Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 14. Рис, меч и ящик с деньгами.

И в тот же день я нашел то, что искал так долго на склонах гор, — подходящую для пересадки сосну, ближе к линии снегов, где деревья растут медленнее. На пару ладоней проросшую сквозь глинистую почву, поднявшую на своих уже гордых маленьких ветвях желтую слежавшуюся хвою столетних гигантов над нею. Когда-то и она сможет стать такой же.

Форма маленькой кроны была уже густой и приятной глазу, изящные ветви с редким пятиигольным числом иголок в пучках, обычно их три или четыре, а пять я еще не встречал. Большая удача. Я внимательно осмотрел основание ствола, потом начал копать. Деревце еще не вполне проснулось после зимы, и как раз сейчас подходящий момент для пересадки. Окапывал я его долго и осторожно. Я примерно представлял, какой должна уже быть прихотливая вязь его корней, старался их не перерезать, оставить достаточно почвы на корнях.

Я наполнил плоский глиняный горшок с надписью «Долголетие» почвой из оставшейся от сосны ямы — это очень важно, и опустил деревце в новое пристанище.

Все. Замечательно. Когда-нибудь ты станешь главной опорой, центром восхитительного сада.

Я увязал горшок с деревцем к своему ящику с вещами и двинулся на поиски товарищей. Ханосукэ, когда я собирался отделиться, чтобы подняться вверх по склону к хвойной роще на горе, говорил, что они скоро остановятся ненадолго покурить в живописных развалинах на склоне дальше по пути.

Так что я их скоро нагоню.

Я едва не прошел мимо.

Я шел по горной тропе вниз по склону к Токайдо — там по утоптанной дороге двигались маленькие фигурки людей, и лишь случайно обратил внимание, что ярко-белая вытертая потными руками палка, поставленная у порога отдаленно стоящего среди деревьев заброшенного маленького святилища, не просто палка — это палка нашего носильщика. Он носил на ней ящик. Заметная штука.

А почему палка есть — а ящика нет? И носильщика нет?

Я убрал с лица довольную улыбку — и забыл о горшке с сосной. Сошел с нагретой высоким солнцем тропы. Медленно вошел в сырую тень деревьев вокруг святилища. Иссохшее дочерна дерево, заплесневелая осыпавшаяся черепица. Такие места еще называют нечистыми, и простой народ не склонен к ним приближаться.

Я приблизился. Отодвинул тяжелую деревянную решетку на входе, вошел внутрь. Полутьма.

Ящик стоял тут. Лежали еще какие-то брошенные наши вещи. Копья обоих пехотинцев, сандалия, шляпы прислонены к стенам — словно расселись отдохнуть от солнца под крышей, покурить, поболтать без того, чтобы глотать с каждым словом дорожную пыль. Выпить воды — вон фляга открытая стоит. Трубки положены в круг на деревянной переносной пепельнице Ханосукэ, как я видал уже не раз на наших ночевках. Трубки еще теплые. С дымком.

И никого.

Я поднял незнакомую круглую коробку табака, оказавшуюся у пепельницы, — не видел ее у наших раньше, взял в пальцы немного, принюхался — знакомый запах, что-то еще кроме дорогого сорта сендайского табака, какой никто из наших не курил. Но что?

Что-то знакомое. Лекарственное.

Я медленно поставил коробку обратно, озираясь, задумчиво поднес к носу пальцы с запахом табака и вдруг понял.

Молочко маков!

Опиум!

Одурманены? Отравлены?

Хання-Син-Кё сам выскочил из ножен — и тогда тот, кто следил за мной из тени над стропилами, с шумом сиганул через проломленную крышу в кусты за храмом и понесся по лесу прочь, молодой и быстрый, как стрела. Выскочив вслед за ним, я не разглядел почти ничего, только темный цвет одежды. Он понял, что я понял, и теперь бежит за помощью — туда, куда утащили прочих. Сколько их там, если разом смогли унести пятерых? Много. И недалеко.

Я едва не бросился преследовать его — мысль о ящике остановила меня. Я спугнул того, кто сторожил его. Но стоит мне уйти — выйду ли я уже назад из этой чащи, оттуда, где уже сгинули остальные?

Сейчас как закидают стрелами…

Я немедленно вернулся обратно под защиту стен. Впятером здесь было бы удобно отбиваться какое-то время, дерево сырое — так просто не поджечь. Но я тут один. Дверь и пролом в крыше, низкие балки, значит, никаких высоких замахов — меч засядет.

Ожидание нападения было ужаснее самого нападения.

Я провел час в таком ожидании. День перевалил за полдень. Лес был безмолвен. Только крики птиц. Никто из наших так и не появился. Из чужих тоже никто.

Ждут чего-то.

Ночи? Видимо, ночи.

Значит, нужно уходить немедленно, до наступления темноты — ящик следует доставить в Эдо любой ценой. Это главное.

Убиты ли остальные?

Остальные убиты. Нужно смириться.

Я вложил меч в ножны.

Нужно было оставаться вместе со всеми, думал я, привязывая свой походный ящик к денежному. Вставил палку в плетеные лямки и вскинул увесистый ящик на спину — я бы их предостерег, как-то помог. Может быть, спас.

А теперь я их оставляю. Я ими жертвую — вот та любая цена.

Я не легендарный мастер меча, чтобы всерьез рассчитывать победить один шестерых или больше и ждать в засаде.

Но я могу уйти далеко раньше, чем те, кто их утащил в лес, вернутся. Нужно смешаться с путниками на Токайдо и уйти как можно дальше до заката. А там охрана на дороге, гостиницы. Много свидетелей. Не посмеют. Днем — не посмеют.

Я вышел из святилища. Нет, наш носильщик не притворялся, ящик и впрямь неподъемный…

Я широким шагом спустился со склона и влился в редкий поток путников. Вскоре заброшенное святилище, место коварной засады, скрылось за поворотом. Меня пока никто не преследовал.

Я шел и думал.

Кто же может позволить себе травить путников на дороге чудовищно дорогим заморским опиумом? Белый Ямабуси? Тот, если судить по слухам и записям, склонен к прямолинейной кровавой бойне. А тут тихое дело: усыпить, раздеть, связать. Допросить. Подменить. И никто не отличит, что по дороге идет уже не тот отряд. Тихо и мирно. Незаметно. И исчез ящик, и исчезли люди при нем. И никто ничего не видел.

Синоби? Тайные лазутчики Ставки? Еще одно злоумышление против нашего княжества, как уже бывало? Правящий дом делает все, чтобы ослабить удельных князей, без разбора прежних заслуг, — прошлый сёгун разорил, распустил под любыми предлогами и конфисковал земли двух десятков родов, тысячи воинов пошли по миру. Большой и успешный дом Сатоми на юге распустили только за то, что они начали подпирать жердями разваливающиеся стены замка Хиросима, готовые обвалиться им на головы после землетрясения, не дождавшись высочайшего разрешения Ставки на запрошенный ремонт.

Если это тайное дело, мне никто не поможет на этой дороге. Меня не упустят. Догонят. Стоит мне обратиться за помощью, привлечь к себе внимание — и весть обо мне быстро дойдет до человека-паука, затеявшего эту подмену, и меня достанут. Убьют, если найдут, — и на доске с преступлениями Белого Монаха появится еще одно деяние. Или вообще исчезну бесследно.

Впрочем, что со мной там будет, не важно. Ящик — вот что важно. Вернуться в замок? Я вспомнил господина старшего садовника. Он не повернул бы назад.

Среди всех путей выбирай ведущий к смерти, сказал он.

Нужно донести ящик до нашей усадьбы в Эдо. Он нужен господину нашему князю. Да и ближе уже к Эдо.

Я шагал по горной дороге как мог быстро. Шел, пока солнце не закатилось за громоздящийся на полнеба горный склон, пока не выбился из сил.

Тогда я достал из шкатулки для лекарств все, что нужно для прижиганий, запалил огонь и тлеющим шариком моксы, травы для прижиганий на бронзовой игле, прижег себе кожу в точках цзу-сан-ли под коленями. Больно. Но нужно терпеть. Сейчас полегчает.

Полегчало.

И я пошел дальше, несмотря на то что спина от тяжести ящика не разгибалась.

Дорога пустела. Путники останавливались на ночь. По Токайдо не ходят в темноте. Если бы в тот момент дорога не опустела по всей длине, насколько я мог видеть, я бы не решился идти. Я пошел дальше.

Я шел и шел до утра.

Ночью в горах было холодно. Огромная луна над хребтом бросала тяжелый синий свет на дорогу. Я шел один среди ночных теней. Бодрило. Я продержал выматывающий марш до рассвета, никого не встретив. Потом уже брел сколько было сил почти до полудня. Нужно было уйти как можно дальше. Затеряться в дороге.

Я очень устал. Не замечал путников и проезжих верхом — чуть не сбили меня с ног… Краткий отдых на обочине уже не помогал — и я перестал останавливаться, я опасался, что не смогу встать. Прижигания тоже не помогали. Нужно было просто упасть и заснуть — но я не мог себе такого позволить. Не здесь. В гостинице…

Не помню, как я дошел до очередной станции, и не помню, что это была за станция, не помню, как входил за гостиничную ограду и как просил комнату. Проснулся следующим утром на полу. Еле смог сесть. Все тело ломило.

В это время меня можно было убить зубочисткой в ухо. Или просто забрать ящик — я бы, наверное, не заметил. Но ящик был при мне. Не догнали. Или, точнее, пока не догнали…

Это была станция Эдзири. Впереди был перевал Сэтта.

Далеко же я ушел.

Уже темнело, и я понял, что сегодня со станции мне не уйти, — это не мимо пройти в темноте, будет подозрительно, могут остановить, затеять разбирательство. Придется ждать до утра.

Я заказал пищу к себе, отдал смену одежды в стирку и потом просидел в своей комнате почти до поздней ночи, не зажигая огня, едва мог ноги согнуть, — к такому переходу я был непривычен.

Я вынул из своего ящика горшок с сосной — не подмерзла ли после ночного перехода? — но она отлично переносила путешествие, отважное деревце. Осторожно полил водой из бамбуковой фляжки — не стоит сильно размачивать почву в горшке, во время ходьбы деревце может начать раскачиваться и лечь набок. Хвоя не помялась, надломленных веток я не обнаружил. Пусть постоит на воле.

Я сидел в полутьме комнаты, размышляя, как подвязать ветви деревца так, чтобы не изменить контур кроны за остаток путешествия, как загородку в комнату немного отодвинули.

Я продолжал сидеть неподвижно, только глаза прикрыл, чтобы не блестели в темноте, мы так делали очень давно, на передовых постах под стенами осажденного замка Хара в Симабаре. Там это могло спасти жизнь. А что будет сейчас?

Кто-то не мигая смотрел внутрь комнаты.

Я сидел неподвижно.

Похоже, меня догнали.

Хання-Син-Кё лежал на подставке у стены, на поясе у меня был только короткий меч, я чувствовал под пальцами прохладный узор на его бронзовой цубе — я сидел неподвижно.

Потом тот, кто сидел у входа, вздохнул и тихо произнес:

— Господин Исава?

Мое удивление осталось молчаливым.

— Господин Исава? Вы там? Можно я войду? Я один.

Я подобрался и тихо произнес:

— Войди.

Дверь в комнату стукнула, задвинутая за вошедшим.

— Господин Исава, разрешите зажечь огонь?

— Лампа слева от тебя, — произнес я напряженно, стоя на одном колене, готовый к броску.

В темноте он снял бумажный ящик с лампы, трескал кресалом, летели искры. Потом занялся огонек лампы, он поставил ящик обратно — рассеянный бумагой свет залил комнату, и он обернулся.

Это был тот «купеческий приказчик», что следил за нами на станции Симада. Я совсем забыл о нем.

***

Его звали Итиро, и его послал банк семьи Едоя присмотреть за этим рискованным займом. Не то чтобы он меня убедил, но бумажные деньги у него были надписаны именно от торгового дома Едоя, что в Осаке. Мне доводилось видеть эти деньги, когда господин главный садовник платил курьерам за корзины с луковицами тюльпанов, доставленные из осакского порта.

— Я видел, как их всех убили, — произнес он, сидя предо мной на коленях.

— Как это случилось?

— Женщина с красным сямисэном угостила их на отдыхе табаком с опиумом.

— Женщина с красным сямисэном? Да, помню такую.

— Когда дурман подействовал, появился сам Белый Ямабуси и еще трое. Они оттащили их глубже в лес и там задушили. Господин Ханосукэ очнулся и попытался вынуть меч, но Белый Ямабуси перебил ему горло своим посохом. Потом прибежал тот, кого они оставили следить за вещами, он кричал, что пришел тайный мечник и унес ящик.

— Тайный мечник?

— Это такая уловка при перевозке денег — когда один из воинов притворяется больным или старым… Или увлеченным дикими семенами садовником. Разбойники знают о ней — но они поверили, что вы действительно просто садовник-попутчик, и упустили вас из виду. Они не решились сразу преследовать вас. Они заметали следы — боялись, что вы поднимете станционную охрану на дороге.

— Где они сейчас?

— Остались позади. Я не следил за ними больше — я искал вас. Мне нужно знать, что теперь. Что мне делать дальше. Пойдете ли вы вперед или будете ждать подкрепления? Если бы все шло как обычно, я бы вам не показался, но одному мне не защитить груз, а вам, я вижу, нужна помощь.

Это так, он прав, одному очень тяжело, помощь мне нужна. Но твоя ли помощь?

— Мне нужно подумать, — ответил я.

Он поклонился до пола:

— Я снял комнату в начале коридора. Мимо меня никто не пройдет незамеченным. Я буду там.

И ушел, не забыв поклониться от дверей, — какой воспитанный приказчик…

Значит, Белый Ямабуси лично идет за мной. Я не обратил внимания на мгновенный страх своего тела — дело обычное. Это мой разум должен быть чист — я должен принять правильное решение.

Опиум. Почему опиум?

Перебить шею посохом — вот это Белый Ямабуси, это на него похоже. Но опиум? Женщина с красным сямисэном. Итиро. Здесь не хватает каких-то кусочков. Я не понимаю всего вполне. Поднять облаву на разбойников? Но, во-первых, никто не будет слушать меня, пришлого, я могу сделать донесение здешнему начальству, оно, может, и будет кого-то искать по остывшим следам, но больше станут вытрясать из меня самого. В первую очередь это дознание меня же и остановит и выдаст всем мое положение. И я не могу выпустить ящик из виду — а его точно отберут, хотя бы на время, и вскроют — а вдруг там действительно камни?

Значит, Итиро. Ящик тяжелый — далеко с ним не убежишь, колени из суставов выскочат. Значит, он несет — а я смотрю по сторонам. Вопросов это ни у кого не вызовет. Как воин на задании, я имею право нанять простого носильщика. Вот и посмотрим, какой он там приказчик...

Кто-то скажет — неприлично самому иметь дело с нижестоящими. Я не скажу. Я сам не слишком высоко поставлен. Сейчас главное — дело. Приличия могут и не пригодиться. Куда сложнее было решиться впустить в дело княжества кого-то постороннего…

Хорошо, что у меня был опыт найма перехожих лесорубов для уборки упавших после тайфуна деревьев. А то ведь так и не поймешь сразу, откуда взяться за такое необычное дело…

Утром Итиро со смешанным чувством смотрел на денежный ящик, что я поставил пред ним во дворе гостиницы:

— Может, наймем носильщиков?

— Я бы хотел избежать появления среди нас еще каких-то чужих людей, — твердо произнес я.

Итиро намек уловил и только воздохнул безрадостно, шагнул вперед, взвалил с кряканьем ящик на себя и побрел, согнувшись под его тяжестью, к воротам.

Хлипковат приказчик. Впрочем, ящик действительно тяжелый.

Освободиться от его тяжести было окрыляюще. Я даже доставил себе удовольствие, остановился полюбоваться на знаменитые сосновые рощи Михономацубара, когда мы проходили их, вспомнив связанную с ними легенду о «крылатых одеждах» прекрасной девы Аяси.

Ближе к полудню мы достигли реки Окицу, где Итиро и свалился.

Пока он отлеживался на берегу около ящика, я заказал у торговца вразнос, промышлявшего у брода, здешнее особое блюдо из маленькой речной форели аю, жаренной на палочках. Наслышан, и потому было интересно попробовать. Половину отдал Итиро, сильно, кажется, его удивив:

— Рыба? — переспросил он, беря протянутую палочку, не подымаясь с берега.

— Да. Ешь.

Поели. Было вкусно — хвалили эту рыбку не зря.

Потом мы собрались, перешли мелкую в это время года реку по колено в воде и начали подъем в горы.

К вечеру того дня мы перешли перевал Сэтта. Сверху было видно море — залив Саруга, усеянный белыми квадратными парусами рыбачьих лодок и больших кораблей, и вдали вполне уже четкий конус горы Фудзи, еще белый от снега.

Наверху было холодно — пар вырывался изо рта.

Спустившись вниз уже поздно вечером, мы остановились в гостинице на станции.

В гостинице мы вновь сняли комнаты раздельно. Меня это устраивало. Приказчик так умаялся за день, что, кажется, завалился спать, даже не обмыв ног. И это, кстати, по-моему, подтверждало его личность. Воин, даже молодой, такого себе бы не позволил, а разбойнички — люд крепкий. Значит, он тот, за кого себя выдает. Наверное.

Утром Итиро выглядел неважно. Сонный и не отдохнувший. Я мог его понять.

— Может… — вновь начал было он, но осекся о мой взгляд. Понять я могу. Но разрешить — нет.

Стали делать чаще остановки в пути. Вроде бы Итиро от этого полегчало. Я с грустью смотрел на деревья и кустарники, мимо которых необратимо проходил, — теперь у меня не было возможности покопаться там. И вряд ли я здесь еще когда-то побываю. Жаль.

Я и Итиро помолились за Ханосукэ и его воинов, погибших в пути, у встреченного придорожного святилища — маленький Будда из серого камня в новом алом передничке, повязанном прихожанами, неуловимо улыбался прохожим. Я просил спокойного упокоения погибшим — ведь их неотомщенная смерть и неведомая могила грозили им стать злыми неупокоенными духами…

— Славлю Будду Амида, — произнес Итиро, кланяясь святилищу, перед тем как взвалить ящик на спину. Почтителен.

За три следующих дня мы прошли от Камбары до Нумадзу, где над «полем тысячи сосен» в тени горы Аитака расположилась очередная станция.

Рядом шли новые люди, прежние запомнившиеся лица мне не попадались. Это немного успокаивало.

— А ты сам откуда родом, Итиро?

— Из самой Осаки. А дед мой был родом из Ёсино.

— Братья есть?

— Есть, конечно. И сестры. Младшие.

— Понятно…

Все это время я наблюдал за ним. Моему беспокойству не за что было уцепиться. В Осаке я никогда не бывал и подловить на неточностях не мог. Он был даже где-то образован, знал больше, чем просто счет, учился, похоже, письму и чтению по «Пятикнижию», как нынче заведено в торговых семьях, алчущих таким образом поднять статус бесславного ничтожества своего сословия. Но ничего необычного или исключительного. Ел он то, что я покупал. На тяжесть больше не жаловался. В Эдо собирался проводить меня до усадьбы нашего князя — а затем идти с отчетом в отделение дома Едоя в районе Канда.

В других обстоятельствах из него мог бы получиться неплохой пехотинец, крепкий и исполнительный.

Мы шли себе и шли. Я совершенно оправился после того ночного перехода, и ожоги под коленями после прижигания начали заживать.

Все это время Фудзи незаметно надвигалась на нас, занимая все больше места, блистая понемногу менявшей форму снежной шапкой, поражая в разное время дня удивительным ходом облаков вокруг вершины, а потом так же незаметно начала удаляться. Мы приближались к Эдо.

Впереди лежал перевал Хаконэ. И застава на перевале, которую очень непросто преодолеть.