Последний приют

Глава восемнадцатая

— О Аллах, да ведь это настоящая премьера! — шептала Макбуле.

— Иди сюда, посмотри в эту дырочку.

В самом деле перед дверью толпились люди, словно при вавилонском столпотворении. Если так и дальше пойдет! Честное слово, счастливчик этот господин Сервет.

Я посмотрел в отверстие, к которому меня силой подвела Макбуле. Меня охватило волнение и бросило в жар. Салон оказался битком набит. Это было зрелище, на которое стоило посмотреть. Мужчины были во фраках, женщины нарядились, как на бал. Несмотря на удушающую жару, они были в каракулевых манто, шубах, шапках из искусственного меха. Однако среди этой толпы я заметил и плохо одетых людей, даже крестьян. Губернатор, тоже во фраке, сидел вместе с министром финансов в первом ряду. Повернувшись лицом в сторону зала, он, сильно жестикулируя, что-то говорил.

Во время дневных приготовлений Пучеглазый иногда подходил ко мне и приводил астрономические цифры о доходах. А теперь, как и я, он с удивлением созерцал людей, собравшихся в зале, из отверстия, расположенного выше моего.

— Ну, что господин, удостоверились в моей правоте? — спросил он. Увидев, что я сомневаюсь, хотя и улыбаюсь, он продолжил: — Господин, почему ничего не отвечаете?.. Господин губернатор человек слова. Малый не промах. Половину своих служащих разослал не в центр, а по окрестным районам, даже по богатым селам. Торговцам на рынках, крестьянам, фермерам и особенно работающим на государственных должностях бойко продавали билеты. Да по какой цене!.. — Ходжа от волнения заговорил, как господин Сервет: — В конце концов, все это наше, все это для нас. Ты продолжай наслаждаться! Народ, те, кому не хватило места, толпится на улице. Ты только подумай — это все только ради нас. Какая реклама, какая реклама!..

— Давайте скажем: чтоб не сглазить! — произнес Газали, почему-то погрустнев. — Поживем увидим. Сейчас самое главное не ударить в грязь лицом.

После того как я разглядел в толпе некоторые лица, мой страх полностью прошел. Я уже не сомневался: сегодня вечером, что ни покажи этим женщинам, служащим, торговцам — им все понравится.

— Все, освобождаем сцену, — приказал Азми и пронесся мимо, как ветер, чтобы дать третий звонок. Своим высоким ростом он на одно мгновение напомнил мне одного офицера из похода на Канал.

Пьеса, по правде сказать, прошла хорошо. Я даже не надеялся. Роли были выучены назубок. Я видел, как Ремзие, сидя в суфлерской будке, словно знала все роли наизусть, задавала темп всей пьесе.

Да и Арман на самом деле выглядел неплохо.

— Немного ошалевший, но это его постоянное состояние, — прокомментировал ходжа. — Кроме того, играет влюбленного. И если вдруг допустит какую-нибудь оплошность, можно будет списать на влюбленность!

Арман был как заряженное ружье. Однако это ружье почему-то никак не могло выстрелить. И надежда на то, что оно все же выстрелит, таяла с каждой минутой. Его голос был глух, словно шел из-за стеклянной двери. Во время длинных монологов из-за кулис доносились крики: «Громче!» Услышав их, он с нечеловеческими усилиями собирался и на этот раз начинал орать так, что пугал всех. Да и сам тоже, испугавшись своего голоса, замолкал. Эту его особенность мы заметили немного раньше, поэтому для страховки засунули Пучеглазого в шкаф, стоящий на сцене. Господин Сервет тоже решил туда забраться. Сидя в нем, они иногда переговаривались, и это еще больше сбивало Армана. Один раз он даже ударился об этот шкаф, дверь открылась, и на сцену вывалились господин Сервет и Пучеглазый. Это был полный провал. Однако народ оказался так доброжелательно настроен, что принял все за импровизацию.

В нервном припадке ходжа сжимал мою руку.

— Отрежь голову этому простофиле, если хочешь, — говорил он.

Еще одна оплошность произошла во время сцены поцелуя Армана с Маргаритой. Господин Сервет захотел, чтобы у Армана были усы. Однако мы хотели, чтобы их было не очень заметно, поэтому нарисовали усы краской. И вот во время сцены поцелуя вся краска оказалась около губ Маргариты. Когда женщина повернула свое усатое лицо в сторону зала, зал взорвался от хохота, а потом все зааплодировали. Это помешало другой сцене, когда Маргарита должна была лить слезы. Как я уже говорил, здесь все, что бы ни происходило, принимали «на ура».

Когда занавес опустился, наши не выдержали и стали посмеиваться над неудавшимся донжуаном. А он был настолько глуп, что только и смог промямлить:

— Клянусь Аллахом, нет в том моей вины. Я даже к ее губам не прикоснулся. Однако госпожа Рюкзан так прилипла ко мне.

Увидев, что господин Сервет в замешательстве, мы застыли на месте от страха. Однако успех был настолько велик, что его обида продлилась не долго. Аплодисменты не прекращались. Занавес поднимался снова и снова.

Народ хотел видеть господина Сервета. И вот вместо Думаса Филса настала очередь выходить на сцену господину Сервету. После аплодисментов он начал речь, в которой подчеркнул связь между Кызылаем и пьесой «Дама с камелиями». После того как он вытащил из кармана исписанный лист, я понял, что он долго готовился к этому выступлению. Господин Сервет, говоря о Кызылае и искусстве, все не мог остановиться. В это время зал стали покидать люди.

— Это еще не все! — крикнул им он. — Представление еще не закончено!

— Посмотри-ка, еще что-то покажут! — в зале поднялся гам.

Господин губернатор вначале подал знак, а потом, повернувшись в сторону зала, сердито гаркнул:

— Закройте двери!

И только это остановило поток выходящих из зала людей. Господин Сервет продолжил свою речь и не забыл сделать анонс на следующий вечер.

— Такое вы даже в Дарюльбедаи не увидите. Долго мы у вас не задержимся! — этими словами он завершил свое выступление.

Как я уже говорил, «Дама с камелиями» в целом была сыграна хорошо. Только во втором действии Арман допустил еще одну оплошность. Он сделал реверанс перед выстроенными на сцене официантами и каждому из них пожал руку.

Несмотря на то, что официанты не смогли накрыть на сцене стол подобающим образом из-за нехватки столовых приборов, стол ломился от еды. Там было все: начиная от блюд из курицы и заканчивая различными соусами. В конце концов произошло вот что: сидевшие за столом актеры, думая, что им принесли шампанское, делали вид, что пьют, хотя это был разбавленный чай. Зато они весьма основательно подкрепились. Я даже заметил, что ходжа, несмотря на то, что играл официанта, несколько раз протягивал руку к еде, но потом, видимо, вспомнив, где находится, отдергивал ее. Однако, когда занавес опустился, он не смог удержаться от соблазна и полез за фаршированным перцем. Вся беда была в том, что как раз в тот момент под бурные аплодисменты занавес снова поднялся и все увидели, как ходжа пытается вырвать у Армана из рук перец. Однако местные жители настолько тепло нас принимали, что даже это способствовало успеху пьесы.

Потом в зал вошел здоровенный полицейский, который, проходя между рядами, наступил заснувшему в своем уголке Дядьке на ногу, тот сразу запищал. Затем полицейский подошел к губернатору и протянул ему какую-то бумагу. Стало понятно, что его вызывают по очень важному делу. Как только губернатор прочитал послание, то сразу встал.

— Друзья мои, я, к сожалению, вынужден вас покинуть. Но у нас принято таким великим артистам, как вы, оказывать должное уважение. Я уезжаю, однако меня будет представлять министр. К тому же вы еще не видели ночную жизнь этого города. На берегу моря у нас есть красивейший ночной клуб, там вы сможете хорошо отдохнуть. Сердцем я буду вместе с вами.

Сказав это, он вышел из зала.

— Прошу вас, пройдемте в клуб, — быстро произнес министр здравоохранения.

Мы переглянулись с его приближенными.

— С вашего разрешения, я бы хотел взять с собой труппу!

— Вы можете взять несколько человек и обязательно актеров, исполняющих главные роли — Армана и Маргариты. А остальным окажут честь наши люди из управления.

Поднялся шум.

Стало очевидно, что оказывать честь они будут нашим девушкам. Другие участники труппы выглядели немного обиженными. Если бы здесь находился губернатор, то я бы не беспокоился. В этом отношении он был чистым и совершенно не опасным человеком. Он и в самом деле был настоящим патриотом. Даже если взять какую-нибудь женщину и подложить к нему в постель, он начал бы говорить о планах строительства, а потом и вовсе бы позабыл о ней. Однако ведь не все такие.