетеров.

Тут им делать было особо нечего. Слишком плотный строй, свои чужие. Делагарди отведет их. Зачем посылать стрелковую пехоту против леса пик? Ведь у него есть те, кто во всем лучше.

Из-за укреплений, со стороны наседающего врага, раздалось до боли знакомое пение. Этот язык… Его я не забуду никогда, как и любой мой сверстник из прошлого времени. Пели германцы! Что-то народное, но… Так резанувшее по ушам и моей душе.

Злость вскипела, накатывала волнами.

Иноземцы на моей земле, уж этих, раз с мечом пришли, щадить не буду точно.

— Нельзя вам туда, господарь. — Процедил сквозь зубы Яков.

Видимо, увидел мой звериный оскал и то, что рука правая на рукоять сабли легла. Он тоже смотрел туда, весь бледный, очень напряженный. Да что там, вся конная стрелковая тысяча, что развернулась здесь, как резерв нервничала. Лошади храпели, переступали с ноги на ногу. Взрывы, конечно, напугали их, но бойцы были опытными, удержали своих лошадей. К тому же мало из них были в седлах. Это я, чтобы видеть как можно лучше окрест, даже привставал на стременах.

Расстояние сокращалось. Честный бой, никакой пальбы. Стена на стену, лес копий против леса. Опыт, слаженность и лучшее снаряжение против отваги и веры в победу.

Так было всегда, почти часто в истории, и вот, опять повторилось.

— Шаг! — Разнеслось над полем. — Шаг!

Это орал Серафим. Глотка у него была, мое почтение.

— Коли!

Мечники на миг замерли, рванулись вперед, отклоняя древки надвигающихся на них пик и за ними сразу на бруствер, устремилась элита московского войска — наемники пикинеры. С учетом того, какие знамена я видел на захваченных острожках — это был уже второй эшелон. Славно. Нам бы вытянуть хотя бы часть третьего.

— Шаг!

Бойцы Серафима столкнулись с иноземцами. Затрещали пики, закричали люди. Началась настоящая толчея. Ряды сближались, люди пытались пронзить друг друга массивными оружиями, лавировали ими, насколько это можно. Тот, кто понимал, что все, застряло орудие или отвернуто так, что уже бесполезно, бросал его, нырял вниз, пытался протиснуться к ногам врагов. Но это было безмерно сложно, туда же тоже били. Третьи, четвертые, пятые ряды.

Сейчас замерев метрах в двух-трех друг против друга, эти люди пытались сделать шаг, продавить вперед, вытолкнуть, заставить бросить пику. Защищались от ударов. Злость бушевала в них. Вот он враг, рукой подать, но мешает целый лес, готовый насадить любого, неудачливого бойца, пронзить железом, пустить кровь.

Хочешь отвернуться, а куда? Слева, справа, сзади — твои собратья по оружию. Впереди в нескольких шагах враг. Но это расстояние почти невозможно пройти, преодолеть. Мешают древки, неловкое движение — и ты труп.

— Коли! Сынки! Коли! — Орал стоящий во втором эшелоне боевой батюшка.

Творилось сейчас предо мной по-настоящему ужасающее зрелище. Строй шел на строй, сцеплялись древками, пытались навести их на врага, отклонить хоть как-то. Падали, исчезали в этой давке. Мечники, чтобы рванулись первыми, погрязли где-то в этой толчее, видно их уже не было.

Лилась кровь, падали люди, и на место их тут же вставали новые.

Даже здесь, в центре, нам приходилось несладко. А самые крайние острожки, там все еще хуже. Ведь пик в прикрывающих их отрядах ощутимо меньше, больше копья. Тактика, конечно, была проработана, атаковать все также на подъеме, не давать сразу выставить целый строй копий. Но это очень скоротечно. Дай бог, минуту продержатся так. Все же хватить людей на отражение натиска по-настоящему грозной силы надолго не могло.

Вопли нарастали. Ревели трубы, били барабаны. Германцы продолжали уже не петь, а орать свою какую-то народную песню. Давили массой. Казалось, вот-вот и уже поднимутся они всей массой на бруствер, самый верх вала. Появлялись один, второй, падали, но на их место вставали новые. Медленно, очень медленно, вытесняли

Время, казалось, замерло.

Немцы давили, но бойцы Серафима пока держались.

— Шаг! — Орал он, что есть мочи.

Знамя реяло над острожком, обозначая, что отступления еще нет, бой еще не проигран.

— Шаг!

Эти движения уже были назад. Это было все отчетливее видно. Масса немцев перевалила за гребень, сейчас еще небольшой натиск и им будет проще. Я видел, что бойцы мои дрогнули, начали отступать. Да, пора, лишние потери нам не нужны, не по силам. Наемные роты достаточно втянулись в бой.

— Готовность. — Сказал я, стараясь быть спокойным. — По всей линии, готовность.

Видел, что слева и справа летят вестовые… В крайних острогах все было еще хуже, там уже началось отступление.