Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 22. Восемь-девять-три, проигрался — и плати!

Утром никто не пришел. Я прождал до полудня, а потом отправился в город. Первым я нашел Саторо Оки у его дома. Он собирался идти в Суругадай, на игры, посвященные открытию новых храмовых ворот, там на праздничной церемонии в рисовом круге предстояло бороться двум десяткам борцов.

— Простите, господин Исава, — кланялся мне Саторо. — Учитель Икадзути призывает меня. Я не могу ослушаться.

— Да, конечно… — пробормотал я, смущенно откланиваясь сам.

Братьев Хиракодзи я совершенно неожиданно обнаружил на Бамбуковом рынке, что по берегу Сумиды ниже Рыбного, ближе к Рёгубаси. Они таскали длинные хлысты бамбука, только что купленные приказчиком.

— Простите, господин Исава! — взмолился малыш Тогай, падая предо мной на колени. — Простите! Нас впервые за столько времени позвали на работу, строить леса для ремонта храма Тосёгу. Поймите, пожалуйста, поймите!

— Я понимаю, — грустно и подавленно ответил я. — Не беспокойся, Тогай, работай хорошо. Удачного дня, Хаято.

Здоровяк Хаято, не сбрасывая со спины груза, безмолвно поклонился и стоял так, согнувшись, пока я уходил.

Нагасиро я вообще не нашел.

Наш отряд распался, не успев собраться.

Я должен был удержать этих людей вместе любой ценой. Но мне нечем было оплатить эту цену. И теперь я остался один.

Я вновь ощутил то отчаяние, что накрыло меня после роспуска нашего княжества. Я едва справился с чувствами. Но я не мог справиться с мыслями…

И я не мог оставить свои обязанности, я обещал людям, что приютили меня... И Сага лежал в храме один, голодный и раненый, а у меня не было средств его накормить. Вообще кого-то накормить. Нам нужно было жить скромнее… Нам вообще с самого начала все нужно было сделать иначе.

Тихо и как-то между делом прошли похороны Сухэя.

Я обошел храм сзади, чтобы незамеченным взглянуть на похороны. Я видел Икимару склонившего над могилой белую голову в окружении его людей, они опускали в яму глиняный кувшин, все что осталось от человека после кремации на берегу реки. Икимару долго стоял над раскрытой могилой, ветер хлопал полами его кимоно, потом уронил в могилу горсть рассыпанных черных четок, разорвал видно в стиснутом кулаке и ушел, не мог уже читать молитвы, зарывали могилу уже без него...

А потом, когда они все ушли и я помогал настоятелю снять облачение после церемонии, я узнал, что в это время в городе были еще одни похороны. Онсэн, страдающая страсть Сухэя умерла от болезни в день его смерти.— Славлю Будду Амида, — только и мог ответить я. — Все в милости его.

На храмовом кладбище появилась еще одна могила...

На закате я вернулся в нашу коморку за храмом. Сага лежал, страдал от ран, и не жаловался. Но я, не в состоянии переносить его молчание, когда совсем стемнело, собрался, взял фонарь и багор и ушел обходить квартал. Не то чтобы в этом была необходимость — я не мог оставаться в храме больше и терзаться своей беспомощностью…

Вечером город меняется. Глубокой ночью город меняется еще раз. Огней мало. Темное туманное небо ложится на плечи. Люди словно затаились во сне — время убийц и призраков… Слышно, как где-то вдалеке плачет ребенок. И двигаются огни на стенах замка при смене караулов.

— А это у нас еще кто? — раздался в темноте громкий и требовательный вопрос. — Господин Исава, неужели? Что вы здесь делаете в такое время?

Это был надзиратель, господин Мацувака лично, в доспехах, при копье и с парой подручных за спиной при погашенных фонарях. Кого выслеживали они в этой темноте?

— Господин Мацувака… — поклонился я.

— Что вы здесь делаете в такой час?

— Я делаю свою работу. Совершаю ночной обход.

— Н-да? — удивился Мацувака. — Ночь туманная, чего вы опасаетесь?

Вот действительно? Чего?

— И туманная ночь может принести неожиданную тревогу, господин Мацувака.

— Не могу не согласиться, — усмехнулся надзиратель. — Хвалю за рвение, господин Исава. А где остальные ваши люди?

— Пока заняты другими делами. А вообще, отсыпаются, полагаю.

— Относительно тех, что отсыпаются, не имею ничего против, — одобрительно покивал Мацувака. — А вот о тех, кто занят этими «другими делами», я предлагаю вам хорошо поразмыслить, стоит ли им оставаться рядом с вами. Азартные игры запрещены.

— Боюсь, я не совсем понимаю вас, господин Мацувака…

— Рассчитываю на это. Этот ваш белоголовый кабукимоно, Нагасиро, кажется? Проводит слишком много времени со здешними безнадежными игроками. Я предупреждаю вас, господин Исава, я найду и закрою подпольный игорный дом Масагоро, арестую всех, кто там будет, и заклеймлю каждого, кого поймаю, — так и знайте. Всех, господин Исава, вы понимаете меня?

— Я понимаю вас, господин Мацувака, — произнес я с глубоким поклоном. — Благодарю за отеческое внушение.

— Не стоит благодарности, — небрежно отмел надзиратель. — Позаботьтесь о порядке среди ваших людей и будьте любезны, зайдите ко мне днем, мы обсудим ваши ночные обходы.

Я это одобряю — ваши предшественники не проявляли такого похвального рвения. Поддерживайте порученное вам дело в порядке, и я буду вполне доволен. Не задерживаю вас более, господин Исава.

— Благодарю, господин Мацувака, — откланялся я.

— И помните — игры на деньги запрещены Ставкой.

— Сделаю все возможное, господин Мацувака.

Я ушел оттуда в тревоге. Нагасиро играл? Он рисковал арестом, татуированным клеймом и ссылкой. Я должен найти его раньше, чем Мацувака схватит его…

***

Без помощи Сакуратая я это место бы не нашел.

— Игорный дом Масагоро, — повторил он. — Я знаю, где это. И знаю самого Масагоро. Он главный среди игроков-бакуто в этой части города.

— Я могу туда попасть?

— Со мной можете.

— Прошу вас, — низко поклонился я благодетелю.

Сакуратай не спеша собрался и проводил меня в ту часть квартала, что выходила к каналу, идущему к реке Сумида. Там, среди закоулков, выходивших на мелкие причалы, был двор за высокой оградой, а на дворе дом, вполне приличный, хотя и без сада, достойный самурая, со следами достатка, немного запущенный, но не более того.

— Здесь жил служилый человек княжества Хамамацу, — рассказал Сакуратай. — Его сын, он пропащий игрок, не смог сдать экзамены и унаследовать должность отца, опустился, влез в долги, но смог сохранить дом на условии, что Масагоро будет устраивать здесь свои игры, после того как Ставка изгнала игроков с постоялых дворов. Подождите здесь, я договорюсь, чтобы нас впустили.

После недолгих переговоров нас пустили за ограду. Сакуратай провел меня в дом, на входе мы разулись — на меня произвело впечатление огромное количество сваленной у входа обуви.

Мы вошли внутрь и словно попали в мир, где мне еще не приходилось бывать…

Все перегородки внутри были убраны, было видно все вплоть до кухни, дым вился над очагом, над огнем пыхтел паром забытый чайник, какие-то полуголые люди там ели руками из чашек для чайной церемонии, а в центре дома из татами было сложено высокое поле для игры, и там толпились все остальные. Много людей. Одни сидели, другие стояли. Не сказать что там особо шумели — но давил постоянный гул и шелест негромких переговоров, почесываний, шевелений. Там кидали кости.

Никогда не чувствовал склонности к игре, да и господин старший садовник был такого мнения, что не пристало это воину. Но тут я видел людей, глаза которых горели, а кровь кипела от одного взгляда на мимолетный полет костей, и Нагасиро был среди них.

И да — все было затянуто табачным дымом, который создавал странное ощущение теплого возбужденного тумана, в котором вяз слух, а по коже пробегала сухая морось. Почти все, кто сидел вокруг поля для игры, дымили трубками, постоянно их очищали от пепла и забивали табаком вновь. Метальщика костей здесь не было, не самое, видать, респектабельное заведение, — каждый кидал за себя, по кругу.

Нагасиро заметил нас, когда мы приблизились, и слегка смутился. Самую малость. Сакуратай, помахивая раскрытым веером, прокладывал нам путь сквозь клубы дыма, осторожно отводя легким нажимом сложенного бамбука в сторону не заметивших нас игроков, — те безропотно отступали. Среди них я иногда видел знакомых — носильщики, строители, приказчики. Блестели полуголые тела, блестели татуировки на потной коже… Мы не вписывались сюда, но нас пропускали.

Я видел на кону бронзовые, медные монеты, серебряные моммэ и сложенные векселя осакской рисовой биржи.

— Вы чего здесь делаете? — приветствовал нас Нагасиро, даже не изволив встать.

Сакуратай жестом предоставил честь говорить мне, а сам, отвернувшись, устранился от разговора.

— Нагасиро, — нерешительно произнес я. — Я пришел за тобой.

— Странно это, — ровно ответил Нагасиро. — Все-таки вы мне не отец, господин Исава.

— Нет, — смутился я. — Конечно, нет… Но я беспокоился.

— Прошу простить, — ответил Нагасиро. — Но это вы совершенно зря. Тут у меня все в порядке.

— Не совсем так, — произнес я, присаживаясь рядом и говоря тише. — Господин Мацувака ищет это место. И судя по тому, что он знает о твоей игре здесь, скоро найдет.

Нагасиро оглянулся, потом медленно повернулся ко мне:

— Вы говорили с ним?

— Сегодня ночью.

— Ночью? Вы ходите ночью по Одэнматё? Зачем? Для вас это опасно. Впрочем, я понял. Здесь у надзирателя Мацувака есть доносчик. Зря вы здесь появились лично, вас обязательно неправильно поймут. Да и уйти я не могу. Не сейчас. Я в игре.

— И как игра? — неожиданно спросил стоявший спиной к нам Сакуратай, закрыв рот веером. — Проигрываешь?

— Это не важно. У меня все в порядке, — упрямо ответил Нагасиро, тоже не оборачиваясь.

— Ну конечно, — хмыкнул Сакуратай, вновь устраняясь от разговора.

— Эй, Нагасиро! — гулкий ревущий голос разогнал табачный туман. — Так ты играешь или что? Твой черед метать.

Это проорал дремуче заросший бородой крепкий малый в начале поля, удобно сидевший над стопками монет и, видимо, стороживший ставки. Его взгляд был черным и пронзительным.

Нагасиро взял у соседа кости и чашку, раскрутил кости в чашке и стукнул ими по поверхности татами. Дождался, чтобы кости внутри успокоились, и снял чашку.

— Ха! — гулко рявкнул заросший малый. — Сегодня не твой день.

— Торопишься, Масагоро, — спокойно ответил Нагасиро, передавая кости дальше. — У меня еще три круга.

— Не терпится раздеть тебя догола, — оскалился Масагоро. — Эй там, дальше! Не греем кости! Кидай давай.

— Значит, — медленно произнес я, — у тебя все в порядке.

Нагасиро лишь молча забарабанил пальцами по колену.

Оставшиеся три круга он проиграл вчистую. Ни разу не удалось выкинуть выигрышную пару чисел.

— Тебе пора выходить, — произнес Сакуратай. — Ты уже потратил всю удачу.

— Я потратил гораздо больше, — спокойно ответил Нагасиро. — И выходить мне следовало еще вчера. Но мне необходимо отыграться.

— Ну что, Нагасиро? Сымай портки, и свободен! — весело крикнул Масагоро. — Приходи еще. Увидимся в другой раз.

— Я делаю последнюю ставку.

Наступило молчание. Все уставились на нас. Я замер.

— Это дело, конечно, твое, — медленно произнес Масагоро. — Но я таких дел не люблю. Шел бы ты…

— Вот именно, — с нажимом произнес Нагасиро. — Дело мое. И я ставлю жизнь.

— Дурак, — тихо произнес Сакуратай у меня за спиной.

— Нагасиро, — быстро заговорил я. — Подумай еще раз, это очень неумно.

— Господин Исава, — произнес Нагасиро кратко и таким тоном, что я мог только отступить и замолчать.

Масагоро сделал знак, чтобы Нагасиро подали кости. Нагасиро начал кидать.

— Он что, и впрямь будет играть на жизнь? — пробормотал я.

— Он может отыграться, — сказал Сакуратай. — Но не сегодня.

Нагасиро проиграл.

***

🆕— Лучше предоставить его заслуженной участи, — сказал мне Сакуратай.

— Я не могу оставить его так, — пробормотал я.

— Если я поддержу вас, — тихо сказал мне Сакуратай. — Мне это дорого встанет.

— Я не могу вас просить о таком. Прошу, дайте мне поговорить с Масагоро.

— Это можно.

Мы прошли в дальний угол, туда, где Масагоро по окончании игры с парой полуголых подручных, озабоченно хмуря лоб и выпячивая губы, со звоном разбрасывали монеты из общей кучи в горки по размеру и достоинству.

— Чего надо? — не слишком вежливо отозвался он на наше вторжение в столь ответственный момент.

— Я начальник Нагасиро по пожарной службе… — начал было я.

— Я знаю, кто вы оба такие, — прервал меня Масагоро. — К делу.

— Я хотел бы забрать своего человека.

— Никто никуда не идет, — предельно любезно сообщил мне Масагоро. — Долг есть долг, и он не выплачен.

— Я желал бы уточнить, возможно ли рассрочить долг моего человека?

— Это как? — удивился Масагоро и заржал. — Нарезать его по частям, что ли? Как осьминога?

Главным было вытащить Нагасиро отсюда — а потом надзиратель Мацувака покончит с этим местом, и взыскивай свои долги, если дотянешься из ссылки с острова Садо… Потому я сдержался:

— Я уверен, что не в ваших интересах заходить так далеко.

— Это так, — неожиданно легко согласился Масагоро. — Эти заигравшиеся дурни кидают кости, играют-играют и наконец проигрываются вчистую — а я после этого еще и убивать их должен, потом прятать трупы, а ведь это вопрос уважения! И это в то время, когда квартальный надзиратель подбирается ко мне. Замечательно просто! А ведь мне нужны деньги — мне не нужна его жизнь. Но я его убью, потому что нельзя заходить так далеко безнаказанно. Эти детки легко отбиваются от рук.

— Дайте нам время, и мы вернем его долг. Я буду обязан вам.

— А вот это мне нравится, — вдруг невежливо ткнув длинным пальцем в мою сторону, поймал меня на слове Масагоро. — Это неплохая мысль, это кое-чего будет стоить. Но это только из уважения к вам, господин Исава, — усмехнулся Масагоро мне в лицо. — Кроме того, мне понравилось, как вы прижали эту самовлюбленную птицу Икимару. Тут я вас поддержу. Но не рассчитывайте на многое. У вас есть месяц собрать то, что должен мальчишка, в твердой монете. А за услугой в обмен на его жизнь я однажды явлюсь.

Я поклонился, и низко. Потом пошел и забрал Нагасиро с собой.

У Нагасиро не стали отбирать одежду и даже вернули его меч Кобан. Правда, с разобранной рукоятью — сняли уже за долги ту золотую монету, что он поставил вместо цубы. Нагасиро молча достал из рукава простую квадратную железную цубу, сноровисто собрал рукоять меча обратно, забил бамбуковые колышки сквозь рукоять и хвостовик меча с помощью ножа-кодзука и деревянной гэта вместо молотка, взятой из кучи на пороге.

За все время мы не сказали друг другу ни слова.

Тем временем сам Масагоро вышел нас проводить. Он сел на корточки и, почесывая подмышку, взирал на то, как Нагасиро сноровисто собирает свой меч.

— Повезло тебе, — хмыкнул Масагоро. — Экие важные люди за тебя вступились. Смотри не ходи больше играть с пальцерезами с Большого канала.

Нагасиро остановился, молча побарабанил пальцами по натянутой ткани кимоно на согнутом колене. Потом вложил меч в ножны, встал, сунул ножны за пояс и пошел прочь.

Я и Сакуратай последовали за ним.

— Масагоро Восемь-Девять-Три, — внезапно произнес Сакуратай, когда мы вышли за ограду.

— Я-ку-са, — повторил я. — Почему его так зовут?

— Потому, что эта комбинация приносит неудачу и рано или поздно выпадает всем, кто с ним садится играть… Теряют не только деньги, но и пальцы…

— Неужели он бы убил? Неужели он бы убил Нагасиро? Осмелился? Здесь?

— Скорее это Нагасиро пришлось бы убивать для него…

Об этом я даже и подумать не мог.

— И почему вы еще позволяете ему играть в этом квартале?

— Все не так просто, господин Исава…

С тем мы и распрощались. Тем временем Нагасиро ушел куда-то далеко вперед.

Не то чтобы я ждал от него какой-то особой благодарности... Но я не ожидал, что он исчезнет даже до того, как мы дойдем до храма.

***

Я вновь думал о верности.

Если бы Одэнматё был господином, которому я присягнул, сейчас было бы самое время нижайше испросить разрешение на сэппуку... Ничего, что я должен был сделать, не сделано. Люди, которых я набрал, от меня ушли. Кончилось даже масло в светильнике. Можно, конечно, собраться и покинуть город, поискать других возможностей, вновь стать никем и ничем, живым почти мертвецом, вот только я уже не в том возрасте, чтобы бежать от собственной неспособности. Я уже знал о себе, что останусь в любом случае и буду цепляться за самую малую возможность продолжать действовать, пусть даже погибну в огне в одиночку. Я уже стал хикэси, пожарным Одэнматё, и им я останусь.

Но собственная беспомощность угнетала.

Сага стало хуже, и я сделал ему целебные прижигания на главном потоке ки, разогрел точки оздоровления, извел остатки моксы, но это все, что я мог для него сделать. Напоил чаем, и это все. Он не жаловался, он все понимал. Я же понимал, что он не выкарабкается. Слишком ослаб…

Настоятель Окаи был в городе — там опять кто-то умер, и требовалось его ответственное присутствие.

Потому, когда явился посыльный с нежданным приглашением отобедать в обществе моего давнего знакомого по работе в театре «Сарувакадза» торговца лесом и сакэ славного купца Коноикэ, я был только рад выбраться из молчаливого храма.

С тех пор как я проработал в театре около месяца, я много услышал о Коноикэ. Он начинал еще при прошлом правлении, вроде как бы апельсины продавал. Из провинции Кии возил, морем. Богатей из новых. Я-то ему зачем понадобился?

Коноикэ и впрямь обитал в огромном новеньком доме с дорогостоящим видом на ворота Ёсивара. В доме, построенном прямо на месте сгоревшего дома Курода-Должен-Всем. Так вот кто участок купил, не побоялся! Неожиданно.

Множество слуг ухаживали за домом с еще не потемневшими стенами и новоразбитым садом, место стало вызывающе роскошно и все еще строилось — пока меня провожали по дому, в одной из комнат я заметил работников, менявших татами на полу.

— Исава! — приветствовал меня хозяин дома, сам Коноикэ. — Проходи, садись. Рад видеть тебя снова наконец. Я тут участочек прикупил в прошлом месяце, домишко-то сгорел, так я свой поставил, вот, в порядок привожу. Соседями будем. А пока суть да дело, я и другие делишки упорядочу, что тут скопились без пригляду моего. У меня тут причалы же, пара складов. Есть имущество, в общем. Глаз да глаз нужен. А то тоже... сгорит.

Он был, как раньше, тучный, он был резкий, он был дерзкий. И чем-то неуловимо напоминал игрока Масагоро. Развязностью движений, может быть…

— Благодарю за приглашение, господин Коноикэ.

— Садись, Исава, откушаем! Отличная рыба-кису, как раз такую подают к столу сёгуна. Ну и мне перепадает от улова.

Рыба-кису была воистину замечательная и достойна стола сёгуна — я с удовольствием ел, ибо голод — самая приятная приправа. Слуги вносили перемены. Сакэ не пили. Интересно, почему…

— Ты, наверное, в догадках теряешься, чего это сам Коноикэ позвал тебя к себе и рыбой кормит?

— Я задавался таким вопросом, — коротко ответил я.

— Много с прошлого раза я о тебе услышал, — доверительно сообщил Коноикэ. — Я сам тут недавно, в Одэнматё. Взялся торговать строительным лесом, а тут вижу ваших людей, что работают в бамбуковых рядах носильщиками. Тут я и понял, что дела твои идут неважно. Неважно-неважно, я знаю.

— Хочу сказать, — продолжал он, — доводилось мне снабжать вашего прежнего князя из Какэгава и его дом в Камигасэки до тех пор, пока вас не распустили, — сочувствую, так что мы с тобой и раньше были не чужие. Потому не мог я оставить вас без пригляда, я никогда не забываю людей, которым обязан даже такой малостью. Кушай, Исава, кушай. Это вкусно. Это я посодействовал твоему устройству на этом месте. Новая пожарная команда Одэнматё — это моя задумка, или ты иначе думал? Эх, простота...

Я внимательно его слушал, не высказывая ни горячей благодарности, ни резкого недоверия.

— Ты как думаешь, Исава, тут дела решаются? — настойчиво спросил он. — Общим согласием? Думал, небось, это Окасукэ у нас тут главный? У нас тут не Осака, у нас тут военное правительство — что Ставка скажет, то и делаем. А вопросы надо решать. Как ты думаешь, как? Кто сделал подношение квартальному старшине? Я сделал. Кто угощает Мацувака на втором этаже своей бани? Я угощаю. Я делаю то, что следует, так, как возможно. И я считаю, что достоин небольшой благодарности.

— Очевидно, так, господин Коноикэ, — осторожно ответил я.

— Совершенно точно так, господин Исава. Этому скромному кварталу совершенно ни к чему два отряда пожарных. Даже одного более чем достаточно. Но я принял в вас участие, это теперь мое дело, а когда мои дела идут неважно, я вмешиваюсь. Я кое-что вложил в вас с определенным расчетом. Но, судя по всему, сами вы не способны оставаться на плаву, что ж, пусть так. Не хотел я, чтобы влияние мое на ваши дела было так заметно, но я дам вам средства и возможности, коли так.

— Вы совершенно определенно хотите чего-то сверх благодарности за один приятный обед.

— Обед? — Коноикэ громко засмеялся. — Вы все мои с потрохами. Если я престану поддерживать вас — вы исчезнете. Буквально. Плодите себе врагов, как барсуки безумные, кто ж так делает? Тоньше нужно действовать, тоньше. Понятно тебе, Исава? Вот возникнут вновь определенные обстоятельства, и я уже скажу в ответ на вопрос ко мне: «А! Делайте с этими что хотите», понятно тебе?

— Мне не понятно.

— Оно и видно. Или вы все думаете, можете резать тут безнаказанно любого, кто вам дорогу криво перейдет? Окончательное решение надзирателя Мацувака по вашему вопросу перевешивают только вот такие маленькие кусочки серебра каждый месяц. Так у нас тут все и работает.

— Так чего вы хотите?

— Чем вы мне обязаны, ты хотел сказать?

— Возможно...

— Посмотри на этот дом, Исава.

— Замечательный дом…

— Именно. А месяц тому стояла развалюха в наём. Портила вид с канала. И меня попросили уладить вопрос. И я его уладил, к общему удовлетворению. Развалюха, правда, сгорела — вот такое вот несчастье случилось. А я выкупил участочек, помог тем, кто жив остался, долги их роздал и построил тут этот славный дом.

Я молчал. Я не выказывал удивления, этим странным вестям. Я слушал.

— В Одэнматё у меня есть еще интересы, — продолжил Коноикэ. — И это не только мои интересы. Это интересы очень высоких людей, тебе лучше и не знать. Здесь их представляю я. И пока вы понимаете их, вы преуспеете. А если нет — значит, нет.

— Выразитесь яснее, — произнес я, — господин Коноикэ.

Коноикэ, криво улыбаясь, некоторое время смотрел на меня, а потом все-таки выразился яснее:

— Иногда, когда что-то горит, то лучше этому сгореть. Потому что время его прошло. Времена нынче нелегкие, нужно крутиться. Чего и тебе советую. Будешь обеспечен.

— Я не могу на это согласиться, — легко и без раздумий ответил я.

— А?

У Коноикэ, видимо, не нашлось других слов.

— Это нехорошо — поступать так, — добавил я, словно ребенку объяснял. — Это неправильно. Это стыдно.

— Уверен? Очень рискуешь.

— Из всех путей без колебаний выбирай тот, что ведет к смерти, — повторил я вдруг теперь ставшие понятными когда-то услышанные слова. — И это будет достойно. Так говорил мой почивший господин. Говорил и поступал. Вы торговец, и вам этого не понять.

— А вот это ты зря, господин Исава, — покачал головой Коноикэ. — Ну, как скажешь. Не смею тебя более задерживать.

С чем я и откланялся.

Я покинул его новый дом с легким сердцем. С чувством правильно принятого решения.

Верность нельзя приобрести — ее можно только вручить. А моя верность была принесена не этому человеку. Не одному человеку.

Я возвращался в наш храм и думал, что предпринять в ближайшее время в связи с открывшимися обстоятельствами. Что ж, если у меня не осталось людей, мне придется набрать новых. Я пожарный, им я и останусь, что бы не происходило. Им я и умру, если так сложится.

В храме я застал Саторо Оки, раздувающего на кухне огонь под котлом с рисом. Его доля от участия в играх на открытии новых храмовых ворот — учитель Икадзути милостиво оделил. Спасибо ему за это.

В комнате Нагасиро разбирал добытый неведомо где и неведомо каким образом ящик с лекарствами, а взбодрившийся Сага обсуждал с ним состав кроветворного питья, который они собирались заварить. Братья Хиракодзи вязали во дворе за храмом из заработанного на стройке бамбука подъёмную лестницу, собрались чинить проломленную Кинтоки крышу. Старший, Хаято, заметил меня первым, поспешил ко мне и с поклоном вручил мне связку из пары десятков медных дзэни:

— Мы там еще купили немного дайкона и маринованных вишен, это то, что осталось. Надеемся, на какое-то время еще хватит. Рассчитываем на вас, господин Исава.

Все смотрели на меня и прятали счастливые улыбки. Я держал в руках эти бесценные монеты и чувствовал подступившие слезы.

Мы вновь были вместе. Они тоже хотели оставаться пожарными.

Одэнматё был вновь благосклонен к нам.

Конец второго тома. Продолжение следует...