Последний приют

Глава тридцать четвертая

Мы проходили через снежную и открытую всем ветрам гору, через поселки, где, как и на горе, невозможно было найти кров. Потом, замерзая, поднялись на вершину и начали спускаться в долину, и тут в горной теснине, окруженной со всех сторон горами, мы застали лето. Погода была настолько теплая, что я даже заметил что перелетные птицы, отбиваясь от своих стай, спускаются сюда, чтобы повеселиться. Наш путь проходил под теплыми солнечными лучами. На одной стороне мы видели огороженные дворы с домами из красной черепицы. На деревянных террасах были подвешены связки сушеных фруктов и овощей. Газали никак не мог отогнать от своего лица назойливую и большую муху и пытался ее убить.

— Оставь ее, она — вестник тех теплых краев, куда мы направляемся, — сказал ему ходжа.

В самом деле, нам показалось, что мы находимся на Эгейском побережье. Мы пошли вдоль маленькой речушки. Поселок должен был находиться восточнее, около речки. А пока попалось только несколько оставшихся развалин — кругом привычный недодел. После позавчерашнего ветра и снега мы чувствовали себя разбитыми.

Мы узнали, что артисты в этих местах долго не задерживаются. Однако Пучеглазый предложил:

— Мы не должны проходить мимо, не разведав обстановки.

— Говорят, змей не ест землю из-за боязни, что она закончится! Так и я боюсь, что однажды все пути-дороги закончатся, и я окажусь дома, — с грустью говорил ходжа.

Мы вошли в поселок. Редкие дома то там, то тут были разбросаны по садам. Мы стали бродить наугад. После продолжительной прогулки оказались у кофейни с верандой из виноградных лоз. Сверху были еще ветки с зелеными листьями, на них висели маленькие, черные кисточки винограда.

Ремзие, потянувшись, сорвала одну кисть и угостила Дядьку.

Подойдя к речке, через которую шел низкий, каменный мост, мы заметили развилку и четыре дороги, ведущие к горе, что напротив. Странно еще то, что за мостом, впереди уже знакомой кофейни, виднелась заасфальтированная дорога, которая вела к недостроенной постройке, похожей на казарму. Из одной из лавок, расположенных по обе стороны постройки, вышел седой мужчина лет пятидесяти со значком на груди и подошел к нам. Справившись о нашем здоровье, он пожал женщинам руки, называя их «дорогими землячками». Мы попросили показать нам центр поселка.

— Пока что тут и находится, — сказал он, вздыхая. Видя наше изумление, он пояснил: — До прошлого года у нас был очень деятельный губернатор. В его программу входило развитие и подъем этих мест. Большую часть своего времени он проводил здесь. «Эти места должны быть центром уезда», — говорил он. Уж очень старался. — Потом, показав, на видневшиеся, на холме среди деревьев развалины, добавил: — «Поселок должен быть построен тут. Сначала надо определить его границы. И не бояться больших пространств, раздумывая над тем, чем его заполнить», — говорил губернатор. Я сам был такого же мнения. Однако уж очень он расширил это пространство и потом сам ушел.

У мужчины было красное лицо, жесткая темно-русая борода, а из-под русых бровей выглядывали маленькие, зеленые глазки.

— Вы благородные люди, — произнес он после всего сказанного. — Разрешите вас пригласить в гости.

По нашему виду было понятно, что мы театральная труппа.

— У народа большой охоты нет, но все же работаем, стараемся. Есть и Народная комната, она же и партийная. Я возглавляю здешний партийный орган и дом культуры. И для революции делаем все, что в наших силах.

Он быстренько договорился с ходжой.

Глава дома культуры пригласил нас переночевать.

— Смотрите, ребята, что предлагает нам господин начальник, — произнес ходжа. — Он приглашает нас переночевать.

— Почему бы вам не остаться? — сказал нам начальник. — Правда, наш постоялый двор закрыли. По-новому теперь его называют домом культуры. Даст Аллах, обязательно построим настоящий дом культуры.

Оказалось, он был знаком с отцом Газали — шейхом. Странно было то, что он рассказывал о нем такие вещи, о которых сам Газали и не слышал.

Потом выяснилось, что обитель была закрыта.

— Обитель закрыта? — спросил Азми.

— Закрыта, уже давно, — пояснил мужчина и многозначительно подмигнул.

— Мы надолго не задержимся! — сказали мы.

— Стыдно нам будет не принять театральную труппу. Не уехал бы наш губернатор, у нас бы и театр имелся.

Был полдень. Дети вышли из большой постройки. Одни из них, размахивая своими сумками, шли навстречу нам, другие — в сторону горы и деревьев. Среди них были и те, кто садился на ослов. Молодой человек невысокого роста, который вышел вместе с ребятами, направился в нашу сторону.

Директор дома культуры, указывая на него, сказал:

— Директор средней школы. Мы решили построить среднюю школу, но, к сожалению, кроме первоклассников никто не пошел.

В это время к нам подошел человек с кривым носом.

— Мой зять, — объяснил директор школы.

Пучеглазый тоже представил ходжу, как их коллегу.

Директор дома культуры сообщил нам кое-что про поселок:

— Те руины, которые вы видели — их наш бывший губернатор приказал снести, сказав, что «они аварийные и в них жить нельзя». Есть и те, кто остались, но большая половина народа ушла. И дети, которые сейчас живут в горах, не ходят ни в начальную, ни в среднюю школу. Однако ничего, все препятствия преодолеем. — Может, и через год-другой тут представления дадите.

У него была хорошо поставленная речь. Речь политика, привыкшего все время ораторствовать. Некоторых из нас он что-то спрашивал, с другими общался просто жестами.

Под виноградной верандой наши организовали стол. По-приятельски пригласили и новых знакомых. Они согласились. Директор дома культуры что-то шепнул на ухо работнику кофейни, и он побежал в одну из лавок, что находилась рядом с резиденцией губернатора, и принес оттуда арбуз, сыр и еще кое-что.

Через веранду проступало солнце, и мы поснимали пиджаки даже не потому, что в этом была необходимость, а для того, чтобы показать, что мы поверили в лето. Трапеза в такую теплую, летнюю погоду вернула нам настроение. И кто-то из нас проговорил «останемся», а кто-то спросил «где?» Партийный лидер кокетничал с дамами и уделял им больше внимания, чем нам. Он даже вел беседы о стамбульских театрах.

Нам пора было собираться, чтобы до вечера добраться до среднего уезда.

Директор опять очень вежливо поинтересовался:

— Не хотели бы вы посетить резиденцию местных властей? У нас там органы власти, суд, отделы общественных работ, школьный отдел — словом, все государственные органы власти. Поздороваетесь с господином начальником уезда.

— Сочтем за честь, — сразу же ответил Пучеглазый.

Однако из-за того, что нам сразу надо было собираться в дорогу, мы не могли задерживаться там надолго.

Все разом встали и направились в сторону здания. Место напоминало овощной базар. А само здание было огорожено изгородью. Внутри в комнатах размещались перечисленные отделы. Мы прошлись по комнатам и поднялись на второй этаж к начальнику. Начальник был прямо с картинки. Редкие волосы гладко зачесаны и выкрашены хной, как у стамбульских продавцов розового масла. Брови были редкими, а усы имели все тот же цвет хны. Как ни странно, костюм его своим красноватым цветом опять же напоминал хну, а на шее висел длинный галстук. Он сидел с таким видом, будто позировал нам, и если бы не тарелки с остатками еды, я подумал бы, что это специально подготовленная для нас мизансцена.

По словам партийного лидера, начальник тоже участвовал в развитии уезда. Голос у него был хриплым, сдавленным, словно ему что-то мешало в горле, но временами преграда в горле пропадала, и тогда его голос становился еще противнее.

— Театр — это школа морали, — говорил он. — Но, к сожалению, мы вас не увидим на нашей сцене, потому что пока у нас нет здания.

Когда мы вышли, глава дома культуры снова сказал:

— Если бы не ушел с поста наш губернатор, у нас давно уже было бы здание под театр. А вот некоторые темные силы, притворяясь и льстиво говоря «справимся, сделаем», ввели его в долги и кинули. Но революцию так не остановишь. Губернатор наш хороший человек, но он настолько запуган, что если ему даже просто предложить гвоздь вбить, то он сразу же поднимет крик, говоря: «Что, опять спекуляция?»

В ту ночь к нам из обители должны были прийти гости: господин Уккаш и Месут Эрджан.

— Обитель закрыта, но мы, как всегда, рады гостям!.. — сказал Месут Эрджан.

Все как-то сразу расслабились.

— Дело делом, но, кажется, больше всех это надо мне, — произнес Пучеглазый.

Слова Пучеглазого рассмешили всех.

— Подождите. Вечер уже закончился. А завтра утром мы вас проводим. Надеюсь, вам будет уютно.

Мы вспомнили, где нам приходилось ночевать до сих пор, и засмеялись.

— Вещи брать? — спросил Азми.

— Нет, ничего не трогайте! Предоставим все необходимое.

Только женщины взяли свои сумки.

Все вместе мы стали подниматься в гору через виноградники. После моста карабкались по маленькой узкой тропинке, прошли через виноградник, на котором все еще висели кислые маленькие, черные кисточки, и зашли в дом шейха. Наше удивление постепенно возрастало. Мы подошли к зданию, расширенному при помощи пристроек. На двери висела табличка с надписью «Комната для народа».

— Смотрите, революция докуда дошла, — сказал Месут Эрджан указывая на нее.

— Начали строить здание дома культуры. И пока оно строится, временно предоставили тут комнату. Вот так и боремся с темнотой, — стал объяснять нам шейх.

В комнате была печка. Месут Эрджан говорил, что сюда заходили многие важные люди, даже депутаты. На стенах висели фотографии известных людей. Он познакомил нас с сестрами обители. Старшую из них называли матерью, была еще одна помладше, которую величали старшей сестрой. Старшая, найдя сходство Мелек со своей средней сестрой, начала плакать.

Мы вышли в сад. Был такой же приятный вечер, как и в Аграх.

У проточной воды жарили на вертеле барашка.

— За деревьями, чуть дальше, могила Отца обители — он тоже тут любил проводить время, — сказал шейх.

Потом накрыли столы — кто хотел, мог спокойно поесть. В обители стал собираться народ.

Первую рюмку подняли за революцию, вторую — за упокой души Отца.

Та, которую называли матерью, оказалась кокетливой, избалованной женщиной. Она, не переставая, задавала нам вопросы. От нее мы узнали, что она черкешенка и в свое время находилась при дворе. А также что среди них была еще и молоденькая сестрица, но она умерла. Масуме с Мелек разговаривали с сестрами наедине. Временами из граммофона доносились звуки танго. Было хорошо и весело, и мы вдруг увидели, как из виноградников вышли начальник уезда и начальник жандармерии.

Сразу наступила тишина. Чтобы снять возникшее напряжение, Макбуле подошла к начальнику уезда и начала вести с ним светскую беседу, тем самым стараясь вызвать его интерес. Но безуспешно. Наконец ходжа, Макбуле и Масуме стали перешептываться.

Масуме подошла к каменному желобу, откуда текла проточная вода, и села под свет фонаря так, чтобы начальник уезда смог ее увидеть, и начала тихонько приподнимать юбку. Взгляды начальника уезда и шейха, скользнув по нашей группе, остановились на ней. Я сидел таким образом, что сам не видел Масуме, однако мог себе представить, что она вытворяла. Я стал наблюдать за начальником уезда. Он был взволнован и в спешке начал протирать свои очки. Его глаза под дугообразными бровями слегка косили; верхняя губа была приподнята; ноздри раздувались, словно он принюхивался к куску мяса, подвешенному на крючке. Он походил на кота, сидевшего в засаде.

Потом я бросил взгляд на начальника жандармерии. Он смотрелся не лучше. Лица у обоих были напряжены. Начальник уезда восторженно воззрился на Масуме, а когда она приближалась к нему, он, тяжело дыша, протягивал ей какой-нибудь спелый фрукт или же пытался что-то сказать. Одновременно он умудрялся говорить любезности Масуме, даже попытался рассказать анекдот по-арабски.

— Теперь будем веселиться! — провозгласил как-то по-особенному шейх.

Вечер был в полном разгаре. Звучала музыка, люди танцевали.

— Да, господа, нам обязательно нужен театр, потому что это школа морали, — в итоге произнес начальник уезда.

А гости все продолжали приходить. Среди них я узнал учителя.

В саду обители стояла телега соломы.

— Сейчас мы покажем вам один религиозный обряд, — сказал шейх.

Хайдар Джан принес разное тряпье и постелил на дно телеги, рядом поставил фонарь.

— Не знаю, как вы себе это представляете, но я объясню. Молодые этого не знают. Один очень уважаемый шейх, когда гостил у нас, совершал этот обряд, — стал объяснять шейх и посадил рядом с собой Газали.

Хайдар что-то мямлил, однако его голоса практически не было слышно.

— Мы тоже входим в роль! — заявил Пучеглазый и начал читать стихотворение:

Он читал настолько безукоризненно хорошо, что стены отвечали ему эхом.

— Ради Аллаха, продолжайте, — попросил шейх.

Он опустился позади Пучеглазого на колени и, как мальчишка, слушал оду со все возрастающим волнением.

Учитель тоже опустился на колени, за ним и начальник жандармерии. Потом все вместе с сестрами встали и начали раскачиваться в экстазе. Даже женщины.

Образовался круг. В круг вошел Хаккы, за ним — Горбун. А потом и Доктор. Пучеглазый своим ровным, сильным голосом продолжал читать. Никогда раньше я не слышал столь божественного голоса.

Все словно окаменели.

И вот в этот момент Газали с побледневшим лицом, выкрикивая «Аллах», упал на землю. Мы все были в недоумении. Один из наших друзей, господин Уккаш, приподнял его, и мы все вышли в сад. И там долго приводили его в чувство. Начальник уезда опустился у его изголовья на колени. А сестры принесли одеколон и розовое масло.

— Я конченый человек, — дрожа, произнес Газали.

— Здесь все такие! — воскликнул Пучеглазый.

Хаджа, Азми да и все мы собрались вокруг него.

— Теперь стала понятна причина вашего сближения! — произнес ходжа.

Начальник уезда выглядел немного растерянным. Заметивший это Ходжа сказал:

— Вот что значит профессия актера! То ты дервиш, а то — янычар. Интересно! Что в имени тебе моем…

Поддерживая за руки, мы подвели и уложили Газали на диван. И на всякий случай оставили окна раскрытыми, затем включили граммофон.

Ходжа, наклонившись, тихонько зашептал мне:

— Это настоящая обитель. А еще говорят — обитель закрыта! Где уж там. Посмотри на начальника уезда, на начальника жандармерии. Шейх Саит похож на человека, которого сняли с виселицы.

Звучала прелюдия.

— Как бы нас не приняли за дервишей, — сказал Доктор.

— Революция похожа на моторную лодку! Когда ее заводят, она поднимает волны и море становится неспокойным и мутным. А как пройдет лодка, так все опять на свои места становится и успокаивается, — ответил ходжа.

Ходжа заметил, как начальник уезда поцеловал руку Газали в знак почтения, когда они остались одни.

— Этого нам только не хватало. Теперь и обряды, что ли, будем устраивать? — злился ходжа. — Нет нам на земле покоя. Ты только посмотри! Надо же, к религии возвращаемся.

Потом, когда все закончилось, некоторых из нас до комнат сопроводили сестрицы, а остальных — сам шейх Фейзи.

Мне, ходже, Азми и Пучеглазому постелили на полу в общей комнате. Постель пахла ландышем. Мы уже много месяцев не видели подобного. Отглаженные ночные сорочки и тапочки…

Взволнованный ночными событиями, с горящими глазами, ходжа предложил еще посидеть. А Пучеглазый, уже переодевшись в ночную сорочку, делал записи в дневнике и приговаривал:

— Мы не теряя ни минуты, должны сразу же лечь спать и отоспаться. Интересно, сколько попросили бы в отеле за все это?..

— Это похоже на мою брачную ночь. Боюсь, как бы и другие печальные воспоминания не нахлынули, — тяжело вздыхая, сказал Ходжа.

Этой ночью я вспомнил «Галатасарай». Нет, не из-за постели, а из-за чего-то другого. Да, мы все те же выпускники школы. Однако уже не питаем надежд на будущее.

Несмотря на то что потушили свет и уже легли, мы никак не могли заснуть. Пучеглазый первым нарушил молчание:

— Человеку немного и душевный покой нужен. Без этого никак.

Потом раздался голос ходжи:

— Как бы этот тип не обидел Мелек и Масуме! У него глаза как у скотины. Под предлогом, что будет читать молитву, может и…

— Рядом с ними Макбуле. Она, как крепостная стена. Разве мимо нее пройдешь? — сказал Азми.

— Пройдет, пройдет. И через Макбуле пройдет, и через остальных тоже. Шейх он.

— Давайте спать, ребята! — произнес Пучеглазый своим низким голосом.

После недолгой тишины опять послышался голос ходжи:

— А средняя сестрица хороша. — И, уже грезя во сне, он продолжал говорить: — Она как перламутр. Очень красиво плачет. Так и обнял бы ее.

— Революция в надежных руках, — произнес Азми, глядя на картину, что висела в комнате.

На следующее утро мы проснулись рано и приняли решение задержаться еще на два дня. Нищета настолько надоела нам, что мы решили воспользоваться случаем и остаться.

На следующую ночь появились новые лица. Газали все больше и больше становился похожим на Будду. Ему уже открыто целовали руку. Так что мы даже боялись с ним шутить.

Когда наша компания продолжила путь, мы сделали подсчеты. Наше пребывание в гостях длилось ровно три дня и тридцать минут. И все три дня мы совершали религиозный обряд.