Пожарский-3

03. ПОЛЕЗНЫЕ ЗВЕРЮШКИ

ОБЩИТЕЛЬНЫЙ ЗМЕЙ

После того, как Кош отстал от Горыныча с реабилитацией, Змей стал частенько ко мне захаживать. Постепенно при его появлении перестала вздрагивать обслуга, а Осьмуша даже (после пары подробно изложенных Змеем старинных рецептов) начала готовить ему какие-то специальные угощения.

А уж когда у меня Матвей поселился! Кто его спроектировал, ну-ка? Горыныч! Пусть он к зверюшкам своим и не относился также близкородственно, как я к Кузьме, но создателем и воспитателем для всех магических животных был хорошим, так что поговорить им нашлось о чём. К тому же Горыныч соскучился по общению ещё больше, чем Матвей.

Вообще, я надеялся, что пройдёт некоторое время, и Змея попустит, но пока он прям аж трясся — так ему хоть с кем-нибудь поговорить надо было. Я его, конечно, прекрасно понимаю: посиди-ка несколько столетий в компании двух (и более) сумасшедших голов. И вроде как, донимали они его безмерно, а как исчезли…

— Понимаешь, Митька, — жаловался мне Змей, — сижу в горах — и такая тишина вокруг, аж жуть накатывает. Как это Кош говорит?.. А! Паникёрские атаки! Натурально, колбасит меня — срывайся и беги куда-нибудь, где живые люди есть. Ты не обижайся, а? Кош сказал, скоро пройдёт. Можно я пока к тебе похожу?

— Да приходи, брат! Мой дом — твой дом! Смотри, только не выдай меня.

— Могила! — обрадовался Змей и практически у меня поселился.

Благородно сопровождал меня в случаях, если поездка обещала хоть микроскопическую возможность с кем-нибудь подраться. К примеру, в вечерние походы до музея — обязательно! А вдруг враги⁈ А тут он, в засаде!

И, конечно же, отметил бдительным оком сестрёнок Дайго.

— Слушай, Митька, какие цацы! — восторженно заценил он после первого же наблюдения. Обычно после марафона с Момоко я стараюсь упасть и уснуть, но Горынычу хотелось жизни и общества, и он затащил нас в какой-то ночной ресторан. Теперь мы изучали меню и слушали Горынычевы умозаключения: — Похожи на магическую антипару. Спорим, которая в короткой юбке — даёт всем, кто попросит?

— Слышь, ты губу сильно-то не раскатывай, — для порядка предупредил я.

— Понял, принял. А вторая тоже твоя?

— Про вторую у Кузьмы спрашивай.

— У К… — Горыныч с потрясённым лицом обернулся к Кузе, сразу севшему очень прямо. — Не понял… Это что — шутка такая?

— Да какие уж тут шуточки, — усмехнулся я. — Волнуюсь каждый раз, как бы дедушкой раньше времени не стать.

Кузя поперхнулся аперитивом, и Горыныч от души постукал его по спине:

— Слышь, Кузьма, — он понизил голос, — а ты как её, ну?.. Не, я конечно те фотки с суда видел, когда ты Салтыкову ответ в естестве показал, это прям бомба была, и вид такой, — Горыныч потряс рукой со сжатым кулаком, — натуралистический. Только он холодный же, а?

Вот не думал я, что Кузьма способен краснеть.

— При всём уважении, Тихон Михайлович, я предпочёл бы воздержаться от обсуждения этой темы.

— Да ладно, чё ты! — почти обиделся Горыныч. — Дедушке чисто технически интересно. Вот спроси меня что-нибудь по женской части — я тебе такого из опыта расскажу!

— Уймись, натуралист! — притормозил Горыныча я. — Чего тебя не смущает, что он сидит вот, ест-пьёт, а? А тут прям заколыхался. Сказано тебе: вторая занята — и точка.

Горыныч надулся:

— Что и лису тоже поё-э-э… пользуете?

— Лису забирай, — щедро разрешил я, — нам она без интересу. Только вокруг музея почём зря мечется.

Змей приободрился и серьёзно кивнул:

— А ведь надо заняться лисой. Чего она, в самом деле? Этак скакать в ответственный момент — можно ведь и ненужное внимание общественности привлечь, правильно я говорю?

— Правильно, — согласился я.

— А лисички — они девки такие интересные. До этого дела охочие. Надо только её как следует впечатлить, как-то оно у них на выплеск эмоции завязано. Удивить можно до изумления. Или, скажем… напугать…

Тут явился официант и прервал Горынычевы измышления.

ГОРЫНЫЧ И ЛИСА

Но думать о лисе́Змей не перестал.

И в вечер нашей следующей встречи привёл в исполнение свой «коварный план по обольщению» молодой (явно моложе Горыныча), но перспективной (хо-хо!) лисички, о чём и рассказал нам во всех подробностях немедленно, как только этот план дошёл до своей логической точки.

Каэде в очередной раз нареза́ла круги вкруг музея, когда сзади её похлопали по плечу. Это было неприятно — Каэде привыкла думать, что всегда распознает приближающегося, будь он хоть магом, хоть воином. Она раздражённо обернулась и…

— Предки мои!.. — только и смогла пролепетать Каэде.

Этот змей был явно моложе Хэби. Но не юн, вовсе нет. В нём чувствовалась зрелая сила и мощь, а за основным образом угадывался силуэт боевой ярости, у которого было двенадцать голов. Целых двенадцать! О Хэби такое даже в сказках не рассказывали. Да и размерами Хэби, пожалуй, уступал. Каэде с трудом проглотила ком в горле, сморгнула… Напротив стоял мужчина чуть выше среднего роста, какого-то не совсем русского вида (о-о-о! не спрашивайте, это же ужас, как они тут все похожи друг на друга!), в чёрных волосах проблёскивала седина.

— Гуляешь одна, детка? — спросил он чуть хрипловатым голосом, от которого руки мгновенно покрылись мурашками, а вся шерсть на хвостах встала дыбом. — Не желаешь полюбоваться на закат в горах?

— З-закат?

— Закат, шашлык и красное вино, сладкое, как твои губы, — змей как-то неожиданно оказался рядом и приобнял её за талию. — На шашлык можно не любоваться, просто кушать, э? Смотри! — Змей подхватил её крепче и крутнулся, словно в танце, входя в открывшийся… и сразу закрывшийся за их спинами портал. В горах, и впрямь горел потрясающий закат.

Сатоми с Момоко, покинув в очередной раз музей, растерянно остановились на дорожке. Наставницы нигде не было. Дмитрий с Кузьмой, видя их замешательство, сами проводили их до посольского лимузина.

Усевшись на своё сиденье, Момоко сняла шляпку с густой вуалью, которую наставница просила использовать в обязательном порядке после встреч — чтобы было меньше вопросов и подозрений. Сатоми обходилась так.

Момоко ревниво посмотрела на сестру. После первого раза в музее развратница пережила момент триумфа. Она сделала неожиданный, огромный рывок! Обошла Сатоми по всем показателям. Прямо видно было, как Сатоми растерялась и почти запаниковала. Потом был ещё рывок! И Момоко решила, что поднялась на недосягаемую высоту и строгой сестре никогда не преодолеть этот разрыв. Но после музейного выхода вчетвером Сатоми изменилась — и продолжала меняться! Момоко подозревала, что если бы её сравнить два магических отпечатка Сатоми — прошлый и нынешний — то можно было бы заподозрить, что они сделаны с двух совершенно разных людей.

Именно подозревала, потому что никаких магических отпечатков с Сатоми сделать не удалось — ни кому-либо из сотрудников посольства, ни самой наставнице. Каэде-сан хмурила лоб и предполагала, что является побочным эффектом от происходящих с Момоко изменений. Никто ничего не мог предположить умнее, и все решили, что так и есть. И только Момоко, никому не говоря, была уверена, что Сатоми сама, специально устраивает все эти помехи. Это было даже страшно, потому что представить, какой уровень нужно иметь, чтобы проворачивать подобные фокусы, Момоко не могла.

Каэде-сан явилась утром. Именно явилась — посреди гостиной открылся портал, из которого буквально вывалилась наставница. Момоко отметила, что, кажется, в быстро схлопнувшемся портале мелькнули знакомые горы. Несколько секунд сёстры таращились на лису, после чего Каэде-сан, слегка покачиваясь и хихикая, удалилась к себе.

— Ты видела, как у неё завязан пояс⁈ — Момоко в ужасе посмотрела на сестру. — Бантиком!!!

— Ну, видимо, кто-то помогал ей одеваться, — усмехнулась Сатоми. — Как умел. А ты обратила внимание, что у неё появился пятый хвост?

— Не может быть! — Момоко подскочила к двери, дёрнула её и выглянула наставнице вслед. Прикрыла очень тихо. — Правда!..

Этот кто-то явно долго копил в себе энергию, раз смог за ночь накачать лису настолько…

— Накормил хоть девушку? — спросил я у довольно развалившегося на диване Горыныча.

— Э-э, что ты, ара? Это святое! Накормил, напоил…

— Спать уложил, — усмехнулся я.

— Ну, а как? — Горыныч развёл руками, словно это должно было подтвердить, что иначе никак невозможно. Причмокнул: — А как она кушает, а! Изысканно, ара! Какая женщина!

— Мечта поэта?

— Да куда там этому поэту!

— Какому?

— Да любому! — отмахнулся Змей. — Им бы лишь бы чачу хлебать! Разве они способны оценить тоненькие, изящные пальчики… А эти пушистые хвостики! Задираешь хвостик и мяконько так…

— Знаешь, Горыныч, по-моему, это уже как-то зоофилией отдаёт, не?

Он искренне удивился:

— Ты чё, ара, какая зоофилия? Я ж всё равно женщину вижу. И потом — я зооморф, она зооморф…

— Это уже ветеринария, получается, — пробормотал молчавший до того Кузя, Горыныч на секунду запнулся и разразился оглушительным хохотом.

ЛИСЬЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ

Но на этом история Горыныча и лисы не закончилась.

Спустя примерно неделю он пришёл ко мне хмурый и не вполне трезвый.

— Митя. Разговор есть не самый приятный, но я считаю, что ты должен знать.

— Змей, ну что опять? Лиса тебе на хвост наступила?

— Между прочим — да. Садись на диван. Я так не могу.

— Ну ладно.

И выслушал я душераздирающую историю.

Лиса по имени Каэде пригласила Горыныча на свидание. Но пришла не одна, а привела — та-дам-м-м! — свою воспитанницу.

— Едрён-батон, ты знаешь, что у меня с девицами всегда и всё легко. Главное — вовремя дракона изобразить и симулировать смерть, когда её примчится рыцарь вызволять.

— Ко всеобщему удовольствию, — ухмыльнулся я. — Рыцарь получает медальку за убиение монстра и принцессу, принцесса — мужа, а ты — свободу действий.

— Ну да. Но тут… Пригласила меня, понимаешь, честь по чести. Стол накрыт — какая-то фигня ниппонская, не пойми, чего жрут, но, вроде, отравой не пахнет. Водка ихняя тёплая в чашечках. За бумажной стенкой кто-то в три струны бздынькает. Романтика! И тут она в ладоши хлопает, и заводят эту девочку.

Я представил картинку, и мне она не очень понравилась. Неважно даже, кого там завели. Но спросить следовало.

— Которую?

— В голозадой юбке.

— Понятно…

— Ничего тебе пока не понятно! — взъерошился Змей. — Лиса и говорит…

— Человеческим голосом? — кисло усмехнулся я.

— Сучьим голосом она говорит, вот что. Типа: попроси эту девицу возлечь с тобой, и она не откажет. У девчонки аж чуть глаза не выпали. Давай она сердито по-своему лопотать, а я встал с коврика и говорю: «Знаешь что, госпожа кицунэ? Хреновая из тебя наставница. Да и любовница такая мне тоже не нужна».

— И ушёл?

— Ага. Я, знаешь ли, Митька, теперь Матвея очень хорошо понимаю. Неприятно это, когда твои сексуальные желания используют ради чьего-то эксперимента, — Горыныч открыл крошечный портальчик, взял оттуда бокал коньяка и лимончик, закрыл портальчик, выпил. Вздохнул горько: — А ведь она мне понравилась…

— Можно подумать, ты в первый раз в жизни встречаешься с разочарованием.

— Мда… Но я оптимист, — он подпёр щёку кулаком и внезапно предложил: — А знаешь что, Мить? Пойду-ка я в Засечин, а?

— Что делать?

— Волчат буду помогать воспитывать. Сплошная безотцовщина! А зооморфам, сам знаешь, сильный пример нужен.

Я прикинул перспективы. А что? В качестве наставника Змей хорош. И множество бесхозных женщин как раз его утешат.

— А давай. Мне идея очень даже нравится. Соскучишься — заскакивай на рюмку чая.

На следующий день сёстры держались напряжённо и, возможно, ждали от меня каких-то резких слов, но я постарался не показать им, что в курсе произошедшего. Зачем?

Вполне возможно, что и меня они воспринимали исключительно как полезную зверюшку. Мне, по большому счёту, было плевать. Нависшее над Москвой бездействие всё больше напоминало затишье перед бурей — когда в небесах что-то происходит, и пусть оно невидимо человеческому глазу и неощущаемо, но это вовсе не значит, что никаких процессов там нет. Скоро должно было шарахнуть, и в ожидании этой катастрофы я, простите, драл Момоко через день — и то с перерывами только для того, чтоб в себя прийти от экстремальной прокачки каналов. От такого режима чувствовал я себя как тряпочка, но страшно боялся не успеть.

Девочка была только за, а ещё более за была её сестрица, подраставшая от упражнений с Кузьмой не меньше меня. Как там и что у неё происходило, мне, конечно, было интересно, но во внутренних изменениях Сатоми я не имел возможности разобраться. Меня вполне устраивало, что к концу октября манопроводимость моих каналов выросла до шестисот сорока с копейками. Ещё чуть-чуть — и до архимажеского добьём!

Ёмкость внутреннего манонакопителя изрядно отставала — чуть больше пятьсот пятидесяти. Но, с учётом всего моего предыдущего архимагического опыта, эти значения уже позволяли мне использовать практически весь мой боевой и небоевой диапазон умений. И не только в пределах внутреннего потенциала.

Поясню. Начинающий (или не очень умелый) маг кастует заклинания, опираясь на имеющийся внутренний запас, и предел возможности для него в этом случае — ёмкость внутреннего личного накопителя. Для максимально сильного (для себя) заклинания он использует, допустим, все те же пятьсот пятьдесят единиц. А дальше он должен ждать, пока накопитель заново наполнится, и скорость этого пополнения зависит от манопроводимости каналов.

Теперь ситуация моя. Имея за плечами огромный боевой и (главное!) исследовательский опыт, я могу кастовать заклинания растянуто во времени, используя не только накопленную энергию, но и собирая её из окружающего пространства и транслируя в строящуюся формулу напрямую, потому что проходимость в семьсот единиц — это уже пиштец как много! На счёт ёмкости формулы в пять-семь тысяч я, конечно, пока сомневаюсь, но тыщи на полторы что-нибудь изобразить запросто смогу.

Главное — в манодефицитную зону не попасть.

А лиса, кстати, больше на глаза не показывалась. То ли затаилась, то ли сестрёнки отказались от её наставничьих услуг, то ли вовсе её домой отправили…