Последний приют

Глава сороковая

То, что мы не послушались Пучеглазого, было большой ошибкой. Когда мы давали свои последние представления, погода стояла теплой, как это бывает осенью в Стамбуле. Но неожиданно она поменялась. Пошли сильные дожди, потом резко похолодало и выпал снег. Нам сказали, что дорогу на Битлис временно закрыли. И эта блокада продлится три месяца. Город все больше приходил в запустение.

Несмотря на то что мы уже попрощались, мы опять начали давать представления. В театре было холодно, он продувался со всех сторон. Однако зрители все же приходили. У нас уже не было ничего нового, что показать. И нам пришлось снова обратиться к старым представлениям.

Хаккы и Горбун снова стали ходить по улицам и давать представления. Но безуспешно, денег не было. Мы оказались в долгах. Под конец от холода заболел и Горбун.

Новый губернатор был болезненным человеком. Вся жизнь города остановилась до весны. Нам казалось, что мы попали в безвыходное положение. Но все же мы старались поддерживать друг друга. Женщины даже заложили все свои украшения. Однажды Пучеглазый вернулся после долгого отсутствия:

— Смотрите, я нашел того, кто даст нам в долг под залог, — проговорил он своей обычной скороговоркой. — Заставил меня поклясться, зараза.

Потихоньку женщины заложили все свои вещи. Когда закладывать стало нечего, все выставили на продажу. Все вещи скупал некто по имени Ризе. Пучеглазый получал вырученные за вещи деньги и раздавал нам всем. На душе было неспокойно еще от того, что Ремзие пошла учительствовать, чтобы спасти нас от голода. А Горбун и Хаккы ходили по кофейням и фактически попрошайничали.

Одним из тех, кто заботился о труппе, был Доктор. Он наведывался в кофейню, где собирались земляки с Ризе, и играл в нарды с посетителями. Игра приносила доход, и он стал ходить и по другим кофейням в сопровождении ходжи. Затем, по наставлению Пучеглазого, начал посещать и частные дома. Пучеглазый тщательно наставлял его и объяснял, как себя вести. Когда Доктор приходил с хорошими деньгами, он учинял ему допрос. А если узнавал, что Доктор проигрался, Пучеглазый, конечно, огорчался, но все же находил для него слова утешения:

— Вот и хорошо, иногда нужно и проигрывать…

Доктора мы носили прямо на руках. Но он был немного трусоват. Если дело заходило слишком далеко, он начинал бояться, и тогда мы его пару дней никуда не отправляли.

Губернатор был болен и не выходил на службу. Пучеглазый часто наведывался в горсовет, а иногда в какой-нибудь кофейне писал прошения для крестьян и таким образом немного зарабатывал. Но после того, как познакомился с губернатором, дела пошли лучше. Губернатор осознавал, что революция ждет от него действий, однако он был стар, измучен болезнями и никак не мог найти средство, чтобы исцелиться. К врачам он потерял всякое доверие. Сам того не осознавая, он потихоньку стал надеяться на чудо-лекарей. В окрестностях жил один курдский шейх. Услышав, что он готовит больным лекарства, губернатор приказал его привести и с помощью угроз заставил его приготовить для себя лекарство. Но потом шейх пропал, его так и не смогли найти. Пучеглазый очень удивлялся, рассказывая, как подобные лекарства иногда приносят больным облегчение.

— Вы знаете, не такой я человек, чтобы сразу воспринимать такие вещи всерьез. Но просто невозможно не поверить.

— Даже наука признает существование необъяснимых явлений, — помогал ему ходжа.

— Приведу вам один пример. У нас в труппе есть артист Газали. Он героически сражался в Египте. Сын шейха, непредубежденный, свободный от предрассудков. Выбрал профессию артиста. Как и признает наука, есть какие-то необъяснимые силы. Так вот, он смеялся над людьми, которых при помощи молитв вылечил его отец. И сам, шутя, рассказывал, как в детстве его плевок в рот вернул кому-то дыхание. А ведь он на самом деле обладает какими-то сверхъестественными способностями.

— Друзья, разве не так? Вы же сами знаете, — произнес Пучеглазый, обращаясь к нам.

Он рассказывал придуманные истории, что якобы некая больная женщина родила после того, как Газали прочитал над ней молитву, или как он быстро вылечил одного раненого курда. Потом приводил себя в пример и долго рассказывал, как он болел, специально приписывая себе то тут, то там услышанные симптомы болезни губернатора. И что после молитв Газали ему сразу стало лучше.

— До сих пор не могу в это поверить. Может, это просто случайность. А может, и молитва подействовала, — говорил он.

Разговор шел и на другие темы, но губернатор больше ничего не слышал.

Когда мы уже прощались, губернатор сказал:

— Вы меня заинтриговали вашим другом. Завтра вечером я приглашаю вас на ужин. Приведите господина Газали тоже.

Когда мы вернулись в отель, Пучеглазый от радости плясал и кричал:

— Да здравствует свобода!.. Живем!

— Все это хорошо, а если у нас не получится? Разве Газали можно кому-то представлять. Он все время бредит, несет чушь. Как бы не подвел нас. Допустит какую-нибудь оплошность, — волновался ходжа.

— Не волнуйтесь вы так, справимся, — заверил Пучеглазый, облизывая свои усы.

Газали был не в себе, но мы все уже не могли отказаться от этой затеи.

— Будем все стараться, — сказали мы.

На все наши наставления он говорил: «Да, да!» И действительно, он вроде бы немного очнулся. С преувеличенной вежливостью он начал принижать себя. Газали потихоньку возбуждался, и его поведение вызывало удивление у окружающих. Однако губернатор ничего не замечал. Наоборот, Газали произвел на него впечатление.

— Если позволите, я приглашу господина Газали погостить у себя, — сказал он. Потом серьезно и немного стесняясь добавил: — Вы же знаете женщин, моя супруга хоть и образованная, но женщина есть женщина. У нее нервное расстройство, и как следствие она стала очень мнительной. Я хотел бы, чтобы Газали прочитал над ней молитву.

Нас ждала машина губернатора. При шофере мы не произнесли ни слова. Но когда уже поднимались по лестнице, не сдержались и опять пустились в пляс от радости. Макбуле, услышав наш рассказ, расхохоталась.

— Как бы он не намочил им постель. Пучеглазый говорил, что мочеиспускания это симптом выздоровления. А в таком случае они сочтут это за благое дело, — сказал ходжа.

Макбуле просто покатывалась со смеху, не обращая внимания, что на дворе полночь.

— Тише, услышат, — проговорила Ремзие.

— Ну и что! Возможно, даже будут счастливы, — высокопарно произнес ходжа.

— Я стала мастером по панихидам, а Газали — шейхом. На что надеялись и что нашли? — проговорила Макбуле.

— Не знаю, как ты. А вот я так и не понял, что искал. Однако твой смех лучше Газали лечит. Макбуле, хочу тебя попросить, сделаешь? — спросил ходжа.

Потом с видом, будто собрался зачитывать завещание, он произнес:

— Ты записывала когда-нибудь свой голос на пластинку? Конечно же, да. Но для меня ты можешь сделать еще одну пластинку? Только без всякого там саза. Хочу слышать только твой смех. Наверное, пора мне вернуться в свою меховую лавку. Стал похожим на Сервета. Делаю завещание: пусть, когда буду умирать, у моего изголовья звучит пластинка с твоим смехом.

Содрогаясь всем телом, он опустился на землю и заплакал. Меня охватила бесконечная печаль…

Вижу, как рядом стоящая Ремзие, рыдая, повисла ходже на шее.

Ходжа плакал и целовал ее:

— Все прекрасное происходит почему-то поздно!.. Вот пойми его теперь!..

Как-то забавы ради я записал на пластинку голос Дядьки. Пластинку сохранили. Но никто ничего не говорил ни про Дядьку, ни про пластинку.

Неожиданно Ремзие вспомнила про нее:

— Давайте возьмем граммофон из казино и послушаем голос Дядьки!..

— В такое время?

— Давайте, Сулейман, — попросила Макбуле.

Мы стали слушать пластинку. В ночной тиши раздавался смех Дядьки. Мы все рыдали.

Я чувствовал, что, наверное, Дядька уже умер. Однако на самом деле он умирал именно сейчас.

В сердце Ремзие его место теперь занял ходжа.