Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 17. Цинская лиса

Первых убитых, затопленных истоптанной грязью, юный Хэдайро увидел только возле причалов. Красные ручьи растекались от тел к набегавшему на берег штормовому морю.

Под дождем, в вечерней полутьме, Хэдайро спустился по деревенской улице вдоль домов, брошенных бежавшими от сражения жителями. Кольца на посохе Хэдайро звякали при каждом шаге. Монашеская одежда промокла. Соломенные сандалии потяжелели. Холодный ветер пронизывал.

…В эпоху установления правления династии Цин на горе Шинао, в провинции Шаньдун, жила прекрасная лиса, вспомнил Хэдайро, глядя на трупы. И была она великая мастерица метать гадальные кости, — что ни нагадает, все к несчастью…

Эти убитые рыбаки, нет сомнений, не имели классического образования. И не знали, как может обернуться дело, если взять в плен многохвостую лису...

Сэнсиро Полукровка сидел, сгорбившись, под навесом на пороге одного из домов у причала, опустив натруженные руки на лежавший на коленях варварский прямой меч с крестообразной рукоятью. Полукровка смотрел на затянутый тучами горизонт, лицо скрыто в полумраке под навесом. Чужеземная кираса светлого металла в каплях дождя, длинные белые волосы, по которым его и узнал Хэдайро, прилипли к полированному нагруднику, босые ноги заляпаны по колено в замешанной на крови грязи. Его соратники прятались от дождя под навесом у него за спиной.

Хэдайро, осторожно обходя тела в грязи, двинулся к Полукровке.

Тенью сидевший за Полукровкой коренастый, заросший черной жесткой бородой малый с круглой соломенной шляпой на голове встрепенулся — и, подняв с приклада, прицелился в Хэдайро из здоровенной украшенной резьбой пищали. Хэдайро замер, — фитиль над запальником пищали тлел, шляпа на стрелке берегла порох затравки от дождя.

— Ты кто такой? — глухо спросил стрелок, глядя над опертым на поднятое колено стволом.

Это Торадзаэмон, дядя Полукровки. Стрелок и поджигатель. Двадцать лет назад на берег острова Танэгасима вышел человек с белой кожей. Он умер через два года, оставив на острове сына и свой невиданный в здешних местах прямой меч. Торадзаэмон — брат матери — заменил Полукровке отца.

Все пока верно, настоятель не ошибался.

— Славлю Будду Амида, — поклонился им Хэдайро. — Я скромный монах, меня прислали из деревни для переговоров.

Полукровка медленно отвел глаза от грозового горизонта. Он и его дядя тяжело смотрели на Хэдайро. Они только что победили в сражении, но радости на их лицах не было.

— И что? — спросил Торадзаэмон.

— Матушка Бэнсо просит, умоляет прекратить убийства. Ради детей и общины. Ее сердце разрывается от того, что ее внуки убивают друг друга.

— Ну, если матушка просит, — покивал Торадзаэмон, снимая пищаль с колена и опирая ее на приклад, стволом к соломенной крыше. — Если матушка Бэнсо просит, тогда может быть. А ты откуда такой взялся?

— Я гость настоятеля, прибыл вчера. Меня перевезли на остров на лодке.

— Кто это во время тайфуна по морю плавает?

— Наследник знатного рода получил эту землю во владение от князя. Он прибыл на остров вчера.

— Наследник, — протянул Торадзаэмон. — Не успели прежнего закопать, как новый завелся? Радость-то какая… И кто он такой, этот наследник? Чье имя на поминальной табличке написать?

Хэдайро помедлил, прежде чем назвал свое имя. Но назвал. У этих людей целый остров родственников. Имя нежданного хозяина быстро сообщат.

— Чего деревенские хотят? — хрипло и еле слышно спросил Полукровка, оторвав взгляд от горизонта. — Лису я не уступлю, матушка знает.

Хэдайро смиренно поклонился:

— Жены плачут над убитыми, матушка Бэнсо просила меня предложить вам прийти и поговорить.

— Поговорить? О чем? Они уже навоевались?

— Вы приводите лису. Бэзо Безголовый дал слово, что пока не будет нападать на вас и даже принесет ту добычу, которую укрыл. Игрок Иченоза будет представлять деревню. Можно будет все спокойно обсудить и поделить наконец добычу честно. К общему удовлетворению.

— Честно? — Полукровка беззвучно засмеялся. — Хорошо. Где?

— В доме торговца Годзабуро.

— Занятно, почему мы до сих пор не сожгли дом Годзабуро? — спросил Полукровка у дяди. — Из-за него же все и началось.

— Из-за лисы все началось, — буркнул Торадзаэмон, раздувая фитиль пищали. — Ты же знаешь…

— Вас ждут там до восхода луны, почтенные, — поклонился Хэдайро.

Сэнсиро на мгновение прикрыл глаза и вздохнул:

— Передай им, что мы придем.

— Сэнсиро, — встрепенулся дядя Торадзаэмон.

— Я согласен поговорить, дядя, — ответил Полукровка, не оборачиваясь.

— Ты же понимаешь, что там и засада может быть, — проворчал Торадзаэмон.

— Я в тебе уверен, дядя, — произнес Полукровка. — Ты нас прикроешь. Давай поговорим с ними. Я вернулся сюда не для того, чтобы убивать друзей детства. Не хочу. Устал.

— Ладно, — проговорил Торадзаэмон, вскидывая пищаль на плечо и вставая. — Как скажешь. Отдохнем. А сакэ нам нальют? — спросил он, вылезая из-под навеса и скользя по грязи к Хэдайро. — Растопить недоверие. Навести мосты приязни?

— Э-э, — удивился Хэдайро. — Я полагаю, купец, господин Годзабуро, сделает все, чтобы растопить недоверие. Он же сам этого хочет.

— Вот и хорошо. Значит, напьемся.

И наклонившись к Хэдайро, Торадзаэмон очень тихо, так, что никто не услышал, прошептал:

— А ведь ты не монах, парень.

***

Пираты-вако с острова Танэгасима приплыли на двух кораблях к берегам Китая в темные времена междуцарствия промыслить еды и добычи, так как дома был неурожай, безрыбье и гражданская война.

Их деды в старые времена плавали с известным пиратом Куки Йоситака. Их отцы воевали в Корее. После они вернулись домой и жили как встарь, рыбацкой общиной. Но в год падения Осакского замка на острове разразился голод. Безрыбье. Обе рыбацких общины острова объединились, взяли заем у торговца Годзабуро, снарядили корабли и отправили за пролив, к берегам Китая, на обычный в такие годы береговой промысел.

Во время набега на берег пираты захватили в плен девушку из знатной семьи Се из Сяосюна и потребовали за нее выкуп.

Люди из семьи Се были любимцами прекрасной многохвостой лисы с горы Шинао.

Той же ночью лиса спустилась с горы и тайком, во тьме, заменила собой девушку. Так и обнаружили ее утром пираты, невозмутимую, с серым человеческим черепом в рукаве шелкового кимоно. А череп — верный признак лисьего ведовства, всем известно. Вако, обнаружив ловкую подмену, крайне этому поразились и сразу поверили, что имеют дело с воплощением духа Инари, и не решились поднять на лису руку.

Решили ждать, рассчитывая все же на какой-то выкуп. Единственный, кто не поверил в божественность незнакомки, был дядька Торадзаэмон. Но он полагал, что имеет дело с рисковой авантюристкой, так как через шпионов он разузнал, что в округе знатные дамы не пропадали.

А потом стало уже поздно.

Ссоры из-за лисы начались сразу же. Безголовый Бэзо — старшина второго корабля — сильно с беловолосым Полукровкой из-за нее разругался. Бэзо хотел себе девицу из семьи Се и всем обещал, что лишит ее девственности. А прекрасная и неприступная лиса его пугала. Сэнсиро, молодой и хваткий вожак первого корабля, был поражен царственным появлением молчаливой лисы и вступился за нее.

Еле дядька Торадзаэмон успел междоусобное кровопролитие предотвратить.

Бэзо той же ночью ушел домой. Увел корабль с десятком приятелей по попойкам, балбесами и лентяями под стать Безголовому, бросив прочих односельчан на берегу, не забыв прихватить с собой собранную к тому времени добычу.

А Сэнсиро принял лису за знатную даму. Звал ее «госпожа». Влюбился в Луну, бывает. Иначе с лисой давно бы поступили, как водится, по-братски. Но Сэнсиро так лихо ворочал отцовским мечом, что возражать особо никто не рискнул.

Надо сказать, Сэнсиро лису не обижал и ценил ее ранг, держал при ней служанку и даже той служанке платил.

Пираты некоторое время провели на берегу, ожидая выкупа, но дождались только появления цинского ополчения, собранного против них со всех провинции.

Еле успели отплыть.

В проливе, на пути домой, корабль настиг бешеный, как горностай, тайфун.

Они едва не погибли на прибрежных скалах. Но лиса, бросив на палубу высохшие фаланги пальцев из могилы забытого мудреца, указала безопасное направление к берегу.

Вако миновали скалы пролива и ушли домой.

Вот только дома их уже не ждали.

***

Молодой Хэдайро смотрел на лису, потеряв дар речи.

Лиса была действительно, как и рассказывали, ослепительна. Прекрасна. Нечеловечески. В рассказы настоятеля о благодетельных мужах, совращенных ею с благородного пути, — в императоров, оставивших трон ради нее, — верилось. Снежный шелк ее кимоно как каплями крови был усыпан мелким узором алых кленовых листьев.

Хэдайро непослушными руками расставил письменные принадлежности рядом с длинным листом бумаги, разложенным перед лисой на низком танском столике. Растер тушь, выбрал кисть. Обмакнув кисть в тушь, старательно, как ученик на экзамене, изобразил несколько иероглифов, вычурных, в придворной манере, завезенной из материкового Китая и не читаемой здешними рыбаками, знакомыми в лучшем случае со слоговой азбукой. По крайней мере, Сэнсиро, снимавший доспехи в углу комнаты, читать и не пытался.

«Я явился спасти вас».

Он был уверен, что будет точно понят.

Лиса шевельнулась. Изящные пальцы белее шелка едва показались из широкого рукава. Хэдайро, вздрогнув, глубоко склонился, передавая кисть лисе.

Изысканные строчки словно сами пролились на бумагу, — ответ был, естественно, ритмичным и мягко рифмованным. От безусловной глубины ее отказа сжималось сердце.

Дрожащими пальцами, непростительно неуклюже, юный Хэдайро писал в ответ, что сейчас эти люди будут решать ее судьбу, что она в крайней опасности, что он единственный, кто может ей помочь…

Выражение ее лица оставалось непреклонным. Мелко чиркая кистью, она отписала ему удалиться ради спасения собственной жизни.

Склонившись, принимая кисть с тяжестью в груди, Хэдайро понял, что желанию ее не уступит и одну ее здесь не оставит.

Сэнсиро, облачившись в богатое черное кимоно с чужими гербами, приблизился и произнес:

— Она все понимает? Она согласна? Хорошо… Я благодарен тебе, монах…

Сэнсиро протянул руку лисе:

— Прошу вас, госпожа.

Лиса поднялась, Сэнсиро, взяв ее за кончики пальцев, повел в общий зал дома, где их уже ждали.

Хэдайро, подавленный, последовал за ними.

В общей зале, освещенной бумажными фонарями, времени не теряли. Здоровенный, хмельной, с пучком черных волос на потном бритом черепе Бэзо Безголовый травил торговца Годзабуро. Голый мальчишка, рыча, на четвереньках, в ошейнике, за который его держал Бэзо, бросался на забившегося в угол старика. Худой, мосластый Годзабуро возмущенно вопил и пинался. Игрок Иченоза, крупный, как борец сумо, полуголый, зататуированный до бровей рыбацкий старшина, игрок и транжира, падальщик всего выброшенного морем, прибрежный хищник, сидел на полу напротив пускавшего трубочный дым дядьки Торадзаэмона у низкого стола с пирамидой в два кулака высотой, полностью сложенной из китайских золотых монет. Иченоза и Торадзаэмон подливали друг другу сакэ и сторожили друг от друга добычу. Матушка Бэнсо, древняя сгорбленная старуха, принимавшая родами всех присутствующих мужчин, мать уже одуревшего от старости старика Годзабуро, грела сакэ в кипящей на жаровне воде и качала головой.

Когда вошла лиса, навалилась тишина. Даже пацан в ошейнике, бессловесная псина, подобранный когда-то на обломках кораблекрушения, раскрыв рот, пустил длинные слюни.

— Моя! — Годзабуро завопил первым, тыкая в лису худым пальцем. — Моя! Мне! Мне отдавайте... — Старик, не вставая, на четвереньках побежал к лисе, задирая острую бороденку. — Все прощу, все долги. За все годы. Забирайте добычу, золото, а ее мне!

Взгляд лисы прижимал торговца к полу. Он хотел и боялся.

— Лучше дайте мне ее прирезать, — Бэзо Безголовый плюнул, оттаскивая пацана к ноге за ошейник. — Давно мне этого хочется.

— Давай, попробуй, — тихо произнес Полукровка.

— Ну зачем же, — успокаивающе поднял огромные руки игрок Иченоза. — Ну зачем же так громко шуметь? Я, однако же, совсем-совсем не понимаю, зачем так шуметь? Давайте посидим, подумаем обществом, как поступить, учтем и твое мнение, Бэзо. Обязательно учтем. Присаживайтесь. Присаживайтесь, гости дорогие, вот, возле стола. Монаха посадите, — это вы здорово придумали монаха привести. Пусть все запомнит и запишет, а то доверия меж нами, как я могу заметить, нет никакого. А жаль, жаль, не чужие же люди…

Хэдайро сел, где указали, взглянул через стол на дядьку Торадзаэмона. На шее у того, как буддийские четки, висело интересное ожерелье, — Хэдайро опознал в нем связку из семи бронзовых китайских гранат с фитилями. Торадзаэмон тонко улыбнулся Хэдайро, затянулся трубкой — в чашке трубки заалел горящий табак, и громко произнес:

— Так что порешим, община?

От этих его слов тут-то все крепко и задумались.

…Вернувшийся из похода первым, Бэзо совсем распустился. На захваченные деньги он пил-гулял, поил всю деревню, старших не слушал, поступал по-своему. Но наконец Годзабуро явился к нему на корабль с записями, по которым выходило, что всю добычу следует отдать в счет долга — за снаряжение кораблей, за заложенный за три года урожай, за долги, которые в отсутствие добытчиков успел обильно наделать неутомимый игрок Иченоза, — и Бэзо озверел. Торговца, вместе с записями, выбросил в море, а когда с Годзабуро на корабль явился возмущенный Иченоза вместе с прочими деревенскими наводить умиротворение, дело дошло до ножей.

Разобиженный на общину Бэзо спалил корабль, засел всей своей шайкой в домишках на мысу и каждый день тревожил деревенские кладовые и огороды. Сторожей, не дрогнув, бил, а если не доходило — резал.

По дворам исчезали молодые девушки. Сказывали, что поступал с ними Бэзо очень скверно.

Игрок Иченоза, собрав по острову войско с бамбуковыми копьями, ходил войной на мыс — но бежал, раненный тяжелой шипастой дубиной Безголового. Однако община прочно стояла за Иченозу — долги следовало отдавать, старших следовало слушаться.

А тут и Полукровка пожаловал. Сойти на берег ему не дали — памятуя историю с Бэзо, община потребовала сдать оружие и добычу. Даже не дали набрать воды.

А когда немощный Годзабуро узрел пленную лису и оттого совсем ополоумел — не сходя с места, потребовал ее себе в счет всех прежних долгов, — деревенские наконец вздохнули с облегчением. Что там, доля малая — разве жалко ее для старика?

Только позабыли про крутой нрав Сэнсиро Полукровки.

Но Годзабуро, купеческая душонка, выброшенный Полукровкой подальше да поглубже, в набежавшую волну, выплыл и на этот раз.

Иченоза с Бэзо тут же спелись на почве общих долгов, чтобы преподать непокорному урок. Ночью, с пробоиной в борту, корабль Сэнсиро затонул на мелководье, вода залила палубу, — выбиравшихся на берег встречали…

Но поймал медведь осиный рой.

Сэнсиро, по колено в воде, собрав остатки команды, дал правильное сражение. На пару с дядей убил восьмерых деревенских и без счета изранил. Деревенские бежали, оставив дома у причалов победителю.

Как раз незадолго до этого юный Хэдайро прибыл из столицы княжества на побережье, переправил своих вассалов на лодках через штормовой пролив на свое будущее владение и укрыл их в запущенном буддийском храме на берегу. Старик-настоятель, уставший от беззакония, заселившего остров, уже некоторое время писал ему о здешних делах и готовил почву для прибытия законного хозяина. Хэдайро узнал от него о захваченной чужеземной красавице, одинокой в окружении пиратов. Слухи о божественной сущности пленницы старик-настоятель не принимал всерьез. Но рассказал, что читал в новейших китайских текстах сообщение, что в эпоху установления падения династии Тан на горе Шинао, в провинции Шаньдун, действительно жила прекрасная лиса. Жила она уединенно, ибо дар ее сеял вокруг беду и горе. Ибо была она великая мастерица метать гадальные кости, — но что ни нагадает, все к несчастью.

И сбывались — несчастья.

Обрив голову и облачившись в монашескую одежду, Хэдайро явился разведать все лично…

И теперь, глядя на все это сам, он не мог понять, кто тут действительно обманывается…

Над столом с золотыми монетами, — Хэдайро оценил, что тут лежит годовой доход крупного владения, — висело напряженное молчание.

На Полукровку и лису старались не глядеть. Одетые в белое и черное, как молодожены на своей свадьбе, они сидели рядом на одном татами, перед ними стояли пустые чашки для сакэ.

Было совершенно ясно, на что Полукровка намекает. Но ждать благословления ему следовало не здесь.

— Все беды от лисы, — каркающий голос матушки Бэнсо заставлял поежиться. — Крутит вами, дети, как хочет, тварь семихвостая…

Старуха с бутылкой сакэ, хромая, обошла стол, наполнила всем чашки — кроме лисы и Полукровки, отошла и через плечо проскрипела:

— Лиса не человек. Она вас ест, а вы и рады. Годзабуро — ты жирный карп. Сэнсиро — ты нож, которым она Годзабуро режет. Иченоза — масло, на котором она карпа зажарит, а тобой, Торадзаэмон, приправит для остроты.

— А я кто, матушка Бэнсо? — мрачно спросил забытый ею Безголовый.

— А ты потроха от того карпа, — ответила старуха. — Бросят тебя собакам…

Безголовый свирепо ухмыльнулся, закинул в рот сакэ и грохнул чашку на пол:

— Зарезать ее.

— Нет! — вскинулся старик Годзабуро.

Сэнсиро положил руку на нож на поясе.

Хэдайро приготовился драться.

Торадзаэмон задумчиво поднес трубку к фитилям на шее.

Лиса осталась неподвижна.

Иченоза вскинул белые, исчерченные синими волнами руки:

— Ну что же вы гневаетесь, ругаетесь, как неродные, добрые люди? Тише! Спокойнее. В ножи никогда не поздно начать. Тише, тише! Сядь, Бэзо, вымахал до стропил, смотреть больно. Сядь, Сэнсиро, твоей даме одиноко.

Полукровка сел после того, как Бэзо плюхнулся на свое место.

Игрок Иченоза сложил руки на бедрах и оглядел каждого из-под тяжелых бровей. Его слушали.

— Надо думать, не придем мы к решению, — проговорил Иченоза. — Слабы люди мудростью. Всяк да кто-то да будет обижен. Ну, значит, я думаю так. Давайте, что ли, обратимся за решением к высшим силам. Каждый день они вершат нашу судьбу, крутят-вертят, кидают, подбрасывают. Так и нам следует решить неразрешимый вопрос, препоручив его удаче, случаю, божественному вмешательству. Давайте разыграем ее — лису. Давайте кинем кости — как выпадет, так и решим. Никто не будет виноват, никто не будет вором или злодеем. Так выпало, так боги захотели. — Иченоза обвел собравшихся взглядом и настойчиво спросил: — Ну? Кинем кости?

Все кроме лисы задвигались, зашумели. Сэнсиро был недоволен, рисковать не хотел, тревожно оборачивался на лису, но все же дал дяде себя уговорить. Годзабуро залился слезами, но тоже в конце концов часто закивал. Убедили.

Безголовый лишь хищно блестел зубами в полутьме и недобро пялился на лису. Хэдайро видел, как Бэзо, вроде бы поймав взгляд лисы, чиркнул себе по шее большим пальцем — обезглавил, мол. Не ты первая…

— А кто кости кинет? — громко задался вопросом дядька Торадзаэмон. — Тебя, Иченоза, не просим. Знаем мы все про тебя, сиди себе, не беспокойся. Сэнсиро бросать не станет — понятно. Монаха просить неуместно…

— Пусть она сама бросит, — сказал вдруг юный Хэдайро и сам себе удивился. — Пусть бросит. Это будет правильно.

— А монах толково говорит, — задумчиво протянул игрок Иченоза. — Пусть она сама, действительно…

— Не доверяйте лисе кости, — прокряхтела матушка Бэнсо, но разве ее кто слышал...

Принесли кости и бамбуковый стакан для игры. Все желающие проверили то и другое, убедились, что кости честные. Торадзаэмон, громыхая костями в стакане, присел перед лисой.

Хэдайро сидел ближе всех и единственный расслышал, что он прошептал лисе:

— Послушай, тварь. Я тебя насквозь вижу. Если на этот раз ты замыслила что-то против Сэнсиро, я тебя убью. Взорву вот этими бомбами. Поняла? Славно. Бери. И кидай правильно. Я знаю — ты можешь…

И отступил назад, к остальным.

Лиса сидела перед столом с золотыми монетами, в поднятой руке на кончиках пальцев удивительно ровно стоял стакан с игральными костями. Она держала свою судьбу на кончиках пальцев. Или не свою?

Хэдайро стало холодно. Глаза лисы сливались с тенью.

— На что играем? — прищурившись, спросил Иченоза. — Чет-нечет?

— Чет-нечет, — согласился Торадзаэмон.

— Выпадет чет — лиса достается торговцу. Выпадет нечет — золото?

— Конечно, — подтвердил Торадзаэмон.

— А если выпадет четыре?

Четыре — гиблое число. Сумма смерти, и пишется теми же знаками, что и слово «смерть». Выигрыш не достается игрокам. Никому. Выигрыш уходит устроителю игры. То есть в данном случае, как в седой древности, — рассудившим богам.

— Мне! Тоже мне! — крикнул Годзабуро. — Мой дом, я устроитель!

— Да ты что. Сейчас, — съязвил Бэзо Безголовый. — Богам — значит богам. Смерть — значит смерть.

Сэнсиро вскочил — такое его уже никак не устраивало. Дядька Торадзаэмон рявкнул на него, но Полукровка не услышал. Бэзо, скалясь, опасно пригнулся.

Лиса громко хлопнула стаканом по лаковым драконам на поверхности стола.

Было слышно, как внутри стакана прокатились и остановились кости.

— О! — раскрыв рот, Иченоза привстал с места.

Прочие просто замерли.

— Посмотрите! Что там? — Иченоза тыкал толстыми пальцами и потел от возбуждения.

Хэдайро встал и подошел к столу. Лиса, не глядя на него, спрятала руку в рукав.

Хэдайро наклонился и поднял стакан со стола. Белые, в выжженных точках кости отражались в черном лаке, как в воде.

— Что там? — крикнул Иченоза.

Хэдайро молчал.

Торадзаэмон оттолкнул его, посмотрел сам. Обернулся к Сэнсиро:

— Глаза демонов.

Это пара двоек. Четыре. Рука свыше. Все, что на кону, — богам.

Бэзо Безголовый захохотал. Вынув из-под себя черную восьмигранную дубинку в железных нашлепках, он шагнул к лисе.

Сэнсиро выхватил из-за пояса нож и кинулся на него.

Бэзо за ошейник швырнул своего мальчишку ему навстречу.

***

Хэдайро застонал, разлепляя глаза, — Торадзаэмон, ударивший его связкой бронзовых шаров по голове, едва-едва не раскроил ему череп.

Комната горела.

Годзабуро, падая, сорвал со стены бумажный фонарь, и теперь горящее масло разлилось по одежде торговца. Матушка Бэнсо спасала сына, сбивая пламя горящими руками.

Иченоза огромными белыми руками душил Торадзаэмона. Возил спиной прямо по золоту на столе.

Бэзо Безголовый лишился головы, мальчишка в ошейнике лакал кровь, вытекающую из нее.

Сэнсиро лежал на полу, его белые волосы стали красными. Лиса, склонившись над Сэнсиро, поддерживала под затылок.

Рукав ее кимоно пропитывала кровь.

— Давай! — крикнул Хэдайро, протягивая лисе руку. — Дом окружен моими солдатами. Я спасу тебя!

Лиса подняла на него глаза — как звезды, — и Хэдайро стало стыдно за себя. Здесь спасал не он.

И жертвовал не он.

Лиса, склонившись, обняла Сэнсиро. Полукровка окровавленными пальцами коснулся ее губ.

Вокруг них металось рыжее, как лисьи хвосты, пламя.

Все-таки не человек, осознал Хэдайро. Человек так не сможет.

Иченоза отбросил Торадзаэмона прочь, вскочил и с воплем «Измена!» через комнату всем телом бросился на Хэдайро.

Удар снес Хэдайро с ног.

Последнее, что он видел, выпадая из дома через выбитую загородку, это Торадзаэмон, бросающий связку бомб под стол с монетами.

***

Взрыв разнес дом до земли, разбросал обломки по всей деревне. Золотые монеты потом находили на берегу и на дне бухты. Один из пехотинцев Хэдайро поймал такую монету в щеку и лишился половины зубов, — но ее золото его утешило.

Судя по всему, живьем, кроме Хэдайро, из дома смог выбраться только дядька Торадзаэмон. Старик-настоятель рассказывал, что видел, как тот на украденной лодке греб от острова через пролив. Полукровку он не спас, Хэдайро — нового господина острова — не убил.

Ему оставалось только бежать…

Обескровленная и обезглавленная островная община безропотно подчинилась воинам Хэдайро. А вскоре правительство страны и вовсе запретило строить большие морские корабли и плавать в чужие земли. Под тяжелой дланью военного правления забывалось о прежних вольных пиратских плаваниях. От старых времен остались только сказки.

Хэдайро прожил долгую, полную мирских забот жизнь в этом рыбацком краю. Он не препятствовал своим рыбакам завести новый обычай — каждый год устраивать празднество роковой игры для утешения призраков погибших в ту ночь. Община строила временный дом, устраивала в нем запрещенную правительством игру в кости под виды на урожай, а с наступлением ночи дом сжигали, как его не было…

Сам Хэдайро никогда больше он не брал в руки и не метал костей. Ибо большее несчастье его уже и не могло постигнуть.

Ведь он так и не женился и не завел семьи. До самого конца — когда ему, уже умирающему, второй раз обрили голову и дали духовное имя, — он хранил верность давнему мучительному воспоминанию.

Ведь сказывают, с тех пор на острове в горах поселилась прекрасная лиса.

***

— Потрясающая история, — задумчиво произнес Канкуро. — Потрясающая. Весьма впечатляет. И коль зашла речь об искусстве перевоплощения, я не могу молчать, я расскажу вам еще одну такую историю о переменчивости облика. Историю о театральном мече. Случилось это с одним моим близким другом во времена, когда участие мальчиков в действиях Кабуки еще не было запрещено.