Пес бездны, назад! (СИ)

Глава 17 Белка

Закрыв дверь за врачами скорой помощи, я вернулась на кухню. Артём и Яша сидели за столом. Тёма неприязненно смотрел на гостя и тискал пальцами пустую кружку. И я была с ним эмоционально согласна: друг Осени мне тоже не нравился. От него было странное ощущение, как будто идёшь ночью по улице с разбитыми фонарями мимо тёмного переулка. И всё же именно этот человек нашёл мою сестру. И спас.

— Яша, вам кофе сделать?

Он перевёл на меня взгляд холодных глаз. Обычно карие глаза тёплые, ведь коричневый относится к тёплой гамме, но Яша умудрялся превратить их в шоколадный лёд.

— Нет. Что там?

— Они предлагали госпитализацию, но я… Я боюсь больниц. Вкололи антибиотики. Сказали, будет спать до утра. Дали инструкции и даже лекарства оставили.

Яша кивнул и поднялся:

— Держите в курсе.

— Уже уходите? — процедил Артём.

Гость покосился на него, а потом посмотрел на меня:

— Зря вы это затеяли. Не докажете ничего.

— Вы, должно быть, считаете полицию продажной, — начал Артём насмешливо, — вы меня извините, но у вас, очевидно, сложился какой-то ложный образ из фильмов годов девяностых. Да вы и сами ему соответствуете…

— Переведите её в другую школу. Лучше в другой город. Или район. И загрузите внеклассной… как там сейчас это называется? Кружками, секциями. Осени нужны друзья.

— У неё уже есть прекрасный друг, — не удержался Артём от ехидства.

— Пойдёмте, я вас провожу, — предложила я.

Мы вдвоём вышли к лифту, и я тихо спросила:

— Как вы её нашли?

Яша усмехнулся:

— У меня свои методы. Вам это знать не нужно.

— Но если вдруг…

— Если вдруг, — он мельком глянул на меня, и я невольно вздрогнула, — сразу звоните мне.

Лифт распахнул двери, Яша шагнул в металлическую кабину, оглянулся:

— Почему вы за неё так вписываетесь? — спросил с неожиданным любопытством.

— В каком смысле? Она — моя сестра…

Парень насмешливо приподнял бровь, и я замерла. Он знает! Он совершенно точно знает, что это не так! Двери мягко закрылись, лифт отправился вниз.

— Стойте! — закричала я.

Когда я спустилась, Яши уже нигде не было. На звонок механический голос равнодушно ответил: «Абонент недоступен или…». Я позвонила ещё и ещё, и наконец парень снял трубку.

— Да.

— Извините, но… Вы ведь не из Первомира, да? Почему вы решили, что мы с Осенью — не сёстры?

— Алиса Романовна, ложитесь спать. Вам показалось. У вас стресс. Хороших снов.

И отключился.

А я прислонилась спиной к стене, запрокинув голову. Почему этот парень кажется мне столь жутким? И откуда ему известно, что я — самозванка?

Пёс злился. Шагал по дождливым улицам и старался наступать на упавшие листья.

Ярость плескалась в нём, как металл в котле сталевара. Город спал. Ни бандитов, ни пьяниц, никого, с кем можно было бы сцепиться в драке, выплёскивая злость напуганного зверя. Не было даже проституток, которых можно было бы неожиданно удивить.

Псы бездны ничего не боятся. Никого не жалеют. Не… он это всё знал.

«Прекрасны поля, ещё прекраснее леса, одетые в летний наряд…» — звучал тихий детский голосок в его голове, а Эйю казалось — отовсюду. К гимну присоединялся второй, за ним третий ребёнок. И надо было срочно кого-то убить, долго и мучительно, чтобы криками заглушить эти робкие голоса, чтобы чужой кровью затопить в себе страх.

И боль.

Но псам бездны не бывает больно.

— Ненавижу детей! — зарычал Эй.

Он вышел к Петропавловке и замер, угрюмо созерцая мощные стены бастионов. Крепость, выстроенная по всем правилам оборонительной науки. Крепость, прославившаяся не доблестью. Он чувствовал смрад сходивших с ума узников, чувствовал пепел женщины, облившей себя маслом. А сейчас они ходят туда и фотографируются. Смеются и едят сосиски в тесте среди куртин, угрюмо наблюдающих за ними. Понаставили везде забавных зайцев. Но Пса не обмануть. Он всегда чует смерть, как ни прячь её под афишами и яркими плакатами. Сломанные жизни, сломанные судьбы, страдания и разбитые надежды.

Часы на соборе пробили три.

— Мне нужно кого-нибудь убить, — устало прошептал Яша. — Или я сойду с ума.

Бездна манила и звала. Она нуждалась в нём, но она была слепа. Мать, пожирающая своих детей. И сейчас бездна настороженно принюхивалась к своему псу. Это пугало его. Раненных добивают. Больных добивают. Слабых сбрасывают с борта в море…

И вдруг Пёс понял, что ему делать. Усмехнулся.

Что ж… В эту ночь он всё же позабавится. Бездна получит свою жертву и перестанет вглядываться в него слепыми глазами.

Эй вернулся на Кронверкский проспект, повернул мимо серого дома с глупыми аистами на стенах, подошёл к припаркованному автомобилю и скользнул в наружное зеркало заднего вида. Машина дёрнулась, коротко пиликнула, но тотчас передумала блажить.

Как прекрасен Первомир с его страстью к зеркалам!

И как же Пёс бездны ненавидел эти самые зеркала. Он мчал, постукивая когтями и прижав уши, по зеркальному коридору, чувствовал, что шерсть на загривке стоит дыбом. Волк боялся, что останется в стекле навсегда. А прошлое заточение усиливало его первобытный ужас. Понимал, что его страх иррационален: теперь, когда есть маяк, зеркальная магия не сможет удержать Эйя, но кровь стыла в жилах вопреки доводам рассудка. И, конечно, в этот раз всё зверь благополучно выпрыгнул из зеркала аккурат в нужном месте.

Тёмная комната. В окно бьёт свет фонаря, и на светлых стенах криворукими ведьмами пляшут тени ветвей. С низкого топчана свесилась нога с неожиданно длинными для ступни пальцами и криво обрезанными ногтями. Запах дешёвых сигарет смешался с запахом дешёвого алкоголя и провонял всё: обои, мебель, постеры, постель.

Волк чихнул. Подошёл, сел, постукивая хвостом о ламинат и вывалив язык. С языка капала слюна, и жизнь удалась.

— Ну, привет, — весело осклабился хищник. — Доброго утра добрым людям.

— А? Что?

Голова со смятым кудрявым чубом поднялась с подушки, уставилась на видение мутным взглядом.

— Говорила тебе мама: не ложися на краю. Вот, я пришёл.

И клацнул зубами. А потом улыбнулся во всю пасть.

Парень вскочил на постель с ногами, заорал и швырнул пустой бутылкой в хищника. Волк поймал стеклотару, сжал челюсти и радостно выплюнул осколки.

— Давай ещё. А когда бутылки закончатся, я стану хрустеть твоими косточками. Сладкими-сладкими косточками. Начну с ног…

— Ты… ты мне снишься!

— Да ладно? Что наша жизнь, как не сон кого-то большого и отчаянно тупого. О, ты описался? Фу, совсем как маленький! Алкоголизм до добра не доводит, да. Но спасибо. Терпеть не могу откусывать их, когда внутри — моча…

Жертва рухнула на колени, протянула дрожащие руки:

— Нет, нет, пожалуйста, не надо…

— «Витэль, отпусти меня, — пропищал волк, уродливо искажая голос. — Пожалуйста!» Не переживай, я тебе заплачу́, малыш. От тебя не убудет… Ну, ладно, вру. Убудет. Но совсем немножко.

— Я не Витэль…

— Знаю, вкусненький, знаю.

Добыча посмотрела на хищника диким, полубезумным взглядом, швырнула несвежую подушку в зубастую морду и кинулась из комнаты. Хлопнула дверь туалета, и чуткий слух зверя уловил щелчок задвижки. Волк, посмеиваясь, направился за добычей.

Серьёзно? Ты, словно мальчик, веришь в чудеса? В снежного человека, в деда Мороза, в то, что вот эта хлипкая преграда остановит Пса бездны?

Какие люди всегда наивные!

Хорошее настроение стремительно возвращалось к нему. Внутренняя бездна вытесняла внешнюю.

Бертран мерил шагами садик у психоневрологической клиники. Потом сел на скамейку, опустив руки локтями на колени. Его душу раздирали страх и ненависть. Страх за жену, ненависть к тому подонку, который так напугал её. У Кота было не так много времени, чтобы разобраться во всём произошедшем. Надо было ехать, снова, но… Как оставить Майю одну?

Мужчина стиснул кулаки. Нелепо чувствовать себя настолько беспомощным.

— Где ты, сволочь, бездна тебя побери? — прошипел он.

— Кот…

Бертран оглянулся, подбежал к выходящей жене, взглянул вопросительно. Она сама обняла и прижалась к нему.

— Мне выписали курс, — сообщила тихо. — Давай поедем в Павловск? Хочу погулять по парку… Потом в аптеку зайдём.

Всю дорогу Майя подавлено молчала, и только на тропинках пейзажного парка вернулась к теме:

— Я всегда считала Сергея просто мерзавцем, но… Понимаешь, он ушёл через зеркало.

— Тебе не могло… ну… показаться?

Он заботливо взял жену под локоть. Падали золотые и алые листья. Любимая осень, любимый павловский парк, бескрайний, запутанный, полный неожиданностей. Созданный гением Пьетро Гонзаго, он казался причудой природы, а не делом рук человека. Здесь привольно гулялось и дышалось тоже свободно.

— Могло. Но если он не ушёл в зеркало, то как бы вы с ним не пересеклись? Нет, Кот. И я уверена, что Сергей сделал это специально, наглядно, чтобы я увидела. Он предложил тебя убить и, знаешь, я не сомневалась, что он бы это мог…

— Ты уверена, что хочешь сейчас говорить об этом?

Майя приникла к нему, покачала головой:

— Нет. Не хочу. Но, Кот, он… он спрашивал меня про Аню.

— Он её не найдёт. Ты же знаешь.

— Я не уверена в этом. Уже не уверена. Я сказала ему, что Аня…

Кот остановился, притянул её к себе.

— Я понял. Не проговаривай. Думаешь, подонок тебе не поверил?

— Не знаю… Я вообще не поняла, зачем он приходил… Думаю, если бы он хотел… ему бы ничего не помешало. И ещё… Бертран, он не изменился. Совсем. Сергей всегда казался мне моложе своего возраста. Мы же с ним вроде как были ровесниками. Как я всегда считала. Но он всегда выглядел на двадцать. И вчера — тоже. Мальчишка, понимаешь? А это невозможно же.

— Если только он не из другого мира, — прошептал Бертран. — Опиши мне его, если можешь.

— Лучше я тебе его покажу.

— Ты оставила его фотографии? — удивился Кот.

— Я — нет. Но в одном из альбомов нашей группы есть его фото. Правда, не очень качественное. Сергей не любил фотографироваться. И всё-таки однажды Рада, наша сокурсница, умудрилась его сфоткать.

— Ты заявляла о насилии?

— Нет. Не нашла в себе духу обратиться в полицию. Я вообще долго не могла выйти из квартиры, меня начинало трясти, нахлёстывала паника. Я хотела заявить, но, когда немного пришла в себя, Рада сообщила, что Сергей пропал. Они даже к каким-то поисковым отрядам обращались. Буквально в тот же день, как… Ну и я не стала…

Майя вынула телефон, нашла нужную группу, принялась рыться в фотографиях. Бертран приобнял жену за плечи, увлёк и посадил на скамеечку под пышными еловыми лапами. Из кормушки для птиц выглянула морда белки и уставилась на парочку. «Есть что есть?» — было отчётливо написано в выпученных блестящих глазках.

— Вот.

Он заглянул и увидел немного мутную, смазанную фотографию, на которой жизнерадостно улыбался парнишка лет двадцати. Он поднимал ладонь, растопырив пальцы, словно хотел заслонить камеру. Симпатичный, но не красавец. Сухощавый. Не атлет. Светлые волосы растрёпаны. Под широкими тёмными бровями блестят весёлые чёрные глаза. Белая футболка с алым черепом. Или не черепом — не понятно, так как размыто. Серая клетчатая рубаха расстёгнута.

— Вот эту фотографию и использовали для поиска.

— Перекинь мне, — попросил Кот.

Вгляделся, щурясь. А потом переслал её другу.

— Привет, — написал торопливо. — Можешь улучшить качество фотки? И ещё… одень, плиз, пацана в костюм эпохи Тюдоров… В красных тонах.

Белка решилась. Спрыгнула, пробежала по земле, заскочила на скамейку и снова уставилась на людей. Подёргала усиками. Не было похоже, что эти двое проходимцев хотят угостить её орехами. Но так же не бывает, да? Люди ведь для того и живут, чтобы кормить белок. Иначе для чего ещё?

Ответ не заставил себя ждать.

— Знакомься, Майя, — прошептал Бертран задумчиво, — перед тобой — младший из сыновей Андриана, короля Родопсии. Покойного, как мы уже знаем. Принц Дезирэ собственной персоной. Младший братишка твоего зятя. И, знаешь, что забавно? Я встречал его после того, как ты побывала в Эрталии. Когда искал возможность перенестись к тебе. Мы с его старшим братом, не совсем старшим из троих, а средним, были друзьями. Мариону было лет двадцать тогда. А Дезирэ — семнадцать. И выглядел он на семнадцать. У него только-только переломался голос и довольно плохо росли усы над губой. Что, впрочем, никак не мешало младшему принцу воевать с Родопсией.

— И что это значит?

— Ничего. Почти. Кроме того, что он — не человек. Потому что люди молодеть не умеют даже в Эрталии. И в Родопсии тоже не умеют.

— Не понимаю.

— Май… Вы встретились с ним, когда ему было двадцать. Ты забеременела. Ещё года через три встретились мы с тобой. Это я в годах Первомира считаю. С годами в Эрталии, как известно, есть проблемки. Но хронология-то остаётся той же. А потом мы пересеклись с Дезирэ. Я с Дезирэ. И ему было семнадцать. Меньше, чем до встречи с тобой. Прошло ещё семнадцать лет. И сколько сейчас прекрасному принцу? Двадцать? Двадцать два? И не факт, что ещё лет через пять не станет десять. Никого не напоминает? Я вот знаю лишь одного… человека, который умеет управлять своим возрастом.

— Румпеля, — выдохнула Майя, вздрогнув.

Кот посмотрел на неё. Белка вскарабкалась на его колени и зацокала сердито. Мужчина прищурился на наглую зверюшку и коротко, зло зашипел. Мелькнул пушистый хвост, качнулась мохнатая лапа ели.

— Я не знаю, кто такой Румпель, — признался Бертран. — Никогда не задумывался об этом. Помнишь, мама говорила, что научила его магичить, но… Судя по тому, что нам рассказала Аня, это вряд ли. Предположу, что мой папочка просто сыграл в подкидного дурачка. Учительница — ученик это вечная игра. Очень увлекательная, кстати.

— Румпель говорил что-то про «мы». Но не сказал, кого так называет… Когда предупреждал меня не переходить «им» дорогу.

— Что этим тварям нужно в Первомире? — проворчал Кот. — Зачем они все сюда припёрлись? Без них тут было прекрасно. Но вот что мы сделаем: если кто-то и может справиться с зарвавшимся щенком, то это, полагаю, мой непутёвый папаня. Ну или Румпель хотя бы знает, как это сделать. И кто такой Дезирэ вообще.

— Ты семнадцать лет с ним не общался. Думаешь…

— Думаю, да. Пришло время вспомнить о родственных связях. Надо будет спросить Аню, как она вызывала его через зеркала.

Майя прижалась к мужу. Зарылась лицом в его плечо.

— А если Румпель и Дезирэ на одной стороне? Помнишь, Румпель сказал, что отец моей дочери — его брат. Отец моей дочери — Сергей. Сергей — принц Дезирэ. Значит, Дезирэ каким-то образом не сын Андриана, а брат Румпеля… Как всё сложно! Кстати, ты нашёл хоть какие-нибудь следы Рапунцель?

— Увы, нет. Да и она не делала попыток выйти на связь. Может её вообще закинуло в какой-то иной мир?

Эй валялся на крыше одного из доходных домов Лиговского проспекта, озарённой нежно-серым светом. Листал телефон и ухмылялся. Не могла же Ириска об этом забыть, верно? Ну давай, соображай, милая. Обновил страницу и прищурился. Да. Отлично. Она нашла эту старую фотку и даже переслала кому-то. Жаль, не посмотреть кому: своему Коту или кому иному… О… Ещё одна пересылка. Ему стало любопытно, но в то же время после беготни и бессонной ночи было лень возиться с аккаунтами.

Пёс вернулся к странице дочери и снова принялся листать её фотографии с жадным любопытством. «Она погибла в аварии», — снова вспомнилось ему. Ну а как ты хотела, девочка? Щенки псов бездны никогда не взрослеют. Восемнадцать — их предел для Первомира. Тут или жизнь щенка, или самого мира. И, понятное дело, мир будет защищаться.

Карие глаза, тёмные волнистые волосы. Вздёрнутая верхняя губа… Цвет глаз — от отца, а форма всё же от мамы… Эй приблизил фотку, где дочка с вызовом смотрела через поднятое забрало мотоциклетного шлема. Половина её лица была окрашена в синий цвет, глаза подведены чёрным так жирно, что напоминали боевую раскраску фараоновых саркофагов.

Пёс усмехнулся.

Забавная получилась девочка. Даже жаль, что от него.

— И всё же тут что-то не так, — прошептал, закрывая глаза. — Что-то не складывается в этой трогательной истории…

Неподалёку курлыкал голубь со своей вечной весной. Этим птицам было плевать, когда размножаться. Они прекращали делать детей лишь в совсем лютые морозы, но едва воздух становился хоть на пару градусов менее колюч, возвращались к любимому занятию.

Эй снова открыл глаза и вгляделся в милое личико, так напоминающее ему совсем иную эпоху.

— Почему у меня такое чувство, что я тебя видел вживую? — прошептал Пёс. — М, Ань? Можно, я тебя буду звать Зайчиком?

Майя побывала в Эрталии. Более того, притащила за собой в Первомир мужчину. И не просто абы какого, а сына самого Румпеля. И всё это произошло, когда принц Дезирэ был слишком юн, чтобы интересоваться королевами соседних королевств. Случайно? Совершенно случайно именно она, мать его щенка, попала именно в его мир?

— Братишка! — крикнул в серое-серое, набухшее влагой небо. — У меня к тебе столько вопросов!

Следовательница закрыла папку, убрала её в шкаф, села на стул и помассировала виски. И только потом посмотрела на меня усталым тёплым взглядом. Ей было больше пятидесяти точно. Чем-то Евгения Михайловна напоминала мне Беляночку, сестру моей матери. Такая же мягкая, сдобная, словно булочка. Носик-пумпочка утопал в розовых щёчках, пухленькие пальчики нежно и мягко постукивали по клавиатуре. Крашенные в бронзовый цвет волосы свивались на голове в косу.

— Алиса Романовна, не стану от вас скрывать: дело не такое простое, каким может показаться на первый взгляд. У нас нет оснований однозначно идентифицировать попытку насилия. Соскобы с ногтей жертвы вывели нас на её одноклассницу. Её имя я пока не считаю вправе оглашать публично. Но та и не отрицает факта драки. Однако, по её словам, схватка между двумя соперницами состоялась совершенно в ином месте и в иное время. Очень тёмное и двусмысленное дело. Мы проверяем ближайшие к месту предполагаемых событий пункты травматологии, но на следы пятерых мужчин, подозреваемых в попытке насилия, всё ещё не вышли. Мы, конечно, расширим поиск, но всё осложняется тем, что Осения Романовна не помнит точно ни характера нанесённых травм, ни их расположения.

— Но вы же не думаете, что Осень лжёт? — хрипло уточнила я.

— Мы должны расследовать беспристрастно, — мягко сказала та. — Мы не можем занимать какую-либо позицию прежде, чем факт преступления будет подтверждён или опровергнут. Вы — сестра пострадавший, и, понятное дело, имеете право на определённую позицию. Но не мы. Пристрастный следователь, подгоняющий факты под эмоции…

— Я понимаю.

— Чаю?

— Спасибо. Вы же сообщите мне, если что-то сдвинется?

— Да, безусловно. Вот только у Осении Романовны совершенно нет свидетелей. Это осложняет нашу задачу. Нет свидетелей, нет отпечатков, нет… Да почти ничего нет. Возможно, обратись вы тут же, сразу после событий, мы смогли бы найти на её одежде, например, волосинки подозреваемого. Или крошки эпителий, но… Сутки — это очень много. И никто не позаботился о сохранении улик.

— А психолог?

— Марина Александровна не даёт однозначного заключения. Однако она склонна предполагать, что попытки насилия не было. Но это предварительно. Ещё не все записи расшифрованы и проанализированы.

— Понятно, — прошептала я.

Сложно жить в мире, где нельзя вызвать на поединок чести того, кто, как ты уверен, покушался на честь твоей сестры. Все эти хитросплетения… Не пора ли мне заняться изучением химии? Может, я сама найду способ доказать то, что не могут доказать полицейские?

В дверь постучали.

— Евгения Михайловна, тут к вам по делу Арсеньевой.

— Я никого не жду, — удивилась следовательница. — Ладно, пусть войдёт.

Я оглянулась.

— Добрый день, Алиса Романовна, — весело поприветствовал меня вошедший Яша, взял стул у пустующего стола (кабинет принадлежал двоим следователям, но второго не было на месте) и уселся перед Евгенией Михайловной.

— Вы знакомы? — кротко уточнила следовательница.

— Немного, — ответил Яша спокойно. — Моё имя — Яков Тимурович Тявкин. Я — свидетель со стороны Арсеньевых. Тот, который вытащил Осень из лап насильников. Готов ответить на ваши вопросы.