Пес бездны, назад! (СИ)

Глава 12 Бирюльки

Обратно они ехали на автобусе, уютно устроившись на парных мягких сидениях. Слушали музыку: сначала Летова, Башлачёва и кого-то ещё из плейлиста Эйя, а потом любимую Алёну из треков Осени. Девочка положила спутнику голову на широкое плечо и дремала. Он обнимал её, небрежно, возможно, лишь для того, чтобы просто куда-то девать правую руку.

Метро оказалось забитым: люди возвращались с дач. Эй и Осень смогли встать в уголке, прислонившись к дверям с надписью «не прислоняться». Парень обнял девочку, и усталая девятиклассница почти лежала на его груди. Движение электрички убаюкивало, голос певицы в наушниках сливался с музыкальными инструментами. Осень вздрогнула, когда Эй вдруг ожил и потянул её на выход. Захлопала сонными глазами.

Пересадка.

На Садовой, как обычно, было много народу. Девочку снова замутило. «Почему он не вызвал такси?» — подумала она, когда в новой электричке снова не оказалось сидячих мест. Ткнулась в его плечо и снова задремала.

Петроградка встретила парочку моросью и холодом. Осень проснулась. Эй держал её за руку, и его ладонь была широкой и очень горячей. Они шли по тёмному мокрому проспекту, и девочка послушно брела за спутником, не задавая вопросов. Перед самым домом парень вдруг остановился, обернулся к ней, взял за плечи и заглянул в глаза. Тени причудливо искажали его лицо.

— Подавать заявление в полицию — не самая лучшая идея, честно тебе скажу, — серьёзно сказал он. — Впрочем, поступай на своё усмотрение.

— Мы ещё увидимся? — её голос дрогнул, и Осень закусила губу.

Эй хмыкнул и ухмыльнулся:

— Зависит от твоего желания. Какие ж вы, девочки, всё-таки девочки.

В парадной оказалось темно. Видимо, лампочка перегорела. Осень замерла, внутренне сжавшись.

— Никого нет, — уверенно заявил парень позади неё.

— Откуда ты знаешь? — ворчливо отозвалась она.

— Такие вещи я чую. Идём.

Он снова взял её за руку и повёл по лестнице. Дверь в квартиру Осень открыла своим ключом. И сразу нос к носу столкнулась с Людмилой Прокофьевной.

— И эта с мужиком! — возмутилась соседка. — Не квартира, а бордель! Петровна, иди посмотри на своих дочерей…

— Тётя Люда… — пискнула Осень, заливаясь краской.

Крепкие руки вдруг притянули её со спины.

— Когда некому юбку задрать, то поневоле позавидуешь, да, тёть Люд?

Девочка обернулась, чувствуя, как заполыхало лицо. Эй ухмылялся, прямо и зло глядя на соседку.

— Я сейчас полицию вызову, юный хам! — взвизгнула та.

— Думаешь, один я не справлюсь?

— Это ещё что такое? — из кухни вышла мать. Нахмурилась. — Осень, живо в комнату. Молодой человек, вы…

— Яша, — отозвался Эй, удерживая Осень.

— Яша, будьте добры, уберите руки от моей дочери. И я вас не задерживаю.

— Нелли Петровна, вы только вот посмотрите на эту молодёжь…

— Я не добр, — пояснил Эй, в упор глядя на разгневанную женщину, — и добрым не буду. Но, если бы это была моя дочь, уверен, я бы позаботился о ней лучше. Вы очень плохая мать, Нелли Петровна.

— Вот родите дочь, и тогда поговорим, — процедила та.

Осень обернулась к Эйю:

— Яша? — переспросила с запоздалым недоумением.

— Ты можешь звать меня, как звала, — ухмыльнулся тот. — Говорил же: у меня много имён.

— Молодой человек, немедленно покиньте нашу квартиру…

Дверь в комнату Осени открылась, и на пороге показалась Алиса. Сестра была в серых джинсах и растянутом свитере. Она быстро оглядела всех, посмотрела на Осень, на Эйя.

— Добрый вечер. Мам, подожди. Молодой человек проводил Осень до дома, в этом нет ничего плохого. Вы, наверное, хотите чаю, Яша? Или, может, чего-то существеннее?

— Водочки бы, — засмеялся Яша-Эй. — Чаю с водочкой…

Осень наступила ему на ногу.

— С водичкой, то есть. Оговорился случайно. Люблю, понимаете ли, чай с водичкой. Но не буду. Передаю вам с рук на руки вашу дочь, многоуважаемая Нелли Петровна. И донесите до сведения многонеуважаемой соседки, что, тявкая на всех подряд, можно случайно угодить в пасть к волку.

И нежеланный гость, круто развернувшись, покинул квартиру.

— С тобой всё в порядке? — Алиса подошла к сестре, хмурясь и вглядываясь в её лицо.

— Нет.

— Пойдём, расскажешь, — она увлекла Осень в комнату.

Людмила Прокофьевна продолжала что-то визгливо высказывать соседке. Алиса плотно затворила дверь.

— Что случилось?

— Всё хорошо, — Осень потряхивало. Она села на кровать и обхватила себя руками. — Меня едва не изнасиловали, но в остальном…

— Что⁈

— Яша меня спас. Но… там…

Алиса села рядом, обняла сестру, притянула к себе.

— Может быть, тебе принести воды?

— Не перебивай меня! — закричала Осень, вскочив. — Ненавижу! Вас всех. Зачем было рожать, если даже квартиры отдельной у нас нет⁈ Зачем плодить нищету? Чтобы всякие сволочи потом могли издеваться, как хотят⁈

Она не заметила, что в комнату вошла мать.

— Зачем вообще рожать⁈ Яша предлагал, но я отказалась. А, наверное, надо было, потому что сволочи! Потому что…

— Осень, подожди. Ты же ехала к Камилле…

— Вот к ней-то я и приехала, — девочка засмеялась, слёзы брызнули на щёки. — Правда ехала не к ней, а Витэлю. Но он тоже мудак.

— И Витэль попытался…

— Не он! Он трус! Трус и гад! Подонок! Он просто… Он даже изнасиловать не мог сам, потому что трус! Но ему помогли…

— Что⁈ — это уже вмешалась мать. — Тебя обесчестили?

— Нет! — рявкнула Осень.

— А ты небось и не сопротивлялась?

— Пятерым мужикам⁈ Я бы посмотрела, как ты… Мама, идём в полицию. Эти твари должны сесть. И лучше на электрический стул! Их было пятеро…

— А Камилла? Всё это произошло у неё дома? — тихо уточнила Алиса.

И за этот вопрос Осень возненавидела сестру ещё сильнее.

— Я ехала к Витэлю! Вот только там…

— То есть ты мне солгала? — холодно уточнила мать, скрестив руки на груди и прислонившись к двери. — Шлюха малолетняя. Сказала мне, что к подружке, а сама к мальчику рванула? Зря они тебя по кругу не пустили, тварь малолетняя.

— Мама! — Алиса вскочила.

— Сука не захочет — кобель не вскочит, — процедила мать.

Осень сглотнула. Вцепилась пальцами в покрывало:

— Я тебя ненавижу!

— Вкалываешь на трёх работах, чтобы прокормить, выучить, на ноги поставить, а она только и смотрит, как под мужика поскорее лечь…

— Заткнись! — заорала Осень, стиснув кулаки, и подскочила к матери. — Ты сама нас нагуляла без му…

Дёрнулась от резкой боли. Схватилась за щёку. Алиса схватила руку матери, снова занесённую для удара.

— Перестань! — закричала на неё. — Немедленно!

— Я ухожу от вас. Навсегда, — выдохнула Осень, отшвырнула мать и бросилась вон.

И услышала вслед:

— Беги-беги на панель, шалава малолетняя…

В коридоре толпились любопытные соседи. В дверях своей комнаты, прижав ладошки к румяным щёчкам, качала головой Анжелика Михайловна. Осень выбежала на лестницу, не закрывая дверей, кубарем скатилась вниз и споткнулась о тёмную фигуру, сидящую на ступеньках. Эй успел её перехватить.

— Забери меня отсюда! — закричала Осень, захлёбываясь плачем без слёз. — Увези меня куда-нибудь. Или убей. Ты же можешь, я знаю.

— Могу, — согласился он. — Но лучше убью всех остальных.

— Осень!

К ним бежала Алиса. Оба обернулись к ней.

— Извините, Яша, могу я поговорить с сестрой наедине?

— Я не хочу с тобой разговаривать! Ты тоже считаешь меня шлюхой и…

— Нет. Осень, я не…

— Ну и что! Ну и считай! Мне плевать! Это ты отпустила меня и… И…

Алиса подошла, обняла сестру и прижала к себе.

— Прости меня, — прошептала судорожно. — Прости…

Они обе расплакались.

— Ты мне поможешь подать заявление? Алис? Я всё равно его подам…

— Конечно, помогу.

Осень всхлипнула, обхватила сестру руками. Тонкие пальцы сестры взъерошили волосы младшей.

— Я не хочу домой, не хочу! Не хочу больше видеть её…

— Тише, моя хорошая. Мы что-нибудь придумаем.

— Позвони Артёму. Пусть он снимет квартиру. Давай жить вдвоём? Почему ты не выйдешь за него замуж? Мы бы жили все вместе… я бы вам не мешала, честно… Артём нормальный…

— Осень…

— Почему я должна жить в коммуналке? Почему должна заходить на кухню, где едят абреки? Почему должна терпеть эту…

Алиса крепче прижала её к себе. Где-то залаяла собака, а потом вдруг завыла.

— Да сколько можно-то⁈ — раздалось откуда-то сверху. — Хотя бы вечером в воскресенье можно не орать? Кому-то завтра на работу…

— Квартиру я вам сниму, — неожиданно отозвался Эй, про которого все забыли. — Но тебе, девочка, пятнадцать. Никто не разрешит тебе жить там, где ты хочешь, и с кем хочешь.

— Спасибо, мы сами решим этот вопрос, — Алиса подняла голову и твёрдо взглянула на парня.

— Вы уже решили! — крикнула Осень и отпрянула от сестры. — Прекрасно решили!

— Давай сначала дойдём до полиции. Только подожди, пожалуйста, я поднимусь за паспортом.

— Мы подождём снаружи, — миролюбиво согласился Эй, взял девочку за руку и вышел.

Осень колотило. На улице Эй развернул девочку лицом к себе, прижал к стене.

— Ты чего психуешь? — спросил добродушно.

— Я не психую! Пусти!

— Ага. А у меня сиськи отросли. Хорош истерить. Предложил же: убью всех, включая мальчиков-зайчиков и девочек-припевочек. Могу быстро и легко, могу сложно и красиво. Заканчивай мозги выносить своим. Выноси чужим.

— Тебе хорошо говорить, — дрожа от ярости, прошипела Осень, — тебя не насиловали.

Тёмные брови насмешливо поднялись. Яша наклонил голову набок:

— С чего ты решила?

— В-в смысле?

Его крупные, остроугольные зубы блеснули в усмешке.

— Ты думаешь, что насилуют только девочек? А если хрен вырос, то всё, вне опасности?

— Перестань! — она ударила его в плечо, но не сильно.

Бешенная злость куда-то испарилась. Девочка бессильно ткнулась в него и тихо заплакала.

— Вы стали нежными, — заметил Яша. — Слишком нежными. Это не к добру. Так всегда бывает перед большим трешаком. Насилие — такая же неотъемлемая часть жизни, как убийство и воровство. Ещё лет двести… да не, лет сто назад насилие было нормой. Мужик покупал себе жену на брачном рынке, а дальше она рожала ему, и её согласия никто не спрашивал. Или из-за штампа в паспорте принудительный секс уже не насилие?

— Не говори мне таких мерзостей, — жалобно попросила Осень.

— Ну ок, — согласился тот.

Они помолчали. И вдруг Яша запел мягким низким голосом, совсем тихо, почти ей на ухо:

— От героев былых времён не осталось порой имён…

Он пел и тихо покачивал её, и Осени почему-то становилось легче. В объятьях Эйя девочка чувствовала себя защищённой. Словно больше не существовало ночи, холода и тёмных подворотен.

— Кто исполнитель? — спросила она, когда Яша закончил.

— Вот ты темнота, — рассмеялся тот и взъерошил её мягкие волосы. — Дикая тварь из дикого леса.

— Яша, Осень, я тут.

Оба оглянулись на Алисин голос, но парень даже не подумал выпустить девочку из рук.

— Я позвонила Артёму. Он приедет за нами. Я думаю, в полицию лучше пойти с утра. Тебе надо отдохнуть.

— Я думаю, в полицию лучше вообще не ходить, — хмыкнул Эй.

Осень нахмурилась и заявила решительно:

— Нет. Они должны сесть. Сегодня — я, а завтра — кто-то ещё. Такие сволочи чувствуют себя безнаказанными потому, что все молчат.

— Вор должен сидеть в тюрьме, — рассмеялся Эй и выпустил девочку из объятий. — Ну, как знаете.

Артём приехал минут через пятнадцать. Я открыла заднюю правую дверцу автомобиля, и села вместе с сестрой. Парень глянул на нас в лобовое зеркальце.

— Сразу домой, или заедем, отметим?

— Домой, — попросила я, чувствуя просто неимоверную усталость. — Артём… у тебя есть что-то успокаивающее?

— Вино?

— Ребёнку.

— Без проблем. Завернём по пути в аптеку.

Мне хотелось кричать. Очень-очень громко. «Она же твоя дочь! Как ты можешь вот так⁈». Но мать Алисы и Осени была человеком фейской натуры. Прямо как моя реальная, оставшаяся в Эрталии, мать. Впрочем, тут вопрос не только к ней. Как я-то могла не видеть, что с девочкой что-то происходит? Увлечённая попыткой догнать время, я почти не обращала внимания на её повышенную раздражительность, на долгие отлучки из дома.

Бедная девочка!

Ещё и Яша какой-то. Ему лет около двадцати, значит, это не одноклассник. И вообще не школьник. Я уже прочитала, что в этом мире все дети учатся в школе, без разницы, дети богачей или бедняков. Школы разные только. На друга семьи Яша тоже не похож: матери он был явно не знаком. А тогда — откуда? И почему Осень верит ему больше, чем родным? Она жалась к парню, словно видела в нём одном свою защиту. Не в матери, не во мне…

Ладно. Если и попытаться расспрашивать, то точно не сейчас.

У меня Яша не вызывал доверия. Слишком насмешливой и равнодушной была его улыбка. Мне показалось, что всё происходящее парня скорее забавляло, чем заставляло сопереживать. Не хотелось бы, чтобы сестрёнка попала из огня да в полымя.

Артём привёз нас в собственную квартиру. На вешалке в коридоре висела одежда, явно принадлежавшая ему. И в целом, судя по небольшому беспорядку, квартира была давно и прочно обитаема. Честно говоря, я рассчитывала, что он снимет для нас отдельное жильё, но… Дарёному коню в зубы не смотрят. Мы с Осенью и так слишком напрягали человека, который никаким образом не был за нас ответственен.

— Осения, твоя комната, — Артём радушно распахнул светлую дверь. — Алис, ты со мной или с сестрой?

И голубые глаза уставились на меня с надеждой. Понимала ли я, что именно значил мой звонок после нашего последнего разговора? Безусловно. Да, я осознавала какой ответ он ожидает. Артём был и так очень лоялен и добр, задавая вопрос.

Я должна была сказать «с тобой». Вот только… не смогла.

Осень вошла в комнату. Артём выжидающе смотрел на меня, а я молчала, не в силах принять решения. Парень подошёл, снял рюкзак с моего плеча, обнял. Я с усилием выдавила:

— Прости. Я не готова.

— Тебе не за что извиняться, малыш. Я всё понимаю.

Мне пришлось проглотить этого «малыша».

— Мы ненадолго, — шепнула я. — Я со всем этим разберусь. Просто мне нужно время…

— А хоть бы и надолго. Не, я никогда не был в восторге от твоей сестры, ты знаешь, но ради того, чтобы мы съехались, я точно потерплю. Надеюсь, к тебе начнут возвращаться воспоминания и…

— Спасибо. Можешь показать мне кухню? Надо бы поужинать и спать.

Кухня оказалась огромной. Вдоль её стены возвышались чёрные полированные шкафы, а стол размещался по центру, больше похожий на большую тумбу. С краном и раковиной. Перед ним стояли высокие стульчики. Сверху свешивались конусообразные светильники.

— Я заказал роллы, — Артём стоял позади, — так что тебе достаточно лишь включить чайник.

Как включать чайник, я уже знала. Спасибо Осени. Когда за стеклом зажегся красивый синий свет и вода пустила пузырьки, Артём вдруг снова обнял меня. Я вздрогнула от неожиданности. Он ткнулся лицом в мой затылок.

— Я так соскучился, Лиса… Без тебя здесь было пусто. Ужасно пусто.

Герман задержался в Выборге, пересёкся утром в понедельник с заказчиком и вернулся в офис уже после обеда. На голубом небе ярко светило сентябрьское солнце. День улыбался. «Жизнь налаживается», — весело подумал мужчина, легко взбегая по ступенькам. Лифтом пользоваться не хотелось.

И понял, что ошибся, когда навстречу встретилась Леночка, округлила глаза и одними губами прошептала:

— Максим Петрович…

Герман кивнул, прошёл в кабинет и притворил дверь.

— Добрый день, — поздоровался с отцом Веры, прошёл и опустился за стол на своё место.

Массивный, обрюзгший Максим Петрович взглянул на любовника своей дочери. Скривил губы.

— Ты как, сынок, не разочаровался ещё в своих бирюльках?

— Нет.

Бирюльками Максим Петрович называл «возню» Германа с реставрацией памятников архитектуры, гос. заказы и в целом всю фирму.

— Ну-ну. А пора бы. Вроде взрослый мужик, а только голову девке морочишь. Вере тридцать на носу. Пора наследников рожать, а у вас всё детский сад и…

Он употребил слово, до крайности похожее на «потягушки». Герман поморщился. Он не любил мат и применял его лишь в необходимых для этого случаях. Данный случай под это определение не подходил.

— Максим Петрович, я признателен вам за ваше отношение к дочери, но…

— Заткнись, сделай радость. Герман, ты — старший сын моего друга и, так сказать, товарища по питерской песочнице. Поэтому я очень мягок с тобой. Но Вера мне дочь. И как любой нормальный отец, я не такого будущего для неё желаю.

Герман выдохнул. Изнутри разъедающей кислотой поднималась злость, но он бы не был тем, кем был, если бы не умел её контролировать.

— Я был признателен вам, если бы общались со мной не Эзоповым языком, — терпеливо предложил гостю. — Давайте говорить прямо: вас беспокоит статус вашей дочери?

— То, что вы не женаты? Да бог с вами, Герман Павлович. Я только рад, что не связан с мальчиком, играющим в бирюльки в свои тридцать… три? четыре? годика кровным родством. И что вы не нарожали мне таких же внуков. Я про дело. Завязывай, сынок, со всей этой хренью. Займись настоящим делом, что тебе, собственно, Паша и предлагал неоднократно. Ты ж наследник фирмы. И мозги есть, и хватка. Пора бы уже начать ворочать… не говорю большими, а просто — деньгами.

— Максим Петрович…

— Только не надо мне вот этого вашего душевного про пилястры и алебастры.

Герман сцепил пальцы и зубы. Выдохнул коротко.

— Вера — взрослая девочка и может сама…

— Геша, — Максим Петрович перегнулся через стол, — была бы большая, не связалась бы с таким мальчишом-кибальчишом, который не может её отправить даже на Бали сумочку от Дольче купить.

Дверь грохнула о косяк, распахнувшись настежь, и в кабинет ворвалась та самая «взрослая девочка». Мужчины с удивлением оглянулись на неё. Вера захлопнула дверь. «Что-то произошло», — понял Герман, и сердце неприятно ёкнуло.

— Вера, выйди, — велел отец, — дай нам…

— Из полиции звонили, — прохрипела Вера, лицо её покрылось алыми пятнами, — какая-то малолетняя потаскушка подала заявление на Виталика. Якобы тот пытался устроить с ней групповушку. Вот же…

И девушка грязно выругалась. Герман застыл. Ему вдруг вспомнилась красная, словно помидор, девчонка на остановке.

— Когда? — деловито уточнил Максим Петрович.

— В ночь с субботы на воскресенье.

— Вы были на даче без меня. Виталий отлучался?

— Ты с ума сошёл⁈ — закричала Вера. — Это твой сын! Ты можешь всерьёз…

— Сядь и замолчи.

Девушка рухнула в кресло. Её трясло. Герман встал, налил воду и протянул ей стакан.

— Виталий отлучался? — жёстко повторил вопрос Максим Петрович.

Вера глотнула воду. Её зубы стучали по стеклу.

— Ненадолго. На полчаса… кажется… Они с Камиллой отправились за соком…

— Не могли заказать доставку?

— Господи! Пап! Целоваться в машине им захотелось. Или секса. Молодость. Гормоны. Предлога лучше не нашли. Виталька — взрослый парень. Девка хороша. Какая доставка⁈

— Когда?

— Я не помню… Там народу было — дофигища. Вит взял мою машину. Приехал-уехал, я что, следила? Но ты всерьёз…

— Я — не всерьёз. Я не следователь. А вот следователь будет спрашивать всерьёз. Сколько девке лет?

— Камилле?

— Причём тут она? Девке, которая заявление накатала.

— Несовершеннолетняя. Хуже: пятнадцать.

— Плохо. Сейчас с этим строго. Скинь номер следователя. Я сам с ним поговорю.

И он вышел. Вера всхлипнула. Ошарашенный Герман машинально обнял девушку, не зная, как успокоить.

— Вот же дрянь малолетняя! — прорычала Вера с ненавистью и грязно выругалась.