Первый день смерти

Глава 2

– Ну ты и клизма, – сказал мне Севка.

– Не зуди, – огрызнулась я. – И так голова болит.

– Идете? – спросила Маринка, возникая у нашего стола.

– Вообще-то я не голодная...

– А я голодная, – сказала Маринка и решительно подхватила меня под локоть. – Давай, давай, шевели коленками! Вообще жопу таскать разучилась!

Севка подхватил меня с другой стороны, и мы побрели в столовую. На обед.

– Объясни мне, чего ты выпендриваешься? – спросил Севка.

– Ты о чем?

– О том! О портретах то ли пятнадцатого, то ли семнадцатого века! Кто нам на прошлой неделе вещал об эпохе великих географических открытий? Кто нам разложил историю Испании семнадцатого века в лицах и подробностях?

– Да ладно, – сказала я примирительно. – Мне хотелось дать птеродактилю повод пошутить.

– Не пойму, о чем речь, – заинтересовалась Маринка нашим разговором.

– Тэйкет изи, – ответила я.

– Чего-чего?

Я засмеялась:

– Англичане советуют. Типа, не бери в голову.

– Интеллектуалка, блин, – проворчала Маринка. – Сразу не могла сказать?

– По-английски короче. И звучит приятно.

– Девки, прекратите придуриваться, – оборвал нас Севка.

Мы засмеялись и прекратили.

Маринка говорит по-аглицки гораздо лучше, чем я по-русски. Она довольно долго жила то ли в Люксембурге, то ли в Лихтенштейне, где помимо английского языка освоила немецкий и французский. Все это было давно, еще до того, как дипломатический папаша объявил дочку персоной нон грата. Языки Маринка не забыла, но очень любит прикинуться эдаким валенком: типа, не бей лежачего. Наша англичанка ставит ей тройки, в полной уверенности, что делает большое одолжение попечителям. Не знаю, почему, но Маринку это прикалывает. Как гласит одна немецкая поговорка, «у каждой зверюшки свои игрушки».

– Девки, вы же умные, – попрекнул нас Севка. – Чего вы этого стесняетесь, понять не могу? Маринка, у тебя три языка в загашнике! Улька, ты книжки запоем читаешь!..

– Остынь, пришли уже! – огрызнулась я и шепотом добавила: – Не дай бог, другие услышат.

Наша столовая представляет собой овальный зал, стены которого окрашены в приятный глазу цвет слоновой кости. Белые двери отделаны золотым орнаментом, шторы, обивка стульев и ковровое покрытие светло-оливковые. Все выглядит скромно и достойно. Во всяком случае, наши предки так считают. А то, что хорошо для них, должно быть хорошо и для нас.

– Где они? – спросила Маринка, окидывая взглядом просторный зал.

– Вон, – ответил Севка и указал подбородком в противоположный конец зала: – Протри свой глаз с катарактой! Во-он, слева, возле стены!

– Сто раз им говорила, чтоб в углу не садились! – завелась Маринка, но мы не стали слушать.

Подхватили ее под руки и поволокли к столику, занятому нашими друзьями.

Дунька и Ванька приветствовали нас поднятыми руками.

– Вы чего, блин, совсем тупые?.. – начала Маринка раздраженно. – Просила же: в угол не забивайтесь! Как тут впятером сядешь?

– Ничего, ты стройная, поместишься, – ответила Дунька миролюбиво. – Не хочу светиться в центре.

Мы расселись вокруг стола. Маринка немного поерзала на стуле и растолкала локтями соседей.

– Подвиньтесь! У меня клаустрофобия!

– Заткнись! – оборвал ее Ванька. – И так тошно!

Маринка открыла рот, чтобы достойно ответить, но тут же его закрыла. К нам приближалась училка по русскому языку. В руках у нее были талончики заказов, на которых мы пишем, что хотим есть на завтрак, обед и ужин.

– Стаковская!

Маринка подняла на училку угрюмый взгляд.

– Как пишется слово «солянка»?

– С, а, л, я...

– Стоп! – Училка мученически вздохнула. – Найдите проверочное слово! – велела она.

– Сало, – не раздумывая, ответила Маринка.

Дунька сдавленно прыснула.

Училка снова вздохнула:

– Вы безграмотная, наглая, самоуверенная... – Она поискала существительное, но видимо, не нашла ничего цензурного и сухо объяснила: – Солянка пишется через «о». От слова «соль». Понимаете?

– Нет, – ответила Маринка.

Севка наступил ей на ногу. Но Маринку это не остановило:

– А как быть с рассольником? Два блюда с одним проверочным словом? Вообще никакой фантазии...

– Вам, Стаковская, нужно недельку-другую поработать на разгрузке вагонов... – оборвала ее училка. Обвела нас неприязненным взглядом и завершила: – Отправить бы вас на лесопилку, чтобы поменьше острили. Всех, кроме Севы. Понять не могу, что он делает в вашей компании?

– Мы можем приступить к трапезе? – осведомилась Маринка дипломатичным тоном.

Училка окинула ее взглядом с головы до ног, брезгливо поджала губы и отошла. Севка покачал головой, но от комментария воздержался.

К нам подкатили столик, уставленный тарелками. Раньше в столовой царило демократичное самообслуживание, но золотая молодежь так резвилась на раздаче блюд, что кое-кто обварился горячим супом. Эксперимент не увенчался успехом, и попечители ввели ресторанный сервис.

– Приятного аппетита, – пожелала новенькая девчонка-официантка. Она была примерно нашего возраста, лет семнадцать-восемнадцать, не больше.

– Спасибо, – ответил вежливый Севка.

Девушка неуверенно улыбнулась и покатила столик дальше.

– Вань, ты чего такой мрачный? – спросила я. – Предвкушаешь каникулы?

История Ваньки – зеркальная копия моей. Его мать, преуспевающая деловая женщина, пять лет назад скоропостижно вышла замуж за студента коммерческой академии. Студент продулся со счетом тринадцать-ноль, то есть Ванькина мамаша старше его новоявленного папаши ровнехонько на тринадцать лет. После свадьбы взрослый сын стал раздражать ее орлиный взор, и Ванька отправился в нашу шикарную спецколонию. Правда, ему дали право появляться дома два раза в год: на зимних и летних каникулах. Зимние каникулы Ванька не любит особенно яростно, – в это время вся благородная фамилия собирается у домашнего очага и Ваньке приходится вкушать семейное благополучие в больших количествах. От этого у него случаются припадки типа эпилепсии, которые заботливые родители считают симуляцией. Летом все гораздо проще, потому что Ванька остается дома один: родители путешествуют по свету в поисках приключений.

– Тэйкет изи, – сказала Маринка с безукоризненным произношением, но Ванька не развеселился.

– Хочешь, поехали ко мне? – предложила я. Ванька хмуро покосился на меня и буркнул:

– Можно подумать, у тебя другая программа.

Четыре года назад мой овдовевший папаша женился на девице двадцати лет от роду. Годик мы с новоявленной мамашкой выясняли, кто в доме хозяин, а когда выяснили, я оказалась в интернате.

– Братва, кончай ныть! – раздраженно приказала Дунька. – Слушать тошно!

– Тебе хорошо говорить... – начала Маринка и тут же прикусила язык. Может, она и циничная, но не настолько.

Маринка озвучила наши тайные мысли. Мы отчаянно завидуем Дуньке. Можно сказать, она единственный нормальный человек в нашей компании.

Десять лет назад машину, в которой Дунька с родителями возвращалась с дачи, обстреляли из трех автоматов. Выжила только семилетняя Дунька, хотя и провалялась в больнице больше года. Других родственников у нее не осталось, зато остались большой наличный капитал и нехилая недвижимость за бугром. Все это Дунька унаследует меньше чем через год, после чего собирается завершить свое образование, бросить спецколонию и отбыть в солнечную Калифорнию. Впрочем, я завидую совсем не этому. Я завидую, что Дунькины родители не сплавили ненужную дочку в интернат. Подозреваю, остальные завидуют тому же. Хотя кто знает? Может, не сплавили, потому что не успели?

– Нам осталось продержаться меньше семи месяцев, – рассудительно произнесла Дунька.

– А потом? – поинтересовался Ванька.

– А потом, мой драгоценный, мы с тобой поженимся и переедем из этой долбаной страны туда, где есть море и много-много солнца.

– На свадьбу позовете? – спросила Маринка, наворачивая солянку.

– И не только. Усыновлю всех и увезу с собой.

– Не дадут, – пожалел Ванька. – При живых родителях... – Он вдруг оживился. – Слушайте, братва, а давайте их поубиваем на фиг?

– А что? – подхватила Маринка. – Это идея! Поубиваем! Знаете как? Обменяемся родителями! Ты, к примеру, убиваешь моего папашку, а я твоего.

– Зачем? – не понял Ванька.

– Затем! Чтоб нас не вычислили! Будут искать того, кто имеет мотив, а у тебя к моему папаше претензий никаких! И у меня к твоему! Понял, да?

– Толково! – восхитился Ванька. – Сама придумала?

– В кино видела, – беспечно ответила Маринка. – Триллер этого, как его... Хичкока.

– Заткнись! – не выдержал Севка. Бросил ложку и свернул салфетку, разложенную на коленях. – Слушать противно, – добавил он потише. – Сидят избалованные раскормленные идиоты и развлекаются. Блин, мне бы ваши проблемы!

– Давай меняться! – воинственно предложил Ванька, в свою очередь бросая ложку. – Забирай себе моего папашу, который старше тебя на восемь лет! Я посмотрю, как ты запоешь через месяц-другой!

– Зато у тебя нет никаких других проблем!

– Зато у тебя есть нормальная мать!

– Хватит! – крикнула Маринка.

В столовой воцарилась тишина. Все умолкли и обернулись на нас. Маринка подняла руки, словно собралась сдаваться.

– Я пошутила, – объяснила она.

Я не поняла, для кого она это сказала: для нас или для всех остальных.

Мы вернулись к своим тарелкам. В столовой восстановился ровный гул голосов, изредка прерываемый громким хохотом.

Ванька понуро взял ложку.

– Так, какие у нас планы? – спросила я. – Маринка едет ко мне, кто еще? Приглашаю всех!

– А тебе папочка разрешит нас пригласить? – недоверчиво поинтересовался Ванька.

– А кто его спрашивать будет? – ответила я вопросом на вопрос. – Поставлю перед фактом! Не выгонит же он на улицу родную дочь с друзьями!

– Не знаю, как твой папашка, а мой точно выгонит, – печально произнес Ванька. – А как отреагирует твоя новая мамашка?

– Наверное, забьется на полу в судорогах... Да кого это интересует? Кто она такая, чтобы я на нее реагировала? Приживалка дешевая! Нашла спонсора! И папахен хорош! Лох! Развели, как пацана!..

Я раздраженно насупилась. Минуту за столом царило напряженное молчание. У всех по шкафам запрятаны свои скелеты.

– Вообще-то, это идея, – осторожно сказала Дунька. – Вместе каникулы проще пережить.

– А если твои предки нас выгонят? – настаивал Ванька.

Я пожала плечами.

– Вернемся в интернат! Отсюда точно не выгонят! За такие-то деньги!

Маринка промокнула салфеткой губы и бросила ее на стол.

– Мне идея нравится, – объявила она. – С одной поправкой: если твой папашка нас выставит, сюда мы не вернемся.

– А куда денемся? – поразился Ванька.

– Неважно! Куда угодно! Мир большой, были бы деньги! – Маринка что-то озабоченно прикинула в уме и объявила:

– У меня почти две тысячи зеленых!

Ванька порылся в карманах.

– У меня почти ничего, но если мамуля узнает, что я не приеду на каникулы, она на радостях меня озолотит!

– У меня денег нет, – торопливо бросил Севка.

– И не надо, – ответила я. – У тебя другие достоинства. Пусть за бюджет отвечают новые русские.

– Ладно, плачу за всех, – решила Дунька. – У меня на кредитке почти десять тысяч!

Мы радостно зааплодировали. Дунька царственно склонила голову.

– Мне уже хочется, чтоб твой папочка выставил нас из дома! – призналась она.

– Мне тоже, – подхватил Ванька.

– И мне, – не остался в стороне Севка.

– И мне, – встряла Маринка.

Я вспомнила ангельское личико новоявленной мамочки и вздохнула:

– Мне тоже.

– Слава богу, нашли консенсус, – подвела итог Дунька.

– Выбирай слова! – посоветовал Ванька. – Если остальная братва услышит, как ты выражаешься, тебе устроят темную!

– Не устроят, – ответила Дунька. – Братва таких слов не знает. Подумают, что я выругалась.

Идея притащить домой свою ораву пришла ко мне внезапно, прямо за обеденным столом. Каникулы для всех нас хреновое удовольствие. Дунька правильно заметила: вместе легче их пережить.

Звонок телефона оторвал мужчин от обеда. Пожилой вытащил из кармана мобильник, взглянул на определитель:

– Весь внимание.

Телефонный собеседник говорил долго. Пожилой мужчина достал ручку, чиркнул что-то на бумажной салфетке и коротко ответил:

– Я подумаю.

Бросил мобильник на стол и проинформировал приятеля:

– Планы меняются. Детишки собираются отдыхать всем скопом на даче.

– Как это? – озадачился его сотрапезник, выглядевший значительно моложе. – И что нам теперь делать?

– Перестраиваться. Помнишь такое слово, не к столу будет сказано? Придется придумать, как выкрутиться.

Молодой отодвинул тарелку, взял салфетку, прочитал записанный на ней адрес.

– Асаково? Это дом бывшего партийца?

– Точно, – подтвердил пожилой. – Детишки собираются в гости к Ульяне Егоровой.

– Может, провернем дело на новом месте?

– Нив коем случае! – отрезал пожилой. – Гадить в родительских домах – все равно что плевать против ветра! Детишек они, может, и не любят, а себя очень даже! Ладно, будем перестраиваться по ходу дела. Для начала внедрим тебя на работу в благородное семейство.

– Кем?

– Штатным любовником, – усмехнулся пожилой. – Заодно оправдаешь псевдоним... Адонис.

Названный именем греческого красавца мгновенно вспыхнул:

– Не остри, Гомер! Она не в моем вкусе!

– Ты про дочку или про мачеху? – поинтересовался пожилой и тут же успокоил: – Не мельтеши, тебя предупреждали, что интим исключен. Посмотришь, послушаешь, последишь за детишками. А я пока придумаю, что делать дальше.

– Каким образом ты меня туда пристроишь?

– Не твоего ума дело. – Гомер сосредоточенно сверлил взглядом точку на замерзшем оконном стекле. – Машину водишь? Отлично. Значит, станешь водителем.

Адонис скривился:

– В такой холод? Пускай платят за вредность!

Гомер оторвался от созерцания заледеневшего окна и перевел взгляд на молодого нахала. Тот ответил независимым взглядом. Молчаливая дуэль длилась не больше нескольких секунд, первым сдался Гомер. Что-то буркнул под нос, как старый уличный пес, и опустил глаза. Адонис ухмыльнулся. То-то. Многолетний тест-драйв на выживание, пройденный в столице, учит самозащите лучше любых восточных единоборств!

Бедный амбициозный провинциальный парень явился в столицу с одним козырем: неотразимой внешностью. Не бог весть какая карта, но все же шанс... Скучающие богатенькие дамочки иногда обновляют коллекцию игрушек.

Адонис встал на дорожку, пройденную до него тысячей приезжих: сначала, как водится, честно искал работу. Был распространителем лечебной косметики, сидел на процентах, стоптал не одну пару подошв, бегая по поручениям, плавился на жаре и замерзал в зиму. Еле-еле сводил концы с концами, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого, пока не понял: работа – кидалово. Выбросил осточертевшую лечебную косметику в ближайший мусорный бак и пристроился продавцом-консультантом в магазин оргтехники. Платили стабильно, иногда даже баловали премиальными, но инфляция съедала прибавку еще до того, как она попадала в руки.

Он жил в съемной однокомнатной конуре на окраине города вместе с тремя такими же озлобленными и амбициозными мальчиками родом из Зажопинска. В свободное время носился по всевозможным модельным агентствам, пытаясь продать единственное достояние: внешность. Парень он был фотогеничный, ничего не скажешь, но не оказалось в нем главного – изюминки, которая отличает одно красивое лицо от другого, делает запоминающимся. Разные фотографы, поработав с ним разок, повторные приглашения не присылали. Таких мальчиков в Москве было очень-очень много, «ведро на рубль», как выразился один художник с пьяной откровенностью.

Адонис пережил это с горькой готовностью. Жизнь в столице быстро отрезвляет романтическую душу, поэтому, когда ему предложили участвовать в съемках подпольной порнушки, долго не раздумывал. Только спросил у «режиссера»:

– Сколько?

– Тысячу баксов за обычный трах, три за групповуху, садо-мазо идут по пятерке, любовь к животным стоит еще дороже, – отозвался «режиссер», гоняя во рту жвачку. И тут же игриво поинтересовался: – Любишь животных?

Адониса передернуло от отвращения. Работа пахла проституцией, если уж называть вещи своими именами, но ему так обрыдло полуголодное существование в ободранной каморке! Поэтому он собрался с духом и произнес:

– Согласен на групповуху.

К его удивлению, «режиссер» и глазом не моргнул.

– Отлично. Давай номер телефона.

Адонис нацарапал на бумажке номер мобильника и робко поинтересовался:

– Долго ждать?

«Режиссер» захихикал:

– Не терпится, что ли? Лафа, а не работа! Трахаешься с красотками, да еще и баксы за это получаешь!

Дело было вовсе не в трахе, у Адониса кончались деньги, но этого он не произнес. «Режиссер» сменил тон на деловой:

– Кстати, пока не забыл. Сходи к венерологу, сдай кровь. Пусть сделают тест на ВИЧ, гепатит и сифилис. Учти, если справка будет поддельной, просто так от «крыши» не отмажешься. Кастрируют к чертовой матери. Понял?

Адонис кивнул. «Режиссер» еще раз оценивающе окинул его взглядом с головы до ног, одобрительно хмыкнул:

– Внешние данные ничего, – проинформировал он, будто Адонис и сам этого не знал. – Как с потенцией? Заводишься быстро или нужен стимулятор?

– Все нормально, – выдавил Адонис, сгорая от стыда. Тогда он еще не утратил этот анахронизм, излишний в рыночное время.

– Значит, через недельку свидимся, – закрыл тему «режиссер». – Давай топай к врачу. Без справки к съемкам не допущу.

Целый год Адонис проработал в порноиндустрии. Поначалу было стыдно и даже страшно, потом притерпелся. Привык раздеваться перед камерой,– привык совокупляться в присутствии посторонних людей, привык к постоянной смене партнерш. Потенция не подводила, денежки капали исправно. За год Адонис скопил денег на однокомнатную квартиру и с облегчением вздохнул: с «клубничкой» можно завязывать. Но тут грянуло очередное повышение тарифов, и цены на московскую недвижимость улетели в космос. Взбешенный парень потребовал удвоить ему гонорар, «режиссер» пожал плечами:

– Совсем обалдел? Тебе и так платят по высшей ставке!

– Я стою больше! – объявил Адонис, не сдаваясь.

– Серьезно? – удивился «режиссер». – Прости, не расслышал, как твоя фамилия? Бандерас?.. Николсон?.. Хопкинс?.. Подумаешь, звезда подпольного траха! Если недоволен – пошел вон. На твое место полно желающих.

Адонис психанул и «уволился». Первое время он ждал, что «режиссер» одумается и позовет его обратно, но так и не дождался.

Денежки таяли, как снег весной, потому что за этот год Адонис привык жить на широкую ногу. Снял приличную квартиру, обзавелся неплохой машиной, накупил модных шмоток, регулярно посещал фитнес-центр и личного косметолога... А как же иначе? Положение обязывает!

Время шло, телефон молчал, деньги кончались, а квартирная хозяйка в очередной раз повысила цену за жилье. «Что делать? – спрашивал себя Адонис ночами, лежа на мягком диване. – Возвратиться в магазин на нищенский оклад? Жить в однокомнатной конуре с тремя соседями?»

Это был честный выход, но «год грязных денег» развратил Адониса. Поэтому вместо магазина он пришел в стрип-клуб.

Менеджер скучающе, словно рабочую скотину, окинул соискателя привычным бесцеремонным взглядом и поинтересовался:

– Где работал до этого?

Адонис покрылся холодным потом, потому что боялся этого вопроса. Снимаясь в порнухе, он тщательно менял внешность: надевал парики, клеил усы и бородку, менял цвет глаз с помощью контактных линз. Вряд ли посетители клуба смогут узнать в нем героя-любовника «клубничных» хитов прошлого года. Но голос дрогнул:

– Я сотрудничал с модельными агентствами, снимался в рекламе.

– Значит, в нашем деле новичок?

Адонис кивнул и поторопился уточнить:

– Я все схватываю на лету!

– Ладно, рискнем, – решил менеджер. – Потусуйся в клубе, посмотри, как трудятся парни. Завтра вечером попробуешь сам. – Он повернулся, собираясь уйти.

– А зарплата? – спросил удивленный Адонис.

– Никаких зарплат! – бросил менеджер через плечо. – Что сунут в плавки – то твое. Минус двадцать процентов.

Адонис здорово струсил и даже подумал, не позвонить ли ему «режиссеру»? Но возвращаться, словно побитая собака, не хотелось. И он решил попробовать себя на новом поприще.

– О чем задумался?

Вопрос Гомера застал Адониса врасплох. Он вздрогнул:

– Да так... Пустяки.

– Чеши в Асаково, – велел Гомер, передавая ему салфетку с записанным адресом. – Там уже ждут. Пройдешь собеседование, но это пустяки, формальность. Считай, ты принят на работу.

Адонис удивился. Он видел, что Гомер разговаривал по мобильнику, но не слышал, о чем. Судя по тому, как быстро решился вопрос, заказчик у них не хилый.

– Кого я буду возить?

Гомер пожал плечами.

– Кого прикажут. Хозяина, его жену и «золотую молодежь».

– Жена хорошенькая? – чуть игриво прищурился Адонис.

Гомер скривился.

– Ты не понял, зачем тебя туда пристраивают? – поинтересовался он. – А то смотри! Желающих на твое место полно!

Адонис скрипнул зубами. Эта проклятая фраза преследовала его по жизни, как пароль неудачника! Не прощаясь, он сунул в карман салфетку с адресом, встал и вышел из кафе.