Пожарский-3

15. ЧЕРНЫЕ ПРЯДИ, ЧЕРНЫЕ ВОДЫ…

МНОГАЯ ЛЕТА

Дёрнулся я к покойнику — никто пикнуть не успел. Прикоснулся к монетам и почувствовал, как с изнанки мира их кто-то на себя тянет! И портал построил, мгновенный. Вывалился посреди здоровенной лодки — вокруг толпа людей, все глазами хлопают, а напротив меня дядя в балахоне стоит, огромный, метра два с половиной. Он за монеты держится — и я тоже. А неудобно ж, меленькие они!

— Заяц? — спросил перевозчик.

— Волк! — сердито ответил я. — Деньги чьи?

— Мои! — ревниво сказал перевозчик и потянул монеты.

— Три раза! — разозлился я. — У кого ты эти монеты взял, я тебя спрашиваю⁈

— Да не помню я! — сердито заорал Харон и выдернул из воды весло.

Все вокруг присели — кому охота веслом такого размера получить? И только Кузя взлетел и коронным в скулу отправил Харона за борт. В воду заслуженный перевозчик ушёл без всплеска, даже круги не пошли.

Мёртвые испугались и хотели побежать, но было некуда. Лодка опасно закачалась.

— А ну, тихо! — воскликнул возмущённый женский голос. — Сели все! Что ещё такое⁈

Получив чёткую команду, усопшие души расселись по лавочкам, и я увидел деви́цу в простыне, прихваченной на плечах пуговками. С кувшином и двумя стаканами.

— Это вы хулиганите? — сердито нахмурилась на нас она. — Ждите смирно своей очереди, сейчас и вам воды налью!

— Из Леты, поди? — поинтересовался я.

— Это неважно, — подняла брови девица и принялась наполнять стаканчики. — Правила есть правила.

Она выдавала стаканчики очередным сидящим, ждала, пока они выпьют, и наполняла снова.

— Скажи-ка лучше, Токомерий где?

— Да почём я знаю⁈ — раздражённо ответила девица. — Как помрут — все одинаковые!

Ну, приплыли! Я оглянулся по сторонам:

— Вы что, оглохли все, что ли⁈ Кто Токомерий Негру Вода?

— Ну, я, допустим? — поднялся чернявый усатый мужик. — Какие-то проблемы?

— Наконец-то! Скажи-ка, уважаемый, ты когда помирал, какие распоряжения касательно жар-птицы оставил? Купить её можно?

— Жар-птицы? — крайне удивился валашский князь. — Вы хотите купить у меня жар-птицу? Не-е-ет, без меня её даже посмотреть невозможно! Она же… — тут девица вложила ему в руку стакан, который он автоматически…

— Не-не-не! — заорали мы с Кузей в два голоса…

Осушил.

— Да ядрёна-Матрёна!!! — заорал я в сердцах.

— Спокойно, граждане пассажиры! — строгим и слегка гнусавым голосом сделала нам замечание водоноска и вдруг всполошилась: — Ой, а что это мы не плывём? — лодка почти совсем остановилась. — И где Харон?

— Он решил освежиться, — соврал я.

Девица закрутилась, оглядываясь вокруг лодки:

— Харон! Харо-о-он! О, боги… Цербер! Цербер, искать! Нюхай, ищи! — по дальнему берегу заметалась чёрная тень.

Ну, Цербера ещё нам не хватало!

В десятке метров от борта вдруг вынырнул Харон, свирепо на нас уставился:

— Ну, я вам!.. — и поплыл в нашу сторону мощными саженками.

Грёб он шикарно, стремительно сокращая расстояние.

— Кузя, может ты веслом перекинешься? — тревожно предложил я.

— А если я от вод Стикса — того? Заржавею? О! Давай лучше доской! — меч одним махом выломил большую скамью, стряхнув сидящих на палубу, и принялся неистово грести. Расстояние между кораблём и Хароном начало увеличиваться.

— Что вы делаете, прекратите! — девушка подбежала, и я «нечаянно» ударил по донышкам её наполненных стаканов, вода плеснулась ей в лицо.

— Ап-п-п… — разносчица вытерла губы тыльной стороной ладони и захлопала ресницами. — Где мы?

— Всё нормально, садись на свободное место, — ткнул рукой я. — Мы почти приехали.

Лодка ткнулась в берег, и мы с Кузьмой, подхватив Токомерия под руки, устремились на твёрдую землю, перескакивая скамьи. Позади хлюпал и матерился выбирающийся на сушу Харон.

— Давай, давай! — поторопил я Токомерия. — Переставляй ноги, новопреставленный!

Вслед за нами на берег в панике повалили остальные души, Харон принялся их гуртовать, и ему стало не до нас. Мы скрылись за группой скал и затаились, выглядывая. Я бы не сказал, что тут уж прямо совсем печально — песок, камни, растительность какая-то. Свет откуда-то сочится, как в облачный день, когда небо сплошь светло-серое, не поймёшь — где солнце, и есть ли оно вообще. Не сказать, чтоб весело, но и не убийственно грустно. Хотя…

— Слышишь, плачет кто-то? — опередил меня Кузя.

И не просто плачет. Я бы даже сказал, рыдает. Мы обошли скальную россыпь и упёрлись в занятную группу. На чёрной-чёрной мраморной скамье под сенью чёрной-чёрной гранитной скалы, рядом с чёрным-чёрным круглым мраморным столиком, сервированным посудой чёрного-чёрного стекла, сидел белый-белый парень с чёрными-чёрными волосами и чёрными-чёрными крыльями. Одно из крыльев было сломано*, и на него зарёванная девушка накладывала лубки и повязки. Девушка (медсестра?) была нормального цвета, бинты — тоже.

*Говорят, Геракл, пока

жену своего друга,

царя Адмета,

у смерти отбивал,

одно крыло Танатосу

таки поломал.

— Ну, душечка моя, не плачь, — утешал её парень. — Так тоже бывает. Его ведь предупреждали…

— Да-а! Алкеста ушла обратно в мир живых, а я-а-а-а⁈

— А ты останешься с нами, в нашей дружной компании.

— «В дружной компании»! — она фыркнула и шмыгнула носом. — Танатос, не смеши мои сандалии! Ты сам-то в это веришь?

— Конечно! — Танатос безуспешно попытался посмотреть на свою медсестру через закатанное в лубок крыло и тут увидел нас: — Так-та-а-ак! Это у нас что — новенькие? Вас напоили водичкой?

— Кого надо — напоили, можешь крыльями не хлопать, — я решительно подошёл к чёрному столу. — Слушай, Танатос, дело есть.

— Н-ну? — с подозрением протянул тот.

— Мы вообще-то не вполне мёртвые, и сейчас отправимся домой…

— А я вообще не человек, — вставил Кузя.

— Да уж вижу… — пробормотал Танатос.

— … но нам нужен вот этот мужчина, — я положил руку на плечо Токомерия.

— Пф-ф-ф! — Танатос засмеялся и закрутил головой. — Нет. Ну, нет, ребятушки! Это совершенно невозможно, — он всплеснул руками. — Нет и нет, против правил.

— Всё равно он вас нагреет, — сказала медсестра.

— Эври, девочка, попей водички, — Танатос потянулся к столику и придвинул себе графин и пару чёрных бокалов.

— Да я не хочу пить, — с сомнением ответила зарёванная медсестра.

— Хочешь-хочешь, папа лучше знает. На! Не просто вода — нектар богов! — Танатос сунул девушке в руки бокал. И вкрадчиво посулил: — Сегодня апельсиновый! Ты только попробуй…

— Да? — медсестра подозрительно понюхала жидкость. — Мне кажется, водорослями пахнет.

— Это кажется. А на вкус — м-м-м!

Девушка глотнула воды и нахмурилась.

— Ну как? — спросил я.

— Что «как»? — непонимающе переспросила она.

— Апельсиновый?

— Кто апельсиновый? Ты о чём?

— Не-не, ни о чём! — Танатос торопливо вынул бокал из руки медсестры. Или не медсестры? Что-то я уж сомневаюсь. — Иди-иди. Погуляй вон там. Видишь, сколько девочек? Иди к ним.

— Играемся с водой забвения, значит? — неободрительно высказался я, глядя вслед растерянно бредущей Эвридике.

— А что? Нет, ты скажи мне — а что делать⁈ Ну, как⁈ Я свои обязанности как-то должен… — он эмоционально потряс руками, — реализовывать? А тут бежать собрались через одного, сыновей богов приводят…

— А что, с примесью божественной крови — льготы? — обрадовался я. — А кто тут, к примеру, в полубоги крайний? Никого? Так я первым буду!

— И ты тоже⁈ — ужаснулся Танатос и всмотрелся в меня повнимательнее. — Н-н-нда… И тоже драться любишь?

— Отчего бы и не подраться в хорошей компании?

Танатос тяжко вздохнул, покосился на свежие лубки и скорбно покачал головой:

— Ц! Ну нет. Нет, нельзя!

— Слышь, Танатос, не хочешь водички? — спросил Кузя.

— Х-ха! На меня не действует!

— Уверен? — подначил Кузя. — Готов поспорить? Давай-давай, наливай!

— Я уже пил сегодня, — уклончиво ответил Танатос.

— Хлюзда! — обличил его Кузя.

— Заткнитесь оба! — потребовал я. — Мне нужна информация от этого валашца! И я её добуду! Даже если мне придётся накормить его кровью, чтобы оживить в нём память!

— Что-то не вижу я у тебя жертвенных… хотя бы птиц, — брюзгливо проворчал Танатос.

— Своей накормлю!

— Ну-ну, — Танатос ехидно засмеялся, — давай, попробуй! В каждом, кто переходит с берега на берег Стикса, останавливается всякое движение жизни! Ха!

— Да ты что⁈ — картинно поразился я. — А если так? — Кузьма чиркнул меня по ладони, и из разреза засочилась кровь, скапливаясь в горсти.

— Не понял… — поражённо наклонился над ладонью Танатос и даже для верности потыкал в неё пальцем. — Течёт! — он обвиняюще воззрился на меня: — Как ты смог⁈

— А я не пересекал Стикс целиком, прикинь!

— Это против правил!

— Знаешь что, не парь мне мозги! Я хочу дом в Москве на Сапоговой улице, и меня задрало, что ради этого надо исполнять песни с припевом и таскаться по всем мирам туда-сюда!

— Дом?.. — Танатос вытянулся лицом. — А я тут при чём⁈

— Следи за руками, — я начал загибать пальцы: — Чтобы получить землю в том месте, где я хочу, Данила Московский просит жар-птицу. Надо было мне сразу свой кусок стребовать, да я после убийства Гостомысла чего-то протележился, теперь Данила пальцы гнёт, уважить его требует.

— Убийство — это хорошо-о, — пробормотал Танатос. — Прости пожалуйста, а Данила — это кто?

— Новый князь Московский.

— Так, может, и его — того, а? Вжик — и он мимо тебя по Стиксу проплывает, не доставляя более никаких беспокойств, а? И у меня на два человечка больше, чем тебе хочется.

Негру Вода подошёл поближе и принюхался к крови, которая скопилась у меня в ладони в приличном уже количестве.

— Кыш, кыш! — Танатос нервно затряс на него пальцами. — Не шали!

— Не, Рюрик просил князей пачками не убивать, — отказался я, — пусть хоть маленько посидит. Нельзя сейчас Данилу вжикать.

— Мда, незадача, — Танатос потёр бритый подбородок. — Но при чём тут этот персонаж?.. Нельзя тут нюхать тебе говорю!!! Постой вон там пока! Жар-птица же в саду у Атласского царя живёт?

— Нам туда дорога заказана. У атлассцев на меня дипломатический иммунитет. Как видят — сразу начинают саблями трясти. И краснеют ещё пятнами. Видимо, у них кроме дипломатического иммунитета ещё дипломатическая аллергия. С непереносимостью меня.

Танатос, видимо, представил атлассцев с саблями и мечтательно улыбнулся:

— И ты точно туда не хочешь? Н-н-н-н… я на всякий случай спрашиваю.

— Нет, — поставил решительную точку я. — А вот у этого Токомерия есть жар-птица. Только никто не знает — где? И вот он помер. А жар-птица мне, мать твою, нужна!!!

Тьма вокруг нас сгустилась и придвинулась.

— Ч-ш-ш-ш!.. — Танатос испуганно прижал палец к губам. — Матушку мою лишний раз не поминай, примчится, сразу начнёт воспитывать, ноги мыть заставит*… — Он передёрнулся. Успокойся вот, попей водички, — Танатос протянул мне бокал.

*Мать Танатоса —

Нюкта, богиня ночи.

— Слышь, кончай свои деревенские фокусы! И вообще! Надоело мне эту кровь держать. Пойду-ка я вон туда, выплесну её, что ли… — я шагнул в сторону камня, за которым усилилась какая-то возня.

— Не-не-не! — Танатос поспешно схватил меня за плечо и подставил под мою ладонь пустой стакан. — Давай. Ага, ага, вытирай капельки… Поговорим как интеллигентные люди. В конце концов, рано или поздно всё равно он вернётся. Ну, пусть погуляет ещё. Эй, как тебя там?.. — Негру Вода захлопал глазами. — Иди, иди сюда, не бойся, — Танатос призывно замахал рукой и схватил со стола недопитый медсестрой бокал. — На! Глотни глоточек.

— Так он же совсем всё забудет, — скептически следил за пьющим Токомерием я.

— Не-е-ет! Тут, братец, есть секрет. Пьёшь приходя — забываешь. Пьёшь второй раз — вспоминаешь. Потому там, где течёт Лета, всё огорожено, а то будут покойнички тут как лампочки мигать, включились-выключились!

— А кровь?

— Очень сильное средство, — пробормотал Танатос, наблюдая за двигающимся кадыком Токомерия, — может и не только свою память вернуть… Но временно… — он вдруг встрепенулся и оглянулся воровато: — Я тебе этого не говорил! Забудь! — он помялся. — Может, всё-таки водички?

— Нет уж, спасибо. Негру Вода, пошли!

— Пошли, — легко согласился валашский князь и вдруг испуганно ткнул за спину Танатоса пальцем: — Ух ты, гля, какая! Вон за тот камень спряталась! — и пока Танатос в панике заоглядывался и побежал проверять, спокойно взял со стола стакан с кровью и сделал щедрый глоток. Подмигнул мне: — Вот теперь рвём когти, Митич!

— Будем знакомы, — усмехнулся я и побежал в сторону переправы.

— Отчаянный ты парень, — Токомерий не отставал, успевая разговаривать не бегу. — Я слышал, тут у него всяких зверюшек повыведено, и до реки, и за рекой тем паче!

— За рекой нас мало волнует. До реки бы добраться.

В этот момент нас настиг возмущённый вопль Танатоса:

— Отпил! Отпил! Нет, ну ты глянь, каков наглец!!! А вы куда⁈ Кыш, кыш отсюда!!! Цербер, цербер, морда ленивая, проснись!!!

Мы выскочили к реке, по противоположному берегу которой уже метался чёрный трёхголовый пёс. Харон пытался пристать к дальнему берегу, а Цербер — запрыгнуть в лодку. Перевозчик глухо ругался из-под капюшона.

— Цирк, ядрёна-Матрёна! — охарактеризовал я обстановку и велел: — Кузя, поиском подсвети!

В подземном сумраке след портала над водой пошёл мелкими искорками:

— Карета подана! Выметаемся отсюда!

— Так он же над рекой! Тут саженей двадцать!

— Я открою, Кузьма нас забросит. Понеслась!

ПРО ЖАР-ПТИЦУ

Выпали мы в том же месте, из которого первоначально строили портал — посредине большого, траурно украшенного двора валашского князя. Токомерий — тот прямо на собственное тело упал да в него и провалился — воссоединился, стало быть, душой и плотью. Всё бы ничего, если бы кто-то заботливый не возжёг перед этим погребальный костёр, на котором лежало тело. Облитые маслом дрова горели весело. Горячо, с-сука!

— Вы чё творите⁈ — рявкнул Токомерий и сел, вызвав массовый визг, панику в рядах и несколько обмороков.

А я второпях скастовал такой активный ливень, что двор махом наполнился водой по щиколотку. Из распахнутых ворот на дорогу вольным потоком изливались бурные воды. Валашский князь сердито фыркнул вслед убегающим подданным и вытер лицо, оставив на щеке чёрный сажистый след.

Я вспомнил, что спросить хотел с самого начала:

— Слышь, Токомерий, а почему тебя Негру Вода зовут? Ты ж белый.

Он посмотрел на меня как на маленького:

— А волос-то чёрный!

— Ядрёна-Матрёна, не поспоришь…

Итак, из огромной толпы остались только те четверо воев, которые стояли у гроба. Зато большой обеденный зал княжеского замка, уставленный богатыми столами для поминок, оказался полностью в нашем распоряжении.

— Проходите, гости дорогие! — широким жестом пригласил нас Токомерий. — Угощайтесь! Чем богаты, тем и рады!

Мы разместились за лучшим столом и как следует отпраздновали наше успешное возвращение из царства мёртвых. Вот тогда-то они и дали мне ту страшную клятву. В черновом варианте она звучала примерно так:

— Ты, Дмитрий, конечно и сам маг-ураган, и меч у тебя что надо, но если вдруг настанет жопа — мы одним мигом явимся, чихнуть не успеешь. Прикроем!

А вот насчёт жар-птицы возникли сложности.

— Понимаешь, — Токомерий немного стеснялся и отозвал меня в сторону для секретного разговора, — мать у меня была турчанка. Умела оборачиваться. И мне передалось. Но научила она меня только тому, что умела сама…

— Так ты и есть та жар-птица⁈ — дошло до меня.

Токомерий только кивнул.

— Ядрёна-Матрёна! Ну, накрылся наш план турецкой шляпой! — я не на шутку озадачился. — Чё делать мне?

— Ну, тут два выхода, — подсказал Кузя. — Или снова сад Атласского царя штурмовать, или, как предлагал Танатос, Данилу вжикнуть.

Почему никому из нас не пришла в голову идея, что можно было Рюрика попросить, чтоб он вежливо намекнул Даниле на неприличность мздоимства? Сами хотели проблему решить, типа мы тоже большие.

— Погоди, есть вариант! — Негру вода оживился. — Слушай, меня ему отдай!

— Жар-птицей?

— Ну!

— А он тебя в клетку посадит?

— Пусть. У меня для него есть пара сюрпризов.

Так мы, в общем, и поступили. Правда, на следующий день Данила-князь слегка заикался, но это уже совсем другая история.

Токомерию я посоветовал со своей проблемой превращений обратиться к Горынычу — вот кто мастер зооморфизма!

А землю я получил. До сих пор на том куске мой московский особняк стоит. Правда, Сапоговой улицы давным-давно нет, на её месте — Фонтанный бульвар, да и палаты мои перестроили. Но ничто не бывает неизменно-статичным, и это хорошо.