Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 14. Отложенное сэппуку

В одной и старых семей земли Оми, в замке Мацуяма, умер князь Гамо Тадатомо, потомок славного Гамо Ёрисато, погибшего в битве при Сэкигахара. И поскольку перед той битвой он выбрал неверную сторону, род его после установления мира оказался в разряде «удаленных» от Ставки князей.

После этого род его скитался, переводимый от владения к владению, теряя доход, союзников и благосостояние. И в целом существовал этот род только потому, что дед нынешнего сёгуна обещал ему защиту и доход за сохранение верности делу мира в стране. И вот теперь сын столь славного рода умирал, а род его грозил прерваться, и все его приближенные с ужасом ждали его кончины, ибо это означало путь в никуда, двор его будет распущен, владение отдано родственной ветви, занявшей в свое время правильную сторону. Примеры подобных печальных исходов для верных вассалов «удаленных князей» были перед глазами, буквально на днях умер старый соратник князя, и вся его дворня пошла по миру, без пригляда и покровительства, поскольку нынешнее правительство ничего им не предложило. Никто такого для себя не хотел, и шесть стариков, ближайших вассалов и советников князя, сговорились покончить с собой, как только князь умрет. Их ближайшие слуги, числом еще двадцать человек, в верности своей также решили последовать за своими господами.

— Умрет господин, и мы последуем за ним, — говорили они друг другу. Их порыв был столь силен, что привлек людей, даже и не думавших о подобном, их слуг, сыновей и вовсе посторонних.

Когда о смерти господина было объявлено, все они собрались в великой зале княжеского дома и один за другим по старшинству вскрыли свои животы.

Последним был молодой еще балбес копейщик Харада Гондзо, последователь копейной школы Ходзин-рю, здоровенный детина, которого тут и вовсе не должно было быть по его незначительности, но никто так и не собрался прогнать его.

Свершилось обычное в те времена, что нынче совершенно запрещено указом Ставки, самоубийство семьи в трех поколениях вслед за господином, потому что не хотели жить ронинами, а решились следовать за ним и в посмертии своем.

И когда верные вассалы, залив залу содержимым своих вен и желудков, испуская тяжкий последний дух, умирали один за другим, вошла к ним девица, служанка последней жены князя, еще молодой женщины, и воскликнула:

— Вот и славно, никто нас не остановит теперь, мы вернемся домой к родителям госпожи, а ужасный старик муж ее, по всему видать, опился зелья для мужской силы, что я сварила, и надорвался, как мы и надеялись. Хорошо-то как!

— Ведьма, — прорычал, умирая, старший из вассалов, седобородый Мацумото Тэнсин, не раз омочивший свой меч в крови врагов. — Мы покараем тебя.

— Да кого ты теперь покараешь! Ты даже под себя сходить не сможешь! — воскликнула довольная служанка и с хохотом удалилась под бессильный скрежет зубов умирающих воинов.

Умирающий Мацумото Тэнсин обвел глазами залу, разыскивая хоть кого-то, кто еще мог бы покарать служанку, и увидел его.

— Гондзо-копьеносец! — выкрикнул Тэнсин. — Собери свои кишки обратно в рану, замотай живот тканью, догони и покарай эту ведьму! Мы должны отомстить за наш позор: мы не уберегли господина! Ты моложе нас всех, и ты последним вскрыл свой живот, у тебя есть еще не меньше часу, и наш общий гнев тебе в помощь!

С тем старый воин испустил дух, а Гондзо-копьеносец, как ему и приказывали, горстями собрал обратно свои внутренности, перетянул распоротый живот белой тканью, запахнул сверху полами белого кимоно по-посмертному и перевязал поясом. Опираясь на длинный меч в ножнах, он поднялся на ноги и вышел из зала, вызвав вопль ужаса у всех, кто ожидал их исхода снаружи.

— Служанка Фурин! Где она?! — выкрикнул он.

Дрожащие пальцы слуг показали в одном направлении, на покои госпожи, и Гондзо отправился туда, заливая полированные доски пола капающей с подола кимоно кровью. Каждый шаг давался ему с трудом, он шагал, как кукла на ниточках своего отлетающего духа, едва не теряя равновесия и сознания. Он шел по коридорам замка, и ужас следовал за ним.

Дикие вопли служанок предшествовали его появлению на женской половине. Сломав бамбуковую перегородку, он ввалился в покои. Перепуганные женщины разбегались, охрана не посмела остановить окровавленного мстителя.

Лишь пожилая фрейлина Окирин но Като в кимоно простой расцветки осталась сидеть у входа в опочивальню госпожи с остро заточенной нагинатой наперевес.

— Отойди в сторону, женщина, — прорычал Гондзо, шагая к опочивальне. — Я посланник мести и ни перед чем не остановлюсь!

— Я служу и охраняю мою госпожу, и никто здесь не пройдет, — негромко ответила фрейлина.

— Они предали нашего господина, они убили его, — выпалил Гондзо, шатаясь, опираясь на меч в ножнах.

— Я ничего об этом не знаю, — ответила фрейлина, — мой долг беречь вход в эту спальню и пасть на пороге, если потребуется.

Гондзо устало махнул рукой и вытянул меч из ножен.

Так сошлась непоколебимая верность с неотвратимой верностью.

Их бой был недолгим, Гондзо поймал нагинату ткнувшей в него фрейлины под лезвие и с нечеловеческой силой выдернул древко из рук женщины. Фрейлина отскочила, отважно выхватив из-за пояса короткий меч, и была тут же зарублена длинным мечом Гондзо. Обливаясь кровью, она упала на пол, и Гондзо, переступив через ее тело, ввалился в спальню госпожи.

Госпожа была там, и служанка Фурин при ней. Они уже собирались в путь.

— Как смеешь ты! — воскликнула госпожа. — Как смеешь ты врываться!

— Вы-то мне и нужны, — устало закашлял Гонзо. — Вы и ваша ведьма-служанка. Пусть верная княжеская дружина уже последовала вслед за господином, но они послали меня, и я не отступлюсь, пока не отправлю вас вперед себя.

Он ринулся к женщинам, а они с воплями бросились прочь от него, они метались по покоям, сметая китайские столики и опрокидывая расписанные золотом ширмы школы Кано. Гондзо, опираясь на нагинату, преследовал их, и извилистый его путь отмечала цепочка кровавых капель на циновках и брошенной одежде.

Опрокинутый светильник поджег свиток с автографом императора Тоба в почетной нише, и от горящей бумаги занялись стены. Дым затянул потолок покоев.

А женщины не желали умирать, они метались и не давались в руки, и тогда Гондзо, встав на месте, подбросил в руке древко нагинаты и метнул его через всю комнату, пригвоздив служанку Фурин к кедровому столбу, подпиравшему крышу покоев. Госпожа без сил упала у ее ног, и когда Гондзо приблизился, лишь закрыла лицо руками.

— Я всегда почитал господина и вас, госпожа, — произнес Гондзо, стоя с окровавленным мечом над нею. — И сложись иначе, умер бы за вас, как почтенная фрейлина Осако но Кумамото, но я посланник воинского гнева, недолжно князю столь славного рода умирать так вот, отравленным служанкой жены.

— Я ничего не знаю! — прокричала госпожа, закрыв прекрасное юное лицо руками. — Я ничего не приказывала Фурин! Я только хочу домой!

— У господина и госпожи очень верные слуги, им не требуются приказания, — устало заключил Гондзо. — Приготовьтесь, дорогая госпожа, сейчас вы умрете.

— Пощадите! — закричала юная девушка. — Оставьте это следователям, они выяснят все. Пусть меня судят судом Ставки!

— Я месть, — ответил Гондзо. — Я не правосудие.

И нанес свой удар.

У него еще достало сил выйти из охваченных пламенем покоев, вернуться в великую залу княжеского замка, где остывали тела его старших товарищей, и там, сев меж ними, он распустил перевязку на страшной ране и испустил дух раньше, чем пламя разгоревшегося пожара достигло его.

Сгорели три этажа главной башни замка, убытки были огромны. Родители госпожи подали жалобу сёгуну о незаконной расправе. Дознаватели Ставки расследовали это дело и дознались всего из показаний уцелевших слуг.

Старый друг нашей семьи участвовал в этом расследовании, потому я знаю все доподлинно и могу вам рассказать вполне точно.

Действия копьеносца Гондзо в той части, где он выполнял приказ вышестоящего начальника, были признаны целиком верными. Тем он совершил праведную месть. А справедливость мести лучше всего способствует спокойствию разгневанных духов, ибо только она внушает божественный страх, несравнимый с правосудием государства.

Но семья Гондзо была изгнана из княжества по приказу дознавателя Ставки, расследовавшего это дело.

За его повлекшее огромные бедствия неосторожное обращение с огнем при исполнении служебных обязанностей.

***

С шипением погасла последняя свеча, но в зале храма не стало темнее.

— Рассвет, — тихо произнес настоятель Окаи.

— Собирайтесь, — отозвался Котэцу, вставая с места. — Сегодня будет тяжелый день.