Пес бездны, назад! (СИ)

Глава 18 Право на глупость

— Мне нужно выйти или я могу остаться? — спросила я.

— Как пожелаете, — следовательница пожала плечами. — Только не вмешивайтесь, пожалуйста, в наш диалог. Иначе я попрошу вас удалиться.

Я пересела подальше. «Ты, наверное, давно в Первомире, — думала, наблюдая за ним. — Ты словно всё здесь знаешь и не испытываешь сложностей в общении». Это было странно. Яша вообще был странным. Слишком невозмутим для подобной ситуации. Слишком самоуверен для двадцати двух лет.

— Рассказывайте, — кивнула Евгения Михайловна. — Как так получилось, что вы оказались на месте преступления. По порядку, пожалуйста. Давно ли вы знакомы с жертвой?

Яша хмыкнул.

— Забавное слово, не находите? — заметил насмешливо. — До дня, а вернее позднего вечера, преступления мы с ней ни разу не встречались вживую.

— А не вживую? — быстро переспросила следовательница.

— Это как? Вдохлую?

— Вы сказали, что не встречались вживую. А как встречались? В мессенжерах? Или как-то иначе?

— Обожаю эту черту в полицейских. Вот вы внимательные! Ни одно-то слово не проскочит мимо. Одна проблемка: люди порой вместо одних слов тупо употребляют другие, не задумываясь о нюансах. Без особого смысла. Мой ответ: в мечтах. Мы общались исключительно в мечтах. Всегда фантазировал о такой вот девчонке: светловолосой, нежной умничке.

И Яша почему-то в упор посмотрел на меня. Мне очень не понравилась его усмешка.

— Правильно ли я поняла вас… — нахмурилась Евгения Михайловна.

Он обернулся к ней:

— Нет. Не правильно. Сексуального подтекста в моём интересе к Осении Романовне нет. Никогда не страдал склонностью к педофилии. Признаюсь, — снова острый взгляд в мою сторону, — у меня не так много в жизни табу. Возможно, это — единственное. Итак, с Осенией Романовной до указанного дня мы не встречались, не общались ни в мессенжерах, ни через аудио-видео, ни письмами. В тот вечер я проходил мимо дома и услышал крики…

— Как вы там оказались?

— Грибы, — Яша пожал плечами. — Люблю, знаете ли, по осени собирать грибы. Где-то там в коридоре должна была остаться моя корзина с подберёзовиками. Если вдруг вы нашли, верните, пожалуйста, мне мою добычу.

— Вы не знаете, что тот дом сгорел?

— Знаю. Осения Романовна меня проинформировала. Досадно. Но вдруг? Итак, я заплутал и вышел к посёлку. Будить людей не хотелось, и я надеялся встретить кого-то по дороге, кто или подскажет, как мне добраться до города, или даст переночевать. За грибы, конечно. Я услышал крик, показавшийся мне детским. А ещё увидел стремительно отъезжающую машину. И решил посмотреть…

— Почему решили?

— Знаете, я — пацифист. Категорически не приемлю насилие в любом его виде. Я даже комаров не травлю ядохимикатами, потому что это слишком жестоко. У них потом мучительные судороги и голова болит.

— Понятно. Что было дальше?

— Дверь оказалась открытой, я прошёл через тёмные сени и вошёл в комнату. Там стояло несколько парней, а между ними — светловолосая девочка на коленях.

— Она сопротивлялась? Не показалось ли вам, что всё происходит по взаимному согласию?

Я стиснула руки. Меня начало трясти. Яша лишь насмешливо хмыкнул:

— Ну… её держали за волосы. За свитер. Она рыдала навзрыд, а какой-то упырок заливал в её рот жидкость из бутылки с надписью «Столичная». Зажав грязными пальцами нос, чтобы девчонка глотала. Возможно, конечно, там вовсе была и не водка. Может, лимонад? И вполне возможно, что девочка плакала от счастья. А вырывалась из рук, чтобы всех расцеловать. Я не знаю, конечно.

— Что вы стали делать дальше?

— Кажется, поздоровался. Я уже говорил вам, что меня воспитали очень вежливым мальчиком? А потом уточнил, все ли в комнате совершеннолетние. Мне ответили, что все. Кроме девочки. Или не ответили, не совсем точно помню. Но я и сам догадался. Я вообще сообразительный парень.

— Что было дальше?

— Мы подрались, — просто, без ёрничания ответил Яша.

А затем описал как, кого и куда ударил. Причём рассказывал точно и подробно. Кому и как сломал руку, кому ногу. Кому — челюсть. Меня затошнило. Евгения Михайловна слушала с видом учительницы, периодически кивала, задавала уточняющие вопросы, и я внезапно подумала: что ж это за работа такая? Видимо, всё вот это было привычно для женщины.

— Я, кстати, нашёл их потом, — сообщил Яша, завершив повествование. — Вот список. С адресами и телефонами.

И положил на стол листочки.

— Здесь разные почерки, — заметила следователь.

Яша пожал плечами:

— Они были столь любезны, что написали сами. У меня дислексия. Даже справка есть.

— Но вы учитесь в университете?

— Память хорошая.

— И как же вы уговорили подозреваемых написать это?

— Попросил. Вежливость, знаете ли, горы двигает. Они были столь любезны, что вошли в моё положение.

Евгения Михайловна вздохнула.

— Спасибо. Мы проверим список. Что было потом?

— Осению Романовну стало тошнить. Видимо, от лимонада. А может она, как и я, пацифист, и не очень любит созерцать синяки и ссадины. Не знаю. Я вынес ребёнка на воздух.

— А потом?

— Потом решил позаимствовать мотоцикл у одного из парнишек. Лекс, четвёртый листочек сверху. Так как у Лёхи была сломана нога, ему мотоцикл не то, чтобы был прям срочно нужен. Время стояло позднее, где находится автобусная остановка, я не знал. Ну и, сами понимаете, ребёнка надо было как-то доставить домой.

— Через сутки?

Яша пожал плечами.

— Её очень грузило всё то, что произошло. Я, конечно, попросил успокоиться, но как-то просьба не то, чтобы помогла. Пришлось развлекать. Мы просто погуляли и пообщались. А потом я её отвёз домой. На автобусе.

— Из Кронштадта?

— Да.

— Почему вы поехали туда?

— Люблю этот городишко. Уютный.

— Почему сразу не отвезли ребёнка домой?

Яша улыбнулся, откинулся на спинку стула, вытянул ноги.

— Пожалел. Она плакала, а я — натура очень чувствительная. Не выношу, знаете ли, слёзы женщин и детей. К тому же, дома её не ждали до утра. Неловко было вытаскивать спящих из постелей.

— Вы помните, как выглядела машина, про которую упоминали в начале рассказа? Цвет, размер, вид кузова?

— Я помню её госномер. Заметил совершенно случайно. А память, как я уже говорил, у меня хорошая. Кстати, он должен был засветиться на камерах магазинчика. Там лавка есть в этом посёлке. Машина проезжала мимо неё. Посмотрите видео в промежутке двадцать три пятнадцать — двадцать три тридцать. Госномер я написал на обратной стороне.

— Какие отношения установились у вас с Осенией Романовной после произошедшего случая?

Яша поднялся.

— Дружеские. Мы отвечаем за тех, кого приручили, не так ли? Где расписаться?

Из полицейского участка мы вышли вдвоём. Остановились на крыльце.

— Спасибо, — сказала я.

Яша запрокинул лицо, вдохнул сырой холодный воздух, потом оглянулся на меня и криво улыбнулся:

— Все имеют право на глупость.

— Не понимаю.

— И не поймете.

И мы двинулись мимо облетающих жёлтых стриженных кустиков.

— Я расскажу вам, что будет дальше. Вы знаете, кто такой Максим Петрович, отец Виталика? Нет? А я знаю. Его связей и денег хватит, чтобы пять насильников взяли всю вину на себя. Они дружно покажут, что знать не знают никакого Виталика. И милой девочки Камиллы — тоже. А ещё они будут до посинения утверждать, что не знали, что Осени пятнадцать. И что она сама предложила им трах. За деньги. К делу непременно подключатся СМИ. Имя вашей сестры прополощут по всему интернету. Пятерых посадят, конечно. Потому что Осени пятнадцать, как ни крути. И всё.

— А ваше свидетельство?

— Мимо. Я один. И следачка ни на грош не поверила мне, что я могу заломать пятерых.

— А вы можете?

Он покосился на меня. Пожал плечами:

— Ну, заломал же. В лучшем случае, если эти типчики будут идиотами, ну или судмедэксперт гением, то меня посадят за тяжкие телесные. Ненадолго.

— Это же защита жертвы…

— Я не совсем об этом, но… Даже то, о чём говорите вы, надо ещё доказать, Алиса Романовна. Что вряд ли. А пострадавшие — вот они. В гипсе.

Мы замолчали. В моём мире, когда суд заходил в подобный тупик, призывали Бога. Истца пытали. Впрочем, это было в случае добровольного согласия. Если истец на пытках подтверждал обвинение, то оно считалось доказанным. Здесь же было не так.

— Напрасно вы меня не послушались, — заметил Яша.

— Если вы знали, что вас посадят, то зачем…

— Да плевать на это, — он раздражённо дёрнул плечом. — Не берите в голову. Я даже не помню, год, два или сколько там мне полагается.

Мы дошли до калитки.

— Вы зайдёте к нам? — спросила я.

— Нет. И, кстати, вас там ждут.

Он мотнул головой в сторону, я оглянулась и увидела Германа. Он стоял рядом со своим ведровером и смотрел на нас. Увидел, что мы его заметили и шагнул навстречу:

— Алиса Романовна, мне очень жаль, что произошло то, что произошло. Приношу вам свои извинения за Веру. Нам нужно поговорить. Пожалуйста.

— Соглашайтесь, — шепнул Яша. — Обязательно. Всего доброго.

Вскочил на мотоцикл, машина под ним взревела и рванула с места.

Осень то плавилась, то её знобило. Ночью к ней пришёл волк и лёг у стенки. Девочка обхватила мохнатую шкуру, зарылась в неё лицом. Волк лизнул её лоб. Когда-то Осень с классом ходила в зоопарк и ещё удивлялась, что волки, в сущности, не крупнее средних собак. Но этот был совсем другой. Огромный, как… как огромный волк — другого определения пылающий мозг не подобрал. «Я брежу», — поняла девочка и зарылась в мех поглубже. Он был чистым, мягким, прохладным и только совсем чуточку пах влажной псиной.

Утром Алиса напоила сестру чем-то сладким и тёплым и ушла, оставив на столике фрукты и морс в трёхлитровой стеклянной банке. Пахло горелым, видимо, сестра попыталась сотворить что-нибудь вкусное. Осень лежала и смотрела в потолок. Потом залезла в телефон, нашла и прочитала стихотворение Анны Андреевны. Заплакала устало. И тогда пришёл он. Откуда в пустой квартире взялся Эй, Осень не поняла. Она увидела парня, когда тот присел рядом на смятую постель.

— Привет.

Девочка молча отвернулась к стенке. Сморгнула слёзы. Она была очень слаба и постоянно плакала.

— Эй, — тихо позвал он. — Ты сердишься?

— Нет, — бесцветно ответила Осень.

Он коснулся ладонью её лба.

— Ты злишься, что я тебя заблокировал, да? Я снял блокировку.

Девочка не ответила. Эй вздохнул.

— Я не умею разговаривать с детьми.

Осень промолчала.

— Мне уйти? — уточнил он.

Она не ответила. Эй зло выдохнул, скинул кроссовки, лёг рядом:

— Подвинься, — рыкнул грубо и осторожно подвинул её к стенке.

— Это моя кровать, — заметила Осень.

— Пофиг.

Девочка повернулась к парню и посмотрела на него большими воспалёнными глазами. И снова промолчала. Он обнял её правой рукой, и Осень ткнулась в его вишнёвую клетчатую рубаху.

— Не люби меня, пожалуйста, — шепнул Эй. — Ни как друга, ни как брата, ни как парня. Не стоит.

Девочка задохнулась. И надо было бы послать его к чёрту, но она была слишком слаба, только спросила измученно:

— Почему?

— Тебе будет больно. Я всегда причиняю боль, это моя природа. Но тебе зла я не хочу.

— Почему?

Эй закрыл глаза. Промолчал. Она коснулась горячим лбом его щёки, закрыла глаза:

— Тот волк ночью это был ты?

— Да. Кто ж ещё? У тебя ещё есть знакомые волки?

— Почему ты то спасаешь меня, то… то такой хороший, то прям омерзителен? То приближаешь, то отталкиваешь?

Он задумался.

— Не знаю, — признался честно. — Ты всегда вляпываешься в какую-то беду. И мне приходится тебя вытаскивать. Я не люблю это делать. Я не герой, не спаситель. Я — зло воплощённое, тьма и вообще. Настоящий я — тот, который омерзителен. Но тебя я вынужден спасать.

— Зачем? — Осень всхлипнула и снова уткнулась в него. — Зачем, Эй? Почему ты не бросишь меня. Что бы я не… чтобы…

Эй обнял её обеими руками, прижал к себе:

— Я объясню. Только выслушай. Ты — мой маяк. Мы с тобой связаны, Осень. Не могу тебе объяснить всего, но кое-что скажу: самостоятельно из Зазеркалья не выйти. Никому. Никогда. Если у человека есть маяк, он выйдет, если нет — нет. Есть только один способ покинуть зеркальный плен тому, у кого нет маяка: надо чтобы кто-то поменяться с тобой местами. Добровольно.

— И ты хотел, чтобы я…

— Да. Ты была такой жалкой, напуганной, несчастной. Я знал, что рано или поздно ты сломаешься и согласишься на обмен.

— И я бы осталась в Зазеркалье навечно? Одна? Без возможности покинуть его?

— Да.

Осень снова всхлипнула. Потом всхлипнула сильнее.

— Не надо, — прошептала жалобно. — Я не хочу этого знать…

— Ты должна. Не надо считать меня своим ангелом. Первоначально план у меня был именно таким. Но всё получилось иначе: ты меня позвала, я пришёл и тебя спас. И ты стала моим маяком, понимаешь? Моей привязкой. Если что-то случится с тобой, меня затянет обратно.

Она расплакалась, тихо и безнадёжно. Эй бережно прижал её к себе, зарылся в мокрые волосы.

— Тш-ш-ш, моя девочка. Послушай сказку. Жила была тьма. Она была чёрной-чёрной, беспросветной. Однажды тьма случайно испачкалась светом, и на её прекрасном чёрном-пречёрном плаще появилась маленькая звёздочка. Тьма очень испугалась и принялась отряхиваться, оттираться, но вместо того, чтобы исчезнуть, белая точка превратилась в две, а потом в три, а потом их стало целое звёздное небо.

— Разве это плохо? Когда звёздное небо?

— Ужасно, — честно признался Пёс. — Свет — это смерть. Для меня.

— Почему?

— Я создан тьмой, бездной, я — её верный Пёс. Моё предназначение — карать и уничтожать. Я — машина для убийств, и, если начну жалеть и сострадать, перестану быть её Псом. И тогда бездна самого меня сожрёт.

Он повернулся к ней, лёг боком и прямо посмотрел в глаза. Осень вздрогнула, увидев в них что-то странное. Эй же не может бояться, нет? Задрожала, зажмурилась:

— Ты меня обманываешь, это всё сказки!

— А переход через зеркало — тоже?

— Но я же не свет, — возразила девочка, снова жалобно посмотрев на него. — Я тоже плохая, и я… Я эгоистка. И я злюсь, и…

Эй чуть боднул её лбом, усмехнулся:

— Это неважно. Ты не свет, и не добро, да. Но всё это неважно.

— А что — важно?

— Осень, — хрипло прошептал парень, — ты — мой маяк. Так уж получилось. Если с тобой что-то случится, меня затянет снова в Зазеркалье. Я перестану быть. Замру, как муха в янтаре. Но и с тобой рядом я быть не могу: моя тьма слабеет.

— Почему?

Она произнесла этот вопрос почти беззвучно. Эй заглянул в её глаза:

— Этого я пока не понял, только почувствовал, что очеловечиваюсь. А мне этого нельзя. Пожалуйста, живи. Хочешь, я сниму вам с Алисой квартиру? Или куплю. Или… загрызу всех, кто тебя обижает. Уничтожу любого твоего врага. Мне плевать сколько у него денег и какие связи. Для Пса бездны нет препятствий. И это я могу сделать, не нарушая внутренней тьмы.

— А что с тобой будет после того, как я умру? Ну… ты же вечный, а я — нет?

— Я разберусь с этим.

Осень фыркнула, сморщилась, попыталась улыбнуться:

— С тем, что я не вечна или со своей зависимостью от меня?

Эй молчал. Она вздрогнула и прижалась к нему:

— Ты можешь поместить меня в Зазеркалье… Там же я буду жить вечно, да? Значит, и ты…

— Да, — хрипло прошептал Пёс, чувствуя её дрожь.

Закутал девочку в одеяла, растрепал волосы:

— Могла бы мне и не подсказывать, да? Дурашка.

— Ты это сделаешь? — жалобно пропищала Осень, выныривая из кокона.

— Вот у тебя память. Как у рыбки гуппи. Я же сказал: на Зазеркалье человек должен согласиться добровольно. Ну? Ты забыла уже?

— Если это нужно, чтобы ты жил…

Он снова набросил на неё одеяла. Девочка забилась, а когда выпуталась и, злая, взлохмаченная, уставилась на него, Эй уже стоял обутый и зло-весёлый.

— Не дури, — остановил её желание высказаться. — Зайцам не положено советовать волкам, как лучше приготовить зайчатину. Это раз. Два: тебе пятнадцать лет…

— Шестнадцать!

— Скоро будет. А пока: тебе пятнадцать лет. Ты мелкая. У тебя впереди — вся ваша жалкая человеческая жизнь. Тебе просто не повезло, что первым нормальным мужиком в твоей жизни оказался я.

— Не ты!

— Ты сейчас про эльфанутого? Я же сказал: первым нормальным, а не про штаны в целом. Ну, влюбилась, с кем не бывает. Гормоны, романтика, все дела…

Осень сердито швырнула в него подушкой. Эй поймал, бросил обратно и рассмеялся:

— Так, мелкая, давай с тобой договоримся: ты просто живёшь. Бодро и радостно, на всю катушку. Мы не общаемся. Никаких: «привет, как дела?», смайликов, песенок и вот всей этой хрени. Ты про меня забыла, ок? Запомни: любая проблема — это новые возможности. Перестань раскатывать сопли, оглядись и увидишь. Тебе объявили бойкот в классе? Да супер. Ты теперь точно знаешь, кто в классе шваль, а кто человек. Дружи с теми, кто человек. Если все — дрянь, перейди в другую школу. Вон, кстати, Дима там у тебя норм. Отличный же парень.

— Он стрёмный…

— Стрёмный — это я. И слизняк эльфанутый. Дима — норм. Вырастет — вообще огонь будет. Сестра у тебя хорошая, помогай ей. Ты ей нужна. Мать — паршивая, это да. Но и… плевать на неё. Я оформил на тебя новую карту. И да, расходы по ней я буду видеть, чтобы ты понимала. Но тратить можешь столько, сколько захочешь. Пока я не блокану. Оставляю это право за собой.

— Ты со мной прощаешься?

Она села на кровати, закутавшись в одеяло. Голова кружилась, мир кружился. В горле запершило. Её бил озноб. Эй опустился рядом на одно колено, взял её ладони в свои, заглянул в лицо. Посерьёзнел:

— Да. Береги себя, пожалуйста. Ты — моё единственное уязвимое место.

Осень подняла руку и робко провела по его светлым волосам.

— Хорошо, — прошептала совсем тихо и понуро.

— И не расставайся с зеркальцем. Если что — я рядом. И всегда помогу.

— Так нечестно, — девочка нахмурилась. — Если ты будешь рядом, как я о тебе забуду?

Он усмехнулся:

— Не забывай. Просто живи. Заканчивай школу, выучись на кого хочешь, работай, влюбляйся, выходи замуж, рожай… Будь умничкой, ладно? И не плачь.

Эй ладонями вытер слёзы с её щёк. Резко поднялся, прыгнул, оборачиваясь волком, и исчез в зеркале. Осень легла, закуталась в одеяло.

— Не буду, — прошептала, сотрясаясь в ознобе.

«Привет! — тут же высветилось сообщение в пуш-уведомлениях. — Ты как?»

Она открыла мессенжер и ответила Диме: «Я заболела. Была скорая. Лежу». — «Паршиво. Можно к тебе зайти? С апельсинами?». Осень посмотрела на буквы, всхлипнула и горько рассмеялась.

— Не любить тебя, да? Не плакать? Хорошо.

И быстро, пока не передумала, набрала: «Заходи. Буду рада».