Первый день смерти

Глава 5

Вечер прошел незаметно. Севка пропадал в библиотеке, а мы вчетвером отправились к озеру и немного прогулялись в лесу. Вернулись домой довольные, усталые, развели огонь в кабинете, уселись вокруг камина. Дрова трещали, плевались искрами, распространяли по комнате вкусный смолистый запах смолы. Было необыкновенно уютно.

– Здорово, правда? – спросила Дунька.

– Здорово, – согласилась Маринка.

Я скромно промолчала.

– Улька, мне нравится твой дом, – признался Севка, оглядываясь: – Отличная библиотека! Ты знаешь, что тут есть настоящие раритеты? Они очень дорого стоят. Хочешь, составлю список?

Я покачала головой.

– Не надо, они мне и так дороги. Это дедушкины книги, и продавать я их не собираюсь.

Севка смутился.

– Извини.

Мы замолчали, глядя на огонь.

– Завораживает, правда? – спросила Маринка. – Глаз не оторвать.

– Да, – согласилась я. – Красиво.

Дунька потянулась и зевнула.

– Пойду-ка я спать, – сказала она рассудительно. – Утро вечера мудренее. У нас какие планы на завтра?

– Разберем хлам в сарае, – откликнулась я. – Там куча старых вещей. Должны быть лыжи и удочки. В общем, утром посмотрим.

– Тогда всем спокойной ночи, – поднялась Дунька.

– Подожди, Дунь, я с тобой.

Ванька нашел тапочки, валявшиеся под диваном, пожелал всем доброй ночи, и они с Дунькой вышли из комнаты. Некоторое время мы прислушивались к затихающему звуку шагов, потом дом погрузился в сонную зимнюю тишину. Первым молчание нарушил Севка.

– Я им завидую, – сказал он, кивнув на дверь. – У них все так ясно и определенно. Любовь-морковь и всякое такое... Стукнет восемнадцать – поженятся и уедут в солнечную Калифорнию на Дунькину ферму...

– Ранчо, – поправила Маринка.

– Какая разница? Главное, что им все понятно. Встретились, полюбили. Полюбили, расписались...

– Разлюбили, разошлись, – закончила Маринка.

– Типун тебе на язык, – сказала я.

– А что такого? Бывает!

– Бывает, – подтвердил Севка. – Не о том речь, девочки. Вы меня не поняли.

– Подумаешь, бином Ньютона! – сказала Маринка. «Мастера и Маргариту» она знает наизусть и цитирует постоянно; к месту и не к месту. – Завидуешь чужой любви. Нехорошо, Сева. Мелко как-то.

– Да при чем тут любовь? – отмахнулся Севка. – Я завидую определенности! Понимаете? – И он повторил по слогам: – Оп-ре-де-лен-ности! У них жизнь расписана на несколько лет вперед как минимум!

– И что тебе мешает расписать свою? – поинтересовалась Маринка, но уже не так уверенно. – Какая у тебя цель? Реализоваться! Сделать карьеру, заработать деньги... Так? Ну, и чего ты хнычешь? Цель есть, в чем проблема?

Севка усмехнулся.

– В средствах, моя девочка, в средствах! – ответил он с насмешкой. – Иногда приходится их выбирать, а иногда не приходится. Кто-то все выбирает за тебя. Доступно?

– Нет, – честно ответила Маринка. – Муть какая-то.

Севка несколько мгновений, не отрываясь, смотрел на нее. Огонь камина отразился в его глазах, и они превратились в мерцающие темные угли. Минуту длилось молчание, потом Севка рассмеялся и откинулся на спинку дивана.

– Забудьте, – сказал он добродушно. – Все это муть, как правильно выразилась Маруська.

Маринка поднялась с пола и отряхнула джинсы.

– Сева, не бери в голову, – сказала она неловко. – Незачем тебе беспокоится о каких-то средствах. И про деньги не думай. Ты же знаешь, что мы тебя не оставим, поделимся всем, что имеем.

В глазах приятеля снова полыхнуло темное пламя.

– Спасибо, – поблагодарил он мягко. – Вы настоящие друзья.

Но мне отчего-то показалось, что думает Севка совсем другое.

Вошла Анна Никитична:

– Уля, поднимись к Ире. Она хочет с тобой поговорить.

– О чем? Надо же, королева Шантеклера: поднимись к ней! – возмутилась я и потребовала: – Пускай сама спустится, если ей надо!

– Да ладно тебе, – сказала Анна Никитична непреклонно. – Пошли, пошли!

Я встала с ковра и обратилась к честной компании.

– Ребята, извините, мамашка требует к себе.

– Не требует, а просит, – поправила меня Анна Никитична.

– Иди, конечно, – откликнулся Севка и многозначительно посмотрел на меня, напоминая о нашем уговоре.

Анна Никитична пропустила меня вперед, вышла следом и плотно закрыла дверь. Мягко взяла меня под локоток, и мы двинулись по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. Меня охватило предчувствие беды.

– Что-то случилось, да? – тревожно спросила я. – Что-то с отцом? Господи! Я же ему не позвонила!

– Все нормально с твоим отцом, – ответила Анна Никитична, подталкивая меня. – Хотя мог бы и сам с тобой поговорить. – Она отвела взгляд в сторону и сердито пробормотала: – Струсил небось... Вот такие они, мужики. Даже лучшие из них трусы, как только до дела доходит.

– О чем вы?! – застонала я.

– Сейчас узнаешь.

Анна Никитична остановилась возле двери, которую я обычно обхожу. Постучала два раза, и тихий ненавистный голосок тут же откликнулся:

– Входи, Уля!

Анна Никитична поправила ворот моего свитера, строго шепнула: «Веди себя прилично!» – и втолкнула меня в комнату. Ирина поспешно поднялась с кровати:

– Добрый вечер.

– Зачем звала?

Мамашка подошла ближе, неуверенно заглянула мне в глаза.

– Как отдыхаете?

– Ближе к делу.

Она опустилась на банкетку, стоявшую перед зеркалом и предложила:

– Не хочешь присесть?

– Постою, – ответила я нетерпеливо. – Говори, не тяни время! Меня друзья ждут!

Ирина беззвучно вздохнула. Она выглядела непривычно бледной. Возможно, это от отсутствия косметики.

– Одним словом не скажешь...

– Скажи двумя!

Она подняла на меня блеклые серые глаза. Мокрица.

– Уля... Ты уже взрослый человек, поэтому должна нас понять. В общем... – Она помедлила. – У нас с твоим отцом будет ребенок.

Я пошатнулась, схватилась за ручку двери и переспросила:

– Что-что?

Ирина побледнела еще больше.

– Я говорю, у нас будет ребенок, – почти прошептала она.

Новость обрушилась на меня с такой неожиданной беспощадностью, что я даже не успела ее осознать. Ноги вынесли меня в коридор, довели до моей комнаты, и уже там я без сил упала на кровать. Успела схватить подушку, чтобы заглушить рыдание, вцепилась в нее зубами. Из сердца рвался звериный волчий вой.

Ребенок! Ну конечно! Вот почему папашка сбежал из дома в очередную командировку! Трус! Предатель! Скотина!

Я глухо взвыла и еще плотнее уткнулась лицом в подушку.

По простоте душевной я считала, что все худшее уже позади. Свадьба, медовый месяц, ежедневное лицезрение противной гадкой тетки, которую мне навязали... Я даже немного притерпелась. И вот, оказывается, все это были только цветочки, ягодки у нас впереди. Вернее, ягодка. Новый ребеночек. Я глухо застонала. Скоро в моем доме появится пищащее живое существо, у которого, в отличие от меня, будут настоящие любящие родители. А я?.. Кто я? Черновичок? Ошибка молодости? Пример того, как нельзя поступать со своим ребенком? Господи, почему? За что? Я ведь тоже человек! Что мне теперь делать?! Как жить?!

Я подбежала к окну, рванула створку на себя, зачерпнула с подоконника снег и опустила в него лицо. В комнату ворвался холодный зимний ветер, истерика отступила. Острые ледяные иголки вонзились в кожу, по щекам потекли снеговые подтеки, похожие на слезы. Стало не только холодно, но и противно. Я закрыла окно, побрела в ванную, тщательно умылась и взглянула в зеркало.

Из Зазеркалья на меня смотрел человек, в которого только что ударила молния. Бледный до синевы, с мертвыми пустыми глазами. Я вышла из ванной, присела на кровать и уставилась в стену. Мыслей не было. Чувств не было. Ничего не было...

В дверь тихо постучали, но я не ответила. Маринка вошла в комнату, села рядом со мной.

– Почему ты такая бледная?

– Потому что беременная.

– Что-о-о?! – Маринка подскочила. – Улька! Ты беременная?! От кого? От святого духа?

– Беременная вовсе не я, а мамашка, – прошептала я, закрыла лицо руками и разревелась.

Несколько минут в комнате были слышны только мои тихие всхлипывания. Не выдержав, Маринка погладила меня по спине.

– Все! Слышишь, Улька? Кончай водопад!

Я всхлипнула в последний раз и попросила:

– Принеси воды.

– Из-под крана?

– Да хоть из-под крана!

Скрипнула кровать и через несколько секунд из ванной донесся шум льющейся воды. Я торопливо достала из тумбочки бумажную салфетку и вытерла глаза. Маринка вернулась со стаканом, в котором плескалась водопроводная вода.

– За качество не ручаюсь, – предупредила она. – Может, подождешь? Я на кухню сбегаю.

– Не надо, – ответила я. Схватила стакан, сделала несколько жадных глотков.

Маринка забралась на кровать с ногами, обхватила руками колени и пригорюнилась. Я поставила на тумбочку стакан с недопитой водой.

– Чего притихла?

– Так, – неопределенно отозвалась подруга. Подумала и неожиданно призналась: – Знаешь, а я рада, что мы сюда приехали.

– А я нет.

Маринка строго посмотрела на меня.

– Все равно бы ты узнала, – сказала она, избегая называть вещи своими именами. – Лучше уж раньше, чем позже.

Я достала вторую салфетку и громко высморкалась.

– Представляешь, отец удрал, чтобы со мной не объясняться. – Это мучило меня даже сильнее, чем известие о Иркиной беременности.

– Представляю, – отозвалась Маринка равнодушно. – Что тебя удивляет? Мужчины вообще боятся объяснений с женщинами!

– Я не женщина! Я его дочь!

– Поэтому он тебя боится в два раза сильней.

– Я такая страшная?

Маринка положила подбородок на колени и задумчиво уставилась на меня.

– Страшная, – призналась она. – Не обижайся, Ульяна. Я даже не знала, какая ты страшная. Нет, правда! Ты эту бедную тетку просто затерроризировала...

Я вскочила с кровати. Маринка загородилась обеими ладонями.

– Не бей!

– Прекрати придуриваться! – велела я жестко. – Можно подумать, ты не понимаешь, почему я так себя веду!

Маринка опустила руки.

– Еще как понимаю, – сказала она. – Можно подумать, я веду себя лучше! Смотрю на тебя и вижу собственное отражение. Прямо скажем: малоприятное зрелище.

Я задохнулась от гнева.

– Может, мне извиниться? – начала я шепотом. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. – Давай я прощения попрошу! За то, что меня всю жизнь дед воспитывал! За то, что я папочку с мамочкой только по фотографиям и помню! За то, что постоянно вынуждена спрашивать разрешения у какой-то лимиты! За то, что меня выперли из собственного дома!

– Брэк! – сказала Маринка.

Я словно споткнулась и умолкла.

– Нет, прощения просить не надо, – продолжала подруга: – Этим дела не поправить.

– Ты в своем уме?

Маринка не ответила. Покопалась пальцем в пододеяльнике, подняла на меня глаза, в которых не было привычной ехидной усмешки.

– Я тебе никогда не рассказывала, как меня выперли из дома? – спросила она неожиданно. – Нет? Хочешь, расскажу?

Я не ответила, и Маринка восприняла молчание как знак согласия. Слезла с постели, подошла к окну, повернулась ко мне спиной и сунула руки в карманы.

– Вообще-то, дома у меня никогда не было, – начала она пустым, лишенным эмоций голосом. – Когда я была маленькой, отец работал в Брюсселе. Сначала мы жили на территории одного консульства, потом переехали на территорию другого. Все казенное: мебель, посуда, столовые приборы, полотенца...

– Тебя это раздражало?

– Не-а, – все так же равнодушно ответила Маринка, не оборачиваясь. – Какая разница, из чего кисель хлебать? Меня раздражало другое. – Она поколебалась: – Ты никогда не спрашивала про мою мать...

– Ты никогда о ней не упоминала. Я думала, она умерла, как и моя.

– Живее всех живых, – отозвалась Маринка. Она по-прежнему стояла спиной ко мне, но голос у нее внезапно зазвенел. – Что ей сделается? Моя драгоценная маменька всегда жила в свое удовольствие, на остальных ей было наплевать. Возиться с ребенком она считала ниже своего достоинства. Меня окучивали какие-то няньки, горничные, воспитатели, частные учителя, кто угодно, только не она!

– А отец? – спросила я осторожно.

Маринка пожала плечами.

– Иногда принимал участие в воспитательном процессе. Мы редко виделись. Сейчас я понимаю, что он в этом не виноват. Он же работал.

Я промолчала. Мой папашка тоже вечно работает, но, на мой взгляд, его это не оправдывает.

– Я ее страшно ненавижу, – призналась Маринка дрогнувшим голосом.

– А меня осуждаешь! – упрекнула я.

Маринка повернулась ко мне. В неярком свете ночника она неожиданно стала выглядеть старше. От крыльев носа к уголкам губ пролегли горькие складки.

– Это совсем другое дело! Твоя мачеха не обязана с тобой возиться и не обязана тебя любить! Ты ей чужой человек, но она ведет себя корректно. По-моему, ты хамишь ей совершенно напрасно. Она и так тебя боится до смерти.

– Правильно делает! – не сдержалась я.

Маринка досадливо поморщилась.

– Ладно, не заводись. Мне дальше рассказывать или как?

– Если тебе не тяжело...

– Мне тяжело, – откликнулась Маринка. – Но иногда нужно высказаться. – Она криво усмехнулась. – Раз в семнадцать лет.

Я взяла с тумбочки стакан и допила воду. Вода пахла хлоркой.

– Мамочку я ненавидела до жути, – повторила Маринка. – Мне все время хотелось дать ей пинка под зад. Представляешь, один раз я не выдержала и изрезала ножницами ее любимое вечернее платье. Безумно дорогое. – Маринка сделала энергичный жест локтем: – Йес! Достала до самых печенок! Ты бы слышала, как она визжала!

Маринка даже закатила глаза от удовольствия.

– Наказали? – поинтересовалась я деловито.

– Спрашиваешь! Неделя без сладкого, по приговору папаши. Но меня это не сильно напугало.

– Напугаешь тебя, как же, – проворчала я, с уважением поглядев на бесстрашную подругу.

– Это трудно, – подтвердила Маринка. – Я продолжила борьбу с удвоенным рвением. Не знаю, может, они из-за меня развелись. Мать все время орала: «Это твоя дочь! Это твоя дочь! Уйми ее!»

– А отец?

Маринка пожала плечами, глядя в сторону.

– Молчал, – сказала она с кривой улыбкой. – Не отрицал. Как говорится «и на том спасибо».

Она замолчала.

– И что было дальше? – не утерпела я.

– Война! – сердито ответила Маринка. – Я объявила им войну! Насмерть!

Она стукнула кулаком по подоконнику. Я испуганно съежилась. Никогда не видела у подруги такого выражения лица.

– Отцу-то за что?

– За все! – резко ответила Маринка. – За то, что мне было плохо! Понимаешь?

Я молча кивнула. Что тут непонятного? Моя домашняя война развязана на том же основании!

– Я никогда об этом не задумывалась, – продолжала Маринка. – А сейчас посмотрела на тебя и поняла, что сама себя загнала в тупик. После развода родителей я ушла в глухую несознанку и пакостила отцу, как могла. Можно сказать, вынудила его выставить меня из дома. Знаешь, что меня раздражало больше всего? То, что он старался не оставаться со мной наедине. Удирал на свою работу с утра пораньше и возвращался как можно позже. Он дома почти перестал бывать.

– Ну и свинья!

– Ничего не свинья! – Маринка покраснела. – На работе его все любили, поэтому он старался бывать там, где его любят. Если бы я хоть раз попыталась наладить отношения, неизвестно, как бы все повернулось. – Маринка посмотрела на меня и предупредила: – Улька! Война – это тупик!

– И что ты предлагаешь? – огрызнулась я.

– Ты должна полюбить своего отца.

Я постучала кулаком по голове:

– Ты соображаешь, что говоришь? Должна полюбить! Должна!!!

– Да, ерунда получается, – признала Маринка. – Невозможно полюбить потому, что должна... – Она подумала и упрямо повторила: – Но ты должна! Если хочешь все исправить!

– Может, мне и мачеху полюбить? – предложила я, задыхаясь от ненависти.

– Насчет полюбить не знаю, но ты должна ее принять. Просто принять. Без скандала.

– И ребеночка?

– И ребеночка. – Маринка посмотрела на меня с упреком: – Он-то в чем виноват?

– В том, что я его ненавижу!

Маринка вздохнула.

– Ладно... – произнесла она устало. – Давай спать, - и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Я погасила ночник и уткнулась носом в подушку. Впервые в жизни у меня болезненно ныло сердце. Взрослею, наверное...

Гомер еще раз перечитал распечатку разговора Ульяны с мачехой и с торжеством стукнул рукой по листу. Вот оно, верное решение! Вот он, повод для выдворения детишек!

Обидно, что девица не устроила потрясающего скандала с битьем посуды, а еще лучше с мордобоем. Судя по всему, новость ее просто подкосила и не оставила времени на ответные действия. Ну, ничего. На то он и Гомер, чтобы сочинять нужные тексты.

Минут десять ушло на размышления. Потом Гомер дал очень простое задание одному из парней, дежуривших в машине: съездить в ближайший магазин и купить аэрозольный баллончик с красной краской. Набросал план сценария, позвонил Одиссею, доложил, что все готово. Одиссей встретил идею с энтузиазмом:

– Отлично! Я очень рад, что не ошибся в вас!

Гомер не удержался и радостно потер дрожащие руки.

– Наверное, лучше, чтобы работу сделал Адонис, – предложил он.

– Нет, – ответил Одиссей после короткого раздумья. – Я справлюсь сам.

– А это не опасно? – засомневался Гомер. – Если вас поймают...

– Не поймают, – спокойно оборвал Одиссей. – Передайте баллончик с краской Адонису, пускай закопает его в снегу, возле крыльца. Если все пройдет удачно, завтра детишкам придется перебираться в другое место. Что с гостиницей?

– Сейчас же отправляюсь туда, – отрапортовал Гомер.

– Поздно, поздно шевелитесь! Это нужно было сделать еще вчера вечером!

Гомер промолчал. Весь вечер ушел на прослушивание разговоров в доме и составление плана, но он не стал скандалить. Ему пообещали такие хорошие деньги, что становиться в третью позицию и надувать губки просто глупо.

– Еду, – сказал он кротко.

Одиссей, не прощаясь, положил трубку.

«Газель» снялась с насиженного места, неподалеку от дачного поселка, выползла на трассу и двинулась в сторону города. Гомер смотрел по сторонам. Когда-то здесь была обычная деревня. Теперь ее уверенно теснили бестолковые новорусские особняки и «развитая инфраструктура» – развлекательные центры, супермаркеты, спортивные клубы, кафе, рестораны... Вот и гостиница, куда они сейчас едут, выстроена на месте трех домов с внушительными участками земли. Хозяева не хотели их продавать, сопротивлялись новым реалиям, держались до последнего, и что? Сгорели домики одной нехорошей темной ночкой, просто-таки вспыхнули, как солома! Хозяева, конечно, кричали про поджог, только кто же их слушал? Не прошло и полугода после пожара, как на месте деревянных хибарок выросла небольшая, но очень симпатичная гостиница с уютными номерами.

Гомер припарковался на стоянке возле отеля, вышел из машины и отправился на переговоры. Еще через час все было улажено. Постояльцы освободили два номера: один трехместный и один двухместный. Гомер предложил им на выбор номера в хороших московских гостиницах. Насчет разницы в цене проблем тоже не возникло, деньги выдали выезжающим прямо на месте. Мало того, Гомер разошелся и оплатил расходы на такси! В конце концов, заказчик «спецпроекта» богатый человек, ему эти деньги – тьфу и растереть!

Словом, к великому переселению народов все было готово. Осталось надеяться, что план Гомера сработает и детишки завтра же окажутся в мышеловке, приготовленной для них заботливыми руками.

Пока парни, дежурившие в машине, начиняли техникой номера, Гомер прошелся по гостинице, осмотрел обстановку. Прочитал объявление о новогоднем карнавале, с удовлетворением хмыкнул. Интрига заворачивается лучше некуда, прямо как по заказу! «Смерть под маской», что может быть эффектней?! Для взрослых детишек следует придумать сказку пострашней!

Гомер вернулся в машину, взял ручку и начал составлять план следующего дня.