Последний приют

Глава тридцать пятая

Понятие времени и места для нас уже почти не существовало. Те, у кого были часы, даже не заводили их. Мы смотрели на небо, видели, что оно красное, и только тогда понимали, что уже вечер. Шофер, который плохо знал эти места, не мог разобрать дороги. С одной стороны мы увидели Черную церковь, и это значило, что мы находимся недалеко от Каракёсе[94]. Но насколько недалеко?

С противоположной стороны ехал военный автомобиль. Азми остановил его и спросил дорогу. Шофер, объясняя, показывал рукой, и по его жестам стало ясно, что мы безнадежно далеки от цели. Мы не проявляли никакого любопытства. А когда наш водитель подошел к нам, мы даже не попросили разъяснения.

Странные вещи тут творились. Откуда взялось это зарево? Оно напоминало закат в Стамбуле. И мы снова ощутили, будто находимся в Чамлыджа.

Шофер, приняв Азми за военного, поприветствовал его и ответил:

— Только ближе к ночи будете на месте.

Нас охватило беспокойство. Газали изменился в лице.

— Куда спешишь, Газали? Черноокая девушка, что ли, ждет тебя в Каракесе? Доберемся, когда сможем, — тихо сказал ходжа.

Мы были в полном отчаянии от того, что до сих пор не добрались до церкви. Растянувшееся на все небо зарево наводило страх уже одним блеском и величием. Затем у подножия холма мы увидели речку. Даже глазам своим не поверили. «Это какой-то мираж!» — говорили мы. Но нет, это действительно была река с широким, местами высохшим руслом. Когда подобрались поближе, на берегу реки и на небольших островках заметили людей. Еще немного приблизившись, наткнулись на настоящий пляж. Вокруг послышались возгласы и крики. И тут мы поняли, что деревня где-то близко. Однако стало темнеть, и дорога начала теряться во мраке. Чтобы понять, где нам перейти реку, мы стали спрашивать местных.

Они уже давно привыкли к грузовикам, поэтому не проявляли к нам никакого интереса. Даже не слышали.

Тогда ходжа предложил сыграть на зурне.

Услышав зурну, детишки выбежали из воды. Заспешили мужчины и женщины. Словом, вырисовывалась забавная картина.

Газали разговаривал с ними на ломаном арабском. Пучеглазый читал молитвы. У людей в руках было много айвы, и мы без стеснения набили себе карманы. Мы переходили реку колонной между женщинами с голыми ногами и резвящимися ребятишками.

— О Аллах, только посмотрите на эти ножки! — произнес взволнованный ходжа.

Разве только ножки? Закат, словно лампами, осветил их лица, настолько отчетливо стали заметны их аккуратные носики и дугообразные брови.

Кто-то подошел к нам. Почему-то нам все время отдавали честь. Это оказалась курдская деревня. Не было никого, кто хотя бы немного знал бы турецкий язык. Нам предложили погостить. Все принимали нас за военных или служащих, которые переезжают на новое место службы. Даже не спрашивали, почему мы с зурной.

По какой дороге нам надо было идти, мы уже выяснили. Местные жители пообещали, что в полночь будем на месте.

Ярко светила луна. Мы могли продолжить свой путь. Однако к чему? Как выразился ходжа: «Какая черноокая нас ждет?»

Ходжа начал читать отрывок из «Эшбера»:

На берегу реки находился навес. Возле него лежала рыба, выброшенная на берег.

Мы разбили лагерь. В лунном свете камни и водоросли на дне реки горели, как рубины. Макбуле, поддавшись соблазну, зашла в воду. А за ней и все остальные.

— Мне тоже идти в воду? — спросила Ремзие.

— Тебе можно только ноги намочить, — ответили мы.

— Спаси Аллах, увидят голую женщину. Что потом будет… — испуганно произнес Газали.

— Ладно тебе, можно подумать, местные очень одеты, — сказал ходжа.

Мы словно находились внутри комичной декорации к неожиданной опере.

В воде не было ни веточки. И то, что мы вначале приняли за водоросли, оказалось какими-то большими листьями.

Хаккы, открыв свою жестяную коробку со всякой всячиной, стал укладывать туда речную рыбу, которую ему давали курды.

В эту ночь ходже пришлось туго.

Одна старуха что-то говорила Газали на курдском языке.

— Она спрашивает: «Если я умоюсь речной водой, не прочтет ли ходжа надо мной молитву», — перевел Газали.

— А как же, прочту! Да еще приворот сделаю. Захочет и в Высший Суд прямиком.

— Хватит тебе паясничать. Глядишь, и заработать сможешь! — сказали мы.

После этих слов ходжа начал читать молитву над старухами и молодыми женщинами. Ходжа во время снятия порчи слащаво говорил с молодыми женщинами, рассматривал их ножки и дотрагивался до груди.

— Ходжа, хватит, пора за стол, — произнесла Макбуле. — У нас еще впереди много дела. Наш «Новый театр» поставит здесь один из лучших своих спектаклей! Всем известную «Румяную девушку».

Барабанщик бил в свой барабан. Курды танцевали. Теперь настала наша очередь.

— Они же не понимают по-турецки.

— Кто не поймет языка песен! Будем играть свой спектакль.

У нас не было нехватки в декорациях и бутафории. Светила луна. Мы словно играли в античном театре под открытым небом.

Труппа заняла свои места. Представление началось.

Ремзие играла главную роль. Может, эта ночь была именно той ночью, где она совершенно в другом мире потеряла себя.

Пучеглазый обратился к Хаккы и Горбуну с предложением решить как-то денежный вопрос.

— Мы театральная труппа, и сбор денег — это как традиция. Иначе нам потом не будет везти, — сказал он.

Предложение Пучеглазого вызвало во мне отвращение. Ведь мы гости. Ремзие с криком бросилась мне на шею. Однако, сразу придя в себя, отстранилась.

Как и ходжа, она в этот вечер превзошла саму себя. Она учила слова о любви на курдском языке и переделывала их на турецкий лад. Ходила с листиком в руках, читала стихи и пела.

Курдам очень понравилась наша игра.

— Мы хотим с вами сыграть! — говорили они.

И вот мы уже все начали веселиться.

Когда свадебное торжество закончилось, Ремзие опять бросилась мне на шею и поцеловала. Потом, словно застеснявшись или даже испугавшись, отстранилась. А после стала целовать всех, кто ее поздравлял.

Зачем вообще нужен язык? Мы все добавляем в молитву свое слово. Газали в тюрбане молится и заключает брак.

— Взял девушку в жены? — спросил он.

Курд, пританцовывая, отдает дочь.

— Вот вам и цыганская невеста, — произнес ходжа.

Бедная Ремзие была великая артистка, она заслуживала, чтобы ее так называли. А в эту ночь особенно!..

Снова курды пошли в пляс. За ними Хаккы со своими фокусами. Дядька тоже танцевал. Это было настоящее гала-представление.

Вдруг нам сообщили, что пришел старшина волости. Мы с радостью пригласили и его. Пока Хаккы глотал огонь, старшина волости наклонился ко мне и сказал:

— Рад приглашению!

В это время я посмотрел на луну и увидел, что она садится где-то очень далеко за горизонтом, и меня охватил ужас.

Могла ли быть связь между ранее невиданным заревом, которое охватило небо, словно огнем, и этой деревней? Не знаю. Но между птицами, летящими на юг, и заревом связь определенно была, потому что скоро зима. Как это случалось и раньше, среди нас нашлись те, кто не хотел спешить. Особенно ходжа настаивал на том, чтобы остаться. И те, кто говорил «нельзя», делали это специально, чтобы задеть его. Однако нам пора было в путь. И все это чувствовали.

Наконец наступило утро. Нас опять позвала дорога. Вечер, который казался таким близким, почему-то никак не наступал.

На нашем пути нас ждал еще один сюрприз. Это была гробница. Причем совсем новая. Архитектура этой гробницы до того напоминала стамбульскую, что мы не поверили своим глазам. Ее построили в память о ребенке одного из пашей, сосланных в ссылку.

Местные объяснили, что это губернатор построил гробницу в честь дочери паши. Камни были специально привезены из Диядина.

Загадка опять осталась неразгаданной. От волнения, перенесенного прошлой ночью, Ремзие была совсем бледной и выглядела, как настоящая принцесса.

От усталости все словно находились в бреду.

— Бедная девочка достойна такой гробницы, — произнес ходжа. А потом, обращаясь в Дядьке, сказал: — Преклони колени. Ремзие, а ты дочка, прочти еще раз, что там написано. Еще раз произнеси «Спи спокойно, моя маленькая принцесса. В темные ночи и в светлые дни. Пусть гробница станет домом твоим».

— Ремзие, да ты сама как маленькая принцесса.

Мы вдруг затосковали, как большие дети. И это стало продолжением нашей ночной тоски. Я догадывался, что и Пучеглазый, и Доктор и даже Горбун были неравнодушны к Ремзие.

И вот тогда на нас обрушился дождь. Мы быстро сели в грузовик господина Уккаша и направились в Каракесе. Мы как раз вовремя добрались до города.

Дождь с ветром, а потом и первый снег. Мы находились в большой провинции и надеялись, что сможем найти зрителей и тем самым продержаться несколько дней.

В центре города имелась улица, на которой пока не было домов, только средняя школа и военный клуб.

Ходжа, как настоящий учитель, посетил школу и встретился с учителями. А врач в медпункте оказался другом нашего Доктора.

— Ну что тебе не работалось? Все грезил — театр, театр. Как, достиг своей цели? — спросил он нашего Доктора.

— Наука, наука, наука. Медицина, медицина, медицина. А ты достиг? — передразнил его Доктор.

Ходжа занимался своим делом: готовил кандидатов в зрители среди учителей. На аншлаг мы не надеялись. Но все же какая ни есть, а работа.

Планы Азми пошли наперекосяк. На улице становилось холоднее. Господин Уккаш принес плохие новости, что есть опасность застрять в дороге. Он сказал, будто дороги в сторону Элешкирта, Тахиргеди и Эрзурума закрыты, поэтому мы не сможем поехать в Ван.

Мы собрались в маленькой школе и долго спорили. Среди нас все вплоть до маленького Горбуна соблюдали принципы демократии. Только вот что я заметил:

Господин Уккаш был очень упрям. Он всегда занимал противоположную сторону и все отрицал. Однако то что говорила Масуме, он воспринимал странно покорно. Они все больше сближались. Тем не менее господин Уккаш любил наставлять ее.

Даже ходжа уже понял, к чему он клонит.

— Вот собака, — говорил он. — Смотрите в оба, ребята, таким нельзя доверять. Это настоящие сектанты. Посмотришь, и приворот сделают. Любят они это. Под предлогом молитвы все норовят быть ближе к женщине. А потом смотришь, всех нас обманул и девчонку увел. Как тот носатый свою потаскуху. Ну ее к черту. А вот мы остаемся ни с чем.

В этот раз противоположная сторона начала ссору. Макбуле пришла в ярость, чаша ее терпения лопнула. У нее имелся свой женский интерес к господину Уккашу. Ее привлекала теплота, исходившая от его голоса, манера говорить и вообще весь его облик. Она не шутила, когда дело касалось мужчин. И то, что раньше он уделял ей внимание, а теперь нет, оскорбляло ее самолюбие. Макбуле злилась и на Масуме тоже. Ведь эта она отбила его у нее.

Ее злобный выкрик выглядел смешно:

— О Аллах, да за что Это все на мою голову!.. Один медведь пялится меня, ведет другую под венец, а тут еще эта малявка мне дорогу перешла. За этих двоих я и гроша ломаного не дам. Когда есть породистые лошади, а берут ослов — вот что невыносимо!

— Макбуле! Тебя могут понять только такие старцы, как я, — шутил ходжа. — Ты со своим прелестным носиком особенный человек.

— Ребята, давайте отошлем этого типа. Неужели другой машины не найдется? — произнес Газали и отвернулся.

— Ребята, вот увидите, если я его не задушу, я буду не я. Могу поспорить, с кем хотите! — сердито закричала Макбуле.

— Спаси Аллах, госпожа. Это очень опасные люди. У них есть оружие. Не пощадят вас, — на этот раз ответил Газали.

— Господа, госпожа Макбуле стала нам сестрой, а Масуме — дочерью, — вмешался в разговор Пучеглазый. — Надо нам заплатить ему какую-то сумму, чтобы можно было без проблем добраться. И об этом тоже следует подумать. Иначе нас могут просто высадить на полпути и взять более выгодных пассажиров.

— Повезет и без денег, да еще умолять будет, — сказала Макбуле. — Пусть лучше меня не злят. Что мне до таких идиотов, как он. Я буду играть, а вы, ребята, наблюдайте. Я сяду в машину рядом с этим козлом. Не бойтесь, далеко не зайду. Только скажу ему пару слов. Спою песню, потом немного плечико покажу, немного ножку, что мне прятать. Пусть эта малявка потягается со мной. Худосочная. Только моего пыла и мягкости будет достаточно!

— Что вы, госпожа, этого делать никак нельзя! — закричал Газали. — Нам жизнь еще дорога. По-моему, рядом с ним надо посадить госпожу Дюрдане.

— Что вы хотите этим сказать? — обиженно спросила Дюрдане. — А я что, не женщина? Как можно. Ты не обижайся, Газали, но ты, оказывается, образованный дурак.

— Прошу прощения, госпожа. Вы не так поняли.

Азми заливался смехом. Немного успокоившись, он сказал:

— Да, кажется, все же ей повезет!

Пока он это говорил, в разговор вмешалась Ремзие.

— Я сяду рядом с ним. Хотя я тоже женщина, но я не опасна.

— Да, дочка, оказывается, ты женщина! А мы-то думали, что ты мужчина. Что же ты нас до сих пор обманывала? — спросил ходжа.