Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 9. Еще один вечер в храме близ Одэнматё

Выйдя через пару часов на свет, в наступающую на свежесть утра полуденную жару, я застал у ворот храма настоятеля Окаи, наставляющего Кинтоки, того мальчишку из банды Икимару, что грабил пепелище вместе с Сухэем. Мальчишка часто кивал, затем забрал у настоятеля сложенную бумагу, сунул за запах юката и помчался прочь в сторону моста Нихонбаси, мелькая босыми пятками.

— Я вижу, вы готовы довериться этому молодому человеку, — произнес я, приблизившись.

Настоятель Окаи обернулся и поклонился:

— Я знал его еще младенцем. Как и многих тут. Полагаю, в какой-то мере я могу довериться каждому.

Помолчав, настоятель добавил:

— Я благодарю вас за то, что остались вчера со мной.

— Это самое малое, что я мог сделать, — как положено беззаботно засмеялся я, и это было действительно так. Конечно, я не мог оставить его одного, покровителя и гостеприимца. Долг воина — защищать порог благодетеля.

— Можете на меня всецело рассчитывать и в дальнейшем, — поклонился я.

Лицо настоятеля разгладилось, и он впервые улыбнулся. И я хорошо понимал его. Тяжко столкнуться с подобным в одиночку…

А мое спокойствие, похоже, всерьез удивило настоятеля. А я… я просто словно вновь почувствовал себя дома, в пору нашего дозора за спокойствием духов. Тогда и не такое случалось…

И сейчас я был готов ко всему.

— Я отправил письмо в родительский храм, — настоятель показал туда, куда убежал мальчишка. — Нам помогут. А пока нам остается только бдеть и держать посторонних подальше от храма.

Настоятель показал на двух кумушек, испуганно жавшихся у ворот. Когда они поняли, что их заметили, умчались прочь, только что без визга во все горло.

— Конечно, — ответил я.

Вскоре явился недовольный Нагасиро и все остальные.

— Где вы были всю ночь? — воскликнул малыш Тогай. — Эта сумасшедшая с пожара промчалась вчера через весь квартал с безумными криками. А когда мы пришли в храм, а вас нет, чего только не передумали! Мы вас везде искали! Пришлось заночевать у Оки на Рыбном рынке, когда ворота закрыли! А там жуть как тесно!

— Действительно, — безучастно добавил Нагасиро, что, видимо, было у него высшей формой недовольства. — Хотелось бы знать, где вы таскались все это время.

— Мы были в Ёсивара, — смущенно отозвался я.

— Ну надо же, — даже Нагасиро несколько удивился.

— Мы искали там одну скверную вещь, а не того, о чем вы все подумали, — терпеливо объяснил я. — И мы ее нашли. Скоро из родительского храма настоятеля Окаи приедут и заберут ее. И все кончится.

— Что за вещь? — коротко спросил Нагасиро.

И не рассказать стало невозможно. Я и рассказал.

— Ничего себе, — подал голос старший из братьев, Хаято. Здоровяк Саторо Оки задумчиво ковырял в носу пальцем и молчал.

— Жаль, — произнес Нагасиро, и произнес очень недовольно, — что вы не дождались нас. Ну, я понимаю, почему вы так поступили, только впредь ставьте нас в известность. Мы же тоже взяли на себя ответственность за это место.

У меня возникло непреодолимое желание извиниться.

— А где эта штука? — с волнением выпалил малыш Тогай, чем и спас меня от очень неприятной ситуации. Я повел всех смотреть.

Ящик, обклеенный запирающими печатями, стоял перед алтарем. Желания касаться его ни у кого не возникало.

— Такое я только в театре видел. Никогда не думал, что увижу такое сам, — задумчиво произнес Нагасиро. — Как жаль, что нас с вами вчера не было. Но сегодня мы от вас ни на шаг не отойдем.

Да он, оказывается, просто сожалеет, что пропустил редкое зрелище! Кабукимоно, одним словом…

— Сегодня увидите все своими собственными глазами, — смущенно произнес я.

***

Человек из родительского храма настоятеля Окаи явился уже тогда, когда солнце перевалило вершину полудня и неудержимо покатилось к горам на западе. В жарком воздухе разлилось предчувствие ночного влажного покоя.

— Заждались меня, лоботрясы? — проходя ворота храма, весело приветствовал всех присутствующих седой, но крепкий старик с бритой головой человека, вступившего на духовный путь, но оставшегося в миру. — Сколько вас собралось-то, нетерпеливых! Кто из вас будет брат Окаи? А! Это ты, я полагаю?

И благосклонно кивнул, принимая поклоны настоятеля.

А у самого в пальцах железные отполированные до блеска шарики четок на цепочке, собранной из шариков помельче, шедевр оружейного искусства для тех, кто понимает.

Такими если по голове вразумить, и второй раз, пожалуй, уже не понадобится…

И для каждого у него нашлось свое доброе слово.

— А ты грозный! — с усмешкой покосился он на Нагасиро. — Умеешь страху нагнать, а?

— Что ж ты не вырос-то толком? — похлопал он по плечу здоровяка Саторо Оки. — Кушаешь маловато! Стараться надо!

— Парочка разгильдяев, — приговорил он смутившихся братьев Хиракодзи. — Глаз да глаз за вами, а?

— Вижу я, в вашем саду всякое произрастает, господин Исава, — кивнул он мне совершенно по-дружески, и я даже как-то не нашелся что ответить.

— Имя мое нынче Котэцу будет, — представился он всем разом. — Давайте, явите вашу добычу. Где вы ее припрятали?

Настоятель Окаи отвел Котэцу к ящику. Тот, не показывая лишней осторожности, осмотрел печати, одобрительно кивнул:

— Ну, тут все отлично. Я вижу, тут у вас все сделано как надо. А вот что не отлично и что вас, брат Окаи, изрядно расстроит, — в родительском храме не все готово, чтобы принять такую вещь. Вы человек опытный и сами понимаете, что необходимы некоторые приготовления. Сегодня в храме провели пророческое гадание и определили, что день для перевозки таких вещей сегодня совершенно неподходящий.

— Как же так?! — настоятель Окаи с трудом воспринял эту нелегкую весть. — А что же нам делать?

— А то же, что и всегда, — внезапно жестким военным тоном отозвался Котэцу. — Молиться. Для этого я сюда и прислан. А завтра на рассвете, как звезды сойдутся, отправимся в старший храм с этой недоброй посылкой.

— Я благодарю вас, брат Котэцу! — пробормотал настоятель Окаи.

— Да не стоит того, — легкомысленно отмахнулся Котэцу. — Мы с этими славными парнями проведем отличную ночь! Сакэ попьем. Ведь попьем же?

Мы настороженно переглянулись.

— Н-да, скучные из вас собутыльники, — недовольно отозвался Котэцу. — Ну, просто посидим, чаи погоняем, лясы поточим, чем не развлечение в таких обстоятельствах? Согласны? Ну, согласны же?

— Конечно, мы составим вам компанию, — ответил я за всех.

— Вот и славненько, — довольно буркнул Котэцу. — А то ишь нахмурились все, как елки под дождем.

***

Душный вечер стремительно надвигался, и так же быстро портилось настроение присутствующих.

Весь день в храм тянулась череда возбужденных прихожан, люди напуганно шептались, принимая благословения настоятеля Окаи, и спешили покинуть это недоброе место, торопливо бросив монетку в деревянный ящик для пожертвований. Скоро привычный стук монетки о деревянное дно ящика сменился глухим звяканьем.

— Никогда такого не было, — смущенно произнес настоятель Окаи, выпроваживая очередного прихожанина. — Столько любопытных.

— Страшно представить, сколько таких любопытных в родительский храм нагрянет, — усмехнулся Котэцу. Удушающая жара, казалось, его не касалась.

Мы, прочие, сидевшие вокруг него в храмовом зале, обливались потом, выпив уже, наверное, по десятку чашек чаю, промокли насквозь и не выказали желания поддержать беседу.

А потом старшина квартала Окасукэ нагрянул.

— Да что же это делается? — ломал руки Окасукэ. — Как же так получилось? Немедленно, немедленно унесите эту вещь отсюда! Унесите подальше! Бросьте ее в реку! Это же невозможно! Совершенно невероятно! Весь квартал к утру разбежится! Нельзя, неуместно, непозволительно!

— Почтенный, — отозвался Котэцу, выслушав нашего представителя квартальной старшины до конца, — не волнуйтесь, это вредно. Я вам совершенно ответственно обещаю: завтра этой вещи в ваших пределах не будет. Ею займутся люди куда значимее нас. Но вот сегодня звезды не сошлись.

Нам, прочим, оставалось только глаза прятать. Что тут поделаешь?

— Вот как?! — выпалил Окасукэ, оставшись совершенно не согласным с речами Котэцу. — Вот как? Ну, мы еще посмотрим.

И куда-то умчался, сверкая голыми лодыжками, как мальчишка, совершенно не сообразно своему положению.

— Ну вот что за неуемный человек, — покачал Котэцу головой. Мнение его никто не поддержал.

Первым Окасукэ притащил Мацувака. Наш квартальный надзиратель вошел в храмовый зал легким шагом занятого человека, окинул всех присутствующих недовольным взглядом, покосился на ящик перед алтарем.

Решительно сел и, уставившись на Котэцу, с напором задал первый вопрос:

— Ваше полное имя?

— Окисато из Нагасонэ, — легко ответил тот, не таясь. - Теперь, после пострига, я Котэцу зовусь.

— Храм приписки?

— Хоммёдзи, что в Хонго.

— Кто вас отправил с этим делом?

— Почтенный настоятель Соннобу, ныне здравствующий патриарх школы Хоккэ-сю.

Мацувака задумчиво прищурился:

— Почему послали вас?

— У меня есть некоторый опыт в обращении со сложными предметами. Вроде этого.

— Откуда вы родом?

— Из Эттидзэна.

— Род занятий до прибытия в Эдо?

— Изготавливал шлемы, неуязвимые для мечей.

— Чем занимаетесь сейчас?

— Учусь изготовлять мечи, уязвляющие любой шлем.

— Предъявите вашу печать.

Котэцу снял с пояса переносную тушечницу, вынул из нее личную печать, подал надзирателю. Тот исследовал знаки на печати, подняв ее к свету и прищурившись острым глазом.

— Все верно, — бросил Мацувака, опуская печать. — Он тот, кем себя называет.

Передал печать обратно в руки Котэцу, поднялся и решительно удалился из храма, пройдя мимо Окасукэ, ломавшего руки на террасе храма все время, что длился допрос.

Окасукэ только рот беспомощно раскрыл. Потом снова умчался куда-то.

Вторым он притащил жреца-кануси в белых одеяниях, в высокой черной шапке, загнутой на конце, из святилища на холме за кварталом, я там еще и не бывал ни разу…

Окасукэ растолкал напуганную толпу в воротах, чтобы жрец мог спокойно пройти. Даже отсюда было видно, что борода жреца совершенно седа.

— О! — удивился настоятель Окаи. — Не может быть!

И вскочил, чтобы встретить почтенного гостя перед храмом.

Я увидел, как встрепенулся до того равнодушный Нагасиро, как вытянулось его лицо.

После всех надлежащих условностей жрец святилища Хиракава, издавна, как меня тут же предупредили, покровительствующего нашему кварталу, вступил под сень храма Кэйтёдзи. Не такой уж и частый случай, если подумать. Святилища местных богов часто оказывались в сени храма той или иной школы Пути, но у нас в квартале заведено не так. Бог реки Хиракава был слишком стар и слишком самолюбив для этого. Здесь, на этом берегу, он был хозяином. И представлял его этот рано поседевший человек.

— Нагасиро, — произнес жрец первым делом, войдя под крышу храма. — И ты здесь. Так вот где ты пропадаешь. Ну, конечно…

Я перевел удивленный взор на Нагасиро, а он уже склонился в глубоком почтительном поклоне.

— Батюшка…

Вот это да! Ушам не верю! Кабукимоно Нагасиро — сын жреца!

Хотя если подумать, я мог бы заподозрить и раньше. Он явно обеспечен и образован, и нет никаких признаков принадлежности к воинскому роду ни на вещах, ни в одежде. Я просто не задумывался.

И похоже, Нагасиро — младший, самый любимый и самый непутевый ребенок в жреческой семье…

— Так что у нас здесь? — задал вопрос отец Нагасиро.

Котэцу поклонился едва не ниже Нагасиро:

— Я готов дать вам полный отчет о принятом решении, почтенный.

— Тогда приступим, — легко отозвался жрец, просто усаживаясь на пол посреди всего нашего сборища. — Когда состоялось гадание?

— Сегодня утром на рассвете.

— Вы использовали черепаший панцирь?

— Самый лучший из всех в хранилищах Хоммёдзи. Зеленый панцирь столетней черепахи из пролива Симоносэки.

— Как пролегли трещины?

Котэцу и жрец углубились в обсуждение таких мелочей, о каких я и не слышал никогда: кто где стоял, уголь из какой местности использовали для нагрева панциря, из какого дерева был выжжен тот уголь, не пересекали ли столб дыма какие-то летучие твари — птицы или летучие мыши? Стрекозы? Что было слева от жаровни, а что на севере от нее? И тому подобное. Мне кажется, прочие, как и я, быстро утратили суть обсуждения и просто почтительно внимали голосам почтенных знатоков.

Подали бумагу, на которой Котэцу начертал, как пролегли трещины на панцире, жрец задумался, взявшись за бороду, тяжело созерцая начертанное.

Тем временем стемнело, и настоятель Окаи зажег, как и в прошлую ночь, четыре свечи из разного воска, чтобы таяли с разной скоростью, и расставил их перед алтарем.

Жрец оторвался от изображения, вздохнул, развел руками:

— Что ж. Гадание прошло однозначно. Боюсь, дорогой Окасукэ, этот предмет опасно сдвигать с места до завтрашнего дня.

— Что же делать, почтенный? — воскликнул Окасукэ в полном отчаянии.

— Я останусь здесь с вами и этими отважными людьми до утра, — решительно заявил жрец, а Нагасиро удивленно встрепенулся в своем углу. — И полагаю, нашего общего блага окажется достаточно, чтобы оградить нашу округу от сокрытого в этом предмете зла.

Мы сидели и счастливо переглядывались. Мы все, да еще два таких знающих человека, да что с нами может тут случиться такого?

Да ничего!

А в следующий миг на нас обвалилась крыша.

Поднятая пыль застилала все! И все вопили разом! Никто ничего не видел, но все вопили от ужаса.

И я понял, что вот-вот с испугу все начнут рубить друг друга направо и налево.

— Тихо! — выкрикнул я. — Стоять!

— Тихо! — как боевой горн, завыл Котэцу, и стало тихо. Все замерли. Только сыпалась с кровли сухая штукатурка.

Как только свечи не погасли…

— Тихо, — повторил я, размахивая руками в пыли. — Сейчас пыль осядет.

И она, конечно, осела. И все увидели, что упало на нас с крыши.

Это был тот самый сорванец Кинтоки, его не пустили на храмовый двор, так он пробрался по забору на кровлю храма, а там провалился в дыру, едва прикрытую дранкой, что мы оставили на разобранной храмовой крыше.

Очень ему хотелось послушать, о чем тут говорят, и хоть одним глазом глянуть…

Мальчишку тут же стащили с кучи обломков, на которой он восседал, ошалев от своего падения сквозь кровлю, отряхнули от пыли.

Всем было крайне стыдно, и все скрывали это за преувеличенной заботой об малолетнем засранце.

Даже позвали врача, благо жил он недалеко. Отец Нагасиро отправил одного из прихожан, толкавшихся за воротами, одного из немногих оставшихся на месте, когда в храме раздался грохот и испуганные вопли. Но и он помчался по улице прочь, словно за ним гнались.

Пока ждали врача, жрец потребовал себе бумаги и туши и начертал для всех присутствующих надежные обереги, осененные снисходительностью бога реки Хиракава.

Врач явился весьма быстро. И вот же — это оказался наш вчерашний знакомец из веселого квартала, врач Мокасэцу!

— Как ваша больная? — вежливо осведомился я у него, пока он врачевал выдуманные и подлинные раны мальчишки.

— О, без изменений к лучшему, — отозвался Мокасэцу, омывая водой ссадину на руке. — В таком положении их и не стоит ожидать. Нынче ночью за нею присматривает мой старший. Боюсь, она не протянет до утра.

— Как жаль, такой неудачный исход… — пробормотал я.

— Укус лисы в городе — редкий случай в моей практике, — согласился врач.

— Укус лисы? Так вы знаете о нем? — у старика Котэцу оказался острый слух. — Расскажите! В наше время это так необычно!

— Простите, — смиренно поклонился врач. — Тут дело в здоровье больного, я не хотел бы распространяться.

Котэцу остался недоволен, а я с удивлением понял, что врач — человек неболтливый. Надежный.

Он тем временем закончил с Кинтоки: «Не лазай больше по крышам», и обратил внимание на братьев Хиракодзи, вытаскивавших обломки из храма, и настоятеля Окаи, с метлой у алтаря осторожно обметавшего ящик, обклеенный листами со строчками оберегающих мантр на санскрите.

— Оно там? — тихо спросил Мокасэцу.

Я молча подтвердил.

Мокасэцу покачал головой:

— Я знаю о болезнях, способных передаваться с одеждой больного, та же ветряная оспа, но это… Так много несчастий разного рода. У меня нет этому объяснения.

— Утром мы увезем его отсюда, — отозвался Котэцу. — И покончим с ним.

— Если позволите, — произнес врач, — я хотел бы задержаться с вами на какое-то время. Ворота квартала уже заперты.

— Конечно! — отозвался настоятель Окаи. — Оставайтесь сколько потребуется.

Братья Хиракодзи вытащили обломки прочь и обещали разобраться с дырой в кровле в самом скором времени.

Мы расселись на расчищенном полу большим полукругом.

Народ на улице давно разбрелся по домам.

Настоятель Окаи снял нагар со свеч. Было слышно, как шипит воск в пламени и как трещат цикады в ветвях. Жара в ночи стояла удушающая. Все молчали.

— А что? — нарушил вдруг общую тишину старик Котэцу. — Я слышал, у вас тут в таких случаях байки травят. Чтоб пострашнее, да? Чтобы кровь в жилах стыла, чтобы жар ночи отступал! А? Точно?

Все присутствовавшие здесь прошлой ночью переглянулись и закивали. Ну а что ж не то, ночь длинная, и жарко, тоже верно, так, что мочи нет.

— Это хорошая мысль, — неуверенно отозвался настоятель Окаи. — Скоротаем ночь…

— Ага, — отозвался довольный Котэцу. — Значит, и я расскажу одну. Пострашнее! Чтоб не спалось, значит! Историю времен моей молодости.

Как все вы знаете, всякий достойный меч, чтобы подтвердить мастерство кузнеца, подвергается испытанию своих качеств путем тамэсигири — рубки скрученных и пропитанных водой бамбуковых циновок или, что менее доступно, рубкой человеческого тела. Особенно стесненные в средствах не брезгуют выйти на ночной перекресток дорог и подстеречь неосторожного путника.

Результаты испытания, подтвержденные клеймом мастера, вырезают на хвостовике клинка, спрятанного под рукоятью.

Вот такую историю о теле для испытания меча я вам и поведаю!